скачать книгу бесплатно
Мне не хотелось уходить из галереи, этого пантеона великих, давно покойных людей, художников и их моделей. Здесь было спокойно, потому что легко представлялось, как тленно все живое. Такое ощущение я испытывала разве что в церкви.
Но надо было спешить – в кафе у галереи в назначенное время меня должна ждать Жанна. Ее еще не было, я заказала кофе. По соседству, за сдвинутыми столиками расположилось большое итальянское семейство. Кажется, четыре поколения. Такого не увидеть в наших кафе, да и в других европейских странах, наверное, тоже. Это была Италия с ее культом семьи.
Седовласый, усатый, красивый старик, наверное, дедушка или даже прадедушка. Его супруга с великолепной укладкой и жемчужной ниткой на изрытой морщинами шее, невероятно элегантная. Красивая пара, хотя обоим явно за 70. Еще одна супружеская пара, лет 50, ухоженная и моложавая. И молодежь с детьми. Точно, четыре поколения. Дети чувствовали себя совершенно вольготно, взбираясь на руки то к одним, то к другим представителям старшего поколения, что-то лепеча на своем певучем языке. Старики с любовью отвечали им, не прерывая при этом разговора с другими членами большого семейства. Над столом плыла плавно-переливчатая речь.
Как же я, потерявшая единственную дочь и обоих родителей, завидовала этому семейству, полноценному, дружному, над которым парила аура радости! Воплощенная непрерывность жизни! Как тяжело видеть чужое полнокровное счастье. Это плохо – так реагировать, я понимала, но если больно? Я не могла больше находиться здесь. Встала и направилась к выходу.
К счастью, подошла Жанна и, увидев многолюдье, чего не переносила, кивнула на выход. У нее был пакет модного бренда. Шопинг явно удался. Она не похвалилась трофеями, а я не спрашивала.
До темноты у нас еще было много дел во Флоренции. Зная, что Жанна не любит фотографировать, я все же попросила ее снять меня на фоне Уффици и копии микеланджеловского Давида. «Ладно, давай телефон», – нехотя сказала Жанна и сделала несколько щелчков.
Мы решили прогуляться по мосту Понте-Веккьо через реку Арно на другой берег, к дворцу Медичи. В одной из лавчонок, облепивших, как ласточкины гнезда, знаменитый мост, я купила на память о Флоренции изящную брошку и красивый галстук Антону.
Мы шли по извилистым улочкам, рассматривая уютные дома, увитые плющом и виноградом, и говорили о том, как, должно быть, приятно жить здесь и какие счастливые эти флорентийцы, существующие в абсолютной, совершенной красоте, сказочно нарядной и вечно праздничной. Попадая в новые города, всегда ведь невольно примеряешь их на себя: а что если поселиться здесь? Как бы жилось вот в этом милом домике с витиеватым фонарем под окном? Мне казалось, что в прекрасной Флоренции с ее великой, страшной и притягательной историей, жить было бы замечательно. А если здесь родился – то просто счастливчик.
Обмениваясь впечатлениями, завернули на кофе. Уселись на веранде среди красивых растений в расписных горшках. Жанна жеманно протянула руку к меню, как в замедленной съемке, склонив голову и прикрыв глаза. Отрабатывала упражнение «я плавнею». Оценить изысканность позы, кроме меня, было некому. Ан, нет – к нам подбегал верткий, как на шарнирах, худющий и лыбящийся во весь огромный рот официант, являя своей стремительностью разительный контраст с моей размякшей подругой. Принимая заказ, он нагнулся к Жанне и, кивнув в мою сторону, громко проговорил: “Belladonna!”. Жанна окаменела. Переход от плавности к окаменелости был мгновенным. Она возмущенно отпрянула от итальянца и бросила на него такой взгляд, от которого он рисковал превратиться в соляной столб. Он и застыл. Потом скоренько испарился. Она, сузив глаза, прошипела: «Да как он смел мне говорить о тебе комплименты?!». Я хотела расхохотаться от такой простодушной ревности-зависти. Но, увидев ее злое лицо, проглотила зародившийся смех. «Да он просто дурачок», – отмахнулась я и перевела разговор на другую тему. Кофе мы пили молча.
В тот вечер мы долго прогуливались по засыпающим улицам, как вдруг заметили у входа в какой-то дворик-патио длинную очередь нарядных итальянцев. Они покупали билеты и проходили внутрь. Мы тоже встали в очередь, интересно же, куда сами итальянцы так хотят попасть. Когда подошла наша очередь мы, как это делали другие, протянули по 5 евро и получили по большому пузатому пустому бокалу. Оказалось, попали на презентацию – дегустацию вина. В патио вдоль древних стен стояли витрины итальянских вин, белых, розовых, красных, бочки, галлоны, бутылки, к которым следовало подходить со своим бокалом, и его тут же наполняли до краев.
Надо ли говорить, что вскоре мы уже были прилично подшофе.
И все-таки, хотя уже совсем стемнело, решили выполнить план – хотя бы обойти вокруг темную, без единого огонька, виллу Медичи.
Вспомнили, что у нас с собой початая бутылка вина. Устроившись у стен на траве, отхлебывали из нее по очереди. Жанна нашла на айпаде мою любимую песню «Арго», и я что-то в темноте вытанцовывала. Жанна все это тщательно снимала на айпад. Наверное, фотографировать ей нравилось только нетрезвой.
Потом мы решили продолжить праздник в ночном кафе. И услышали за соседним столиком русскую речь. Там сидели две девушки: одна худая, коротко стриженая брюнетка с длинным носом и близко посаженными глазами, вторая – потрясающей красоты нежная голубоглазая блондинка. В конце концов, девушки оказались за нашим столиком, и мы заказали еще вина. Разговорились. Брюнетка Инга оказалась из Воронежа, блондинка Галя – из маленького украинского городка. Обе работали посудомойками в этом кафе. После работы им разрешалось пропустить по стаканчику за счет заведения.
Вскоре к нашему столику подошел хозяин, неприятный дядя с большим животом и маслянистыми глазками. Пока Инга провожала Жанну в туалет, Галя рассказала мне историю, от которой я даже протрезвела. Обе девушки по очереди спали со своим хозяином. И если хваткая, но некрасивая Инга сумела вылежать для себя какие-то привилегии и зарплату повыше, то красавице Гале эта неприятная обязанность не принесла никаких дивидендов. По сути, она отдавалась, чтобы хозяин не выгнал ее с работы. Он знал, что у нее ребенок и деваться ей некуда.
– Итальянцы большие халявщики, им лишь бы переспать, – сообщила мне Галя.
«Да и не только итальянцы», – подумалось мне. Галя призналась, что ей почти не удается сводить концы с концами.
– Я бы уехала домой, – призналась она, – но у меня дочь-школьница, учится здесь и категорически отказывается покидать Италию. У нее друзья. Она считает, что здесь ее дом. А мне даже кроссовки ей не на что купить.
Я вынула из кошелька 100 евро и протянула Гале.
– Нет, ну что вы, мне неудобно, – стала слабо отказываться Галя, не отрывая глаз от вожделенной купюры. В конце концов, взяла деньги.
– Завтра же куплю дочке кроссовки, спасибо огромное!
У нее дочка. Она счастливица.
Жанна вернулась одна. Ингу хозяин зазвал в подсобку. Вскоре мы распрощались с девушками и поплелись в свою гостиницу, обсуждая услышанное.
– Вот тебе и счастливая жизнь во Флоренции, – сказала я.
– Да, там хорошо, где нас нет, – заметила Жанна. – А ты тоже хороша, мать Тереза! Зачем было давать ей такую сумму? Тебе что – лишние 100 евро?
Я промолчала. Мне не хотелось ничего объяснять. Точнее, оправдываться.
Глава 11
Неделя во Флоренции пусть самую чуточку, но отвлекла меня от горевания. Все же путешествия, особенно в чужую страну – неплохое лекарство. Но дорогое. А мои денежки таяли. И очень скоро, хочешь – не хочешь, придется идти зарабатывать. Хотя количество денег уже не было для меня столь важным, как раньше, когда хотелось всего и много. На какую же ерунду я раньше тратилась! Она казалась необходимой, прямо-таки жить без нее не могла. Совсем в гламур я, конечно, не впала. Хотя в те времена высоких цен на нефть, которые сейчас называют «тучными», гламур стал стилем жизни, к которому всякому успешному человеку следовало стремиться. Но и тогда было понятно, как это глупо и пошло.
Я покупала хорошие сумки, одежду известных брендов, дорогую обувь. Теперь смотрела на все это барахло в своей гардеробной и стыдилась – дурачина-шопоголик. А ведь тогда искренне считала, что надо выглядеть дорого, модно. Какие глупости! Ну и какое значение имеют сейчас эти прошлые пустые радости?
Прежде чем подыскивать работу, нужно было съездить в Сочи, на могилу Поли. Я до дрожи боялась, представляя холмик с венками и крестом. Но на годовщину хотела поставить памятник, а для этого требовалось встретиться с сочинскими мастерами.
Несколько дней рассматривала в интернете образцы надгробий, холодея, нажимая дрожащими пальцами на клавиши компьютера. Я позвонила отцу Алексею, рассказала, как мучительно придумывать памятник, но понимаю, что никто за меня этого не сделает.
– Когда тяжело, читайте Псалтырь, 90-й псалом «Живый в помощи…», – посоветовал батюшка.
Так я чередовала: рассматривала надгробья на экране компьютера, а потом шептала обращенные к Богу упования царя Давида. Поплакать бы, но слез нет. Что же вы никак не прольетесь, ну почему не поможете мне?!
Я примерно представляла памятник. Не должно быть черного – Поля его не любила. Выбирала гранит – голубой, бежевый, кирпичный. Мне хотелось, чтобы в надгробье угадывалась капля. Вода, которой не хватило, чтобы погасить огонь, сожравший мою дочку. Пусть теперь у нее всегда будет вода.
Хотелось, чтобы у могилы были столик, скамеечка, ваза для цветов и аккуратная оградка. Туда ведь будут приходить ее друзья.
Понимала, что такое сооружение будет стоить дорого. Но что деньги? Что теперь, кроме красивого памятника, я могла сделать для Поли?
Памятник-то я представляла, но набросать эскиз на бумаге не могла. Я совсем не умела рисовать. Это мой папа был хорошим художником, и часто делал за меня школьные задания по черчению и рисованию.
Все похоронные конторы, которые обзвонила, эскизами не занимались. «Если вы будете у нас заказывать изделие (изделие!) – наш дизайнер сделает эскиз, а нет – извините», – услышала несколько отказов.
Я вспомнила, что у меня есть давний знакомый художник Георгий. Мы вместе работали на Украине, а потом и в Москве. Сколько на разных вечеринках пили за дружбу – не счесть! Мне казалось, я могла назвать Георгия если не близким другом, то хорошим надежным приятелем. Он в основном рисовал карикатуры, занимал призовые места на международных конкурсах. Но и картины писал – у меня было несколько его работ, подаренных в разные годы в дни рождения. Георгий считался художником с хорошим вкусом и оригинальным взглядом. Вот кто мне нужен!
Нашла телефон Георгия. Изложила свою просьбу, попросила встретиться со мной в кафе и набросать эскиз.
– Я никогда не рисовал могил, – ответил он неожиданно резко. – Если бы ты попросила карикатуру, я бы нарисовал.
Резануло «нарисовал бы карикатуру», это было неуместно и цинично. Я уже хотела попрощаться и повесить трубку, но Георгий, видно, осознав грубость, смягчился:
– Встречаться у меня времени нет, но пришли мне на почту наброски, я подумаю, что можно сделать.
Отправила.
Через несколько дней получила… карикатуру. Это был безвкусный, отвратительный, даже кощунственный рисунок. Если бы я окончательно потеряла веру в человечество, то подумала бы, что Георгий попросту поиздевался надо мной. Было обидно и больно. Мне вспомнилось предостережение батюшки о бесах. Воистину, рукой Георгия водила нечистая сила.
Поняла, кто мне поможет с эскизом – мои друзья из Лазаревского. Лера и ее муж Семен, художник, скульптор, писатель. Я всегда с удовольствием приезжала в их красивый дом в горах, который Сеня спроектировал и построил вместе с сыном. Когда я бывала у них в гостях, Семен учил меня лепить горшки и вазы на гончарном кругу во дворе. Это было весело. Особенно, когда после творчества приходилось отдирать засохшую глину от волос и лица. Мои горшки получались кривоватые, вызывающе нахальные в своем непослушании, но я все равно забирала их домой, гордясь делом рук своих.
Хотелось поговорить с Лерой – человек чуткий, она сумеет найти слова утешения. А Семен, конечно, сделает эскиз памятника.
И вот я летела в Сочи. Уже вижу берег. Никогда не испытать мне того восторга за минуты до приземления, когда самолет, развернувшись над морем, зависает носом к суше, а потом стремительно влетает на небольшой уже высоте на берег Адлера, фланируя над домами и гостиницами, над муравьиным копошением крошечных машин на дорогах, оставляя справа горы с небрежными, съехавшими набекрень макушками снега. И радостно замирает сердце от встречи с вечнозеленым городом-праздником, где меня ждет все любимое, знакомое, родное. А главное, дочка…
Теперь, подлетая к Сочи, отвернулась от окна и закрыла глаза. Не хотела видеть привычной разноцветной картинки за иллюминатором.
Как в самый страшный мой день, когда я узнала о гибели дочки, меня встречали Аня и дочкина подруга. Из аэропорта мы поехали на кладбище. Подходя к могиле, заваленной старыми венками и свежими цветами, почувствовала, что все вокруг вдруг стало непонятно светлеть и расплываться, потом вдруг ослабели ноги. В последний момент меня, теряющую сознание, подхватили девчонки. Очнулась на лавочке у чужой могилы. Такого со мной не было даже в самую первую минуту горя, даже на похоронах.
– Напугала, – покачала головой Аня, протягивая мне бутылку с водой. – Может, «скорую»?
– Не надо, я сейчас, – попробовала сесть. Слабость еще чувствовалась, но мне удалось встать на дрожащие ноги. Все-таки нашла в себе силы подойти к могиле, поцеловать фотографию на кресте. Девчонки плакали. Мои глаза были сухи. Ну почему, почему я не могу зарыдать, когда внутри чувствую потоки слез? Почему они не способны пробить эту плотину внутри меня?
Мы медленно побрели с кладбища. Зашли к могильных дел мастерам. И, как не удерживали меня девчонки, мол, надо отлежаться, я пошла на вокзал, на электричку до Лазаревского.
Ехать нужно было чуть больше часа. Смотрела на буйство красок за окном. Растрепанные и всегда казавшиеся мне глупыми пальмы, только и умеющие что махать растопыренными листьями. Невозмутимые, как каменные изваяния, кипарисы, очаровательные в своей забавной надменности. Могучие эвкалипты с пятнистыми стволами, напоминающими солдатский камуфляж. Сумбурно рассыпанные у моря маленькие гостиницы. Море, какое-то усталое, словно из последних сил бросало слабые волны на берег. Море уже утомилось, хотя до наплыва курортников было еще далеко.
Поняла, что раньше любила Сочи не потому, что он так прекрасен и что провела в нем несколько не самых плохих лет, а потому, что здесь жила моя дочь. В этом городе я надеялась встретить старость, окруженная внуками. Внуков у меня никогда не будет.
Раньше в своей привязанности к этому городу старалась не замечать его странностей. И даже самую неприятную – стойкий снобизм его жителей, которые все как один помнили расхожую советскую присказку: «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи», до сих пор веря ей. Хотя теперь в Сочи мог жить любой, имеющий два-три миллиона рублей на небольшую квартирку, может, даже у моря. Это ведь практически цена квартиры в далеком от морей областном центре, даже в некоторых районных.
Снобизм местных возрос прямо пропорционально статусу олимпийской столицы. Гостинички, которыми в основном владели предприимчивые сочинские армяне, звались «Беверли Хилз», «Монако», «Майами», «Ницца». На самом деле владельцы считали свои заведения куда круче тех мест, в честь которых их назвали, хотя никогда там не были. И не собирались: «А зачем? Чего я там забыл? Мне и тут хорошо». Эта местная спесь была восхитительна в своей простоте. Владельцы ресторанчиков были уверены, что Сергей Трофимов в своей песне о Сочи «А шашлычок под коньячок вкусно очень» совершенно верно указал, к какому блюду какое спиртное подавать. И если бы местным ашбтам сказали, что к рыбе нужно белое вино, а к мясу – красное, они были бы изумлены. Шашлык-машлык под коньячок – самое то. Но, нельзя не признать, шашлык в Сочи был хорош. Как и другие блюда кавказской кухни.
Что до меня, доолимпийский Сочи был комфортнее и уютнее. А теперь превратился в карикатурное подобие Лас-Вегаса. Многоэтажные высотки торчали из парков, любовно обустроенных фантазией местного гения ландшафта Венчагова десятки лет назад, подпирали сразу ставшую убогой главную набережную, вторглись в тихий Дендрарий, умудрились даже потеснить санатории, бывшие в советскую эпоху гордостью всесоюзной здравницы. Новый нахальный облик городу не шел. Хотя со снобизмом жителей был в некоей гармонии. Теперь аборигены, точно как москвичи, возмущались, что к ним «понаехали», раскупили новостройки, а они так и остались куковать в своих панельных пятиэтажках. Однако, несмотря на олимпийский размах, главный отечественный курорт так и не научился хорошему сервису (предполагаю, все из-за того же чванства местных, напрочь отказывавшихся признавать себя обслугой и все еще считающих себя отечественной элитой), зато сумел накрутить умопомрачительные цены.
Сочи выглядел ошалелым от свалившихся на него громадных денег. Словно провинциалка, облагодетельствованная олигархом, приодетая, украшенная цацками. Но – так и не сумевшая войти в образ дорогой женщины, достойной шикарной жизни. Потому то и дело под дорогими шелками проглядывали стоптанные ее пляжные сланцы, а глаза завистливо стреляли по продуманным экстерьерам светских дам. Деньги не пошли впрок – провинцию из провинциалки не вытащили. Таким мне виделся новый Сочи.
А для меня город стал еще и местом горя. И этого я точно не могла ему простить.
Глава 12
Лера и Семен встретили меня у электрички. Семен взял мою сумку, и мы пошли к морю. Оно было еще холодным, мы ковыляли по скользкой гальке.
– У нас побудешь, погуляем, пообщаемся, станет полегче, – взяла меня за руку Лера. – Ты же знаешь, какие у нас тут места – целебные.
Мы подошли к сваленным в море бетонным блокам с ржавыми железными прутьями. Очевидно, кто-то из строителей, не заморачиваясь поиском свалки, попросту сбросил их на берегу.
В проеме между балками, в прозрачной зеленоватой воде, плавали рыбы разной величины.
– Всюду жизнь, – усмехнулась Лера.
– И как эта морская жизнь похожа на нашу! – заметил Семен, облокотившись о ржавую железку и рассматривая рыбье мельтешение.
Мы с Лерой тоже подошли поближе и наклонились, держась за прутья.
Бетон уже успел обрасти водорослями, похожими на густой длинный мох. Он шевелился от подводного ветра, а в его зарослях сновали рыбешки. Резво клевали что-то съедобное. Более крупные рыбы, двух-трех сантиметров, грубо отталкивали от «шведского стола» мелкоту. А несколько страшненьких пучеглазых рыб величиной с ладонь замерли с неправдоподобно большими для их роста разинутыми ртами, ожидая, пока течение сквозь дыры в бетоне занесет прямо в их пасти съедобности, то ли мелкую живность, то ли водоросли.
– Точно как в человеческом обществе, – оценила Лера. – Кто посильнее и побойчее, отталкивает от кормушки слабых и маленьких. А некоторым, как этим хитрым прожорам (Лера указала на пучеглазых), вообще не надо суетиться – знай, открывай рот, все само в него попадет, мимо утробы ничто не проплывет.
Насмотревшись на миниатюру человеческой жизни в исполнении морских обитателей, мы уселись на гальке наблюдать за заходом солнца. На побережье это всегда великолепное зрелище, а здесь, на огромном открытом пространстве – особенно. Лера и Семен даже когда-то создали общество любителей закатов, из таких же романтиков: обменивались фотографиями, присуждали места, собирали общие альбомы и считали, что самые знатные – именно в Лазаревке.
– Сегодня будет красиво, – пообещал опытный собиратель закатов Семен и объяснил. – Потому что небольшая облачность, а значит, шоу на небе удастся.
Увидеть небесное представление пришли еще несколько человек. Некоторые навострили фотоаппараты и камеры мобильников. И солнце не разочаровало зрителей – оно в этот вечер, очевидно, было в ударе, как настоящий артист. Сначала, чуть склонившись вправо, к морю, еще большое, апельсинового цвета светило замерло, словно оглядывая собравшуюся публику, и начало игру. Осторожно, плавно двигаясь по небу, небрежно подсветило розово-фиолетовым подкладку верхних облаков, постепенно захватывая тучки нижние. Затем стало медленно размашисто бросать на небо краски – желтые, охристые, золотые, оранжевые, ближе к горизонту добавило коралловые, буро-красные, бордовые. Дотронувшись до ровной границы, разделяющей небо и море, солнце снова замерло, готовя кульминацию, и – аплодисменты – стало медленно погружаться в море, растворяясь в нем, преобразившись на прощанье в совершенный светящийся шар, медленно, за несколько вздохов, исчезающий за кулисами. А когда от огромного шара осталась только пурпурная макушка, вдруг ее последний промельк полоснул багрянцем по морю, словно махнул на прощанье зрителям в партере. Небо же, участвующее в шоу талантливо скроенной декорацией, стало медленно закрывать кулисы за уплывающим светилом: на легкие, светлые завесы, оставшиеся от ушедшего солнца, наползали густые синие. При этом на самом темном фоне зажигались звезды, сначала тусклые, потом ярче – синхронно с уходом со сцены света, тянущего за собой все броские цвета и оставляя небу ночь. Жгуче-черную южную ночь.
Почти в темноте мы подошли к дому, остроголовой затейливой башенкой выглядывающему из-за каменного забора. Тот же дворик с гончарным кругом, синяя под старину плитка у раздвижных дверей террасы. Все, как тогда, когда я была еще счастлива. Тогда мы с Семеном на лавке под навесом, увитым виноградом, пили его домашнее легкое вино. Закусывать ходили в сад – как раз поспели хурма и фейхоа. Сеня называл свое вино Божоле и уверял, что в нем не больше трех градусов. Хотя к концу вечера я не была в этом уверена. И хохотали, да попросту ржали как подростки, просто от того, что нам хорошо.
Теперь было совсем не так.
– Сейчас рыбку почищу и пожарю на гриле, – пообещал Семен, вынося столик с веранды в сад под фонарь.
– А завтра с утра – к дольмену, – пообещала Лера.
Рано утром пошли в горы.
– Наш дольмен особенный – это место силы, – рассказала Лера по пути. – Она тебе сейчас очень нужна.
Шли вдоль небольших домиков с ухоженными двориками. В уходящей в горы деревне почти не бывало отдыхающих. А если они и выходили на этой малоизвестной железнодорожной станции, то селились прямо у моря в так называемых лодочных ангарах, на самом деле – в маленьких гостиницах. (Трехэтажное жилье под видом лодочных ангаров на самом берегу – чисто сочинское ноу-хау.) А в горы курортники редко выползали. Разве что единицы любопытных пробирались к дольменам.
И в этой отдельности, оторванности от приморской жизни селения была его прелесть. Здесь было спокойно и зимой, и летом. Неожиданная нирвана неподалеку от курортного сумасшествия.
Проходя мимо домиков, мы увидели несколько очаровательных маленьких козлят, объедающих траву у забора. Они разрешили себя погладить, тыкаясь мокрыми носами в наши руки с надежде на угощение. Крошечный козлик с едва обозначившимися рожками, не обнаружив в руках лакомства, попытался нас боднуть, что выглядело комично.
– Маленький козел – все равно козел, – услышали мы. К нам подошла женщина лет шестидесяти, очевидно, хозяйка очаровашек. – Знаете, я поняла, почему мужиков называют козлами. Вот у меня три козы и три козла, родители этих малышей. Так взрослый козел, если у него нет настроения, может так наподдать рогами козе, с которой только вчера был в интимных отношениях, что у нее, бедняги, даже кровь идет.
– А за что? – спросила я, улыбаясь.
– Да ни за что, потому что козел! – заявила хозяйка. Мы с Лерой рассмеялись.
Женщина пригласила во двор, показала большой пруд с лебедями и утками.
– Это я сама вырыла, – похвалилась она.
– Как сами? Чем? – спросила Лера.
– Вот этими руками и лопатой. Зато какая теперь красота, а?
– Красота, – согласились мы.
Рукотворное озерцо казалось ювелирным украшением: вода в нем, как ограненный прозрачный камень, переливалась под лучами солнца, пробивающегося сквозь листву, а оправой служили флоксы-самоцветы всевозможных оттенков.
– А вы одна здесь живете? – спросила Лера.
– Одна. Муж умер, дети далеко, приезжают редко, а я вот воюю с живностью.
– Не скучно? – поинтересовалась Лера.
– Да когда ж скучать, милая, у меня и времени-то свободного минут пятнадцать рано утром, когда проснусь. Полежу в постели, подумаю, вот и все. А так до ночи по хозяйству.
– Бог в помощь! – Лера приобняла женщину за плечи.
Мы попрощались и пошли дальше в горы, становившиеся все круче. Домики остались позади.
– Нашему дольмену не меньше пяти тысяч лет, – рассказывала Лера. – Ученые до сих пор спорят, что такое дольмены? Их же в здешних горах много. То ли это захоронения, то ли зоны геомагнитного разлома, то ли даже места общения с инопланетянами или потусторонними силами. Но здесь точно подзаряжаешься энергией. Когда нам с Сеней это нужно, или когда требуется принять важное решение – мы всегда ходим к дольмену. Надо только поверить, сосредоточиться и попросить здесь силы и мужества. А еще можно почерпнуть вдохновение и разгадку каких-то смыслов.
На высокой точке открылось это невероятное сооружение. Сложенные друг на друга огромные бетонные плиты образовали подобие домика, с четко вырезанным маленьким круглым «окном».
Пять тысяч лет – батюшки, немыслимо! За три тысячи лет до появления Христа! А ведь какие-то древние люди (или другие загадочные существа) касались этих плит, тащили их сюда. Или дольмен нерукотворен и спущен сверху? Здесь верилось в невозможное.
