скачать книгу бесплатно
Парижские тайны
Париж, меняясь каждый день, умело сохраняет свои мифы, легенды, истории, но в то же время щедро открывает свои тайны любопытным.
В Латинском квартале, проходя по тихой улочке Feuillantines, обратите внимание на здание с витражами (профессиональный лицей), на стене которого висит мемориальная доска: «Здесь, в обители Feuillantines, находившейся раньше на этом месте, Виктор Гюго провёл часть своего детства с 1808 по 1813 год». Действительно, до 1850 года вместо улицы, которая сейчас и носит название бывшего монастыря Feuillantines, здесь цвели цветы, пели птицы, шумел зеленью монастырский сад, где шестилетний Виктор играл со своими братьями. Позже, в 1855 году, он написал своё известное ностальгическое стихотворение – воспоминание: «Aux Feuillantines»:
Я и мои два брата, играли мы детьми.
Нам мама говорила: Не смейте мять цветы,
И запрещаю вам по лестнице взбираться.
Абель средь нас был старшим, я – самый младший брат.
С завидным аппетитом мы ели всё подряд
Прекрасный пол не мог от смеха удержаться.
В монастыре чердак служил для наших игр.
Там сверху, разыгравшись, смотрели мы на книгу,
Что на шкафу лежала на высоте огромной.
За фолиантом черным поднялись мы однажды.
Как это получилось, не представляю даже,
То Библия была, я точно это помню.
От древнего писанья церковный веял дух.
Обрадовавшись очень, уселись мы в углу.
Картинка за картинкой! Какая благодать!
С находкой на коленях, мы с первой же страницы
Заметили, как стали добрее наши лица,
Забыв про свои игры, мы принялись читать.
Продолжили все трое, проснувшись утром ранним,
Иосиф, Руфь и Вооз, добряк Самаритянин,
А вечером опять и с еще бо?льшим рвеньем.
Подобно малым детям, поймавшим в небе птицу,
Им хочется смеяться, кричать и веселиться,
И нежного коснуться рукою оперенья.
Перевод Татьяны Примак
Благодаря этим строкам, мы легко можем представить себе цветущий сад детства Виктора Гюго, почувствовать этот особый дух братства, проникнуть вместе с поэтом на монастырский чердак… Удивительно то, что сюда до сих пор прилетают птицы и не найдя ни единого дерева, отчаянно щебечут на балконах с геранью неоклассических каменных домов. Вот, в одном из таких домов на улице Feuillantines и живет наша семья.
До нас, в этой квартире обитала экстравагантная журналистка французского телевидения Аньес Танги, которая очень любила последний высокий стиль Ар-деко (Art dеco). Пол в её прихожей был в шахматном контрасте черного и белого с горящими вкраплениями красного. Безусловным символом Ар-деко была скульптурная фигурка крадущейся черно-белой кошки, к всеобщему удивлению оказавшейся живой. А светильники… светильники были точно такими же, как на легендарном «декошном» французском корабле-лайнере «Нормандия»…
Я всегда пользуюсь случаем рассказать моим детям о большом вкладе русских эмигрантов (под словом «русский» подразумеваются все нации государства Российского) во французскую культуру, искусство, науку и технику. Мои сыновья открыли для себя многих известных французских писателей русского происхождения, но больше всего они были удивлены узнав, что автор песни французских партизан Анна Марли – русская: Анна Юрьевна Бетулинская. Постепенно «русские факты» накапливались, и это перешло в весёлую и интересную игру и лёгкое подтрунивание надо мной. Поэтому и в этот раз мои мальчики с улыбкой спросили:
– Что скажешь по поводу «Нормандии»? Есть ли здесь русский дух?
– Вы будете смеяться, но её создал русский инженер-судостроитель Владимир Юркевич, который предложил новую гениальную конструкцию корпуса корабля. Даже посадка пассажиров была предвидена через закрытые трапы, как в современных аэропортах. Не забудьте, что это был только 1932 год, когда огромный корпус «Нормандии» скользнул в воду по полозьям, покрытым 43 тоннами мыла и 3 тоннами лучшего лионского сала! Советским писателям Ильфу и Петрову в 1935 году посчастливилось прокатиться на этом роскошном «суперлайнере». Они написали в «Одноэтажной Америке»: «Нормандия похожа на пароход только в шторм – тогда её немного качает. А в тихую погоду – это колоссальная гостиница с изумительным видом на море, которая внезапно сорвалась с набережной модного курорта и со скоростью тридцать миль в час поплыла в Америку!»
– А что случилось потом с «Нормандией»? – уже притихшими голосами спросили мальчики.
– Потом случилась Вторая мировая война и корабль был поставлен на прикол в Нью-Йорке, а когда в июне 1940 года Франция сдалась Германии «Нормандия» была арестована береговой охраной США и тут же начались работы по преобразованию её в военное транспортное судно. По вине рабочих случился пожар и началась паника. Пожарным никак не удавалось потушить пламя. В срочном порядке привезли Владимира Юркевича, который для спасения своего «детища» предложил блестящую идею: открыть кингстоны и позволить судну лечь на дно. Но американцы заупрямились и не последовали совету Юркевича. Так на глазах у своего «отца» погибла «Нормандия»…
Мы быстро привыкли к нашей квартире на rue des Feuillantines. Единственное, моим ребятам не очень нравился большой стенной шкаф, сделанный очень давно sur mesure на всю четырехметровую стену. Его поверхность полностью была покрыта оригинальной росписью в театральном стиле, издали напоминающую фреску. Изящество, сдержанность тонов: цвет песка и перламутра, декоративность – все свидетельствовало о прекрасном вкусе и таланте художника.
Любопытно, кто же это? Хотела узнать у бывшей хозяйки, но журналистка уехала в командировку на край света, да и дел было предостаточно. Как говорил мой друг, «хочется все сразу, а получается постепенно и никогда». Но каждый раз, когда я открывала двери шкафа, я невольно задерживалась, рассматривая фрагменты росписи: открытый занавес, колонна, летящее платье девушки, а может балерины, вдали – романтический пейзаж… И моё любопытство росло с каждым днем.
– Мальчики, обратилась я к сыновьям, обследуйте внимательно шкаф, может быть, вы найдёте подпись или хотя бы инициалы автора. Ведь театральных художников не так уж и много, даже по инициалам мы вычислим, кто же этот блестящий мастер.
Мальчишки развеселились и начали шутить.
– Может ты думаешь, что это Леон Бакст и это декорации к Ballets russes… Ха-ха-ха.
– Я прекрасно понимаю, что Бакст умер в 1924 году, а эта роспись сделана позднее. А вы знаете, что Бакст это псевдоним, укороченная фамилия бабушки Бакстер, а по-настоящему он Лев Розенберг…
Александр первым увидел что-то и давясь смехом показал Давиду и они оба с хохотом рухнули на ковёр.
– В чём дело? – с любопытством спросила я, мне ведь тоже хотелось посмеяться.
– Рука мастера… Ха-ха-ха… Твой мастер это… Здесь написано, посмотри сама, если не веришь… Твой художник – это Bеbе – ха-ха-ха.
Я даже вздрогнула. Не может быть…
Увидев моё волнение, мальчишки прекратили хохотать и с любопытством смотрели на меня:
– Неужели опять «здесь русский дух»?
– Вы знаете, конечно, Жана Кокто (Cocteau). Так вот, он был не только поэтом, писателем, художником, киносценаристом, но и большим театральным деятелем. Это он дал прозвище Bеbе известному иллюстратору, портретисту, декоратору и театральному художнику Cristian Bеrard! После смерти Bеrard в 1949 году Кокто посвятил ему свой замечательный фильм «Орфей». Так что эта роспись принадлежит не просто Bеbе, а как его называли раньше, это «дивный, чудесный, замечательный, превосходный Bеbе!»
– Это всё, конечно, интересно, но русские здесь причём? – как-то разочарованно спросил Александр.
– Вы сейчас всё поймёте. Дайте мне немного прийти в себя, я просто потеряла голову, представив, кто мог стоять здесь и любоваться росписью. Дело в том, что близким другом, можно сказать, интимным другом Bеbе, был русский поэт, либреттист, театральный деятель и секретарь Дягилева! Вот вам и Русский балет! Смеётся тот, кто смеётся последним! А звали его Борис Евгеньевич Кохно, как он часто представлялся «secrеtaire de Serge de Diaghilev, directeur des Ballets russes». Кстати, это Дягилев, в поиске новых театральных художников, открыл 24-х летнего Берара, но не оценил, из-за его растерянности, неуклюжести, растрёпанности, «неумения подать себя». Но судьба сводит Бориса Кохно с Bеbе второй раз и уже на всю жизнь до самой смерти Кристиана Берара. А произошло это очень интересно на маскараде у Шанель – они оказались рядом за одним столом и Борис Кохно моментально оценил талант декоратора Берара, который за несколько секунд соорудил свой маскарадный костюм, оригинально завернувшись в снятую со стола скатерть и надев на голову серебряное ведро для охлаждения шампанского. Увидев, как Берар веселится и смеётся до слёз, вытирая их своими пухлыми кулаками, Кохно понял, почему Кристиана прозвали Bеbе. Он действительно смахивал на рекламу мыла «Cadum» с блондинистым пухленьким bеbе. (В настоящее время этот младенец избирается каждый год через интернет-голосование для рекламы мыла, существующего с 1907 года!)
В этот тяжёлый для Бориса Кохно год (в августе 1929 года умер Дягилев) Bеbе очень поддержал нового друга своим искренним сочувствием, деликатно сопровождая Кохно в его ежедневные прогулки по ночному Парижу. Скорбь и боль были так велики, что Борису Евгеньевичу не хотелось видеть знакомых и выслушивать их любезные соболезнования, поэтому он и выходил в Paris au clair de lune…
Вскоре Кохно и Берар поселились вместе в простенькой гостинице. Bеbе сразу же включился в работу над созданием декораций и костюмов для нового русского балета Монте-Карло. Он был очень требователен к себе, и если ему не нравилась какая-либо деталь, он не исправлял, а бросал рисунок на пол, брал чистый лист и начинал всё сначала. Друзья и знакомые, приходя в гости, незаметно поднимали с пола эти сокровища и уносили себе на память. Можно сказать, что Bеbе был большим чудаком. Его домашний халат от Диора (его близкого друга), был так испачкан краской, что напоминал пальто Арлекина. В ресторане он имел привычку рисовать на меню, салфетках, скатерти. Часто своими рисунками иллюстрировал происходящий разговор, делал дружеские шаржи, рисовал публику. Официанты толпились за его спиной, чтобы не упустить случай вовремя сменить салфетку с рисунком Берара и потом выгодно продать. Он был добряк, и многие пользовались его добротой. Однажды Мися Серт (Misia Godebska) с большим сожалением сказала Берару, что её в юности рисовали все знаменитости: Renoir, Toulouse-Lautrec, Bonnard… все, кроме Manet!
– Хорошо, я тебе сделаю портрет в стиле Manet, на котором ты будешь прекрасно юной – ответил Bеbе и сдержал своё обещание. И сейчас мы можем любоваться этим портретом. Coco Chanel тоже была запечатлена Кристианом Бераром и любила его одаривать дорогими подарками. В общем-то, это была единая компания талантливых людей, которые давали друг другу новые идеи, шутили, смеялись, а Кокто и Берар часто уединялись, «pour fumer l’opium». Осталось много рисунков Bеbе, иллюстрирующих костюмированные балы: Кохно и Берар – пастушки в стиле Людовика XV вместе с балериной Алисой Алановой (ставшей позже княгиней de Robilan), но самый оригинальный костюм – Bеbе в образе Красной шапочки с бородой, а Борис Кохно в обличии волка…
«Le merveilleux Bеbе» и Кохно после долгих скитаний по маленьким гостинницам в конце концов сняли квартиру возле те-атра «Odeon» (2 rue Casimir-Delavigne) в 1936 году. Берар мог спокойно разбудить Кохно в 3 часа ночи и спросить его мнение по поводу только что законченной картины. А потом до полудня Bеbе валялся на широкой софе, читая полицейские романы с последней главы, вызывая этим страшное раздражение их лакея Marcel, который проклинал несправедливость судьбы, сетуя, что он убирает целый день и зарабатывает гроши, а Берар «пачкает красками» холсты и хорошо живет! Можно долго рассказывать все эти милые старые истории, но пора, мальчики идти в лицей, а я пойду к нашей соседке, которая родилась в этом доме и многое знает.
Я спустилась к нашей очаровательной 90-летней соседке. Она усадила меня в старинное кресло и начала рассказывать разные «домовые» истории.
– Деточка моя, вот в этом креслице, где Вы сейчас сидите, создалась самая главная теория французской философии «Notion de dеconstruction».
– ?
– Да, да не удивляйтесь. Какое-то время я сдавала мою квартиру Жаки Деррида. Так вот, он любил сидеть, размышлять и работать в этом кресле, поэтому вместо «вольтеровское кресло» я говорю «дерридовское». Деррида был мэтром философии в Ecole Normale с 1964 года по 1984 год и ему было отсюда удобно ходить пешком на работу. Он мне рассказывал, что мальчонкой любил играть в футбол и мечтал стать известным футболистом… А вот рядом с вашей, пустующая квартира принадлежит Madame Marie Malavoy, министру образования французской Канады.
– Я знакома с ней. Она заходила к нам на чай со своим тело-хранителем, когда была в Париже, но меня интересует наша квартира, кто её посещал?
– О, всех не упомнишь и всех не узнаешь. Хорошо, что раньше не было лифта, и все встречались на лестнице, любезно раскланивались. Художник приходил, такой не очень опрятный, а с ним господин элегантный с зачёсанными назад тёмными волосами.
– Это Борис Кохно, – вырвалось у меня.
– Всё может быть, деточка, они не представлялись. Только, вот, узнала однажды Кокто.
– Я так и думала, что Кокто обязательно приходил сюда, ведь он так дружил с Берар.
– А женщины приходили?
– Барышни красивые порхали по ковровой дорожке лестницы. Лёгкие, как балерины.
– Наверное, это и были балерины, русские балерины…
Вернувшись домой, ещё раз подошла к росписи на шкафу, представила Bеbе, Кохно, Кокто… А может быть, приходил и Серж Лифарь? Ведь Борис Кохно и Серж Лифарь были при Дягилеве в последние часы его жизни, и именно они унаследовали Дягилевские архивы и были очень связаны общей задачей увековечить память их кумира. Борис Кохно увековечил и память Кристиана Берара, издав богато иллюстрированную монографию. Кохно написал тоже сотни стихов, он даже писал для Вертинского:
«Я душу? старинными духами
Нервные изнеженные пальцы…»
А вот эти строки, мне кажется, посвящены Кристиану Берар:
«И опять, Вы опять воскресли,
Рождённый книжной строкой…
…………………
…Да! Я был пленён когда-то
Сединами вашей души…»
Борис Кохно никак не мог примириться с неожиданной смертью Bеbе, всего лишь в 47 лет. Умер Кристиан Берар 12 февраля 1949 года в театре Marigny во время презентации пьесы Мольера. Когда рабочие сцены закончили показ, Кристиан встал, хлопнул в ладоши и сказал: «C’est fini!» упал и умер. По закону, если человек умирает в публичном месте, его тело немедленно должно быть отправлено в морг. Но друзья подхватили Bеbе под руки и сделав вид, что он выпил лишнего, довезли его домой и таким же способом подняли на 5 этаж, где в домашней обстановке и прошло прощание.
Борис Кохно пережил своего друга на 41 год. Он умер 8 декабря 1990 года. Оба похоронены на кладбище P?re-Lachaise (почти что рядом). Рисунки, стихи, дневники, либретто Бориса Кохно, написанные «театральным почерком» с завитушками, хранятся конечно же в библиотеке музея Оперы Гарнье. В его тетрадях есть такие строки: «В жизни всё давно не так, как нужно»…
Приход детей из школы вывел меня из «той эпохи» и моментально перенёс в «эту». Мальчики, как всегда, наперебой рассказывали свои последние школьные новости.
– Мама, – хитро прищуриваясь, спросил Александр, – ты позволишь мне учиться в школе так, как учился Эйнштейн?
– ?
– Ха-ха-ха. Оказывается, он учился плохо. Это нам рассказывал преподаватель математики.
– Нет плохих учеников, есть плохие педагоги. Когда у Эйнштейна был блестящий профессор, он сделал великое открытие.
– Ты хочешь сказать, что это был русский профессор, – со смехом спросили ребята.
– Конечно. Его звали Герман Минковский, и родился он недалеко от Каунаса, в то время это была Ковенская губерния Российской империи. Он преподавал сначала в университете Кенигсберга, а потом Цюриха, где и был преподавателем Эйнштейна. «Пространство Минковского» – это такая модель времени и пространства, которая существенно помогла Эйнштейну в разработке и открытию теории относительности. И мне очень нравится выражение Эйнштейна: «Есть два способа жить: вы можете жить так, как будто чудес не бывает, и вы можете жить так, как будто всё в этом мире является чудом!»
– Так мы и живем, – сказал Давид, каждый день какие-то чудеса происходят.
– Не забудь, что всё в этом мире относительно, – со смехом заметил Александр.
– Просто может быть, это мы такие чудаки.
Paris, 2014, rue des Feuillantines
Герои умирают молодыми
Катя, как всегда, не шла, а «летела», и перед её стремительностью, казалось, снимали жёлтые шляпы все деревья на avenue des Gobelins. Сентябрь… Еще сохранилась бездумная летняя лучезарность лета, но утомленное солнце уже не тратилось так щедро. После пустынности августа Катюша с удовольствием нырнула в напряженный ритм небритого Парижа, который ее так возбуждал, создавая состояние невесомости, легкости, какого-то бунтарского духа. Пусть на часах у всех была осень – в Катином сердце билась весна! Прохожие с удивлением обнимали её взглядом и заражались – заряжались радостью. Она всегда ставила перед собой потрясающие, недостижимые цели, ведь только те цели имеют смысл, которые и кажутся непостижимыми. Но сегодня её желание, её миссия исполнятся. А вот и N73 – Fondation Jеr?me Seydoux – Patе. Но даже без надписи, отреставрированный великолепный фасад, sculptеe par Rodin в 1869 году, сразу же бросался в глаза. Кинотеатр, находившийся раньше здесь, так и назывался «Роден». Но сейчас, после, как говорила Катя, «Parisстройки» за этим старинным фасадом вырос современный пятиэтажный храм любителей кино с куполом из стекла. Архитектор Renzo Piano постарался на славу: уместил на таком маленьком пространстве оригинальнейшую библиотеку, музей, архивы, видеотеку, насчитывающую около десяти тысяч редких шедевров немого кино, комфортабельный просмотровый зал, конечно же, с красными креслами, и чудо-сад с белыми стройными березками, которые так растрогали Катю. Смелость и удивительная архитектурная гармония между прошлым и будущим, атмосфера какой-то загадочности, необыкновенности так соответствовали сегодняшней конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Ромена Гари.
Катя уже несколько лет размышляла, читала, готовилась к этой встрече, и вот сегодня, наконец-то, со слов спадут маски… Открыв свою папку с текстом выступления, она внимательно стала перечитывать:
Ромен Гари – настоящие имя и фамилия Роман Кацев (в латинском произношении Kacew) родился 21 мая 1914 года в Российской империи в городе Вильно (Вильнюс) на Сиротской улице в доме № 6. Может быть, от названия этой улицы, а может, потому, что отец Лейб Файвушевич Кацев бросил их с матерью на «произвол судьбы», ощущение сиротства не покидало Романа всю жизнь. С возрастом боль и обида за мать – Мину Иоселевну Овчинскую, провинциальную актрису, не давала ему покоя, поэтому Роману пришлось выдумать другого, знаменитого отца. Сделал это Ромен Гари изумительно прадиво, так что даже в серьезном словаре кинематографии какое-то время значилось: «Мозжухин Иван Ильич (1889–1939), звезда русского немого кино, отец знаменитого писателя Ромена Гари». Удивительно, что внешне они были поразительно похожи: загорелые лица, синие глаза, крупный нос. В 1962 году Ромен Гари был членом жюри Каннского кинофестиваля, где встретил знакомого писателя, который только что просмотрел отреставрированный фильм «Мишель Строгов» с Мозжухиным в главной роли.
– Как ты на него похож! – воскликнул писатель, глядя на Гари.
– Это нормально, – ответил он, – что сын похож на отца…
Этой легендой Гари полностью вычеркнул настоящего отца из своей биографии и жизни.
Его мама, символ абсолютной материнской любви, удивительно точно выбрала имя сыну – Роман, как литературный жанр, как эпическое произведение большой формы всей своей жизни. А если прочесть имя Roma с конца, получится AMOR, в переводе с латинского ЛЮБОВЬ. Эта неиссякаемая, всепоглощающая, безграничная любовь Мины Овчинской к своему сыну Ромушке была путеводной звездой его жизни.
Уже в детстве мать открыла ему величие и красоту русской литературы, читала артистично Пушкина, Лермонтова, Толстого, а вечером пела песни Александра Вертинского и русские романсы и среди них свой любимый «Гори, гори моя звезда»… Наверное поэтому Роман и выбрал свой знаменитый псевдоним Гари, который стал его официальной фамилией с 1951 года.
У матери была удивительная мечта – Франция. Она представляла ее как страну Света и Прав человека, как рай на земле. Идеализация чужой страны, знакомой только по французской литературе, её страстные речи, обращенные к сыну: «Ты станешь Посланником Франции, известным дипломатом…» – вошли в сердце ребенка навсегда, сделав его позже героем Франции и франкофилом.
После Вильно Роман с матерью перебрались в Польшу, таким образом постепенно приближаясь к «французской мечте». Но только в 1928 году, когда Роману исполнилось 14 лет, они сумели эмигрировать в Ниццу. Было очень трудно, но мать, полная энтузиазма, говорила сыну, что даже название города Ницца в переводе с греческого означает Victorieuse, значит, ждет тебя победа!
В лицее Ниццы, благодаря стараниям мамы, ученик Кацев всегда хорошо и по взрослому одет: костюм, галстук, часы. Он прилежно учится, у него прекрасная память и живой ум, а начитанность помогла юному эмигранту стать победителем конкурса по французскому языку и литературе!
Ницца – это юношество Гари, это море, солнце, Лазурный берег, это новое рождение Романа, свободного от страха погромов и антисемитизма. В его книгах море, океан – это персонажи, действующие лица, а о Ницце он всегда помнил и писал с любовью.
Катя вдруг захлопнула папку. Вот так всегда – то, что еще вчера ей казалось интересным, последовательным, привлекательным, сегодня превращалось в тягомотину.
– Что же делать? Так выступать нельзя. Все просто уснут от скуки в этих удобных креслах… А зал уже полон… Через несколько минут объявят о начале конференции.
Но Катя ошиблась. Её выступление объявили сразу же. Мысли рвали мозги на части.
Неожиданно для себя Катя спустилась со сцены, подошла вплотную к публике и, держа портрет Гари как икону, без всяких записей начала говорить:
– Ромен Гари никого никогда не повторял и никому не подражал, он оказался отдельной ценностью нашей литературы XX века. Он сам творил свою историю, свои легенды, свою биографию. Он герой и история его вышла героической! Гари рвал свою жизнь на куски, вставляя их в произведения как продолжение своей судьбы.
Но кто может рассказать лучше о Гари, чем сам Ромен Гари? Его легенда начинается с лирического автобиографического «Обещания на рассвете», где он писал об «отчаянном желании утешить мир и когда-нибудь сложить его к ногам матери – счастливый, справедливый, достойный её».
Катя пристально смотрела прямо в глаза слушателям, стараясь растопить лед иронического недоверия и, как профессиональный взломщик, подбирала отмычки, чтобы открыть эти пока что равнодушный сердца.
– Вы чувствуете мужество фраз и идей, это вам не акробатика слов – это язык сердца! Ведь у Гари была только одна цель – разбудить читателя и вместе создать всемирное братство, «вакцинировать» мир человечностью и счастьем. Он по-рыцарски предлагал, что «если европейской цивилизации потребуются духовные наставники, то она может полностью на меня рассчитывать».
Катя продолжала бросать взгляды-молнии в зал, от которых многие опускали головы.
– Разве вас не заражает его мечта осветить судьбу человечества? Он предлагал нам жить так, чтобы не было утечки души, чтобы жизнь не превратилась в череду глупых мелких поступков…
Ей хотелось сказать, что Гари – это барометр духовной жизни, это совесть и честь Франции. Ведь он надеялся своими произведениями изменить мир, встряхнуть нас и выдавить из нашей души хоть каплю человечности. А мы… Мы разочаровали его и не усвоили главных уроков гуманизма. Поэтому он неоднократно задавал себе вопрос, а пристойно ли хотеть жить в таком обществе? И с горьким юмором отвечал: «Я продолжаю жить из вежливости». Но эта «вежливость» внезапно прервалась 2 декабря 1980 года. Французская литература надела траур…
И тут, почему-то Катин голос, звонкий и хорошо поставленный, начал предательски рваться, и она резко изменила узор своего рассказа.
