скачать книгу бесплатно
– В понедельник вечером вы ввязались в ссору с мужчиной на платформе подземки, – сказал Джо.
– И кто это сказал?
– Это сказала одна из пяти камер наблюдения, которая записала, как вы ругались с ним за считаные секунды до того, как тот упал под поезд.
– Этот неуклюжий громила наступил мне на ногу, и я велел ему убрать копыто.
– А что было потом?
– Он пробормотал что-то не по-нашему, и я сказал, чтобы он валил к себе домой. Брексит[16 - Брексит – выход Великобритании из Европейского союза, осуществленный в 2020 г.] – значит брексит, верно? Тогда этот козел обернулся и стал на меня бычить.
– Честно говоря, Никки, вид у вас был такой, словно вы вот-вот обгадитесь, – добавила Бекка. – Вы так испугались этого громилу?
Пенн бросил на нее злобный взгляд, но не стал отвечать.
– Вы имеете какое-то отношение к его смерти, Никки? – спросил Джо.
– Если вы видели меня на этих долбаных камерах, то знаете, что я его не пихал, не то вы сейчас меня уже арестовали бы.
– Вы состояли в «Сохраним Британию белой», верно? Не значит ли это, что вы не любите иностранцев?
– Это было давно.
– Что стало с человеком, который упал?
– Он схватился за задницу и стал на меня орать. Потом стал тянуть слова и вообще выглядел так, как будто не может стоять на ногах, словно его кондрашка хватила или что-то вроде того. А потом начал заваливаться назад.
– Вы не пытались удержать его? – спросила Бекка.
– Нет, а зачем?
– Потому что это было бы по-человечески.
– Почему вы решили, будто с ним случился удар? – спросил Джо.
– У него все лицо обвисло. Глаза и щеки как будто потекли – ну, как воск, когда плавится.
Бекка закрыла блокнот и убрала ручку. Они уже собрались уходить, но она, остановившись в дверях, повернула голову:
– Кстати, передайте Эбигейл, что я в скором времени собираюсь повидать ее. Не знаю пока, когда точно; просто заеду, чтобы сделать сюрприз вам обоим.
Они с Джо направились через вестибюль к выходу из здания. Бекка надеялась, что Пенн ненавидит ее так же сильно, как она ненавидела его. У вращающихся дверей Джо помедлил, чтобы надеть солнечные очки, и вздрогнул, когда они коснулись распухшей переносицы.
– Все еще болит? – спросила Бекка.
– Угу, – отозвался он. – Ну, и как ты считаешь: Никки Пенн – тот, кто нам нужен?
– Нет. Он просто отвратительный тип, но не думаю, что он убийца.
– И что это нам дало?
– Ну как же – еще множество часов за просмотром записей с камер. Чтобы попытаться вычислить двух других людей, стоявших рядом с Думитру. Если б я знала какого-нибудь эксперта в подобных вещах, чтобы он помог мне ускорить процесс… – Бекка с намеренно комическим видом захлопала ресницами.
– Ну давай… – Джо вздохнул. – У нас или у вас?
– Поедем в мой офис. Мне кажется, я сожгла все мосты между мной и твоими коллегами в первые же пять минут разговора с ними.
– Я бы на твоем месте не волновался – они люди толстокожие. – Джо помедлил, прежде чем задать следующий вопрос: – А что это ты так разговаривала с Никки? У меня было такое впечатление, словно ты почти… дразнила его.
– Не люблю тех, кто слишком много размахивает кулаками, – резко ответила Бекка, но уточнять не стала.
Глава 11
Почти всю ночь сон бежал от Бекки. Как бы она ни пыталась уснуть, образ Никки Пенна не давал ей этого сделать.
Всякий раз когда она погружалась в дрему, ей снилось, что Пенн нависает над ее кроватью, брызжа слюной и рыча, словно бешеный зверь. Духота в комнате, которую не в силах был развеять легкий ветерок, влетающий в открытые окна, тоже мешала заснуть. В конце концов, разозлившись на себя, Бекка сдалась и лежала с открытыми глазами, глядя в потолок.
Она спросила себя, почему позволила Пенну проникнуть в ее подсознание. Не то чтобы он был чем-то уникальным – за годы жизни Бекка много раз сталкивалась с такими, как он. Но при виде синяков на лице его девушки она вспомнила, почему так ненавидит подобных мужчин. Будучи сломаны, они не в состоянии достичь равновесия, пока не сломают тех, кто пытается вернуть им целостность.
В начале третьего Бекка откинула тонкое одеяло, которым укрывалась, открыла гардероб и достала коробку из-под обуви, спрятанную в дальнем его уголке под старым полотенцем. В коробке лежал бурый конверт из тонкого картона. Бекка включила прикроватную лампу и начала рассматривать – одну за другой – фотографии, сделанные почти семь лет назад.
Если б она не знала, кто изображен на этих фотографиях, определить пол жертвы по внешнему виду было бы трудно. Это была женщина, настолько сильно избитая, что жизнь в ней едва теплилась. Голова распухла в полтора раза по сравнению с обычным размером, а волосы на левой стороне были сбриты во время операции по откачиванию жидкости из мозга. Лицо ее походило на гобелен из черно-синих кровоподтеков, темных швов и красных порезов. Воспаленные веки были крепко сомкнуты, а ко рту вела белая трубка, позволяющая ей дышать. Бекка до сих пор невероятно отчетливо помнила звук, который издавала кислородная маска, и неустанное «бип-бип-бип» прибора, следящего за деятельностью сердца. Все они провели много дней в отделении интенсивной терапии, молясь о чуде, которое так и не произошло.
Когда-то Бекка надеялась, что ей никогда не придется делать подобные снимки, но в этом присутствовала некая неизбежность. В глубине души она уже тогда знала, что когда-нибудь это случится. Время от времени, когда начинала сомневаться в выборе профессии, она рассматривала эти снимки, и к ней возвращалась твердость духа.
Неожиданно из открытой двери спальни у нее за спиной раздался голос, заставивший Бекку вздрогнуть. Она быстро сунула фотографии обратно в конверт и спрятала под кровать, подальше от глаз.
– Мамочка, я не могу заснуть, – начала Мэйси.
– А почему не можешь, солнышко? – спросила Бекка, когда дочь забралась на кровать. Бекка присоединилась к ней, и Мэйси свернулась в клубок, положив голову на живот матери.
– Мне приснился плохой сон – про большую собаку, – сказала она. – Она хотела меня укусить, и я испугалась.
– Не волнуйся, я не позволю никакой большой собаке обидеть тебя, – успокаивающе ответила Бекка. – Я никогда не позволю, чтобы с моей малышкой случилось что-нибудь плохое.
Бекке было ненавистно то, что ей приходится лгать Мэйси. На работе она слишком часто видела, как с хорошими людьми случаются плохие вещи. И обещать шестилетней девочке защиту от этого жестокого мира значило выдавать желаемое за действительное. Но она все равно сделала это.
Мэйси почти сразу успокоилась и замурлыкала, когда Бекка стала гладить ее по голове. Постепенно ее дыхание сделалось тихим и ровным – девочка погрузилась в сон. У нее были каштановые вьющиеся волосы и привычка совать в рот большой палец, и она была ужасно рада, когда Бекка вчера вечером вернулась домой с работы.
Хелен, мать Бекки, несколько раз писала ей, спрашивая, в каком часу она придет. Но та не хотела называть точное время или бросать расследование. Она была слишком сосредоточена на своем участии в следствии по делу об убийстве и знала, что старший суперинтендант Уэбстер внимательно за ней наблюдает. Одно неверное движение – и ее отстранят от дела.
К вечеру, когда родительский долг все же взял верх, Бекка оставила Джо за своим столом – изучать видеозаписи, чтобы посмотреть, откуда и куда направлялись оставшиеся два свидетеля, – и вернулась к своей семье. Ей было нелегко переключаться из режима детектива в режим мамы. Она хотела бы позволить себе маленький переходный период – принять ванну с пеной и выпить стакан красного вина, но в дверях ее встретила дочь, которая отказывалась ложиться спать, пока перед сном ей не прочитают три сказки.
Почти весь остаток ночи Бекка дремала, не в силах погрузиться в настоящий глубокий сон. В конечном итоге она сдалась и решила начать день пораньше. Сделала и упаковала обед, который Мэйси должна будет взять в школу, загрузила грязное белье в стиральную машинку, а немытую посуду – в посудомойку. Раздвигая шторы, Бекка надеялась увидеть затянутое облаками небо, сулящее облегчение от жары. Но над лондонским горизонтом вновь поднималось яркое солнце.
Бекка прищурилась, глядя на силуэт, видневшийся в конце улицы. Издали было похоже, что это мужчина, который стоял, прислонившись к перилам и глядя в ту сторону, где находился дом Бекки. Однако с такого расстояния рассмотреть его лицо было невозможно. Почему-то его присутствие обеспокоило Бекку, хотя она не могла сказать точно почему.
– С каких это пор ты стала такой хозяйственной? – спросила ее мать.
– Я не могла уснуть, – ответила Бекка, повернув к ней голову.
– Что ж, если это дает такой результат, будем надеяться, что у тебя почаще будет бессонница. – Хелен запахнула халат, вошла в кухню и включила чайник. Бекка снова посмотрела в дальний конец улицы, но там уже никого не было.
Глава 12
Он широко открыл рот и потянулся, зевая. Зевок был настолько огромным, что закружилась голова. Возможно, виной тому был и кокаин, недавно занюханный с поверхности грязного туалетного бачка, – он не мог точно сказать. Но ему отчаянно нужно было взбодриться.
Сидя за столиком в кафе, где ложки и тарелки были вымыты небрежно, он смотрел через витрину на здание в георгианском стиле[17 - Георгианский стиль – один из британских вариантов классицизма, доминировавший с первой трети XVIII в. по первую треть XIX в; назван по правившим в это время королям Георгам I–III.], выстроенное из грубо обработанного камня, и на автостоянку напротив. Позади него группа строительных рабочих во флуоресцентных желтых жилетах и тупоносых башмаках буйно ржала над подробным рассказом своего товарища о том, что с ним проделывала проститутка в амстердамском квартале красных фонарей во время недавней поездки на выходные. Судя по рассказу строителя, это было лучше, чем все, на что способна его будущая жена. Она воздерживалась от близости с тех пор, как несколько месяцев назад родилась их дочь.
Слушая это хвастовство, он чувствовал, как закипает кровь. Хотелось схватить длинный алюминиевый уровень, лежащий на полу у ног рабочего, и приложить того по голове. Он ненавидел неблагодарность, как и тех, кто не понимал, насколько им повезло, что у них есть любящие их люди.
Он отпил глоток чая с молоком и продолжил смотреть наружу, гадая, сколько еще придется ждать, прежде чем в поле зрения появится третье имя из его списка.
Однако что-то в похвальбе строителя задело его сознание, и перед внутренним взором внезапно встал образ Зои, его девушки. Он понимал, что ведет себя так же бесчестно, как этот рабочий, позволяя ей думать, будто между ними действительно существуют искренние отношения. Однако все было сложно: начавшись как одно, это развилось в нечто совершенно другое. И Зои понятия не имела, что у их отношений есть срок годности – и дата окончания уже близится.
За свои тридцать восемь лет он редко в кого-либо влюблялся, и предметы его влюбленности обычно практически не замечали его. В школьные годы чувства приходили и уходили, но никогда не были взаимными. Для соучеников он был словно окрашен в бежевый – скучный, невыразительный цвет, которому никто не уделяет внимания. Он не вызывал ни у кого ни симпатии, ни неприязни, ни любви, ни ненависти, ни интереса, ни презрения. Он просто… был.
Когда он стал подростком, его перестали замечать даже дома. К тому времени мать полностью посвятила все свое время выпивке и постоянно была слишком пьяна, чтобы колотить, пинать или хотя бы ругать его. Он расценивал ее побои как своего рода извращенную привязанность, и когда лишился даже этого, у него не осталось ничего.
Когда он думал о своем будущем под одной крышей с ней, видел лишь, что вся его жизнь пройдет в отравленной атмосфере с постоянно повторяющимися событиями; жизнь, полную упущенных возможностей. Он желал получить больше. Лучшим способом было сдать все экзамены на высший балл, покинуть Лондон и начать жить заново в кампусе какого-нибудь университета. Но высшее образование было дорого, и, к несчастью, в первый же год его учебы правительство повысило плату. От семьи он не мог ожидать финансовой поддержки. Любые государственные пособия попадали прямиком из кошелька его матери в кассу местной пивнушки или винного магазина.
В пятнадцать лет он начал зарабатывать карманные деньги, подстригая лужайки и отмывая машины соседей, которые жалели вежливого мальчика из дома номер 65 – ведь у него вечно пьяная мать, которая бранится и швыряет грязью в проезжающие автомобили. Он научился использовать эту ситуацию, играя на их жалости. Намеренно ставил себе синяки на руках или на шее – всегда в таких местах, которые нетрудно увидеть, – и кое-кто совал ему денежку или упаковку с печеньем, которое он прятал у себя в комнате на втором этаже.
Но некий мистер Рейнольдс показал ему, где делаются настоящие деньги. Этот дед пятерых внуков платил мальчику за то, чтобы тот приходил к нему мыть окна – но при этом тер не только стекла. Совал ему лишние пять фунтов всякий раз, когда мальчик соглашался посидеть на коленях у пенсионера и потереться о его пах. Хотя слушать, как старик кончает себе в штаны, было неприятно, мальчик был доволен тем, что хоть кто-то заметил его. И это внимание стоило не меньше, чем сложенные банкноты, засунутые в карман джинсов.
– В мое время были такие чайные комнаты и туалетные кабинки, – сказал ему как-то мистер Рейнольдс. – Когда мы демобилизовались после войны, то ходили туда, чтобы заплатить за компанию таких вот пацанов, как ты. Я уверен, что и сейчас есть такие места. «Съемные мальчики» – так их теперь называют… Если смазливый паренек вроде тебя хочет заработать несколько лишних фунтов, можно пойти и не на такое.
Весь следующий день мальчик только и думал, что об этом. Пока наконец не набрался храбрости как-то вечером в субботу отправиться в центральную часть Лондона и подойти к общественному туалету на Бродвик-стрит в Сохо. Оказалось, мистер Рейнольдс ничуть не преувеличивал. Мальчик нервно топтался на улице у туалета не дольше пятнадцати минут, прежде чем кто-то пристально взглянул на него. Мальчик вслед за незнакомцем спустился вниз и вошел в кабинку, чтобы посмотреть, как тот мастурбирует, – и получил за это десять фунтов. Не всем клиентам требовался только зритель: примерно половина ожидала, что он поможет им удовлетворяться. Рукой, ртом или чем-нибудь еще. Но когда доходило до этого, неважно было, чего они хотят, – важно было то, что они хотят его. Выбирают его.
Вскоре он научился тому, что от него ожидалось, и расширил свою территорию, курсируя между лондонскими туалетами, расположенными как на улицах, так и в торговых центрах, временами посещая сауны и бары, где закрывали глаза на его юную внешность.
В следующие два с половиной года он продолжил делать деньги на отчаявшихся и развращенных мужчинах. Некоторым из них позволял снимать себя на фото и видео, некоторые рекомендовали его своим друзьям или маленьким группам, где его передавали по кругу, словно корзинку с хлебными палочками. Его худоба привлекала пожилых клиентов, и один из них даже произвел на мальчика особое впечатление, став ему другом и чуть ли не единственным образцом мужского поведения. Даже помог ему заполнить бланки для поступления в университет и устроил небольшой праздник, когда мальчик наконец-то получил извещение о зачислении. Он накопил уже достаточно денег, чтобы оплатить первый год учебы в Университете Де Монфора в Лестере.
Начиная новую жизнь в колледже, он решил, что пора раз и навсегда оставить бежевый цвет позади. Все то время, пока он не продавал себя и не сидел в больнице у постели матери, наблюдая, как ее кожа становится все более желтой, он старался выстроить себе новое тело в спортивном центре, находящемся в ведении студенческого совета. Он покончил с готовыми обедами для микроволновки и с едой быстрого приготовления, на которой вырос: теперь его сбалансированная диета была богата белками и витаминами. Очки с толстыми стеклами он сменил на контактные линзы, начал выбирать одежду и прически, подходящие для мужчины его возраста.
В течение нескольких месяцев он превратился в мускулистого красивого молодого человека. В университете старался вести себя иначе, чем прежде: быть ярким, общительным и вовлеченным в окружающую жизнь. Заставлял себя вступать в общества и политические группы, даже если не понимал их цели, принимать участие во внеучебных мероприятиях. Временами, когда с деньгами становилось туго, возвращался в Лондон и предоставлял себя в распоряжение прежних клиентов. Но постепенно их число сократилось до одного.
А потом, во время второго семестра, в жизнь юноши вошла Кэлли Лайдон, и эта жизнь уже не была прежней. Они жили в одном и том же здании общежития – она на один этаж выше его – на расстоянии нескольких минут пешком от основного кампуса. Кэлли была самым прекрасным человеческим существом, с которым ему довелось познакомиться в жизни: оливковая кожа, зеленые глаза, каштаново-рыжие волосы и россыпь веснушек на носу, щеках и лбу. Его любовь к ней была столь всепоглощающей и удушающей, что иногда ему приходилось под каким-либо предлогом уходить от Кэлли подальше, чтобы перевести дыхание.
Круг его общения пересекался с тем, в котором вращалась Кэлли, и в конце концов они образовали свою собственную, отдельную группу, состоящую только из них двоих. И он делал все, что мог, дабы сделать жизнь Кэлли такой же идеальной, какой она сделала его жизнь. Готовил ей ужин, помогал заучивать большие отрывки из пьес для курса драматического искусства и даже мыл санузел: никакая работа не была для него слишком тяжелой или слишком унизительной. Он записывал для нее на кассеты подборки их любимых песен, брал в видеопрокате романтические комедии, заставлявшие ее смеяться и плакать, а по вечерам провожал домой из студенческого бара, где она подрабатывала. Кэлли заслуживала идеального парня – и он стал таковым.
Единственное напряжение в их отношениях возникало из-за того, насколько дружелюбной она была с посетителями бара. Как-то вечером он наблюдал за ней из-за углового столика; Кэлли вела себя игриво и чаще улыбалась противоположному полу, чем женщинам. Ему это не понравилось; стены и потолок барного зала словно начали смыкаться вокруг него, когда он осознал, насколько легко его будет заменить кем-нибудь другим. По щелчку пальцев Кэлли могла заполучить кого-то намного лучшего, нежели он. В конце концов она должна была разглядеть в нем того, кем он был на самом деле: внебрачного сына буйной алкоголички, бежевого школьника, которого даже социальные службы практически не замечали. Он сорвался с места и стал проталкиваться через толпу, пока не оказался на улице, хватая воздух ртом и желая, чтобы вокруг было побольше свободного пространства. К чести Кэлли, в тех многочисленных случаях, когда он признавался ей в своих страхах, она искренне заверяла его, что он ее вполне устраивает и что никто другой ей не нужен. Она могла повторить эти слова тысячу раз – но ему все равно было трудно поверить ей. Несколько месяцев Кэлли пыталась избавить его от подобных сомнений, но в конце концов не выдержала.
Даже сейчас, сидя в кафе, он отчетливо мог вспомнить, как сильно сжалось его сердце в тот день, когда Кэлли пригласила его в свою комнату, дабы обсудить их будущее. Именно там она попросила сделать «перерыв» в их отношениях, назвав его «душным» и «слишком рьяным». Ей нужно было некоторое время побыть без него, чтобы «подумать».
Он отреагировал на следующий же день: потратил свой учебный кредит за двенадцать месяцев на обручальное кольцо и предложил Кэлли выйти за него замуж. Он до сих пор помнил смятение, отразившееся на ее лице.
– Именно это я и имела в виду, – резко произнесла она. – Ты не даешь мне свободно вздохнуть; ты постоянно рядом, все время твердишь мне, как сильно меня любишь… Ты – собственник, ты меня буквально душишь.
– Но мы же любим друг друга, – возразил он. – Люди, состоящие в отношениях, хотят делать что-нибудь друг для друга, хотят проводить время вместе…
– Но не так. Это ненормально. Мы молоды, мы учимся в университете, и это единственное время в нашей жизни, когда мы можем быть настолько свободны.
Он предложил немного подождать, но то, как она опустила глаза в пол, подсказало ему, что она уже отказалась от него.
После расставания с ней он ушел в себя и часто просто бродил по кампусу, пропуская лекции и не сдавая контрольные эссе по различным предметам. Посылал ей цветы, оставлял подарки у ее двери и «случайно» натыкался на нее, заранее зная, где она будет. Следовал за ней под покровом темноты, часами торча возле бара и подглядывая за ней через витрину.
Финал наступил в тот день, когда он проник в ее квартиру – она так и не забрала у него запасной ключ от двери. Уселся на край кровати и стал пролистывать альбом с фотографиями, который сам же и подарил ей несколько месяцев назад. Ему пришло в голову, что он, возможно, неправильно истолковал ее поведение. Если она сохранила у себя эти фотографии, это ведь могло значить, что она по-прежнему к нему неравнодушна? Может быть, просто проверяет его чувства?
Неожиданно дверь открылась. Кэлли ахнула, увидев его. Только когда дверь ударилась о стену, юноша заметил парня, который одной рукой обнимал Кэлли за талию. Он знал его: Дэнни, студент из их круга общения, – но не из близких друзей.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнула Кэлли.
– Жду тебя. Хотел поговорить, – ответил он, мрачно глядя на ее спутника.
– Ты должен уйти, это уже слишком!
– Почему он здесь?
– Он мой друг, но это вообще не твое дело.
Он поднялся на ноги.
– Ты поэтому меня бросила, да? Потому что тебе нужен был этот ублюдок!
– Следи за языком, приятель, – отозвался Дэнни, убрав руку с талии Кэлли и выпятив грудь.
– Просто уходи и оставь меня в покое, – сказала девушка.
– Ты слышал, приятель? Уходи, ты ей неинтересен.
– Да пошел ты, клоун! – рявкнул он. – Я тебе не приятель. И ты понятия не имеешь, кто ей интересен.
– Если сегодняшняя ночь будет такой же, как вчерашняя, то вполне имею понятие, – возразил Дэнни с насмешливой улыбкой.
Тот едва успел заслониться, когда он метнулся к нему через всю комнату. Первый удар нанес прямо в челюсть Дэнни. Однако недооценил силу своего противника. Тот нанес три быстрых удара – в центр лица, в глаз и в висок, прежде чем он успел отреагировать.
– Перестаньте! – закричала Кэлли. – Дэнни, убери его отсюда!
Он никогда не чувствовал такой ярости, такого отвращения. Даже когда доказал свою любовь к ней тем, что готов за нее сражаться, Кэлли все равно предпочла ему другого. Он без колебаний занес руку и ударил ее в рот. Почувствовал, как хрустнули под его кулаком два ее передних зуба, а потом она навзничь рухнула на пол. Дэнни воспользовался тем, что противник отвлекся, и свалил его на пол, меся кулаками лицо и тело.
Он почти не помнил о том, как прошел остаток ночи – и даже последующие дни. На какое-то время в дело вмешалась полиция, потом университетские власти. Комиссия по отчислению сообщила ему: если он немедленно уйдет из университета по собственному желанию, ни Кэлли, ни Дэнни не будут выдвигать против него обвинений. Он согласился – и в тот же день сел на автобус до Лондона, оставляя позади разрушенные мечты о лучшей жизни. Но даже теперь, спустя столько лет, он надеялся, что всякий раз, глядя в зеркало и видя свою зашитую губу и импланты на месте передних зубов, Кэлли вспоминает о том, что сама виновата.
Только встретив и полюбив Одри, он понял, что его отношения с Кэлли были всего лишь безрассудной страстью. То, что было между ним и Одри, не было похоже ни на что, испытанное им прежде, – одна мысль о ней поджигала запальный шнур, и сотни разноцветных фейерверков взрывались в его сердце…
– Вам налить еще чаю?
Вопрос официантки, незаметно подошедшей к нему, заставил его вздрогнуть. В руках у нее курился паром стальной заварочный чайник.
