Капитал. Том первый

скачать книгу бесплатно

    Р. Арон

Марксу не грозит ослабление интереса, по крайней мере, до тех пор, пока люди будут стоять перед проблемой, как совместить (материальное, социально-экономическое) освобождение и (духовно-творческое, индивидуальное) самоосвобождение. Не взаимопротивопоставление или взаимоисключение «хлеба» и «свободы», а именно взаимополагание и взаимодополнение их друг другом – таков исходный пункт его поисков. «Людям предлагают или свободу без хлеба, или хлеб без свободы. Сочетание же хлеба и свободы есть самое трудное задание и высшая правда».[71 - Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. – С. 268.]

Это самое трудное задание и высшую правду Маркс осмысливает преимущественно со стороны движения от (материально-практического) освобождения к свободе как (практически-духовному) самоосвобождению.

Вот таким общим ракурсом определен замысел основного труда всей жизни К. Маркса под названием…? «Капитал»? Разумеется, «да», но в то же время с некоторым требующим пояснения «нет». Как известно, «Капитал» имеет уточняющий подзаголовок «Критика политической экономии». С учетом этого, а также того, что самим Марксом был опубликован только первый том «Капитала», а о всем замысле, а также масштабах и, главное, процессе его воплощения можно судить по оставшимся необъятным рукописям, Марксов opus magnus приобретает иную конфигурацию, определяемую выдвижением подзаголовка «Критика политической экономии» на передний план в качестве более адекватного выражения всего задуманного исследования.

Обращение Маркса к критике политической экономии, – подчеркнем особо, критики соответствующей науки в единстве с предметом ее рефлексии, т. е. общества политической экономии – датируется 1843–1844 годами.

В свои студенческие годы, занимаясь юриспруденцией, историей и в особенности философией, юный Маркс не проявил сколько-нибудь заметного интереса к политической экономии. Будучи редактором «Рейнской газеты», он должен был определиться относительно конкретных столкновений материальных интересов, за которыми по существу стоял институт собственности. Чтобы выработать собственный взгляд, Маркс предпринимает критический разбор гегелевской философии права, в результате которого он установил, что «правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру английских и французских писателей XVIII века, называет “гражданским обществом, и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии”[72 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 13. – С. 6.]». Так открытие первоначальной идеи материалистического понимания истории указало Марксу путь к политической экономии и через посредство ее критики – к выявлению пределов существования и, одновременно, прохождения ее предмета – капиталистического общества. Уже в «Парижских рукописях 1844 года» предполагалось раскрыть «связь политической экономии с государством, правом, моралью, гражданской жизнью и т. д.» «лишь постольку, поскольку этих предметов ex professo касается сама политическая экономия».[73 - Там же. – Т. 42. – С. 43.] Логично признать, что Рукописями 1844 года открывается замысел «Критики политической экономии» как труда всей жизни Маркса.[74 - См.: Багатурия Г. А., Выгодский В. С. Экономическое наследие Карла Маркса. – М.: Мысль, 1976. – С. 208.]

Вынужденно оставляя «за кадром» дальнейшие исторические вехи становления и многократного уточнения общего исследовательского замысла Маркса, ход и трудности его реализации, формирование структуры его изложения, отметим, что в настоящее время уже стало широко признанным фактом различение «Капитала» в собственном, если хотите, узком смысле слова и в широком – как совокупного марксового критического исследования капиталистического способа производства. В первом случае имеется в виду прежде всего, конечно, первый том «Капитала», изданный самим автором в 1867 году, а также не доведенные до завершения и подготовленные к печати уже после смерти Маркса, на основе его рукописного наследия – второй и третий тома – Ф. Энгельсом и четвертый том («Теории прибавочной стоимости») К. Каутским. «Капитал» в широком смысле слова – это вся марксова «Критика политической экономии», включающая и работы, выполненные «на пути к собственно “Капиталу”», и обширнейшие рукописи, в особенности 1857–1858, 1861–1863, 1863–1864 гг., не только служащие подготовительными, черновыми вариантами различных томов собственно «Капитала», но и безусловно имеющие самостоятельное, далеко еще не в полной мере постигнутое значение.

Тем не менее, при всей громадности сделанного, оно все же весьма далеко от завершения задуманного. «Критика политической экономии» осталась в пределах абстракции «чистого капитализма», т. е. на самом высоком уровне теоретической идеализации капиталистического способа производства. «План шести книг», предполагавший выход теоретического движения от производственных отношений к социально-классовой структуре и государственно-политической сфере, а также анализ «обращения капитализма во вне себя», Маркс был вынужден отложить. Этот виток восхождения на новый уровень «конкретного анализа конкретного предмета» можно было осуществить только после разработки серии специальных теорий производственных отношений (в частности, стоимости, конкуренции как подчиняющихся своей собственной логике движения, а не только общему закону прибавочной стоимости). Третий том «Капитала» оборвался наброском 52 главы под названием «Классы». Это значит, что специальной теории классов и классовых отношений (борьбы) Маркс не оставил. Но главное, что касается незавершенности научного замысла Маркса, и, пожалуй, решающее для выхода в непосредственную практику революционного движения – это то, что отношение «капиталистический центр» – «не/до-капиталистическая периферия» не стало предметом сколько-нибудь специального исследования. Отсюда и известная аберрация исторической перспективы, переоценка степени зрелости капитализма, выпрямление пути к новому обществу.

Грандиозность, невыполнимость лишь собственными силами гигантского начинания постоянно тяготила Маркса, угнетала, давила, нервировала, превращала его титанические усилия отчасти в сизифов труд. Подумать только, за три года до смерти, по свидетельству К. Каутского, на предложение издать собрание его сочинений К. Маркс с горечью заметил: «Сначала их нужно еще написать».

«ПРИБАВОЧНАЯ СТОИМОСТЬ» ИЛИ «СВОБОДНОЕ ВРЕМЯ»?

«…Только анализ процесса производства может дать утвердительный или отрицательный ответ на вопрос о том, может ли… общество когда-либо исполнить свое обещание и дать индивидуальную свободу в пределах рационального целого».

    Г. Маркузе

Критику политической экономии в «Капитале» Маркс начинает анализом товара как элементарной формы («клеточки») богатства общества, в котором господствует капиталистический способ производства. Хотя товар не лишен естественных характеристик, он по своей сути является социальной вещью, обладающей двумя обязательными свойствами: потребительной стоимостью – способностью удовлетворять какую-либо потребность человека, а также меновой стоимостью – способностью в определенных пропорциях обмениваться на другие товары.

Обмен всей необозримой массы товаров в конечном счете тяготеет к соответствию средним, общественно-необходимым по времени, т. е. стоимостным затратам труда, воплощенного в каждом из товаров. Поэтому стоимость, определяющая общую тенденцию экономического движения товаров, – не вещь, а общественное отношение по поводу социально значимых вещей.

Судьба товара зависит от его стоимости, но последняя не имеет ничего общего с его предметностью, в ней нет ни толики вещества природы, она имеет чисто общественный характер. Как общественное отношение стоимость придает товару – дополнительно к его привычной, чувственно-воспринимаемой природе – еще и вторую, чувственным созерцанием не фиксируемую и, в этом смысле, сверхчувственную природу.

Так как подлинное основание поведения товаров остается скрытым для человека, последний начинает приписывать вещам какие-то сверхъестественные, мистические свойства, которые на самом деле проистекают из их общественной функции. Это явление, связанное с овеществлением общественных отношений, вследствие чего отношения между людьми принимают фантастическую форму отношений между вещами, которые к тому же приобретают собственную, самостоятельную жизнь и, более того, власть над своими создателями – людьми, Маркс называет товарным фетишизмом.

Значение марксовского анализа фетишистского характера товарного мира далеко выходит за рамки политической экономии и философии. По существу здесь Маркс открывает особый мир знаковых форм и, соответственно, социосимволический способ существования общественных отношений. В новом свете предстала парадоксальная специфика социальной материальности, хотя и независимой от воли и сознания людей, но не заключающей в себе ни грамма вещества и, напротив, содержащей свою имманентную противоположность – идеальное. Маркс обнаруживает целый ряд системных социальных качеств, носителями которых являются вещи, поскольку они включаются в ткань общественных отношений и берут на себя роль реальных, символических или идеальных знаков.

Выявление природы товарного фетишизма сохраняет значительные эвристические возможности и для понимания многих современных экономических явлений, в особенности связанных с «виртуализацией» экономики, функционированием фондового рынка, торговлей правомочиями и пр. Вместе с тем, согласно современным представлениям, явно не оправдались упования на окончательное преодоление товарной и иных превращенных форм, а также надежда на утверждение прозрачно ясных, не замутненных фетишистскими иллюзиями и искажениями отношений между людьми.[75 - См.: Деррiда Ж. Привиди Маркса. – Харкiв: Око, 2000; Мамалуй О. О. ДЕРРІ/ ДА/ДІАДА. Пост(недо)модернi привiди до «Привидiв Маркса» Ж. Деррiда. // Там же.]

Исторически обусловленная ограниченность анализа Марксом товарно-денежной формы проявилась, в частности, в рассмотрении денежной формы стоимости наряду со всеобщей, хотя первая является лишь ступенью в развитии второй, в трактовке сущности денег как товара, выполняющего роль всеобщего эквивалента, хотя современный анализ позволяет рассматривать и товар как представителя и реальный знак стоимости наряду с другими формами реального представления стоимости. Деньги, таким образом, оказываются представителем стоимости как эквивалента независимо от того, чем именно представлена стоимость – товаром ли, золотыми, бумажными или электронными разновидностями денег. Такой подход указывает на возможность синтеза марксистской и различных функциональных теорий денег, обнаруживая исторические и логические границы их применимости.

Фетишизм товарного мира порожден своеобразной двойственностью общественного труда, производящего товары. С одной стороны, он выступает как конкретный труд, отличающийся определенной целью, характером операций, предметом, средствами и результатами в процессе создания потребительной стоимости. С другой, – как абстрактный труд, который в качестве затрат человеческой рабочей силы вообще, безотносительно к специфической форме труда, создает стоимость. На этом открытии двойственного общественного характера труда, заключенного в товаре, построено все последующее понимание капиталистического способа производства и его движения, включая анализ динамики стоимости рабочей силы и заработной платы, изменения органического строения капитала и нормы прибыли, земельной ренты и т. д.

Центральное место в «Капитале» занимает решение проблемы прибавочной стоимости, которая до этого оставалась нераскрытой тайной. Ее суть состоит в следующем. Если товары действительно обмениваются в соответствии со своей стоимостью как эквиваленты, то прибавочная стоимость возникнуть не может. Но если прибавочная стоимость все же образуется, то это происходит в нарушение закона стоимости. Маркс же нашел способ, каким это противоречие разрешается в практике капиталистического производства, указав на товар особого рода – рабочую силу. Как и всякий товар, рабочая сила, под которой понимается способность человека к труду, обладает потребительной стоимостью и стоимостью. Стоимость этого товара определяется затратами труда на воспроизводство рабочей силы, т. е. затратами на производство товаров и услуг, необходимых рабочему для удовлетворения его физических и духовных потребностей на общественно нормальном уровне. Предполагается, что капиталист при покупке товара «рабочая сила» полностью оплачивает ее стоимость. Но в процессе реализации своей потребительной стоимости – производительного потребления – рабочая сила, находясь в распоряжении капиталиста, создает стоимость большую, чем стоит она сама. Эта избыточная стоимость, превышающая стоимость создавшей ее рабочей силы, но принадлежащей уже капиталисту, и есть прибавочная стоимость. Если, например, рабочий, работая 8 часов в день, создает стоимость, равную стоимости его рабочей силы за 5 часов, то 3 часа сверх этого он продолжает работать на капиталиста, создавая прибавочную стоимость. Так Маркс объясняет происхождение эксплуатации труда капиталом не в качестве какой-либо аномалии или отклонения от закона стоимости, а в соответствии с ним и, следовательно, с собственной сущностью капиталистического общества. Противоречие между законом стоимости и образованием прибавочной стоимости получает адекватную форму своего движения посредством функционирования товара «рабочая» сила.

Опираясь на свое открытие и развивая его, Маркс вводит разделение капитала на постоянный и переменный, что, в отличие от существовавшего ранее разграничения основного и оборотного капитала, позволило исследовать сущность процесса самовозрастания капитала. Та часть капитала, которая расходуется на покупку средств производства и в процессе производства остается неизменной, была названа постоянным капиталом, а та часть, которая расходуется на покупку рабочей силы и возрастает в процессе ее производственного потребления, – переменным капиталом. Именно переменный капитал увеличивает стоимость, создавая прибавочную стоимость.

Вопреки бытующему мнению о якобы допущенной К. Марксом недооценке возможностей капиталистического производства, на самом деле он весьма убедительно показал его мощную эффективность и прогрессивность по сравнению с предшествующими формами общества, его огромный потенциал в развитии производительных сил и материальной основы жизни людей. В то же время он тщательно прослеживал, как сам капитал становится собственным пределом капиталистической формы развития. Эта тенденция объяснялась тем, что, увеличивая техническую оснащенность труда, повышая его производительность, капитал преумножает свою постоянную часть и вынужден относительно сокращать переменную, т. е. именно ту, которая создает прибавочную стоимость. В таком свете предполагалось сужение горизонта и в итоге – перспектива самоисчерпания и самопрехождения капиталистического способа производства.

Основываясь на этих выводах и исследуя процесс накопления капитала, т. е. обратного превращения прибавочной стоимости в капитал, Маркс показывает, как происходит поляризация общества: накопление богатства на одной стороне и сосредоточение нужды на другой (относительное или абсолютное ухудшение положения трудящихся, их обнищание, пауперизация). Именно из раскрытия исторической тенденции накопления капитала делался вывод о необходимости его замены новым обществом.

Эти положения К. Маркса подвергались, пожалуй, наиболее острой и даже ожесточенной критике. При этом редко учитывалось, что у Маркса речь идет не о положении рабочего класса в тех или иных странах на разных исторических этапах, а о тенденции, выводимой из движения идеальной, сущностной модели капиталистического способа производства. И если всегда существовала, а со временем в наиболее продвинутых странах укрепилась контртенденция, то это лишь свидетельство, во-первых, того, что «чистого капитализма» никогда и нигде не существовало, и, во-вторых, реального разбавления капиталистической формы общественного воспроизводства социальными контртенденциями, вовсе не имманентными его собственной природе. А что касается реальной поляризации богатства и бедности, то вряд ли у честного человека повернется язык сказать, что сегодня, не говоря уже о временах Маркса, она уже перестала быть актуальной проблемой как во всемирном масштабе – в отношениях между капиталистическим центром и периферией, так и в отдельных странах (скажем, на всем постсоветском пространстве).

Спору нет, современный рабочий в «обществе потребления», скажем, в США или странах Западной Европы – это достаточно обеспеченный человек. Но следует ли отсюда заключение о неверности и устарелости марксовских положений? Может быть, неправомерно другое – простое наложение теоретической схемы на живую и динамично развивающуюся действительность? Снижение на определенном этапе развития капитализма доли стоимости рабочей силы во вновь создаваемой стоимости – это исторический факт. Кстати, он вовсе не обязательно означает, что жизненные условия рабочего становятся хуже. Ведь вследствие роста производительности труда относительно меньшая стоимость может быть представлена большим количеством товаров и услуг. Но дело не в этом.

После разрушительного мирового экономического кризиса 1929–1933 годов, который – кто с этим будет спорить? – действительно сопровождался существенным ухудшением положения трудящихся, стала ясной ограниченность рыночного саморегулирования и необходимость включения механизмов государственного регулирования. Реагируя на вызов стран, попытавшихся реализовать историческую альтернативу капитализму, последний вынужден был приспосабливаться к новым реалиям. Начинает развиваться система социального и пенсионного страхования. Со временем производство все более приобретает такой характер, при котором квалификация работника, его культурный уровень и творческие способности становятся определяющим фактором экономического роста. Стало выгодно вкладывать средства в человеческий капитал. Это обеспечило стратегический успех в конкуренции и возможность получения большей прибыли.

Однако эти процессы по своей сути выходят за собственные пределы капитала и являются выражением его самоотрицания. Все это привело к тому, что доля стоимости рабочей силы во вновь созданной стоимости сначала перестала падать, а потом начала увеличиваться. Время начала роста стоимости рабочей силы во вновь созданной стоимости есть с математической точностью определяемое начало социализации капитала, реального становления элементов новой социально-экономической формы в недрах старой.

Таким образом, заключенная в развитии капитала имманентная тенденция к социализации производства исторически реализовалась двояким образом. Одна линия проводилась под флагом социалистической революции в странах, где противоречия капиталистического развития переплелись в единый тугой узел с противоречиями множества предыдущих укладов жизни. Это создавало перевес сил, противостоящих капитализму, и возможность их прихода к власти. Однако те же условия, которые сделали возможной политическую революцию, определили невозможность прямой экономической реализации провозглашенных социалистических принципов. В этой ситуации предпринять попытку осуществить идеи социализма можно было лишь опираясь на силу политического господства и путем непосредственного подведения или подгонки действительности под соответствующий проект, что и вызвало к жизни командно-административную систему.

В пору раннеиндустриального, массового машинного производства административно-командное регулирование, конечно, ценой неимоверного перенапряжения сил, в целом справлялось с задачей форсированной модернизации экономики и социальной сферы. Но по мере развертывания научно-технической революции, возрастания динамизма и диверсификации производства, быстрой смены товарной номенклатуры и индивидуализации производства товаров и услуг директивно-плановая система дискредитировала себя и потребовала замены более гибкими механизмами обеспечения экономического развития.

Однако демонтаж эрзацсоциализма в конце XX столетия в сущности повторил «триумфальное шествие» революции 1917 года, но только с противоположным знаком. Если революция 1917 года насильно подогнала действительность под абстрактную форму будущего, зряшно и без разбору отрицая все капиталистическое, то «рефолюция» конца XX века точно так же зряшно и по-пустому отвергает все социалистическое, возвращая общество к дикому и криминальному капитализму. В результате теория первоначального накопления капитала К. Маркса, которая, казалось бы, имела отношение к довольно отдаленному прошлому, совершенно неожиданно оказалась как нельзя более актуальной. Мы столкнулись с теми же процессами обнищания широких масс, относительного и абсолютного ухудшения положения трудящихся, расслоения и поляризации, которые столь ярко и убедительно были описаны Марксом. В начале века все подвергалось сплошному обобществлению независимо от технико-технологической готовности к этому процессу, в конце века все подвергается сплошному разгосударствлению и приватизации опять-таки безотносительно к технико-технологической целесообразности. «Рефолюция» конца XX века является прямой, хотя и непризнанной, наследницей революции начала XX века и по методологии, и по историческому месту, так как она завершает линию исторической альтернативы капитализму, построенную на реализации абстрактной схемы будущего путем насильственного подведения или подгонки под нее действительности.

Другая линия социализации производства реализовалась как ответ на вызов первой, под воздействием исторической альтернативы капитализму (и в этом, кстати, также сказалось историческое значение советского опыта – «эффект бриколажа»). В результате в развитых странах существует не собственно капиталистическая, а смешанная экономика, о чем, между прочим, можно прочесть в любом из западных учебников. Это общество хотя и имеет капиталистическую основу, но в своем осуществлении далеко выходит за ее рамки, реализуя контртенденцию к социализации.

Но независимо от того, будет ли капитал в исторически обозримой перспективе оставаться экономической основой общества, на которой разовьются противоположные ему процессы социализации, или он исчерпает свои возможности, уступив место иной основе, как тот, так и другой варианты могут быть поняты только исходя из изучения внутренних закономерностей развития капитала, теоретико-методологический фундамент которого заложен К. Марксом. В этом смысле интерес к «Капиталу» в исторической перспективе будет не ослабляться, а усиливаться.

Прослеживая на базе теоретических положений Маркса реальные ретроспективные и перспективные изменения товарного мира, можно понять как те зачаточные формы, в которых стоимость воплощалась в докапиталистическом мире, так и те, в которых она, предположительно, будет функционировать в будущем постиндустриальном, постэкономическом, информационном обществе. По-видимому, отпадут формы овеществления времени в товаре и реальных деньгах, произойдет отделение времени труда от времени производства блага, основные разновидности общественного блага (способности людей, информация) утратят вещественный характер и стоимость превратится в необходимое время производства блага. Такая теория стоимости, казалось бы, внешне не имеющая ничего общего с трудовой теорией стоимости Маркса, при более внимательном рассмотрении оказывается продолжением ее логико-исторического основания, приобретая новый образ вместе с новой формой общества, в котором она функционирует. Здесь открывается интересная перспектива объяснения стоимости идеальных продуктов, информации, прав, что не представляется возможным с точки зрения трудовой теории стоимости, трактуемой догматически.

Особую значимость имеет марксово понимание прибавочной стоимости как превращенной формы свободного времени. Культурно-творческий смысл свободного времени Маркс обосновал социально-экономически, поставив его в конкретно-историческую связь с разделением социального времени на необходимое и прибавочное. Применительно к капитализму Маркс это формулирует следующим образом: «Свободное время одной части общества зависит от соотношения между прибавочным рабочим временем рабочего и его необходимым рабочим временем».[76 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 47. – С. 255.] Прибавочный труд высвобождает рабочее время для новых отраслей производства, разнообразит его, как и круг общественных потребностей и средств их удовлетворения, побуждая «к развитию производственных возможностей человека и тем самым – к приведению в действие человеческих способностей в новых направлениях».[77 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 47. – С. 254.]

Однако постоянная тенденция капитала заключается не только в создании свободного времени путем высвобождения рабочего времени, но и в превращении этого свободного времени в прибавочный труд, что позволяет избежать необходимого труда всем остальным слоям общества. Поэтому прибавочному труду на одной стороне соответствует не-труд, минус-труд, праздность, досуг, возможность располагать своим временем – на другой стороне. Это обусловливает антагонистическую форму существования свободного времени «в виде противоположности прибавочному рабочему времени и благодаря этой противоположности».[78 - Там же. – Т. 46. – Ч. II. – С. 217.] В наиболее явном, чистом виде эта антагонистическая форма существования свободного времени представлена капитализмом, посредством анализа которого она и была раскрыта теорией Маркса. Но в ней содержатся и общеисторические черты. «Производство прибавочного рабочего времени на одной стороне вместе с тем является производством свободного времени на другой стороне. Все человеческое развитие, в той мере, в какой оно выходит за рамки развития, непосредственно необходимого для естественного существования людей, состоит исключительно в использовании этого свободного времени и предполагает его как свой необходимый базис».[79 - Там же. – Т. 47. – С. 212.]

И не только в капиталистическом обществе, но и на всех более ранних ступенях, созидание не-рабочего времени, открытого для удовольствий, досуга, свободной творческой деятельности и саморазвития одних, «соответствует времени чрезмерного труда, порабощенному трудом времени других».[80 - Там же. – С. 211.] В указанных границах «общество развивается в результате того, что работающая масса, которая образует его материальный базис, напротив, лишена возможности развиваться»;[81 - Там же. – С. 212.] «развитие человеческих способностей на одной стороне базируется на тех барьерах, которые поставлены развитию на другой стороне. На этом антагонизме базируется вся существовавшая до сих пор цивилизация и все общественное развитие».[82 - Там же. – С. 211.]

Возвращаясь к ранее уже затронутой теме, следует дополнительно указать на меру поглощения прибавочным трудом или обладания свободным временем, т. е. возможность или невозможность саморазвития как на более интегральный критерий поляризации бедности и богатства в обществе, где господствует капитал, нежели уровень материального потребления, что, естественно, не является поводом для недооценки последнего.

Капитализм – исторически первый способ производства, который отличается тенденцией к абсолютному развитию производительных сил. Однако здесь оно не является самоцелью, а служит всего лишь средством для самовозрастания капитала. «Развитие производительных сил общественного труда есть историческая задача и оправдание капитала. Именно этим он бессознательно создает материальные условия более высокого способа производства».[83 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 48. – С. 294.] Одновременно впервые за все время существования человечества создается не только возможность производить достаточно благ для удовлетворения жизненных потребностей всех членов общества, но и возвести материальный фундамент для приобщения каждого к достижениям человеческой культуры. Иными словами, впервые создаются реальные предпосылки для преодоления монополии господствующего класса на материальное и культурное богатство. Вот в этом К. Маркс и видел решающий пункт, черту, за которой уже не остается никакого исторического оправдания для сосредоточения потенциала развития на стороне господствующего меньшинства за счет отчуждения от возможности развития трудящегося большинства. «Ведь последним доводом в защиту классового различия было всегда (в том числе и для Ф. Ницше – А. М., А. Г.) следующее: нужен класс, избавленный от необходимости повседневно изнурять себя добыванием хлеба насущного, чтобы он мог заниматься умственным трудом для общества».[84 - Там же. – Т. 18. – С. 215.]

Процесс самоотрицания капитала Марксу видится в трех общих направлениях:

Во-первых, освобождение труда в смысле насыщения его свободно-творческим содержанием и обратным проникновением свободного времени в ткань рабочего времени. Это становится возможным на основе превращения науки в непосредственную производительную силу – процесса, впервые открытого Марксом. В то же время им же показано, что присвоение капиталом технологического применения естествознания оборачивается превращением общественной формы труда в совершенно независимое от рабочих образование, противостоящее им и господствующее над ними.

Во-вторых, освобождение труда от капитала: «Капиталистический способ присвоения, вытекающий из капиталистического способа производства, и следовательно, и капиталистическая собственность, есть первое отрицание индивидуальной частной собственности, основанной на собственном труде. Но капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса свое собственное отрицание. Это отрицание отрицания. Оно восстанавливает не частную, а индивидуальную собственность на основе достижений капиталистической эры…».[85 - Там же. – Т. 23. – С. 773.] Пожалуй, только с учетом постиндустриальной, информационной технологии стало возможным по достоинству оценить это марксовское положение о восстановлении индивидуальной собственности, основанной на общественном процессе производства, т. е., строго говоря, об индивидуально-общественной собственности.

В-третьих, освобождение от труда, выход за пределы сферы материальной необходимости в сферу свободы и утверждение равных возможностей для обладания свободным временем. «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства».[86 - Там же. – Т. 25. Ч. II. – С. 386–387.] И дело не в том, чтобы избавиться от самой необходимости осваивать природные силы в процессе их материального преобразования. На этой материальной основе практически освоенной естественной и общественно-исторической необходимости осуществляется абсолютное выявление творческих дарований и развитие человеческих сил как самоцели «безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу».[87 - Там же. – Т. 46. Ч. I. – С. 476.]

ОСНОВАНИЕ НОВОЙ ДИСКУРСИВНОСТИ

«Концепция “трансформации” Карла Маркса все еще востребована – если и не вся, то по большей части – в интерпретации мира как самопроизводства субъекта истории и истории субъекта».

    Ж.-Л. Нанси

В своей получившей широкую известность работе «Что такое автор?» Мишель Фуко говорит об особом, весьма своеобразном типе автора, который «не спутаешь ни с “великими” литературными авторами, ни с авторами канонических религиозных текстов, ни с основателями наук», «с некоторой долей произвольности» называя их «основателями дискурсивности»,[88 - Фуко М. Что такое истина? // Фуко М. Воля к истине. Работы разных лет. – М.: Касталь, 1996. – С. 31.] Они – не просто авторы своих книг или теорий. Они создают «нечто большее»: возможность, тональность или правила образования других текстов, устанавливают «некую бесконечную возможность дискурсов».[89 - Там же.]

Фуко считает первыми и наиболее значительными «учредителями дискурсивности» Маркса и Фрейда. Они открывают не только возможность следовать им (и за ними), но и «пространство для чего-то отличного от себя и, тем не менее, принадлежащего тому, что они основали»,[90 - Там же. – С. 32.] релевантное ему. В отличие от основания определенной науки, установление дискурсивности не составляет части своих последующих трансформаций, не придает им формальную общность, гетерогенно им, но тем не менее очерчивает их первичные координаты. Вследствие этого «теоретическую валидность того или иного положения определяют по отношению к работам этих установителей».[91 - Там же. – С. 34.] Причем здесь вступает в силу требование или критерий некоего «возвращения к истоку» после различного рода непонимании, отходов, отказов, отступлений, забвений или даже опровержений. Но эти «возвращения» – необходимая и действенная работа, составляющая часть самой ткани дискурсивных полей, способ существования дискурсивности, беспрестанного ее видоизменения и преобразования.[92 - Фуко М. Что такое истина? // Фуко М. Воля к истине. Работы разных лет. – М.: Касталь, 1996. – С. 35–37.]

Сам Фуко не стал основательно развивать это положение. Но кое-что примечательное в этом отношении можно найти у других авторов.

Славой Жижек считает попытки установить звенья, связующие марксизм и психоанализ, вполне оправданными прежде всего в силу параллели между марксистским социально-политическим движением и фрейдовским психоаналитическим движением. Как и Фуко, он подчеркивает бросающуюся в глаза незаменимую роль личности основоположника движения – в одном случае К. Маркса, в другом – З. Фрейда. В отличие от традиционно-классического взгляда на познание истины как обезличенного процесса развертывания самого содержания знания, здесь мы имеем дело с парадоксом нетрадиционной формы просвещенного познания, основывающейся на трансферном отношении к непревзойденной фигуре родоначальника, переносе на его личность своего отношения признания или приятия, на удостоверении собственной причастности или даже преданности его делу. В этом случае знание, в котором внутренне присутствует элемент личностной заинтересованности, прогрессирует не только и, может быть, даже не столько посредством его поступательного приращения и дальнейшего уточнения либо опровержения и переформулирования первоначал, сколько через постоянную соотнесенность с основополагающими авторитетными текстами и многократный процесс «возвращений» соответственно к Марксу или Фрейду.

Включенность в познавательный процесс субъективного, личного отношения к начинанию, предпринятому основателем движения, обусловливает и особую роль ошибки, заблуждения, – не правильнее ли сказать? – инакомыслия. Они, как правило, встречаются чаще с большей или, реже, с меньшей непримиримостью. Они здесь не являются чем-то внешним по отношению к истинному знанию или чем-то таким, что можно отбросить после достижения истины, оставив их прошлому и, в лучшем случае, сохранив за ними право на чисто исторический интерес. Если в естествознании заблуждения, или, говоря несколько шире, извилистые пути, которыми шли к истине, не включаются в корпус современного состояния знания, то в марксизме и психоанализе иначе – здесь в обоих случаях истина чуть ли не буквально возникает через посредство «ошибки», поскольку последняя способна отлиться в особую интерпретационную версию с собственным авторством и особым отношением к первоавтору. Отсюда ясно, почему феномен ревизионизма, его сложные отношения с ортодоксией входят в качестве неотъемлемой составной части в само теоретическое и практическое движение.[93 - См.: Жижек Славой. Метастази насолоди. – Киiв: Альтернативи, 2000. – С. 155.] В этом же ряду, но в гораздо более усложненном варианте, связанном с перипетиями массового сознания и общественно-исторической конъюнктурой – возможно объяснение периодически возобновляющихся ренессансов и развенчаний Маркса.

Еще один важный момент новой дискурсивности, который отмечает Славой Жижек вслед за Л. Альтюссером, – это то, что последний назвал topique, топическим характером мысли. Топичность марксизма, как и психоанализа, заключается в том, что их теоретические выводы и идеи непременно включены в качестве внутреннего компонента в ту связь, в которую они вторгаются. Теоретическая рефлексия по поводу практической материализации марксистских революционных идей – предмет постоянной заботы марксистских теоретиков. Другое дело, как они с этим справляются. «Коротко говоря, “топическая теория” полностью признает короткое замыкание между теоретическим каркасом и элементом внутри каркаса: сама теория является моментом той тотальности, которая служит ее объектом».[94 - Там же. – С. 156.] Поэтому марксизм и психоанализ суть типичные формы критической теории, стремящейся осмыслить свою собственную ограниченность. «В противоположность удобной эволюционной позиции, – всегда готовой признать ограниченность и относительный характер своих собственных положений, хотя и заявляя об этом с безопасного расстояния, что дает ей повод релятивизировать любую определенную форму знания, – марксизм с психоанализом являются „непогрешимыми“ на уровне сформулированного содержания – и именно постольку, поскольку они постоянно вопрошают то самое место, с которого произносят».[95 - Там же.]

До уровня основной черты эпохи модернити возносит значение подобного феномена, впрочем, непосредственно не соотнося его с марксизмом или психоанализом, Э. Гидденс. Он называет его рефлексивностью, или презумпцией всеохватывающей рефлексивности. Дело в том, что современная социальная практика постоянно направляется, проверяется и корректируется в свете поступающей информации и таким образом все формы общественной жизни в определенной мере конституируются самим знанием о них действующих лиц. «Мы живем в мире, который целиком конституирован через рефлексивно примененное знание, и мы никогда не можем быть уверены, что любой его элемент не может быть пересмотрен…В общественных науках к неустоявшемуся характеру знания, основанного на опыте, мы должны добавить „ниспровержение“, проистекающее из возвращения социального научного дискурса в контекст, этим же дискурсом анализируемый».[96 - Гидденс Э. Последствия модернити // Новая постиндустриальная волна на Западе. – М.: Асаdemia, 1999. – С. 105–106.]

Существенно помогает прояснить, в каком смысле К. Маркс является основателем особой дискурсивности, уже упоминавшаяся книга Ж. Деррида «Спектры Маркса». Это в первую очередь относится к мысли о перформативной интерпретации, т. е. интерпретации, которая трансформирует то, что интерпретирует.[97 - См.: Деррида Ж. Указ. соч. – С. 106.] Не касаясь специальных вопросов о природе

перформативных суждений или перформативных противоречий, ограничимся указанием на связь так называемой перформативной интерпретации с 11-м тезисом Маркса о Фейербахе: «Философы лишь объясняли (interpretiert – А. М., А. Г.) мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».[98 - Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. – Т. 42. – С. 263.] Итак, трансформация мира как его перформативная интерпретация, т. е. интерпретация в действии, или действенная интерпретация.

Теперь можно вернуться к вопросу о незавершенности марксовской «Критики политической экономии».

Что помешало К. Марксу закончить свой основной труд? Недостаток времени? Житейские обстоятельства? Необходимость отвлекаться на «посторонние» дела? Состояние здоровья? Сравнительно ранняя для человека науки смерть? Безусловно, все это надо учитывать. Но главное в другом: он реально уже «вошел» в иную дискурсивность, но в то же время еще не вышел за пределы классического понимания научного творчества. Очевидно, это противоречие не просто объясняет факт незавершенности его труда, но и делает его в принципе незавершимым. Ибо это уже рефлексия не по поводу предмета, имеющего свои пределы, а рефлексия по поводу интерпретации предмета, претерпевающего трансформирование в процессе интерпретации. Рефлексия на перформативную интерпретацию делает ее принципиально незавершимой, бесконечной.

«Ускользание» предмета перформативной интерпретации в силу того, что он не предсуществует, а конструируется посредством рефлексии, указывает на принципиальную недостижимость освобождения к свободе без самоосвобождения. Напротив, онтологизация (точнее: предметная онтизация) свободы как определяющего, структурирующего, основополагающего принципа общественной жизни – при самых благих намерениях – прямой дорогой ведет к тотальному принуждению к свободе и, следовательно, ко всем прелестям тоталитарного ада. К. Маркс незаменим в освещении сложнейшего пути от освобождения к свободе, но и он не может никого освободить от необходимости самоосвобождения.

Не ясно ли в свете сказанного, что бесконечная болтовня о «крахе или поражении Маркса» лишь скрывает элементарное недоразумение, ибо процесс исчерпания и «снятия» («Aufhebung») марксовской интенции органичен ее собственной сути и, стало быть, равносилен ее успеху? Истина, утверждаемая Марксом, исполняется не иначе как посредством ее «снятия».

Право же, стоит задуматься над ответом Славоя Жижека на вопрос: «Что есть еще живого в марксизме?»: «Первое, что тут следует сделать, так это перевернуть стандартную форму вопроса: „Что сегодня осталось живого от философа Х?“…Куда интереснее, чем вопрос о том, что от Маркса осталось живого на сегодня, т. е. что сегодня все еще значит для нас Маркс, будет вопрос о том, что сам нынешний мир значит в Марксовых глазах»,[99 - Жижек Славой. Метастази насолоди. – С. 156.] т. е. что значит нынешний мир в свете той дискурсивности, основателем которой был К. Маркс.

А. А. МАМАЛУЙ, А. А. ГРИЦЕНКО

ОТ РЕДАКЦИИ[100 - Эта вступительная статья и справочный аппарат книги подготовлены издательством политической литературы к изданию 1983 г.]

Настоящее издание первого тома «Капитала» представляет собой перевод с четвертого немецкого издания, вышедшего в 1890 г. под редакцией Энгельса. Как и в русском издании 1937 г., за основу был взят перевод под редакцией И. И. Скворцова-Степанова. При подготовке настоящего издания в указанный перевод внесено значительное количество уточнений и поправок. Выявлен и устранен также ряд типографских опечаток и описок, вкравшихся в четвертое немецкое издание. Заново были сверены с первоисточниками все цитаты и ссылки, цифровые и другие фактические данные. Предлагаемое читателю новое издание первого тома «Капитала» содержит редакционные примечания и указатели: цитируемой и упоминаемой литературы, имеющихся русских переводов цитируемых и упоминаемых книг, именной и предметный. Помещенные в конце тома редакционные примечания обозначены цифрами без скобки, в отличие от авторских подстрочных примечаний, которые обозначены цифрами с круглой скобкой. Небольшое число редакционных примечаний помещено под строкой; они обозначаются звездочкой с пометкой «Ред.». Подстрочные примечания, принадлежащие Энгельсу, подписаны его инициалами и заключены в фигурные скобки. Редакционный перевод иностранных выражений, как правило, приводится рядом с ними в квадратных скобках. Исключение составляют лишь те выражения, которые редакция сочла необходимым снабдить своими примечаниями. В этом случае перевод иностранного выражения дается в соответствующем примечании. Сравнительно немногие, труднопереводимые немецкие слова даются рядом с их переводом также и на языке оригинала (в квадратных скобках).

ПИСЬМО МАРКСА ЭНГЕЛЬСУ

2 часа ночи, 16 августа 1867 г.

Дорогой Фред!

Только что закончил корректуру последнего (49-го) листа книги. Приложение

о формах стоимости, напечатанное мелким шрифтом, занимает 1 1 / 4 листа.

Предисловие тоже прокорректировал и вчера отослал. Итак, этот том готов.

Только тебе обязан я тем, что это стало возможным! Без твоего самопожертвова-

ния ради меня я ни за что не мог бы проделать всю огромную работу по трем

томам. Обнимаю тебя, полный благодарности!

Прилагаю два чистых листа.

Пятнадцать фунтов стерлингов получил, большое спасибо.

Привет, мой дорогой, верный друг!

Твой К. Маркс

Чистые листы понадобятся мне только с выходом в свет всей книги.

ПОСВЯЩАЕТСЯ

моему незабвенному другу,

смелому, верному, благородному,

передовому борцу пролетариата

Вильгельму Вольфу

Родился в Тарнау 21 июня 1809 года.

Умер в изгнании в Манчестере 9 мая 1864 года

Предисловие к первому изданию[101 - «Капитал» – гениальное произведение марксизма. Над созданием главного своего труда Маркс работал в течение четырёх десятилетий, с начала 40-х годов и до конца жизни. «Признав, что экономический строй является основой, на которой возвышается политическая надстройка, Маркс всего более внимания уделил изучению этого экономического строя» (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 23, стр. 44).К систематическим занятиям политической экономией Маркс приступил в конце 1843 г. в Париже. Изучая экономическую литературу, он ставит своей целью написание большого труда, содержащего критику существующего строя и буржуазной политической экономии. Его первые исследования в этой области нашли своё отражение в таких работах, как «Экономическо-философские рукописи 1844 года», «Немецкая идеология», «Нищета философии», «Наёмный труд и капитал», «Манифест Коммунистической партии» и др. Уже в этих работах раскрываются основы капиталистической эксплуатации, непримиримая противоположность интересов капиталистов и наёмных рабочих, антагонистический и преходящий характер всех экономических отношений капитализма.После известного перерыва, обусловленного бурными событиями революции 1848–1849 гг., Маркс смог продолжить свои экономические исследования только в Лондоне, куда он вынужден был эмигрировать в августе 1849 года. Здесь он глубоко и всесторонне изучает историю народного хозяйства и современную ему экономику разных стран, особенно Англии, которая была тогда классической страной капитализма. Его интересуют в этот период история земельной собственности и теория земельной ренты, история и теория денежного обращения и цен, экономические кризисы, история техники и технологии, вопросы агрономии и агрохимии.Работа Маркса протекала в невероятно трудных условиях. Ему постоянно приходилось вести борьбу с нуждой и нередко отрываться от занятий ради заработка на жизнь. Длительное перенапряжение сил в условиях материальных лишений не осталось без последствий, – Маркс серьёзно заболевает. Тем не менее, к 1857 г. ему удалось провести огромную подготовительную работу, которая позволила приступить к завершающему этапу исследования – систематизации и обобщению собранных материалов.С августа 1857 по июнь 1858 г. Маркс создаёт рукопись объёмом около 50 печатных листов, являющуюся как бы черновым наброском будущего «Капитала». Впервые она была опубликована лишь в 1939–1941 гг. Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС на языке оригинала под названием «Grundrisse der Kritik der politischen Oekonomie» («Основные черты критики политической экономии»). В ноябре 1857 г. Маркс составляет, кроме того, план своего произведения, подвергшийся впоследствии детализации и существенным уточнениям. Это его исследование, посвящённое критике экономических категорий, подразделяется на шесть книг:1) О капитале (с несколькими вводными главами); 2) О земельной собственности; 3) О наёмном труде; 4) О государстве; 5) О внешней торговле; 6) О мировом рынке. В первой книге («О капитале») намечено было четыре отдела: а) Капитал вообще, б) Конкуренция капиталов, в) Кредит, г) Акционерный капитал, причём отдел «Капитал вообще» делился ещё на три раздела: 1) Процесс производства капитала, 2) Процесс обращения капитала и 3) Единство того и другого, или капитал и прибыль, процент. Важно отметить, что это последнее, частное деление в дальнейшем составило основу деления всего труда на три соответствующих тома «Капитала». Предметом особой работы предполагалось сделать историю политической экономии и социализма.В то же время Маркс решает, что создаваемый им труд будет выходить отдельными выпусками и первый выпуск «обязательно должен представлять собой до известной степени цельную работу», которая охватывает всего лишь первый отдел первой книги – отдел, состоящий из трёх глав: 1) Товар; 2) Деньги, или простое обращение и 3) Капитал. Однако по политическим мотивам в окончательный вариант первого выпуска – в книгу «К критике политической экономии» – третья глава не вошла. Маркс указывал, что именно с этой главы «начинается настоящая битва» и, по его мнению, было бы неблагоразумным в обстановке официальной цензуры, полицейских преследований и всяческой травли авторов, неугодных господствующим классам, выпускать такую главу в свет в самом начале, т. е. ещё до того, как о новом произведении узнает широкая общественность. Для «первого выпуска» Маркс специально написал главу о товаре и переработал основательно главу о деньгах из рукописи 1857–1858 годов.Книга «К критике политической экономии» увидела свет в 1859 году. Имелось в виду вскоре за тем осуществить и «второй выпуск», т. е. опубликовать упомянутую главу о капитале, составлявшую основное содержание рукописи 1857–1858 годов. Маркс возобновляет свои систематические занятия политической экономией в Британском музее. Правда, сравнительно скоро ему пришлось отложить эту работу на целых полтора года в связи с необходимостью выступить в печати с разоблачением клеветнических выпадов бонапартистского агента К. Фогта и другими срочными делами. Только в августе 1861 г. он начинает писать обширную рукопись и заканчивает её к середине 1863 года. Рукопись общим объёмом около 200 печатных листов, составляющих 23 тетради, озаглавлена так же, как и книга 1859 г., – «К критике политической экономии». Преобладающая часть этой рукописи (тетради VI–XV и XVIII) трактует историю экономических учений. Её подготовил к печати и издал на русском языкеИнститут марксизма-ленинизма при ЦК КПСС под заглавием «Теории прибавочной стоимости» (IV том «Капитала»). В первых пяти тетрадях и отчасти в тетрадях XIX–XXIII изложены темы первого тома «Капитала». Здесь Маркс анализирует превращение денег в капитал, развивает учение о прибавочной стоимости, абсолютной и относительной, и касается ряда других вопросов. В частности, в тетрадях XIX и XX заложена солидная основа главы тринадцатой первого тома «Машины и крупная промышленность»; в них приводится богатейший материал по истории техники и дан весьма обстоятельный экономический анализ применения машин в капиталистической промышленности. В тетрадях XXI–XXIII освещаются отдельные вопросы, относящиеся к разным томам «Капитала», в том числе ко второму тому. Проблемам третьего тома посвящены целиком тетради XVI–XVII. Таким образом, рукопись 1861–1863 гг. затрагивает, в большей или меньшей степени, проблемы всех четырёх томов «Капитала».В ходе дальнейшей работы Маркс решает всё своё произведение построить в том плане, какой намечался раньше для отдела «Капитал вообще» с его трёхчленным делением. Что же касается историко-критической части рукописи, то она должна была составить четвёртое завершающее звено. «Вся работа, – пишет Маркс в письме к Кугельману от 13 октября 1866 г., – распадается на следующие части: Книга I) Процесс производства капитала. Книга II) Процесс обращения капитала. Книга III) Формы процесса в целом. Книга IV) К истории теории». Маркс отказывается также от прежнего плана издания произведения отдельными выпусками и ставит задачей подготовить сначала хотя бы в основном всю работу и только тогда издавать её.В связи с этим Маркс продолжает усиленно работать над своим трудом, и особенно над теми его частями, которые в рукописи 1861–1863 гг. ещё не были достаточно развиты. Он изучает дополнительно большое количество экономической и технической литературы, в том числе по сельскому хозяйству, по вопросам кредита и денежного обращения, изучает статистические материалы, различные парламентские документы, официальные отчёты о детском труде в промышленности, о жилищных условиях английского пролетариата и т. д. Вслед за тем Маркс создаёт в течение двух с половиной лет (с августа 1863 до конца 1865 г.) новую огромную рукопись, которая и составляет первый детально разработанный вариант трёх теоретических томов «Капитала». И только после того как была написана вся работа в целом (январь 1866 г.), Маркс приступает к окончательной её отделке для печати, причём, по совету Энгельса, он решает подготовить к печати не всю работу сразу, а в первую очередь первый том «Капитала». Эта окончательная отделка производилась Марксом с большой тщательностью и по существу явилась ещё одной переработкой всего первого тома «Капитала» в целом. В интересах цельности, полноты и ясности изложения Маркс посчитал нужным в сравнительно краткой форме воспроизвести основные вопросы содержания изданной в 1859 г. работы «К критике политической экономии» в начале первого тома «Капитала» – они занимают теперь весь первый отдел («Товар и деньги»), а в первом издании освещались в первой главе («Товар и деньги»).После выхода в свет первого тома «Капитала» (сентябрь 1867 г.) Маркс продолжает работать над ним в связи с подготовкой новых изданий на немецком языке и переводами на иностранные языки. Он вносит многочисленные изменения во второе издание (1872 г.), даёт существенные указания в связи с русским изданием, которое вышло в Петербурге в 1872 г. и явилось первым иностранным переводом «Капитала», в значительной степени перерабатывает и редактирует французский перевод, который публикуется отдельными выпусками в 1872–1875 годах.С другой стороны, после появления первого тома «Капитала» Маркс продолжает работать над следующими томами, намереваясь вскоре завершить всё произведение. Но это ему не удаётся. Много времени отнимает разносторонняя деятельность в Генеральном Совете I Интернационала. Всё чаще приходится прерывать работу из-за плохого состояния здоровья. Вместе с тем чрезвычайная научная добросовестность и скрупулёзность Маркса, та строгая самокритика, с какой он, по словам Энгельса, «старался разработать до полного совершенства свои великие экономические открытия, прежде чем опубликовать их», заставляют его при рассмотрении той или иной проблемы всё снова и снова возвращаться к дополнительному исследованию. В самом ходе этой творческой работы возникали также многие новые вопросы.Следующие два тома «Капитала» были подготовлены к печати и опубликованы Энгельсом лишь после смерти Маркса – второй в 1885 г. и третий – в 1894 году. Этим Энгельс внёс неоценимый вклад в сокровищницу научного коммунизма.После смерти Маркса Энгельс редактировал перевод первого тома «Капитала» на английский язык (вышел в 1887 г.), подготовил к печати третье (1883) и четвёртое (1890) издания первого тома «Капитала» на немецком языке. Кроме того, после смерти Маркса, но ещё при жизни Энгельса, имели место следующие издания первого тома «Капитала»: три издания на английском языке в Лондоне (1888, 1889 и 1891), три издания на английском языке в Нью-Йорке (1887, 1889 и 1890); издание на французском языке в Париже (1885), на датском в Копенгагене (1885), на испанском в Мадриде (1886), на итальянском в Турине (1886), на польском в Лейпциге (1884–1889), на голландском в Амстердаме (1894), а также целый ряд других, неполных изданий.В четвёртом немецком издании «Капитала» (1890) Энгельс, основываясь на личных указаниях Маркса, установил окончательную редакцию текста и примечаний первого тома «Капитала». Теперь во всём мире этот труд переиздаётся и переводится по четвёртому немецкому изданию. По нему подготовлено также и настоящее издание первого тома «Капитала».]

Труд, первый том которого я предлагаю вниманию публики, составляет продолжение опубликованного в 1859 г. моего сочинения «К критике политической экономии». Длительный перерыв между началом и продолжением вызван многолетней болезнью, которая все снова и снова прерывала мою работу.

Содержание более раннего сочинения, упомянутого выше, резюмировано в первой главе этого тома.[102 - Имеется в виду первая глава первого тома «Капитала» в первом немецком издании 1867 г. под названием «Товар и деньги». При подготовке второго издания Маркс переработал свою книгу и, в частности, внёс большие изменения в её структуру. На основе разделов прежней первой главы и приложения были созданы три соответствующие самостоятельные главы, которые образуют вместе первый отдел книги.] Я сделал это не только в интересах большей связности и полноты исследования. Самое изложение улучшено. Многие пункты, которые там были едва намечены, получили здесь дальнейшее развитие, поскольку это допускал предмет исследования, и наоборот, положения, обстоятельно разработанные там, лишь вкратце намечены здесь. Само собой разумеется, разделы, касающиеся исторического развития теории стоимости и денег, здесь совсем опущены. Однако читатель, знакомый с работой «К критике политической экономии», найдет в примечаниях к первой главе настоящего сочинения новые источники по истории этих теорий.

Всякое начало трудно, – эта истина справедлива для каждой науки. И в данном случае наибольшие трудности представляет понимание первой главы, – в особенности того ее раздела, который заключает в себе анализ товара. Что касается особенно анализа субстанции стоимости и величины стоимости, то я сделал его популярным, насколько это возможно.

Форма стоимости, получающая свой законченный вид в денежной форме, очень бессодержательна и проста. И, тем не менее, ум человеческий тщетно пытался постигнуть её в течение более чем 2 000 лет, между тем как, с другой стороны, ему удался, но крайней мере приблизительно, анализ гораздо более содержательных и сложных форм. Почему так? Потому что развитое тело легче изучать, чем клеточку тела. К тому же при анализе экономических форм нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции. Но товарная форма продукта труда, или форма стоимости товара, есть форма экономической клеточки буржуазного общества. Для непосвящённого анализ её покажется просто мудрствованием вокруг мелочей. И это действительно мелочи, но мелочи такого рода, с какими имеет дело, например, микроанатомия.

За исключением раздела о форме стоимости, эта книга не представит трудностей для понимания. Я, разумеется, имею в виду читателей, которые желают научиться чему-нибудь новому и, следовательно, желают подумать самостоятельно.

Физик или наблюдает процессы природы там, где они проявляются в наиболее отчётливой форме и наименее затемняются нарушающими их влияниями, или же, если это возможно, производит эксперимент при условиях, обеспечивающих ход процесса в чистом виде. Предметом моего исследования в настоящей работе является капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной этого способа производства является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов. Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами по поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо, то я должен буду заметить ему: De te fabula narratur! [He твоя ли история это!].[104 - «Mutato nomine de te fabula narratur (Лишь имя стоит тебе изменить, не твоя ли история это)» – слова из сатир Горация, книга первая, сатира]

Дело здесь, само по себе, не в более или менее высокой ступени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью.

Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину её собственного будущего.

Но этого мало. Там, где у нас вполне установилось капиталистическое производство, например, на фабриках в собственном смысле, наши условия гораздо хуже английских, так как мы не имеем противовеса в виде фабричных законов. Во всех остальных областях мы, как и другие континентальные страны Западной Европы, страдаем не только от развития капиталистического производства, но и от недостатка его развития. Наряду с бедствиями современной эпохи нас гнетёт целый ряд унаследованных бедствий, существующих вследствие того, что продолжают прозябать стародавние, изжившие себя способы производства и сопутствующие им устарелые общественные и политические отношения. Мы страдаем не только от живых, но и от мёртвых. Le mort saisit le vif! [Мёртвый хватает живого!]

По сравнению с английской, социальная статистика Германии и остальных континентальных стран Западной Европы находится в жалком состоянии. Однако она приоткрывает покрывало как раз настолько, чтобы заподозрить под ним голову Медузы. Положение наших собственных дел ужаснуло бы пас, если бы наши правительства и парламенты назначали периодически, как это делается в Англии, комиссии по обследованию экономических условий, если бы эти комиссии были наделены такими же полномочиями для раскрытия истины, как в Англии, если бы удалось найти для этой цели таких же компетентных, беспристрастных и решительных людей, как английские фабричные инспектора, английские врачи, составляющие отчёты о «Public Health» («Здоровье населения»), как члены английских комиссий, обследовавших условия эксплуатации женщин и детей, состояние жилищ, питания и т. д. Персей нуждался в шапке-невидимке, чтобы преследовать чудовищ. Мы закрываем шапкой-невидимкой глаза и уши, чтобы иметь возможность отрицать самое существование чудовищ.

Нечего предаваться иллюзиям. Подобно тому как американская война XVIII столетия за независимость прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии, так по отношению к рабочему классу Европы ту же роль сыграла Гражданская война в Америке XIX столетия. В Англии процесс переворота стал уже вполне осязательным. Достигнув известной ступени, он должен перекинуться на континент. Он примет здесь более жестокие или более гуманные формы в зависимости от уровня развития самого рабочего класса. Таким образом, помимо каких-либо мотивов более высокого порядка, насущнейший интерес господствующих ныне классов предписывает убрать все те стесняющие развитие рабочего класса препятствия, которые поддаются законодательному регулированию. Потому-то, между прочим, я уделил в настоящем томе столь значительное место истории, содержанию и результатам английского фабричного законодательства. Всякая нация может и должна учиться у других. Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, – а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, – не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов.

Несколько слов для того, чтобы устранить возможные недоразумения. Фигуры капиталиста и земельного собственника я рисую далеко не в розовом свете. Но здесь дело идёт о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определённых классовых отношений и интересов. Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на естественноисторический процесс; поэтому с моей точки зрения, меньше чем с какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за те условия, продуктом которых в социальном смысле оно остаётся, как бы ни возвышалось оно над ними субъективно.

В области политической экономии свободное научное исследование встречается не только с теми врагами, с какими оно имеет дело в других областях. Своеобразный характер материала, с которым имеет дело политическая экономия, вызывает на арену борьбы против свободного научного исследования самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души – фурий частного интереса. Так, высокая англиканская церковь скорее простит нападки на 38 из 39 статей её символа веры, чем на

/

её денежного дохода. В наши дни сам атеизм представляет собой culpa levis [небольшой грех] по сравнению с критикой традиционных отношений собственности. Однако и здесь прогресс не подлежит сомнению. Я укажу, например, на опубликованную за последние недели Синюю книгу:[105 - Синие книги (Blue Books) – общее название публикаций материалов английского парламента и дипломатических документов министерства иностранных дел. Синие книги, получившие своё название из-за синей обложки, издаются в Англии с XVII в. и служат основным официальным источником для изучения экономической и дипломатической истории этой страны.] «Correspondence with Her Majesty's Missions Abroad, regarding Industrial Questions and Trades Unions». Представители английской короны за границей заявляют здесь самым недвусмысленным образом, что в Германии, Франции, – одним словом, во всех культурных государствах европейского континента, – радикальное изменение в существующих отношениях между капиталом и трудом столь же ощутительно и столь же неизбежно, как в Англии. Одновременно с этим по ту сторону Атлантического океана г-н Уэйд, вице-президент Соединённых Штатов Северной Америки, заявил на публичном собрании: по устранении рабства в порядок дня становится радикальное изменение отношений капитала и отношений земельной собственности. Таковы знамения времени; их не скроешь от глаз ни пурпурной мантией, ни чёрной рясой. Это не означает, конечно, что завтра произойдёт чудо. Но это показывает, что уже сами господствующие классы начинают смутно чувствовать, что теперешнее общество не твёрдый кристалл, а организм, способный к превращениям и находящийся в постоянном процессе превращения.