скачать книгу бесплатно
Шестьсот пятьдесят четвертый день в мире Содома, около полудня. Заброшенный город в Высоком Лесу, Площадь Фонтана.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Операция «Охота на крыс» продолжалась ровным счетом тридцать шесть часов. Первым, прямо в королевском дворце, мы взяли принца Александра. Очнулся от мертвого сна этот скунс только в камере для допросов, напротив товарища Бригитты Бергман на привинченном к полу табурете. И понеслось стандартное: явки и пароли. Лгать и выкручиваться перед товарищем Бергман – занятие бесполезное, ответы на свои вопросы она читает прямо из сознания подследственного. И не нужно никого бить ногами, тем более о неприменении к его брату физического насилия просил королевич Джоржи. При этом нам не нужно было арестовывать всех участников «Черной руки» (а таковых насчитывалась несколько тысяч). Большая их часть являлась мелкими сошками и думала, что верно служит своей стране. Вместо этого нам требовалось выбить из строя верхушку организации и полностью лишить ее дееспособности, – а дальше рассосется само, ибо многие вступали в это «Черную руку» исключительно с целью ускорения карьеры, как во время оно в КПСС[7 - Компартия СССР к девяностому году насчитывала почти двадцать миллионов членов «ради карьеры», но развеялась прахом всего за одну ночь. И валялись потом партбилеты в дальних ящиках стола, запыленные и всеми забытые, потому что жечь их на камеру придет в голову только самому бесстыжему карьеристу.]. А как раз всю верхушку своей организации принц Александр знает наперечет.
Небольшая незадача вышла только с господином Димитриевичем. Этот олух царя небесного по неопытности попытался броситься на меня с саблей. Саблю пришлось отобрать, а руку, которая ее держала – немножко поломать в двух местах. Ну что тут можно сказать… с Аресом я провозился гораздо дольше, ведь тот все же был воином, а Димитриевич рассчитывал только на свою бычью силу. Но против силы у меня есть приемы из прошлой жизни, большой опыт и энергооболочка, просчитывающая намерения противника еще до того, как тот начнет действовать. Вот и результат налицо. Если я сочту господина Димитриевича безнадежным, то на эшафот он сможет взойти и со сломанной рукой, а если нет, то отдам его Лилии, пусть упражняется.
Одновременно с началом арестов руководителей «Черной Руки» встрепенувшийся король Петр издал указ о Чрезвычайном Положении в предвоенный период. Всеобщая мобилизация. Враг у ворот. Отставка правительства, роспуск парламента и приостановка действия Конституции. Сама по себе эта конституция не такая плохая, но прежде чем она вернется в оборот, необходимо выиграть войну, провести судебный процесс века над ее поджигателями, а потом организовать новые выборы, и уже после них пусть все будет сусально, либерально и демократично. А сейчас не до баловства. До войны, считай, уже рукой подать.
И вишь ты – после того как главные смутьяны подевались неизвестно куда (на самом деле в застенки к товарищу Бергман и герру Шмидту), то и возмущаться творящимся произволом никто не стал. Хотя никаких зловещих слухов по Белграду еще не ходит, Артанский князь во всем великолепии показывался только королевичу Джоржи и его отцу, а недовольных хоть в парламенте, хоть просто на улице – ни одного. Или это так их выдрессировала «Черная Рука», по поводу и без повода пускавшая в ход физическое насилие.
Тут в ходе следствия по делу майора Танкосича, главного организатора Сараевского покушения, выяснился один интересный факт. В 1902 году этот деятель, пребывая в чине поручника сербской армии, до полусмерти избил некоего британского журналиста, бывшего в Белграде проездом. Наглый англосакс на людях хамски отозвался о Сербии и о сербах, и душа сербского патриота не выдержала. Все бы ничего, но журналист с литературным псевдонимом Саврола по документам проходил как Уинстон Черчилль. Вот вам и молодой журналист. Товарищ Бергман, сообщившая мне этот факт, сама пребывала в легком обалдении. А ведь, казалось бы, эту «снежную королеву» ничем не проймешь.
Однако в связи с формированием Чрезвычайного Правительства возникла необходимость в чрезвычайном премьере для него. Если оставить в этой должности господина Пашича или кого-то из его коллег по Народной Радикальной Партии, то получается, что не стоило и огород городить. Причина всех сербских бед кроется в экстремистски настроенной интеллигенции, жаждущей на основе королевства Караджоржевичей создать Великосербскую (Югославскую) империю, включающую в себя все славянские и даже неславянские народы Балкан. Этих людей не смущает то, что ради построения так желаемой ими империи они должны победить и пустить прахом Австро-Венгрию, Румынию, Болгарию, Грецию, а также подмять под себя Албанию, которая, конечно, ни рыба ни мясо, но очень свободолюбива. Любой, кто попробует наложить руку на ту землю, огребет не одно ведро геморроя. С Австро-Венгрией не легче. Нет, разгромить и разобрать ее на запчасти вполне возможно, но тамошние народы, убегающие из клетки с надписью «Габсбурги», отнюдь не жаждут попасть в такую же клетку «Караджоржевичи».
Так что следует относиться к делу тщательней, и народных радикалов на ответственных постах заменять их прямой противоположностью. По счастью, от королевича Джоржи я знал, что нужный мне человек в местной реальности имеется. Это Владан Джоржевич – врач, первый сербский полковник санитарной службы, в разные годы начальник военного и гражданского санитарного управления, экс-мэр Белграда, экс-премьер-министр и экс-министр иностранных дел, экс-главный редактор журнала «Сербский архив медицины». Ныне он пребывает в Белграде во внутреннем изгнании, не имея возможности использовать свои таланты на благо Сербии, а все потому, что поссорился с господином Димитриевичем, в своей книге «Конец одной династии» весьма едко описав переворот 1903 года.
Почетного в той истории и на самом деле было мало. Хотя покойники были людьми малосимпатичными, от того, что натворили во время переворота маньяки из «Черной Руки», стошнит любого нормального человека. А Владана Джоржевича, рассказавшего ту историю, обвинили в разглашении государственной тайны и на шесть месяцев посадили в Белградскую тюрьму. Мол, мы здесь власть. Поэтому у меня, честно говоря, возникла мысль пойти в камеру к Димитриевичу и сломать ему вторую руку, а также обе ноги сразу. Так сказать, для симметрии. Не люблю мелочных мстительных мерзавцев. Но, к счастью для потенциального круглого инвалида, остыв, я эту идею оставил. Не мой это модус операнди.
К господину Джоржевичу в гости мы пошли совсем малой кампанией: я, Джоржи и Лилия. При этом Джоржи был нашей верительной грамотой, а Лилия увязалась, чтобы посмотреть на местную знаменитость широкого профиля: военный, врач, управленец и политик – все в одном флаконе. Ну и вообще она у нас очень милая девочка, и способна уговорить кого угодно и на что угодно. А то король Петр уже присылал этому человеку приглашение прибыть на аудиенцию для обсуждения кадровых перспектив, а тот им проманкировал[8 - Манкировать (устар.) – игнорировать, не обращать внимания.]. Гордый. Мол, с политической деятельностью покончено навсегда, как и хотел ваш прихвостень господин Димитриевич. И вообще, сами вляпались в эту историю с покушением на эрцгерцога Франца Фердинанда, сами и выпутывайтесь.
На самом деле получилось так, что старик оказался смущен и ошарашен нашим визитом. Поскольку он не поддерживал сумасшедших идей великосербских национал-интеллектуалов, его постарались оттеснить как можно дальше от политической жизни во тьму забвения. Он уже думал, что в его жизни все самое интересное уже в прошлом: династия Обреновичей[9 - Джоржевич называл период своего премьерства 1897–1900 года во время правления последнего короля из династии Обреновичей режимом «порядка и труда».], которой он служил верой и правдой, безвозвратно умерла, а нынешний король из враждебной ему династии Караджоржевичей зовет к себе, чтобы поиздеваться над пожилым человеком.
И вдруг к отставному премьеру прямо на дом является такой же униженный и оскорбленный «Черной Рукой» королевич Джоржи, а с ним те, кого в этом мире просто не может быть. Я не только про себя (ничего не сделал, только вошел), а в основном про Лилию. Именно она так очаровала этого незаурядного человека, при рождении получившего греческое имя Гиппократ (крестный был пророком), что тот почти без споров согласился проследовать за нами в Тридесятое царство. А может быть, все дело в королевиче Джоржи, который в местном обществе работает кем-то вроде детектора правдивости. Прежде чем представить кого-то своим знакомым или даже малознакомым, он в первую очередь сам убедится в правдивости этого человека, и только потом будет рекомендовать его другим.
И вот, собрав походный саквояж, бывший и будущий премьер сербского королевства перешагивает через порог своего дома, ожидая увидеть запряженный лошадьми экипаж, но неожиданно для себя оказывается под прокаленными солнцем небесами Тридесятого царства…
– Вот, господин Джоржевич, – говорю я, – вы в моих владениях. Я же говорил вам, что путь к ним может быть очень короток – одна нога уже здесь, а вторая еще там. Или наоборот. Вон там, впереди – запретный город Ниц, который я обратил в свою штаб-квартиру. А запретным для предыдущих хозяев он был оттого, что в самой его середине бьет фонтан самой настоящей живой воды, напитывающий этот мир магией. Идемте, я покажу вам это чудо.
– А я-то думал, что вы, господин Серегин, будете уговаривать меня пойти на службу к узурпатору престола Петру Караджоржевичу… – с долей сарказма отозвался господин Джоржевич, настороженно озираясь.
– И не подумаю вас уговаривать! – ответил я. – Решение занять должность премьер-министра в этот ключевой для страны момент вы должны принять абсолютно самостоятельно. И случится это в тот момент, когда вы осознаете, что будете служить не Караджоржевичам, Обреновичам или кому-то еще, а Сербии – точно так же, как я служу не Рюриковичам, не Романовым и не кому еще, а России. Интересы Родины для вас должны быть важнее междинастических свар, тем более что династия Обреновичей пресеклась полностью и бесповоротно, а два ее последних представителя не блистали человеческими достоинствами. Я бы таким и захудалой деревней править не позволил, потому что и там тоже живут люди, желающие в жизни счастья, а не сплошных мучений.
– А что, – поинтересовался господин Джоржевич, – вам приходилось решать, кто из претендентов будет править страной, а кого забьют, будто свинью на бойне?
– Приходилось! – ответил я. – Только, в отличие от случая с Александром Обреновичем, свергнутые мной властители не были убиты, а оставались живы-здоровы, и даже пользовались впоследствии некоторой свободой во вполне комфортных условиях. И уж тем более я никогда не устраивал кровавых спектаклей на потеху толпе. Вам, наверное, не понять, что настоящий выбор приходится делать не между добром и злом, а между двумя разновидностями зла, меньшим и большим – когда знаешь, что если оставить этого человека править страной, то он за некоторый, весьма короткий, срок доведет ее до полного разорения, смуты и хаоса, ничего не поймет, сгинет в кровавой революционной круговерти вместе со своей семьей, да еще утащит за собой двадцать миллионов своих подданных. А с другой стороны, любая смена монарха – это смута, разброд и шатания, правда, значительно меньше масштабом, чем при революции, а также время, когда ушлые либеральные личности желают превратить абсолютную монархию в конституционную, или вообще установить республику.
Владан Джоржевич при моем последнем заявлении даже с шага сбился.
– А что, господин Серегин, вы что-то имеете против конституционной монархии? – с некоторым раздражением спросил он. – Республика, с моей точки зрения, это уже перебор, зато конституционная монархия способна обеспечить народу свободу слова, полную личную защиту и защиту прав собственности, полную независимость судебной власти, автономию муниципалитетов и свободную рыночную экономику.
– Республика – это такая общественная конструкция, при которой страной руководит стадо баранов, зачастую возглавляемое козлом, – сказал я. – Настоящие люди на премьерских и президентских должностях встречаются крайне редко, но даже в таком случае качество депутатского корпуса по большей части далеко не идеально. Конституционная монархия – это такая штука, когда бараны во главе с козлом не только руководят страной, но еще и виляют бесправным и бессильным монархом. И самое главное – если их спрашивают, почему дела в стране идут так плохо, то они всегда могут сказать, что во всем виноват король. Нет уж, чистая республика или самодержавная монархия гораздо честнее – так хотя бы известно, кого в случае общенациональных неудач следует судить всенародным судом и отправлять на эшафот. Не может быть Власти без Ответственности, и эту мысль следует гвоздем вколачивать в головы всех политических деятелей, вне зависимости от их демократического или монархического статуса.
– А как же власть тайная, то есть самая подлая? – воскликнул господин Джоржевич. – Господин Димитриевич, которого нет нигде, но все знают, что он делает все, и его подельники узурпировали право решать вопросы жизни и смерти как отдельных людей, так и целых народов. Война, которая вот-вот обрушится на Сербию – это только их рук дело.
– За все, что они сделали с вами и многими другими, господин Димитриевич и его клика расплатятся по отдельной таксе, ибо все они уже в моих руках, – отрезал я. – Приговор им будет суров, но справедлив, ибо судить их будет король Петр, судом человеческим, и я – от имени своего небесного нанимателя. А теперь о войне, которая вот-вот обрушится на Сербию. Она была задумана не в Белграде, а в Париже, где во вполне демократических правящих кругах имеется консенсус на отвоевание у Германии Эльзаса и Лотарингии. Но в одиночку французам это делать боязно, да и безнадежно, а потому в Париже приняли решение, что воевать должны все страны сразу. Люди, которых послал в Сараево Димитриевич, только выполнили чужой заказ. Дальше все по цепочке. Австро-Венгрия выдвигает Сербии унизительный ультиматум, и в случае неизбежного отказа с радостью начинает боевые действия. В Вене такого повода поквитаться за все с упрямыми соседями давно хотели. Российская империя, во исполнение условий сербско-российского союза, объявляет мобилизацию и выдвигает венским деятелям требование прекратить боевые действия против Сербии. Собственно, Россия – это единственная страна, у которой нет прямого интереса в общеевропейской войне. Конечно, она не отказалась бы от Черноморских проливов, но о них речь пока не идет, потому что Турция временно находится в положении «вне игры». Зато эта война – точнее, победа в ней – для поправки реноме нужна императору Николаю Второму, репутация которого была изрядно подпорчена русско-японской войной и последовавшей за ней общегражданской смутой, с какого-то перепуга названной «первой русской революцией». Увидев мобилизацию русской императорской армии, Германия, как и предусматривается соглашением о Двойственном союзе, объявляет войну России, и заодно Сербии с Черногорией. Ну, чтобы два раза не вставать. В Германии – ситуация обратная российской: кайзеру война прямо сейчас не нужна, он запланировал ее на восемнадцатый год, когда будет готов флот, способный сокрушить могущество Владычицы Морей. Зато в Берлине война нужна людям, именуемым умным словом «истеблишмент». Германские элиты жаждут сокрушить недобитую сорок пять лет назад Францию, а также отвоевать у России жирные черноземы и богатые рудные шахты Малороссии. Идея «Германия превыше всего», будто убийственная бацилла, уже сидит в немецких головах. И самыми последними, (точнее, предпоследними) в войну вступают главные бенефициары и заказчики этого общеевропейского скандала. Последними, вступившими в войну на первом этапе, будут британцы. Повод они найдут, а интерес у них один – предотвращение увеличения германского морского могущества. На все подготовительные танцы с ужимками и игривыми щипками осталось не более трех недель, а потом начнется.
– Интересный анализ… – хмыкнул в седую лохматую бороду Владан Джоржевич, – но скажите, почему именно три недели, а не больше и не меньше?
– Во-первых, – сказал я, – объявленная в Австро-Венгрии мобилизация требует времени, нападать на Сербию армией мирного времени в австрийском генштабе попросту не готовы. Две Балканские войны дали вашей армии боевой опыт, которого нет у австрийцев. Во-вторых – Франц-Иосиф еще до конца не уверен, что хочет втравить свою страну в большую войну. Все предыдущие войны заканчивались для Австрии поражением, и даже мятеж венгерских гонведов подавляли для него русские солдаты. Теперь французские и британские дипломаты будут уговаривать престарелого императора поскорее объявить войну Сербии, потому что у них есть секретные сведения, что Россия не станет исполнять союзнический договор и в войну не вступит. На самом деле все будет наоборот, но зачем заранее волновать пожилого человека? А в Петербурге в то же время царя Николая будут убеждать в том, что вступиться за Сербию необходимо, что французы и англичане – верные союзники русских… А потом в Берлине британские и французские дипломаты будут клясться, что Франция и Британия ни имеют желания воевать за славянских дикарей, после чего кайзер Вильгельм может без опаски объявлять войну России. Насколько я помню, от первых выстрелов на австро-сербской границе до вступления в войну Британии прошло не больше недели.
– Помните? – удивился мой собеседник. – А как же ваше княжество в шестом веке христианской эры?
– Княжество в шестом веке не отменяет того факта, что мой родной мир расположен на сто лет тому вперед от вашего времени, – парировал я. – Если вы купите дом в Вене, то не станете же от этого австрийцем?
– Да, не стану, – кивнул Владан Джоржевич, озабоченно потирая подбородок. – А теперь позвольте узнать, с кем в этой войне будете вы, господин Серегин – и как русский офицер, и как младший архангел, способный ходить между мирами и сотрясать небо и землю…
– В обеих своих ипостасях я буду в этой войне на стороне Сербии и России, – отчеканил я. – Но главная моя задача – не просто одержать победу над врагом, а сделать так, чтобы в этом мире больше никто и никогда не пытался затевать грандиозных мировых войн. И прочих мерзостей, когда кто-то объявляет свою нацию сверхчеловеками, а всех остальных – недоумками-унтерменшами. Так что забудьте свои идейки о сходстве албанцев и обезьян. Выхлоп от этой идеи может оказаться таким токсичным, что от него отравится вся Сербия. Как я уже говорил господину Джоржи, и ад, и рай люди творят на земле своими руками.
В этот момент и королевич Джоржи и Владан Джоржевич посмотрели на меня несколько расширенными глазами.
«Папочка, – беззвучно сказала мне Лилия, – нимб, пожалуйста, спрячь и крылья тоже, а то они у тебя видны уже среди бела дня. Люди пугаются. Они же не знают, что ты у нас добрый и убиваешь только на поле боя…»
«Знают, Лилия, – мысленно вздохнул я, – но не верят. Ладно, постараюсь успокоиться, тем более что мы уже пришли».
Вот она, Площадь Фонтана, и перед входом в Башню Силы – весь наш ареопаг: Дима-Колдун, Птица, Кобра, отец Александр, мисс Зул, полковник Половцев, подполковник Седов, капитан Юрченко, старший лейтенант Антонов, оба моих пажа-адъютанта, а также король Петр, прибывший в мои палестины с краткосрочным визитом. Народа – целая толпа, господин Джорджевич аж оторопел. Хотя, скорее, это реакция на сербского монарха, а не на собравшихся на встречу с ним людей. А король цветет и пахнет. Прошлой ночью мы тихо умыкнули его из спальни, и ночь он провел в ванне с живой водой – и теперь бегает как молодой, и усы торчком встали. Собственно, для белградского «общества» состояние короля Петра «живая развалина» секретом не было, и сейчас его бодрый и даже боевитый вид резко диссонировал с той физической формой, в какой он прибывал всего два дня назад. Небо и земля.
Но папенька Джоржи молодец. Сам сошел с крыльца навстречу господину Джоржевичу, подал тому руку и, склонив голову, сказал:
– Господин Джоржевич, во имя благополучия нашей любимой Сербии позвольте мне попросить у вас прощения и заключить с вами мирное соглашение…
Господин Джоржевич зачем-то оглянулся в мою сторону, потом вздохнул, пожал королевскую руку и сказал:
– Мир, Ваше Величество, исключительно ради Сербии и ее народа.
А я поймал направленный на отца взгляд королевича Джоржи, полный гордости, любви и обожания.
– Благодарю вас, господин Серегин, – шепотом сказал он, – мой отец – это все, что у меня есть, и теперь я ваш покорный слуга.
– Мне не нужны слуги, – так же тихо ответил я, – мне нужны товарищи и соратники. Впереди у нас большое и трудное дело, и ваша помощь будет совсем не лишней. Но предупреждаю, дело легким не будет.
– Согласен на все и сразу, – выдохнул Джоржи, – вы никогда не пожалеете, что сделали меня своим другом.
Не говоря Джоржи более ничего, я подвел своего новоявленного молодого друга к старшему лейтенанту Антонову и произнес:
– Сергей Петрович, вот известный тебе сербский королевич Джоржи. Храбр как лев, зорок как орел… хотя лисья хитрость, пожалуй, не его достоинство. Прекрасно ездит на лошади, фехтует саблей и стреляет из пистолета. На этом с базовой подготовкой, пожалуй, все. Нужно подобрать инструкторов, чтобы за оставшееся время подтянуть его и его отряд до приемлемых у нас кондиций.
– Отряд? – ошарашенно переспросил Джоржи.
– Да, отряд, – подтвердил я, – первый сербский спецназ. Это должны быть люди в хорошей физической форме, храбрые, с опытом войны в горах и фанатично преданные своей стране, чтобы, когда начнется война, они пили бы австрийскую кровь ведрами. Ну а мы поможем. Дадим хорошего оружия и научим некоторым штучкам из наших времен, когда десяток бойцов способен нанести врагу ущерба как батальоном при поддержке артиллерии, и к тому же уйти от преследования живым. Сможешь набрать роту – будет рота, батальон – батальон, полк – полк. Времени на подготовку в обрез, а потому набирать желательно лучших из лучших. Имей в виду, что тебе ими командовать и вместе с ними идти в бой. А сейчас отдаю тебя в опытные руки поручника Антонова. Он у нас в своем деле лучший из лучших.
Старший лейтенант свистнул и выкрикнул:
– Адрастея, Макария, ко мне…
Ну вот и инструктора – точнее, инструкторши – подоспели: стройные, гибкие, опасные, как крупные кошки. Насколько я помню, обе из диких амазонок, обеих вытащили из больших неприятностей, подобрали, обогрели, приняли в стаю, залечили старые раны. Одним словом, Джоржи ошарашен… но это он напрасно: руки у воительниц цепкие, но зато надежные. А мне пора переходить к политическому балету.
Четверть часа спустя. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы, рабочий кабинет Сергея Сергеевича Серегина.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
– Итак, товарищи и некоторые господа, – сказал я, открывая совещание, – в обозримой краткосрочной перспективе у нас начнется война с Австро-Венгрией. Не сегодня-завтра Вена, поднатужившись, выродит итоговую версию ультиматума, после чего Петр Александрович (сербский король) и господин Джоржевич начнут тянуть время: с чем-то соглашаться, что-то отвергать, и чем дольше будет продолжаться эта катавасия, тем лучше.
– В первую очередь, – сказал король Петр, – от меня будут требовать выдачи для суда моего сына Александра и господина Димитриевича, названных в числе главных организаторов покушения в Сараево. Но они у вас, а не у меня, и выдавать их австрийцам вы, насколько я понимаю, не собираетесь?
– Да, вы совершенно правы, – ответил я, – выдавать Димитриевича и его подельников, а особенно вашего младшего сына, я не собираюсь. Во-первых – много чести, во-вторых – ваша собственная конституция запрещает выдачу сербских подданных иностранным государствам. Кроме того, мы нацедили с них немало зловонных тайн, и процесс дойки продолжается. Не так ли, товарищ Бергман?
Наш главный начальник служб безопасности бросила тяжелый взгляд в сторону короля Петра и ответила:
– Да, товарищ Серегин, это так. Например, мы теперь точно знаем, что отстранение от власти вашего сына было с самого начала преднамеренной грязной инсценировкой, исполненной по приказу господина Димитриевича. Этот человек заранее решил, кто из ваших сыновей станет в будущем королем Сербии. Он считал, что Александр покладист и будет делать все, что ему скажет руководство организации, но, к их несчастью, он был не старшим, а младшим сыном. И тогда была придумана провокация в стиле господина Дюма с письмом знатной дамы и сплетничающим о нем слугой. Пара пощечин от вашего сына и зверское избиение сапогами в застенках белградской жандармерии. Впрочем, об этом вы могли догадаться сами. Ваш сын Джоржи, конечно, вспыльчив, но отходчив, и в личных конфликтах никогда не переходит грань, отделяющую вспышку ярости от изуверства. Отстрелить папиросу у самых губ нахала он может, а вот хладнокровно всадить ему же две пули в живот – уже нет. И это не единственная такая тайна. Уже сейчас можно сказать, что мировую войну эти господа провоцировали вполне осознанно, ибо не видели другого пути для создания так любезной им Великой Сербии, простирающейся от предгорий Альп до Пелопоннеса и от Адриатики до карпатских перевалов. Одним словом, эти люди и ненавидели Австро-Венгерскую империю, как вечную угнетательницу вашего славянского племени, и одновременно были очарованы ее надувным величием. Людей, замысливших такое, положено отдавать в психиатрическую клинику под надзор добрых докторов. Специально для вас скажу, что до вполне мирного распада Австро-Венгерской империи по мотиву «мы не хотим так больше жить» осталось всего четыре года. И с любым подобным образованием, не имеющим жесткого национального ядра, будет то же самое. А вас, сербов, для создания такого ядра для всех Балкан очень мало, и удайся вам исполнить хотя бы половину планов, составленных господами Димитриевичем и Пашичем – и вы станете в новосозданном государстве национальным меньшинством. При этом и словенцы, и хорваты, и бошняки, и болгары, как бы вы их ни уговаривали, не будут считать себя сербами, а если дело дойдет до принуждения, то вы столкнетесь с таким же яростным ответом, какой вы сами давали своим угнетателям: туркам и австрийцам.
– Сознательное провоцирование войны – это очень тяжкое обвинение, – сказал сербский король, переглянувшись с Владаном Джоржевичем, – как и преднамеренная узурпация престола. Одно дело, если бы все наши несчастия случились в силу естественного хода вещей, да по неразумию отдельных лиц, и совсем другое, когда все это организовано преднамеренно. Горе нам, сербам, горе, ибо среди нас завелись беспочвенные фантазеры, готовые убить миллионы людей ради воплощения своих бредней.
– Сейчас уже нет смысла плакать по пролитому молоку, – сказал я, – война неизбежна, и готовиться к ней нужно наилучшим образом. В первую очередь надо отмобилизовать армию, а тех, кто не будет мобилизован, свести в отряды территориальной обороны.
– В первую очередь, – сказала Лилия, привстав на своем стуле, – необходимо наладить способы эвакуации ваших тяжелораненных солдат в наш госпиталь. Здесь методами магии жизни и живой водой мы поднимем на ноги всех до единого, кого довезут к нам живым, а там у вас значительное число ваших соотечественников умрет в страшных мучениях безо всякой пользы. Господин Джоржевич, не торопитесь качать головой. Как только закончится это совещания, я, как коллега коллегу, проведу вас по нашему госпиталю и дам возможность побеседовать с выздоравливающими ранбольными.
– Да, – подтвердил я, – солдат армии Кутузова, сражавшихся на Бородинском поле, у нас на излечении совсем не осталось, зато достаточно героев обороны Севастополя в Крымскую войну и Порт-Артура в русско-японскую. Те кампании мы отыграли с блеском – не только силой оружия, но и примерами человеколюбия.
– Хорошо, госпожа Лилия и господи Серегин, – немного подумав, произнес господин Джоржевич, – я принимаю ваше приглашение осмотреть ваш госпиталь. А сейчас, поскольку на руках у нас нет ни одного раненого, нуждающегося в эвакуации, давайте вернемся к обсуждению насущных вопросов.
– Один из самых насущных вопросов, – сказал я, – как предотвратить удар Болгарии в ваш глубокий тыл, который может случиться в среднесрочной перспективе после начала войны. Если бы зло на вас затаил только царь Фердинанд, у которого вы в прошлую войну нагло поперли Македонию, сговорившись об этом с никчемными греками? Нет, на вас зол весь болгарский народ, который в случае войны пойдет на фронт с песнями, а в городах и селах нынешней Вардарской бановины болгарских солдат местное население будет встречать как освободителей. Вы уже идете по тому тернистому пути, о котором совсем недавно говорила товарищ Бергман, и свернуть с него не менее важно, чем отбить наступление австрийцев и не допустить оккупации территории Сербии.
– Отдать Македонию болгарам немыслимо, – вздохнул король Петр, – эта земля была полита сербской кровью, и наш народ нас попросту не поймет.
– Кроме всего прочего, – сказал полковник Половцев, – Болгария – это ваша связь с российским союзником, и ее переход в стан открытых врагов станет началом вашего разгрома. Пара месяцев войны против превосходящего во всех отношениях врага, когда ни один участок территории не может считаться надежным тылом – и после ужасающих потерь в две трети армии вы будете вынуждены по горным тропам отступить в сторону Адриатического побережья, откуда вас эвакуируют на остров Корфу корабли англо-французского флота. Четверть спасшихся умрет уже там, от голода и болезней, после чего оставшиеся сербские силы будут переброшены на один из фронтов мировой войны, сражаться за чужие интересы.
– Но вы же, господин Серегин, обещали нам всю возможную помощь в одолении врага?! – вскричал сербский король.
– Да, обещал, – ответил я, – и сделаю для победы все возможное и невозможное, но даже у меня не хватит ресурсов, чтобы выиграть эту битву, как говорится, в лоб. В случае, если Болгария объявит вам войну, придется эвакуировать женщин и детей в безопасное место – не так как в прошлый раз, а моими методами. Одновременно все сербские мужчины должны будут взять в руки оружие и сражаться с врагом методами партизанской войны, чтобы у него земля горела под ногами. И тогда года через два или три, когда Центральные державы рухнут на колени, изнемогая в изнурительной войне с превосходящим врагом, вы получите свою Великую Сербию, залитую кровью по самые колени. Только так, и никак иначе, ибо я своими методами могу истребить царя Фердинанда, его наследников, болгарских политиков-подхалимов и генералов-предателей дела славянского единства, но я не могу и не хочу планировать истребление всего болгарского народа. Одним словом, ваш сын Александр год-два назад (тоже мне великий полководец) взял чужое, и теперь эту землю следует отдать законному владельцу.
– На первых порах, – громыхающим голосом произнес отец Александр, – вы можете объявить Македонию краем в составе Сербии с широкой автономией, который после войны самоопределится путем проведения плебисцита. Взяв себе земли с чисто сербским населением, вы без особого ущерба отдадите территорию, которая уже сейчас ощущается вами как обуза. И, дети мои, пожалуйста, имейте в сердцах побольше братской любви и поменьше национализма, ибо нет более пагубного чувства, чем это…
– Ну все, – сказал я, – Всевышний устами отца Александра высказал свою точку зрения на проблему, а потому обсуждение прекращается и вопрос переходит в плоскость практической реализации. Со Всемогущим Творцом не спорят, а бегом бросаются исполнять его указания.
12 июля 1914 года, 11:15. Вена, Бельведерский дворец, резиденция наследника престола, жилые апартаменты.
Уже через два дня после покушения врачи, увидев существенные улучшения в состоянии своего августейшего пациента, разрешили перевезти того в Вену. По счастью, ничего не помешало перевозке, никакие лихие люди не взрывали железнодорожные пути, так что литерный поезд за двое суток кое-как, лишь бы не трясти главного пациента страны, доковылял до стольного города Вены. А там – в Бельведерский дворец набираться сил. Правда, вопреки всем ожиданиям докторов, в ходе перевозки состояние раненого не ухудшилось, как обычно бывает, а только улучшилось. Тем не менее последние десять дней врачи продержали наследника престола на постельном режиме (так сказать, для гарантии), хотя пациент все это время рвался совершать подвиги. Не верилось венским медицинским светилам – людям гораздо более компетентным, чем врачи из Сараевского госпиталя – что заживление серьезной раны может произойти столь быстро, тем более что Франц Фердинанд благоразумно никому не рассказывал о ночном визите Артанского князя и его присных. «Ой-вэй, – говорили доктора, – этого не может быть, потому что не может быть никогда».
И вот сегодня профессора от медицины сделали своему пациенту послабление – разрешили вставать с постели и принимать посетителей, только пока не в мундире и сапогах, как подобает офицеру, а в халате и тапочках, как какому-то сибариту, – но и это уже был прогресс. Первым на прием к выздоравливающему наследнику престола записался его протеже, начальник генерального штаба австрийской (имперской) армии генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф.
– Мой добрый Франц, как я рад тебя видеть! – обрадовался эрцгерцог при виде входящего генерала. – Какая судьба занесла тебя в мою обитель, пропахшую лекарствами и карболовой кислотой, будто какой госпиталь?
– Я, Ваше Высочество, зашел узнать как ваше здоровье, – ответил тот, – и выразить соболезнования в связи со злодейским покушением на вашу персону.
Эрцгерцог искоса посмотрел на своего собеседника и хмыкнул.
– Знаешь, мой добрый Франц, – сказал наследник престола, – если бы не один странный господин, Сергий, сын Сергия из рода Сергиев, называющий себя Божьим Посланцем и младшим архангелом, то я, скорее всего, сейчас уже лежал бы в могиле. В таком случае свои соболезнования ты выражал бы уже моему дяде, потому что и Софи тоже покоилась бы рядом со мной.
Генерал-полковник обалдело посмотрел на своего собеседника.
– Я вас не понимаю, Ваше Высочество… – растеряно произнес он.
– Этот господин, – задумчиво проговорил эрцгерцог, закинув ногу на ногу, – посетил меня на следующую ночь после покушения. В госпитале все спали, и даже моя сиделка, женщина чрезвычайно ответственная, уснула и не проснулась, даже свалившись с табурета. Но самое интересное не в этом. Находясь под действием лауданума (настойка опия на спирту), я тоже проснулся далеко не сразу, а потому не видел, каким образом этот господин и его спутники оказались в моей палате. Из-за этого сначала я воспринял господина Сергия как обычного мошенника, каким-то хитрым образом проникшего к раненому наследнику престола двуединой монархии, чтобы втереться к нему в доверие… Но потом я поменял свое мнение.
– Отчего же, позвольте узнать? – поинтересовался генерал-полковник фон Хётцендорф.
– Я не видел, как они пришли, – хмыкнул Франц Фердинанд, – зато собственными глазами наблюдал их уход. Прямо в воздухе открылась дверь, ведущая в какое-то другое место – не в соседнюю комнату и не на улицу, а в какой-то другой мир, где над горным хребтом занималась заря нового дня. Оттуда на меня пахнуло запахом церковных фимиамов, а также ощущением чего-то таинственного и несбыточного, чего уже нет в нашем мире, пораженном рационализмом и скептицизмом. Спутники господина Сергия ушли туда, на улицы города, освещенные яркими фонарями, а он сам немного задержался, чтобы представиться и провести со мной краткую беседу. Очевидно, он знаток человеческих душ – потому что четко понимал, когда я не верил ни одному его слову, а когда стал готов воспринимать преподаваемые мне истины…
– И какие же истины, Ваше Высочество, преподал вам сей таинственный господин, бродящий между мирами как между спальней и ватерклозетом в своем доме? – скептически поинтересовался генерал-полковник фон Хётцендорф. – Или, может, это страшная тайна, какую положено знать только посвященным?
– Это действительно тайна, – подтвердил Франц Фердинанд, – но вам ее знать не только можно, но и нужно. А то по незнанию наделаете непоправимых глупостей, за которые вам потом будет не только стыдно, но и больно.
– Так, а вот это уже интересно… – произнес фон Хётцендорф, – я вас внимательно слушаю.
– Истина первая, – сказал эрцгерцог, – большая война в Европе, в которой в смертельной схватке сцепятся страны Центральных держав и Антанты, начнется в сроки до тридцатого сентября включительно. Признаком тому служит новый закон о военной службе, принятый французами год назад. Один возраст задержали в строю, два сразу призвали, что дало удвоение армии мирного времени. Первого октября, если не случится войны, самый старший из четырех возрастов должен быть подвергнут демобилизации, что лишает эту затею смысла. Отсюда вывод, что в течение трех месяцев Франция собирается сцепиться с Германией за обладание Эльзасом и Лотарингией.
– А при чем тут мы? – спросил генерал-полковник фон Хётцендорф. – Где Париж, а где Вена?
– Сейчас объясню, – кивнул эрцгерцог. – Все дело в том, что франко-русский и франко-британский союзные договора устроены совсем не так, как наш Двойственный Союз. Немцы поддержат нас в любом случае, даже если мы сами будем нападающей стороной, а вот если Франция нападет на Германию, то русские и британские солдаты останутся в своих казармах, ибо договоры внутри Антанты сугубо оборонительные. Поэтому Парижу требуется, чтобы Германия напала либо непосредственно на Францию, либо на Россию, после чего французы получают себе замечательного союзника, способного давить на пруссаков с мощью парового катка и отвлекать на себя ровно половину германской армии. Но вся загвоздка в том, что прямо сейчас кайзер Вильгельм нападать ни на кого не собирается. Он хочет сначала достроить Флот Открытого Моря, который сокрушит на морях британское могущество, и только потом начинать воевать. Вступить в войну с Российской империей Германия может только в том случае, если та объявит мобилизацию или нападет на нашу Двуединую монархию. Русским сейчас тоже нападать на кого-либо не с руки: перевооружение их армии еще не закончено, новые линкоры стоят у достроечных стенок, поэтому совершить что-то подобное они могут только если им потребуется выручать из беды своих союзников, то есть сербов. При этом Сербия связана с Францией даже больше, чем с Россией. На Балканах все продается и все покупается, включая вопросы войны и мира, а деньги у французов есть…
Тут начальник австрийского генерального штаба длинно и грязно выругался с применением обсценной лексики гвардейских казарм. Франц Фердинанд дождался, пока его гость отведет душу, и добавил:
– Кстати, информация о том, что решение о подготовке покушения на мою особу принимал, в числе прочих, сербский принц Александр, поступила как раз от господина Сергия, и, судя по поведению сербской стороны, она совершенно достоверна. Но это далеко еще не все истины. Истина вторая – о подготовке покушения на мою особу знали не только в Париже и Белграде, но и в Вене с Берлином. Как выразился господин Сергий, в прошлой жизни офицер русской военной разведки, все было исполнено в любимом французском стиле «тихо и незаметно ползет слон по посудной лавке». Террористов, швырявших в меня бомбы и стрелявших из пистолета, собрали на совещание, и не где-нибудь в Сербии, а в Тулоне – наверняка потому, что их должен был инструктировать большой чин из Второго Бюро, которому невместно покидать границы Французской республики. И в нашей, и в германской разведке есть люди, обязанные отслеживать подобные встречи, особенно если в них участвует такая одиозная фигура, как майор Танкосич. Мы особо внимательно следим за сербами (которым мало ли что может прийти в голову), а германцы – за лягушатниками. Уже потом, вспоминая события того дня, я понял, что граф Потиорек делал все возможное не для обеспечения моей безопасности, а для того, чтобы сделать из моей особы наиболее удобную мишень. Господин Сергий вскользь упомянул имя принца Монтенуово, но мне показалось, что он осведомлен о нашей вражде намного больше среднего обывателя. А теперь, мой добрый Франц, я хотел бы знать, имели ли место донесения нашей агентуры о встрече террористов в Тулоне и прочей подготовке покушения на мою особу, и если имели, то кто приказал положить их под сукно…
– Я непременно выполню вашу просьбу, экселенц! – отрубил генерал-полковник фон Хётцендорф. – Если такой факт имел место, то тот, кто это совершил, будет обвинен в соучастии в покушении на особу правящего дома и повешен за это преступление высоко и коротко.
– Не надо никого вешать, – поморщился Франц Фердинанд, – по крайней мере, пока. Просто возьми этого человека под колпак, и он приведет тебя в самую сердцевину заговора. Извини, мой добрый Франц, но, кроме тебя, мне просто не к кому обратиться. А теперь давай продолжим разговор об истинах. Истина третья – войну, задуманную французами, невозможно отменить. Даже в Германии кайзер войны не хочет, а его ближайшее окружение, строго наоборот, надеется молниеносными ударами разгромить Францию и Россию, ужасно прославившись и обогатившись. Более того, с началом боевых действий угроза моей жизни снижается до нуля, поскольку французам я буду уже не интересен, а наши венские интриганы все свои преступления предпочитают совершать чужими руками. Истина четвертая – едва начнутся боевые действия, как господин Сергий займет в войне сторону русских и сербов, что сделает нас его врагами, а его – нашим врагом. Но поскольку я ему лично симпатичен, он, пока еще ничего не началось, предложил мне выбрать два варианта способов ведения войны. В первом из них мы соблюдаем некие правила, в основном в отношении мирного невоюющего населения и военнопленных, а он, со своей стороны, ведет войну почти как обычно. Во втором же варианте, если наша армия поведет себя как англичане в Трансваале, он будет воевать не как обычно, а во всю силу, с применение всех возможностей воинствующего архангела. Серую солдатскую скотинку он истреблять не любит, поэтому весь удар в таких случаях придется на генералов, отдавших преступные приказы.
– А если это блеф? – спросил Франц Конрад фон Хётцендорф.
– А вот для того, чтобы убедиться, что это не блеф, – сказал эрцгерцог, доставая из кармана халата нечто вроде игральной карты, – мы сейчас с тобой направимся с визитом в царство господина Сергия. Одна нога здесь, другая там… Крепись, мой добрый Франц, ты же храбрый человек!
Шестьсот пятьдесят девятый день в мире Содома, около полудня. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Один шаг из гостиной в Бельведерском дворце – и эрцгерцог Франц Фердинанд и начальник генерального штаба австро-венгерской армии Франц Конрад фон Хётцендорф переместились в рабочий кабинет Артанского князя. Сделано это было из уважения к раненому, которому было неудобно появляться под открытым небом в домашнем халате и шлепанцах на босу ногу.
– Добрый день, господа, – на тевтонской версии немецкого языка поприветствовал гостей Серегин, – я рад, что вы воспользовались моим приглашением провести предвоенные переговоры о том, что вам на поле боя и в тылу будет делать можно и что категорически нежелательно.
– А почему бы вам, – взял на себя инициативу в разговоре генерал-полковник фон Хётцендорф, – если вы уж такой могущественный, как рассказывал Его Высочество, не побить нас сразу и окончательно, поставив точку в войне, о предстоящем начале которой вы так сожалеете?
– Против такого лобового решения возражает мой Генеральный Заказчик, – улыбнулся Артанский князь, – да я и сам не любитель таких эскапад. Достигнутый таким образом результат будет крайне неустойчив, и впоследствии потребует постоянного контроля над вашим миром. Если говорить аллегорически, то известны случаи, когда маленькие люди по случаю покупали лотерейный билет за несколько геллеров, и неожиданно для себя выигрывали несколько миллионов крон, но каждый раз нежданно обретенное богатство спускалось в прорву путем совершения различных актов безумства и расточительности. И в то же время большие деньги, заработанные с помощью таланта и трудолюбия (пусть даже если дело начиналось в каретном сарае с одним или двумя помощниками), почти всегда остаются при своих владельцах, закладывая основу для новых династий миллионеров и миллиардеров. То, что дается легко, так же легко может быть потеряно, а нам с Творцом такого результата не надо. Вот если бы мир уже погряз в затяжной кровавой бойне, первоначальные цели которой уже забыты людьми, и все хотят только определенности – вот тогда быстрое решение имело бы право на осуществление. Сейчас все совсем наоборот: всем в Европе кажется, что они сейчас быстро победят всех своих врагов и достигнут желаемых целей, но на самом деле это не так. Настоящие победители в этой войне окажутся неожиданны и очень страшны. Один из них напугает весь в мир в краткосрочной перспективе, а другой через сто лет разовьется в монстра, поставившего вопрос о конце человеческой истории. Хотите верьте, хотите нет, но это так.
– Так чего же вы хотите от нас сейчас? – удивился генерал-полковник фон Хётцендорф, в то время как Франц Фердинанд загадочно улыбнулся.
– Сейчас я хочу очертить вам края допустимого в ходе развязываемой в настоящий момент войны, – хмыкнул Артанский князь, – а также продемонстрировать, что обрушится на ваши головы в случае нарушения предъявленных кондиций. Я буду жестоко карать за случаи расстрелов пленных, или если безоружных людей – неважно, пленных или некомбатантов – погонят в атаку впереди атакующих войск, чтобы укрыть их от пулеметного огня. А если кто из вас и ваших подчиненных отдаст приказ истреблять мирное сербское и русинское население, а также сгонять представителей «неправильных» национальностей в концлагеря – пусть он заранее начнет сожалеть о том, что родился на свет, потому что ад для него начнется при жизни. А если такие негативные явления будут достаточно массовыми, идущими из глубины озверевших народных масс, разогретых националистической пропагандой, то я плюну на некоторые принципы гуманизма и применю против вас запредельную мощь, припасенную для более поздних времен. Там, сто лет тому вперед и позднее, нынешние пороки общества закоснеют и, можно даже сказать, закостенеют, и вместо скальпеля при хирургической операции придется использовать топор. А сейчас – идемте!
– Но как же я пойду? – развел руками Франц Фердинанд. – В тапочках и домашнем халате? Если бы я позвал слуг, чтобы переодеться, то случился бы грандиозный скандал. Софи стеной встала бы передо мной, если бы я только заикнулся о том, что хочу совершить к вам неофициальный визит. Я имел глупость рассказать ей о том ночном разговоре, и теперь она вас ужасно боится, называя Предвестником Апокалипсиса.
