Пути Голгофы

скачать книгу бесплатно

Пути Голгофы
Алекс Маркман

Роман «Пути Голгофы» повествует о том мрачном времени, когда Римской империей правил обезумевший император Тиберий, в Иудее бесчинствовал его ставленник Понтий Пилат, и странствовал по земле Израиля Иисус Христос. Тогда появились, как ядовитые и могучие сорняки, крайне противоположные и одинаково губительные идеи, которые и привели к гибели Иудейское государство. История скрывает правду о событиях тех лет в тайниках тысячелетий, и оставляет людям только легенды, далекие от правды. В книге автор, основываясь на не-религиозных источниках и исторических фактах, попытался восстановить события того далекого прошлого, под влиянием которого до сих пор находится значительная часть человечества.

Алекс Маркман

Пути Голгофы

Предисловие

Предлагаемая вашему вниманию книга основана на сохранившихся до нашего времени достоверных исторических документах, археологических открытиях и памятниках истории, проливающих свет на эпоху первого века нашей эры, а также на объективном научном анализе работ историков, свободных от влияния любой религиозной идеологии.

Наиболее объективными и заслуживающими доверия считаются труды Иосифа Флавия. Они повествуют о событиях того времени, происходящих в Иудее или имеющих отношение к Иисусу Христу, о наиболее известных религиозных сектах и основах их учений. Флавий упоминает также Понтия Пилата – прокуратора Иудеи, при котором распяли Христа, дает краткий обзор его правления, конфликтов, инициатором которых он был, и характеристику его личности.

Независимо от Иосифа Флавия Филон Александрийский в трактате «Против Флакка» также упоминает Понтия Пилата, и его мнение подтверждает точку зрения Иосифа Флавия об этом правителе Иудеи.

В «Анналах» Тацита содержится богатая информация о политике императора Тиберия и его всемогущего временщика Сеяна, благодаря которому, как полагают некоторые историки, Пилат был назначен прокуратором Иудеи. Тацит подробно описывает лавину доносов, бессмысленных судилищ и казней, затопивших Рим после того, как Тиберий обнаружил предательство и интриги Сеяна. Несомненно, взгляды и политика Сеяна и Тиберия были тем фундаментом, на котором основывалась политика Понтия Пилата в Иудее.

Никаких серьезных свидетельств о существовании Христа, представляющих историческую ценность, до сих пор не обнаружено. Христианская литература, начиная с Нового Завета, не выдерживает даже поверхностной критики.

И если вам, читатель, доведется посетить Старый Город в Иерусалиме, услужливый гид несомненно предложит вам показать путь, по которому вели Христа на казнь, и другие памятные, столь дорогие верующему христианину места. Он поведет вас на улицу, которая сейчас называется Виа Долороза (Via Dolorosa), в переводе – улица Страданий. Он покажет вам место, отмеченное декоративным камнем, к которому Иисус прислонил свой крест во время первой остановки на пути к месту казни. Он покажет вам много других памятников старины, расскажет захватывающе интересные истории, связанные с каждым из них, и приведет вас на Голгофу, где распяли Христа. Там он покажет вам Гроб Господень. Спросите тогда у гида: это те самые камни, дома и улицы, которые сохранились с древности до наших дней? Если гид добросовестный, он скажет, что все, что вы видели, создано спустя много веков после казни Иисуса, руками тех, кто почитает Его. Подлинная улица, по которой вели обреченных на казнь крестом, лежит где-то поблизости глубоко под землей, и находится она не там, где вьется ныне Виа Долороза. Сейчас перед вами – перенаселенный арабский квартал, построенный более тысячи с лишним лет спустя на занесенных землей развалинах города Иерусалима. Над руинами Второго Храма, столь дорогого Христу, стоит сейчас мечеть Омара, отражая золотым куполом ослепляющие солнечные лучи. Все здесь – легенда, рожденная человеческой фантазией, начиная от названия улицы и кончая Гробом Господним, созданным тогда, когда и следа не осталось от старого Иерусалима, в котором, по преданию, казнили Христа.

Как же могло случиться, что еврейский проповедник Ешуа, мало кому известный в то время, когда он жил, стал несколько веков спустя после своей мучительной смерти самой знаменитой личностью в истории человечества – Иисусом Христосом?

Крошечная еврейская секта Его последователей называла Его сокращенно Ешу, на арамейском – Есу, прибавив Ему второе имя – а-Мешиях, что значит на иврите «Мессия». В районах греческой диаспоры Его имя стало звучать как Есус. Второе Его имя, Христос, на греческом тоже означает – «Мессия». В Римской и Греческой империях секты, верующие в мессианство и наставления рэбэ Ешуа, стали называться христианами. На русском его зовут Иисус Христос, на английском – Jesus Christ. Везде по-разному звучит имя распятого еврейского проповедника. Также по-разному представляют публике жизнь и учение Христа историки и служители церкви, но, за небольшим исключением академической литературы, это попытки пропагандировать свои взгляды и идеи в ущерб исторической правде.

В предлагаемом произведении автор попытался в художественной форме воспроизвести события эпохи Иисуса Христа, связанные с его жизнью или повлиявшие на его мировоззрение и судьбу, а также общую социальную картину, не искажая исторической правды в пользу субъективной точки зрения. Решения и поступки действующих лиц в романе основаны на обычаях и мировоззрении народов, населявших Иудею и Рим в первом веке нашей эры, и тесно переплетены с конфликтами и политическими маневрами многочисленных групп, которыми столь богата была эта эпоха.

Глава I. Выбор императора

Факелы слабо освещали внутренний двор, мраморные колонны вокруг маленького бассейна и черный проем в крыше над ним, устроенный для стока воды во время дождей. Порой пламя вздрагивало от слабых сквозняков, тогда тени сидящих людей метались по двору в беспорядке, как перепуганные слепые призраки в поисках убежища, налетали друг на друга, и разбегались, и таяли в темных углах.

– Планеты предвещают много странного в твоей судьбе, Понтий, – медленно и четко говорил астролог. В его глазах плескался зловещий красный свет. – Вознесешься ты высоко и будешь близок к императору. Прославишься ты, да не могу понять как. Что-то недоброе будет в твоей судьбе.

Жена Понтия, Клавдия, обняла мужа сзади и приблизила губы к его уху. От нее пахло вином.

– Наверное Сеян (Aelius Sejanus – командующий войсками охраны, сосредоточивший в своих руках огромную власть при Тиберии, впоследствии казнен императором. – Тацит, книга IV.), наконец, замолвил за тебя слово Тиберию, – взволнованным полушепотом докучала она. – Ведь он покровительствует тебе.

Пилат хотел сказать ей «заткнись», но вовремя сдержался. Без ее связей с сильными мира сего путь наверх в Риме был закрыт. Потому-то Понтий терпел столько лет ее скандальное поведение, ставшее объектом обидных сплетен.

– Обещал много раз. – В голосе Пилата были слышны нотки раздражения. Клавдия разомкнула кольцо своих рук, поправила одежду на плече и села рядом на скамью. – Когда же это произойдет? – Он спрашивал Клавдию, но смотрел на астролога. – Мне уже за сорок. Если не сейчас, то когда же?

– Скоро, очень скоро, – убежденно закивал астролог. – Скорее, чем ты ожидаешь.

Пилат, бесстрашный, как большинство римских воинов, вдруг вздрогнул от четкого, разлетающегося в тишине треска копыт за высокой каменной оградой. Наконец лошадь замедлила шаг и замерла около ворот. Раздался неторопливый, уверенный стук в калитку. Кому дело до него в столь поздний час? Должно быть, что-то очень важное привело всадника сюда. В глазах Понтия Пилата, остановившихся на астрологе, вспыхнула и погасла искра удивления и острого интереса. Совпадение или действительно астролог смог заглянуть в будущее?

Из комнаты прислуги выскочил раб и, получив одобрительный кивок хозяина, бросился открывать ворота. Из кромешной темноты проема во двор вошел, касаясь рукой меча на поясе, легионер. Судя по одежде и оружию, это был воин высокого ранга.

– Император требует тебя к себе, – властным тоном сообщил он Пилату. И, отвечая на немой вопрос, добавил: – Сейчас.

Понтий непроизвольно моргнул, но тут же восстановил на лице маску мужественного безразличия. Не нарушая угрюмой тишины, он едва заметным движением головы отпустил посланца.

– Вот оно, – приглушенно, но уверенно промолвила Клавдия.

В самом деле, император не стал бы вызывать его, лицо ранга всадника, по пустякам. Ведь он же не патриций, не аристократ. Понтий видел Тиберия несколько раз в своей жизни, в основном в толпе приближенных, суетившихся вокруг владыки мира по случаю каких-либо важных событий или праздников. Сеян обещал посоветовать императору назначить Пилата праэтором Иудеи. А ведь он – командир войска, охраняющего императора. Сейчас он набрал такую силу, что зачастую руководит империей вместо императора. Неужели это?..

Пилат решительно подхватил свою накидку, перебросил через плечо и дал знак рабу выводить коня.

– Возьми его с собой для охраны, – посоветовала Клавдия, кивнув головой на слугу. – Опасно сейчас в Риме…

– Обойдусь. – Понтий принял от слуги меч, вышел за ворота и легко, тренированным прыжком бывалого воина залетел в седло.

Пустынная улица квартала знати, на которой стоял его дом, казалась необитаемой. Освещенная светом звезд и луны, повисшей как светильник на безоблачном небе, она, казалось, была остатком города, из которого жители сбежали, предвидя вторжение римлян. За этой мыслью Пилата последовала, как подцепленная крючком, другая: для множества рабов, привезенных из разрушенных римской армией городов, не нашлось применения ни на земле, ни в ремеслах. Бесполезные в хозяйстве, отпущенные на свободу, без средств к существованию, не имея шансов найти оплачиваемую работу, они бродили днем по накаленным солнцем улицам города, занимаясь попрошайничеством и мелким воровством, а ночью искали возможность ограбить возвращавшихся поздно прохожих или вламывались в дома состоятельных людей. В кварталах знати редко кто из них отваживался промышлять: там наверняка наткнешься на конный или пеший патруль. Но были и такие, которые ничего не боялись. Доведенные до отчаяния голодом, презрением окружающих и ожиданием скорой смерти на грязных, вонючих улицах бедноты, они шли на любой риск. Римская знать предпринимала все возможное, чтобы обуздать преступников. Одним из самых эффективных методов считалось зрелище, устраиваемое перед гладиаторскими боями. Осужденных на смерть выгоняли на арену, безоружных или слабо вооруженных, драться с дикими животными, которых свозили для этого спектакля из далеких стран: львами, леопардами, медведями и быками. Жадная до кровавых зрелищ толпа свободных римлян пьянела от вида разрываемого на части человеческого тела и звука его предсмертных мук. «Закон суров, но это закон», – гордо провозглашали те, кто приводил его в исполнение. «Плевать на ваш закон», – говорили грабители. Ведь многие из них раньше были воинами, взятыми в плен в рабство, и насильственная смерть была для них исходом самим собой разумеющимся.

Вдали, на перекрестке, промелькнули, как привидения, два силуэта и скрылись в переулке. Понтий коснулся локтем рукоятки меча и слегка сдавил пятками коня. Конь пошел быстрее, но не вскачь, ибо лабиринты бедных кварталов, по которым проезжал Пилат, не были приспособлены для быстрой езды. На нагретой за день солнцем каменной мостовой спали люди. Проплыл справа остов сгоревшего дома. Его обитатели сидели, сбившись в кучу, при свете лучин. На одной из площадей горел факел, в его слабом мерцании можно было различить четырех девочек, лет двенадцати – тринадцати, улыбавшихся всаднику заученной улыбкой проституток. Даже при слабом свете пламени Пилат рассмотрел, что это девушки с востока: прямые темные волосы, миндалевидные глаза, длинные носы… Ему показалось, что у самой младшей в глазах блеснули слезы. Редко какой из них удавалось зацепить клиента из состоятельного сословия. В основном это были мужчины из того же квартала, припрятавшие гроши от скудного заработка или гулявшие на остатки от краденого.

Миновав район бедноты, Понтий заторопил коня. Быстрая езда не отвлекла его от лихорадочных мыслей, накалявших мозг перед встречей с императором. Сейчас он был почти уверен, что Сеян предложил Тиберию назначить Пилата… Но куда?

Сеян не раз говорил, что уже больше года в разговорах со своими приближенными император возвращался к обстановке в Иудее. В этой крошечной провинции становилось неспокойно. Беспорядки возникали в разных местах ее, казалось, без видимой на то причины. Местные правители не в состоянии были навести порядок. Император назначал туда римского правителя только тогда, когда положение становилось серьезным и нужна была твердая рука. Иудея не то место, куда назначают консула. Для Пилата же пост правителя Иудеи был бы большим повышением. Правитель Иудеи, посланный самим императором! Ведь он будет там, как представитель Бога на земле. Его пост предполагает неограниченную власть. Его решения – окончательные, оспариванию не подлежат и должны выполняться немедленно. К его услугам – лучшие дворцы, многочисленные слуги, послушные когорты солдат и угодливая, льстивая местная знать. От этих мыслей, как от самого хмельного вина, кружилась голова.

У ворот дворца он спешился. Впервые за много лет робость гулко, встревоженно трепыхалась в груди. Стража сурово оглядела его и открыла ворота. Два охранника забрали у него меч, проводили, как пленника, до покоев императора и разрешили войти.

Тиберий сидел на лавке, в зале, освещенном многочисленными свечами. Вблизи он казался большим и грузным. Коротко подстриженный, лысеющий, с болезненной припухлостью под глазами, он мог бы сойти за обыкновенного римлянина, если бы не спокойная, но почти физически ощущаемая сила взгляда, безошибочно определяющая владыку мира. Годы, однако, властвуют над всеми смертными, даже над императорами, с небольшим злорадством подумал Понтий. Тиберию уже далеко за шестьдесят. Пора бы выбрать преемника. Наверняка это будет его сын Друзус. А Друзус не любит Сеяна. А у Сеяна сейчас власти больше, чем у Друзуса. Вот будет Понтию головоломка, когда Тиберий умрет.

Тиберий сразу приступил к делу.

– Я назначаю тебя праэтором Иудеи.

– Благодарю, император, – торжественно заговорил Пилат, пытаясь скрыть горячую волну счастья, но Тиберий остановил его речь слабым движением руки.

– Я знаю, что ты изучал религию этого народа и знаешь его обычаи.

Пилат кивнул в знак согласия, готовый при первой возможности подтвердить, как много он знает об иудеях.

– Мне нужен там такой человек, – продолжал император, убедившись в умении Пилата внимательно слушать. – Сеян хвалил тебя, а ему я верю.

Император помолчал, его взгляд стал угрожающе внимательным. Пилат понял, что сейчас Тиберий скажет что-то очень важное, и ожидает реакции на свои слова.

– У тебя, Понтий, будет безграничная власть, подобная власти императора. Обращайся с ней разумно. Всякий бунт или беспорядок наказывай, как римлянин, однако будь справедлив. От поступлений из провинций зависят мощь и процветание Рима. Помни: разумный пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуру.

Тиберий снова замолчал, а Пилат счел уместным поддержать разговор.

– Мне известно, что местные сборщики налогов наглеют не в меру.

– Это происходит во всех провинциях, – согласно кивнул Тиберий. – Помимо этого, ты найдешь в Иудее многое, что тебя удивит.

Он задумчиво уставился вдаль. Свет свечей красной точкой мерцал в его глазах. Сморщенные губы императора растянулись в слабой, слегка презрительной улыбке.

– Странный народ, и странный у них Бог, – возобновил он монолог, глядя в темноту, начинавшуюся прямо за факелами. – Обрезают крайнюю плоть у младенца. Все, что они делают, – во имя их Бога. Говорят про себя: мы – избранный народ. Избранный для чего? Для несчастий? Но вот что меня удивляет больше всего, Понтий: почему другие народы, даже эллины, принимают иногда их веру? Смотри, сколько общин иудейской веры сейчас в Риме, Александрии, да и во многих других городах империи. Не все они изначально иудеи. Попробуй понять это. Но не преследуй их обычаи, не раздражай их понапрасну.

– Я найду советников среди их священников.

– Это правильно, – одобрил Тиберий. – Но возьми с собой еще когорту солдат. Я уже дал распоряжение. Тебе понадобится дополнительная сила, и я уверен, очень скоро. Там сейчас неспокойно. У иудеев нет армии, но все они хранят оружие. Когда-то они были лучшими солдатами в этом районе. Сейчас, даже без опыта войны, они могут быть источником многих неприятностей. Валерий Грат не раз извещал меня, что иудеи намереваются восстать против Рима. Веруют, что их Бог им поможет. Против Рима! Безумный народ!

Император долго тер глаза кулаками, как ребенок, а потом скосил их на Понтия в подозрительном прищуре помятых век.

– Устал я от придворных интриг, – вздохнул он. – Устал от проблем. Хочу поставить на места надежных, способных людей и отойти от дел. Переселюсь на Кипр, в свой загородный дворец. Будешь ли верным мне, Понтий?

– Да! – горячо выпалил Пилат и хотел было продолжить свою речь, но Тиберий знаком велел замолчать и удалиться.

Выйдя за пределы дворца Пилат погнал коня вскачь, чтобы дать выход буйству чувств и мыслей, которые вспорхнули, как потревоженная стая птиц, и заметались в беспорядке. Сеян был известен своей неприязнью к иудеям. Во время одной из коротких, но доверительных встреч он признался Пилату, что когда-нибудь выгонит иудеев из Рима и Александрии.

– Тиберий их тоже не любит, однако он не сторонник крайних мер, – сожалел Сеян. – Такие, как ты, Понтий, будут нужны мне, когда придет время.

Значит, время пришло, решил Пилат. Конь его, не сдерживаемый удилами, мчался с сумасшедшей скоростью, как преследуемый голодными волками. Вдруг он шарахнулся в сторону с такой силой, что чуть не сбросил Пилата. Пилат успел заметить впереди огромный памятник, внезапно оказавшийся на их пути, о который они чуть не разбились.

– Это мне знак с небес, – сказал сам себе Пилат, сдерживая коня. – Нельзя терять голову от счастья. Недаром же говорят, что Боги отбирают у человека все, когда он достигает вершины своей мечты.

Несмотря на поздний час, Клавдия еще не спала. Поймав его взгляд, она просияла.

– Правитель Иудеи? – ее вопрос звучал как поздравление.

– Собирайся в дорогу, – с грубоватой дружелюбностью солдата приказал он. – Через полмесяца отплываем в Цезарею.

Пилат не стал терять времени. Наскоро собрав когорту, провиант и лошадей, он отправился в далекий путь. Путешествие оказалось долгим и утомительным, но наградой за неудобства была Цезарея, резиденция праэтора, которая показалась ему прекраснее, чем он ее представлял в своих фантазиях. Пилат приказал когорте солдат, сопровождавших его, идти прямиком в Ерушалаим и стоять там в крепости Антония, расположенной возле стен Храма Господня. Во время больших праздников город разбухал от множества пилигримов разного сорта: привозивших жертвенных животных, отдававших часть своих доходов в пользу Храма, жаждущих поклониться Богу в самом священном для иудеев месте; тех, кто занимался торговыми или финансовыми делами; или преступников, у которых всегда больше дел там, где много народу. Нередко в это время возникали беспорядки, порой доходившие до настоящего бунта и вооруженных столкновений с римскими войсками, находившимися там постоянно для охраны порядка. Уверенный, что военное подкрепление в Ерушалаиме будет залогом спокойствия как в городе, так и в стране, Пилат решил отдохнуть в Цезарее, во дворце императорских наместников, своих предшественников, и отложить дела на несколько дней.

Глава II. Символ над храмом

Предрассветная серость уже начала растворять ночь, но город Ерушалаим еще не был виден с Горы Оливок. Ешуа проснулся с чувством тревоги, почти страха и пытался понять его причину. Он сел, скрестив ноги, прислушался к тишине обволакивающей темноты и огляделся. Но увидел он только спящего Симху, попутчика из Галилеи, с которым они вчера уснули прямо под деревом, на земле; ни у кого из них не было денег даже на самую дешевую гостиницу в Нижнем Городе – скученном, перенаселенном квартале бедного рабочего люда, примыкающем к стенам Ерушалаима. Свет звезд и луны, обычно столь яркий в горах, что позволял видеть все вокруг почти как днем, не мог пробиться в это утро сквозь густые облака, предвестники осенних дождей.

Ешуа очень редко испытывал страх. Может быть, в далеком детстве или юности, но не в зрелые годы, когда он уверовал, что его судьба в руках Бога и ничто не произойдет с ним без воли Его. Однако сейчас даже эта мысль не помогла ему обрести спокойствие души. И хоть не всегда он мог распознать, что именно грядет, Ешуа знал, что предчувствие его никогда не обманывает.

В ожидании рассвета он стал вспоминать и вновь переживать события последнего месяца. В деревушке Кфар Амизрах, расположенной в нескольких часах ходьбы к югу от городка Магдала, что в Галилее, он подошел к местной синагоге и, встав на плоский камень, торчавший на краю маленькой площади, начал свою проповедь. Ему нужно было возвышение, ибо роста он был невысокого, как большинство здешних мужчин, и те, что находились в задних рядах, могли его не увидеть. Его густая черная борода, длинные, беспорядочно свисающие волосы, изношенная одежда и горящие пламенем веры глаза сразу же привлекли внимание кучки людей, сидевших на ступеньках синагоги. Он был похож на проповедника, какие порой появлялись в Галилее, объясняя на свой лад мудрость и заветы Книги.

– Я пришел, чтобы указать вам прямые пути в Царство Небесное, – начал он свою речь, обращаясь к трем рабочим, проходившим мимо. С серпами в руках, утомленные тяжелым трудом и безжалостным солнцем, они остановились и стали разглядывать его, слегка прищурившись, с недоверием мытарей, отчаявшихся найти в жизни свой путь.

– Вы не услышите от меня того, что говорит ваш рэбэ, фарисей или седукей. Расскажу я вам истины, которые сокрыты от вашего разума и которые никто вам не расскажет.

К косарям присоединился молодой мужчина лет двадцати пяти– двадцати шести, примерно того же возраста и роста, что и Ешуа. В выцветшей одежде, но аккуратно подстриженный, он рассматривал окружающих угрюмым, подозрительным взглядом.

– Как тебя звать, рэбэ? – В его голосе звучала злая сила и холодная жестокость.

– Есу. – Ешуа произнес свое имя на арамейский лад. – А тебя?

– Симха. Ты сказал – фарисей? – Бас его был раскатистый и громкий, как у великана. – Кто же радеет за народ больше, чем фарисеи? Кто идет на смерть в борьбе с римлянами, если не фарисеи? Кто, как не фарисеи, против римского рабства?

Не было у Ешуа ни одной проповеди, во время которой он бы не услышал гневный протест против нападок на фарисеев. Эту секту народ признавал и любил, и потому неудивительно, что в малой кучке его слушателей оказался защитник фарисеев, а, быть может, один из членов их секты.

– Рабство – это только навязанное нам ярмо, – ответил Ешуа, воодушевляясь. Любое возражение вызывало у него яростное желание ринуться в словесный бой. – Мы должны быть свободны внутри, свободны духом. И если мы выберем эту свободу, у нас никто не сможет ее отнять.

Симха взорвался гневной тирадой. Судя по манерам и речи, он не был из простого люда. Однако густой загар, загрубевшая кожа и видавшая виды одежда безошибочно определяли в нем бродягу, который редко находился в тени или под крышей дома.

В маленькой деревушке новости распространяются быстро, как будто невидимый глашатай разносит их по домам с волшебной скоростью. Вскоре возле молельни собрались почти все жители. Между ними осторожно, но настойчиво стала протискиваться молодая женщина. Достигнув первых рядов, она остановилась и уставилась на Ешуа большими черными миндалинами глаз.

– Мы уже были рабами в Египте! – кричал кто-то в толпе. – Мы больше не хотим ими быть.

– А что ты можешь сделать против римлян? – возразил другой. – Уж не хочешь ли ты воевать с ними?

Ропот одобрения и осуждения сопровождал их выкрики. В спор вступили почти все, не слушая друг друга и отчаянно жестикулируя. А Ешуа в это время пытался оторвался от прекрасных женских глаз. Известно, что дьявол-соблазнитель может достичь больших успехов, используя женскую красу.

Замешательство Ешуа длилось недолго. Привыкший с детства подавлять в себе грешные мысли, он перевел взгляд на собравшихся и поднял руку. Его голос перекрыл их гул.

– Сначала исполняйте в сердце своем то, что завещано нам Моисеем: искорените в душе своей все нечистые помыслы, а потом уже решайте проблемы земные.

Черные глаза – Ешуа опять на них натолкнулся – метнулись в сторону, потом опустились вниз. Длинные ресницы, как веер из павлиньих перьев, плавно поднялись вверх и замерли. Это произошло в момент, когда он хотел сказать людям, как они должны жить, чтобы быть чистыми в сердце своем и в помыслах своих. Но в тот день сказать это ему не удалось. Из переулка, прямо за углом, послышался шум быстро приближающихся шагов, как будто большая толпа спешила к синагоге. Это было настолько необычно для маленькой деревушки, что все смолкли, в страхе повернув головы в сторону доносившегося шума. И тотчас из-за угла появились люди, у каждого на поясе висели ножны, из которых торчали, тускло поблескивая, рукоятки мечей. Молодые, с фигурами и осанкой воинов, они могли бы сойти за римских солдат, если бы не пестрый разнобой в одежде и обуви. В основном на них были черные, серые и голубые туники разного покроя, но у некоторых единственной одеждой была набедренная накидка, похожая на те, что носят солдаты римской пехоты: она прикрывала тело от пояса до колен. В оружии тоже не было однообразия. У одних – щиты легкие и маленькие, обтянутые кожей. У других – большие и тяжелые, какие редко встречались в Иудее. У большинства, однако, руки были свободны, и они размахивали ими широко, в такт уверенных и быстрых шагов.

Это походило на случайное, беспорядочное сборище людей, и все-таки это было дисциплинированное воинство. Без суетливости и угроз, но организованно они стали окружать площадь. Один из солдат быстро прошел через пугливо расступившуюся толпу, с налета столкнул твердым плечом Ешуа с камня, и сам немедленно взобрался на возвышение. От могучего удара Ешуа грохнулся на землю, но сразу же вскочил на ноги. Боль от ушиба не отразилась на его лице; оно продолжало хранить достоинство проповедника. Бесстрашно, с вызовом он встал напротив вооруженного обидчика, но тот не удостоил его взглядом.

– Вы все сейчас должны разойтись по домам, – властно заговорил с камня пришелец. Его арамейский, без малейшей примеси акцента говор не оставлял сомнений в том, что он – местный, иудей из Галилеи. – Каждый должен приготовить для нас зерно, вино и что-нибудь из одежды.

Из толпы пропищал слабый, но возмущенный женский голос.

– Довольно вам обирать нас! Десятину даем в храм, римляне обложили нас налогами, царю подавай, а сейчас вы нас грабите. На что нам жить?

– Мы не грабим вас, – возмутился оратор. – Мы боремся против римлян, и вы должны помогать нам. Весь народ должен бороться против Рима. А сейчас разойдитесь и ждите нас в домах. Нам нужно уйти отсюда, пока не подоспели римляне. Иначе всех вас убьют.

– Безумцы! – выкрикнул Ешуа. – Рим раздавит вас, как жука! И не заставляйте тех, кто не хочет, присоединяться к вам. Не настало еще время для а-машиях (мессии) прийти и освободить народ. А ты – не машиях, и не сможешь сделать то, что только Господь или Его посланец сможет.

Тот, что стоял на камне, проткнул воздух пальцем в сторону Ешуа, будто указывая на осужденного преступника.

– Ты должен знать – мы никогда не смиримся с рабством. Для нас это хуже смерти. А те, кто не готов умереть с нами, погибнет от наших мечей. Кто не с нами, тот против нас. Понятно?

Он взмахнул рукой, и повстанцы, повинуясь его команде, принялись разгонять народ. Тех, кто замешкался, подгоняли пинками, угрозами, а порой и обнаженным мечом. Площадь быстро опустела. Не ушли только Ешуа и Симха. Командир повстанцев сошел с камня и подошел к Ешуа вплотную, сверля его взглядом.

– Почему ты не ушел? – Командир обращался только к Ешуа, но не к Симхе.

– Оставь его, Аристофан, – вмешался Симха, обращаясь к командиру, как к старому знакомому. – Он сам уйдет. Он не здешний, нет у него здесь дома.

– Никто не может командовать мной, кроме самого Бога, – продолжал возмущаться Ешуа. – Не боюсь я никого: ни вас, ни римлян.

Он отвернулся от Аристофана и подошел к воину, левая рука которого, обнаженная до плеча, была неумело перевязана выше локтя окровавленной тряпкой.

– Как тебя зовут? – обратился он к раненому.

– Натаниель. А тебе что?

– Дай мне посмотреть твою рану. Она совсем свежая, сегодня утром перевязанная, и сделано все наспех. Может начаться гангрена, и тогда недолго тебе жить.

Наступила пауза, во время которой из нескольких дворов донеслись вопли протеста. Повстанцы, как видно, забирали у хозяев больше, чем они были согласны. Отчаянно блеял ягненок – его схватили крепкие руки.