скачать книгу бесплатно
– Теперь останешься до понедельника?..
Он согласно прикрыл глаза. Босая чернокожая служанка провела через гостиную девочку – они направлялись в школу.
Вдова Асис проводила их взглядом и, снова повернувшись к сыну, сделала ему знак, чтобы он проследовал за ней в спальню, где гудел вентилятор. В крайней усталости она рухнула в расшатанную, плетенную из лиан качалку. На белых известковых стенах были развешаны фотографии в медных резных рамках, фотографии давно повзрослевших детей. Роберто Асис вытянулся на царственно пышной кровати, где встретили кончину некоторые из тех детей с фотографий, а в декабре прошлого года – их отец.
– Что произошло? – озабоченно спросила вдова.
– Ты доверяешь всем слухам?
– В моем возрасте всему поверишь, – парировала мать. И вяло спросила: – Так о чем же говорят?
– Что Ребекка Исабель не моя дочь.
– У нее Асисов нос, – сказала она.
И потом, задумавшись, рассеянно спросила:
– Кто говорит это?
Роберто Асис нервно грыз ногти.
– Наклеили очередной листок.
Теперь вдова сообразила, откуда темные круги под глазами сына: отнюдь не от бессонницы.
– Анонимки не живые люди, – наставительно сказала она.
– Но пишется там только то, о чем говорят все, – возразил Роберто, – даже если сам человек об этом не догадывается.
Однако вдова знала все слухи, касающиеся ее семьи. В их доме всегда полно людей: служанки, приемные дочери, приживалки всех возрастов, от слухов было невозможно спрятаться даже в спальне. Неугомонные Асисы, основатели городка, еще в те времена, когда были всего лишь свинопасами, как магнит притягивали к себе сплетни.
– Далеко не все, что говорят люди – правда, – сказала она, – хотя, конечно, многие верят.
– Все знают, что Росарио Монтеро спала с Пастором, – сказал он. – Свою последнюю песню он посвятил ей.
– Сплетни такие ходили, но точно не знал никто, – возразила вдова. – А теперь стало известно, что песня была посвящена Марго Рамирес. Они собирались пожениться, об этом знали только жених с невестой да его мать. Лучше бы эта тайна – единственная, которую в нашем городишке удалось сохранить, вышла наружу…
Роберто Асис посмотрел на мать трагическим взглядом, натужно улыбаясь.
– Утром мне казалось, что я умираю.
Но вдова отозвалась нехотя, без эмоций.
– Все Асисы ревнивы. Это проклятие нашего дома.
Они замолчали. Время близилось к четырем, жара спадала. Роберто выключил вентилятор, весь дом уже проснулся и наполнился женскими голосами и птичьим щебетом, напоминавшим звуки флейты.
– Подай мне пузырек с ночного столика, – попросила мать.
Она достала из него две круглые сероватые таблетки, похожие на искусственные жемчужины, и вернула флакон сыну.
– Прими и ты, – сказала она, – они помогут тебе уснуть.
Он запил две таблетки водой из материнского стакана и снова опустил голову на подушку.
Вдова молча вздохнула, задумалась и подытожила, имея в виду, конечно, не весь городок, лишь некоторые семьи своего круга:
– Ужас нашего городка в том, что мужчины отправляются в горы, а женщины предоставлены самим себе.
Роберто Асис засыпал. Вдова смотрела на заросший щетиной подбородок, на удлиненный нос с хрящеватыми крыльями и вспомнила покойного мужа. Адальберто Асис тоже был подвержен приступам отчаяния. Он был исполин, горец, который лишь один раз в жизни надел на пятнадцать минут целлулоидный воротничок, чтобы позировать для дагерротипа, пережившего его и стоявшего теперь на ночном столике. О нем говорили, что в этой же самой спальне он застал со своей женой мужчину, убил его и зарыл труп у себя в патио. На самом деле было совсем другое: Адальберто Асис застрелил из ружья обезьянку-самца, которая сидела на балке под потолком спальни и задумчиво теребила свой уд, взирая, как переодевается его жена. Сорока годами позже он скончался, так и не сумев опровергнуть сложенный о нем миф.
По крутым ступеням казармы поднялся падре Анхель. На втором этаже, в глубине коридора, увешанного винтовками и патронташами, лежал на походной раскладушке полицейский и читал. Он настолько увлекся чтением, что заметил падре только после того, как тот с ним поздоровался. Полицейский свернул журнал в трубку, приподнялся и сел.
– Что читаете? – поинтересовался падре Анхель.
Полицейский показал ему заглавие:
– «Терри и пираты».
Падре внимательно осмотрел три бетонированные камеры без окон с толстыми стальными решетками вместо дверей. В средней камере спал в одних трусах, раскинув ноги в гамаке, второй полицейский; две другие камеры пустовали. Падре Анхель поинтересовался, где Сесар Монтеро.
– Там, – полицейский кивнул в сторону закрытой двери, – в кабинете начальника.
– Я могу с ним побеседовать?
– Он изолирован, – сказал полицейский.
Падре Анхель не спорил, а спросил только об условиях содержания заключенного.
Полицейский ответил, что Сесару Монтеро отвели лучшую комнату казармы, с хорошим освещением и водопроводом, но уже сутки, как он отказывается от пищи. Алькальд заказал для него еду в гостинице.
– Боится, что в ней отрава, – объяснил полицейский.
– Вам бы следовало договориться, чтобы ему приносили еду из дому, – посоветовал падре.
– Изолированный не хочет беспокоить свою жену.
Словно обращаясь к самому себе, падре промолвил:
– Надо об этом поговорить с алькальдом, – и направился в глубину коридора, где помещался кабинет с бронированными по приказу алькальда стенами и дверью.
– Его нет, – сказал полицейский. – Уже два дня сидит дома, у него зубы болят.
Священник отправился навестить больного. Алькальд лежал, вытянувшись, в гамаке; рядом стоял стул, на котором были кувшин с соленой водой, пакетик анальгетиков и пояс с патронташами и револьвером. Флюс не опадал.
Падре Анхель подтащил стул поближе к гамаку.
– Ясно, что его надо вырвать, – сказал он.
Лейтенант смачно сплюнул соленую воду в ночной горшок.
– Сказать-то легко, – простонал он, все еще держа голову над горшком.
Падре Анхель понял его и негромко предложил:
– Хотите, поговорю от вашего имени со стоматологом?
А потом вдохнул побольше воздуха и добавил:
– Он человек разумный, поймет.
– Как же! – огрызнулся алькальд. – Разумный, как осел, ему хоть кол на голове теши, останется при своем мнении.
Священник наблюдал, как он идет к умывальнику. Алькальд открыл кран, подставил флюс под струю прохладной воды и с выражением блаженства на лице продержал его так одну или две секунды, а потом разжевал таблетку анальгетика и, набрав в ладони воды из-под крана, запил ее.
– Серьезно, – снова предложил падре, – я могу с ним поговорить.
Алькальд раздраженно передернул плечами:
– Делайте что хотите, падре.
Он улегся на спину в гамак, заложил руки за голову и, закрыв глаза, часто и зло задышал. Боль стала утихать. Когда он снова открыл глаза, падре Анхель сидел рядом и тихо взирал на лейтенанта.
– Что привело вас в сию обитель? – спросил наконец алькальд.
– Сесар Монтеро, – без обиняков сказал падре. – Ему необходимо исповедаться.
– Он под арестом, – сказал алькальд. – Но завтра, после первого же допроса, можете его исповедать. В понедельник нужно его отправлять.
– Он уже сорок восемь часов… – начал падре.
– А я мучаюсь с этим зубом две недели, – оборвал его алькальд.
В комнате начинали жужжать москиты, становилось темно. Падре Анхель посмотрел в окно и увидел ярко-розовое облако над рекой.
– А как его кормят?
Алькальд спрыгнул с гамака и закрыл балконную дверь.
– Я свой долг исполнил, – ответил он. – Сесар Монтеро не хочет беспокоить жену, а пищу из гостиницы не ест.
Он стал опрыскивать комнату аэрозолем от москитов. Падре поискал в кармане платок, чтобы прикрыть нос, но вместо платка нащупал смятое письмо.
– Ах! – воскликнул он и начал разглаживать его ладонью.
Алькальд остановил опрыскивание. Падре зажал нос, но это не помогло: он чихнул два раза.
– Чихайте, падре, на здоровье, – сказал ему алькальд. И, улыбнувшись, добавил: – У нас демократия.
Падре Анхель тоже улыбнулся, а потом сказал, показывая запечатанный конверт:
– Забыл отправить на почте.
Платок он обнаружил в рукаве и, по-прежнему думая о Сесаре Монтеро, высморкался.
– Получается, он у вас на хлебе и воде, – сказал он.
– Если это ему нравится… – отозвался алькальд. – Не будем же мы кормить его насильно.
– Больше всего меня заботит его совесть, – сказал падре.
Не отнимая платка от носа, он наблюдал за алькальдом, пока тот не закончил опрыскивание.
– Похоже, совесть у него нечиста, коль боится, что его отравят, – сказал алькальд, поставил аэрозоль на пол и добавил: – Пастора любили все.
– Сесара Монтеро тоже, – сказал падре.
– Но Пастор все-таки мертв.
Падре посмотрел на письмо. Небо багровело.
– Перед смертью Пастор, – прошептал он, – не успел даже исповедаться.
Перед тем как снова лечь в гамак, алькальд включил свет.
– Думаю, завтра мне полегчает, – сказал он. – После допроса можете его исповедать. Это вас устраивает?
Падре Анхель согласился.
– Исповедь необходима для успокоения его совести, – заверил он.
Царственно поднявшись, он посоветовал алькальду не злоупотреблять болеутоляющими, а алькальд со своей стороны напомнил падре о письме, которое тот хотел отправить.
– И, падре, – сказал алькальд, – поговорите, пожалуй, с зубодером.
Он посмотрел на священника, уже спускавшегося по лестнице, и, улыбнувшись, добавил:
– Главное, ради установления мира и спокойствия.
Телеграфист, сидя у дверей своей конторы, созерцал умирающий закат. Когда падре Анхель отдал ему письмо, он вошел в помещение, послюнявил языком пятнадцатисентавовую марку (авиапочта плюс сбор на строительство) и начал рыться в ящике письменного стола. Когда зажглись уличные фонари, падре положил на деревянный барьер несколько монеток и не попрощавшись вышел.
Телеграфист продолжал рыться в ящике. Через минуту ему это надоело, и он написал чернилами в углу конверта: «Марок по пять сентавов нет», а ниже поставил свою подпись и штамп почтового отделения.
После вечернего молебна падре Анхель увидел, что в чаше со святой водой плавает мертвый мышонок: Тринидад ставила мышеловки на самом краю купели. Падре схватил утопленника за хвост.
– Если произойдет несчастье, то повинна в нем будешь ты, – сказал он Тринидад, раскачивая мертвого мышонка перед ней. – Разве ты не знаешь, что верующие поят святой водой больных родственников, детей?
– Ну и к чему вы это мне говорите? – спросила она.
