скачать книгу бесплатно
– Спасибо. А я, в свою очередь, не буду возражать, если ты сначала пропустишь этот виски через свои молодые почки… – он беззвучно засмеялся, почти захохотал.
– Узнаю твои шутки, папа! И это хороший признак! – повеселела Эйрин.
– Я ведь вижу, как радует тебя моя ирония. Или сарказм… А если серьезно, дочь, чего таить, мой диагноз тебе известен. Меня раздражают однообразные массажи рук и ног, чтобы их мышцы не атрофировались раньше времени. Страшно унижает, когда чужие люди мне чистят по утрам зубы, моют голову, кормят с ложечки, тщательно обтирают влажными салфетками и меняют подгузники… И состояние моё будет только ухудшаться. День ото дня. Ведь мы все об этом знаем… вот скоро начнут появляться пролежни…
– Папа, прошу тебя… – она умоляюще посмотрела на него.
– Мрачная вырисовывается перспектива… Но ничего не поделаешь? – вздохнул Кевин и внимательно посмотрел на дочь. – Ты всегда отличалась мужественным характером. Была крепка как дуб, несмотря на всё, что тебе не так давно пришлось пережить. Поддержи мать. Ей сложно с этим смириться. И пообещай мне, пожалуйста, что не будешь слишком сильно обо мне горевать, что бы ни случилось. Жизнь так прекрасна. Наслаждайся ею. Я люблю тебя…
– Ты нам нужен, папа! Нам всем! – её глаза умоляюще смотрели на отца.
– Ну-ну, не хнычь! Ты ведь уже большая девочка! И помни, я останусь с вами и после того, как покину этот мир. Буду смотреть на вас из-за облаков и отгонять грозовые тучи.
Эйрин молчала, повернув голову к окну, что выходило во внутренний дворик больницы. Через него в палату пробивались ещё неокрепшие лучи раннего весеннего солнца. Слава Богу, уже середина марта, прошла зима! И природа, уставшая то ли от редкого снега, то ли от частых дождей, начала преображаться. Всё вокруг становилось каким-то радостным, даже весёлым, засияло яркими красками. Небо стало голубым, а в воздухе запахло весной. Вот даже птицы, и те чувствуют приятные изменения. Суетятся и шумят, радуясь долгожданному теплу. Деревья сбросили свою серую одежду и сейчас греются на солнце. На них скоро появятся первые листочки, трава зазеленеет и наступит долгожданное обновление. Может со стремительно тающим последним снегом уйдут, наконец-то, тревоги и разочарования? Её дисциплинированное воображение сейчас боролось с печальной реальностью, и она, понимая, что уже ничто не может измениться, всё же, уже в сотый, в тысячный раз надеялась на милость богов и на чудо, которое непременно должно произойти, чтобы восстановить попранную справедливость. Только оно, чудо, может принести дорогому отцу неожиданное избавление от страшной болезни.
– Когда ты последний раз виделась с Рейчил? – голос отца отвлёк её от унылых дум.
– Я ездила в лечебницу в начале той недели. Но Рейчил не захотела меня видеть. Врачи говорят, что у нее очередное обострение.
– Опять? – взволнованно переспросил он.
– Да. Опять бредовые идеи, галлюцинации. Мне сказали, она где-то раздобыла алкоголь и открыто приставала к врачу, пытаясь на людях совершить развратные действия…
– Остановись, прошу тебя, Эйрин, – его лицо исказилось гримасой боли. – Не могу слышать всего этого о своей дочери… Прошу тебя, поправь мне подушку. Мне очень низко.
Она заботливо взбила ему подушку, чтобы ему было удобнее лежать, не забыв поцеловать отца в лоб. Затем расправила складки на шерстяном одеяле, из-под которого вниз, под кровать, опускались трубки с жидкостями.
– И, если тебе не трудно, дай мне, пожалуйста, попить, Эйрин.
Она тут же поднесла ему прозрачный сосуд с трубочкой.
– Что это?
– Вода, папа, как ты просил, – услужливо ответила она.
– Здесь её так мало, что не хватит даже окрестить колдунью, – неудачно пошутил он.
Она приподняла ему голову и он, скрывая усилия, потянул из трубки пару глотков. Потом сделал удивленное лицо, по которому вдруг опять расплылась улыбка:
– Да, это действительно вода..
– Что же ты ожидал увидеть?
– Я так надеялся, что Святой Патрик сотворит чудо в день своего поминовения и превратит воду в виски.
Они опять заулыбались.
– А как ты сама? Как себя чувствуешь? – спросил он.
– Все нормально, папа. Была на плановом осмотре полмесяца назад. Врачи говорят, никаких осложнений. Даже спортом не запретили заниматься.
– Опять пойдешь в свой клуб верховой езды?
– Очень этого хочу! Давненько не была в том увлекательном мире. Мире лошадей… И страшно соскучилась по своему Беовульфу!
– Это ведь тот самый породистый скакун, о котором ты так много рассказывала?
– Да. И он, уверена, соскучился по мне, и по скачкам и конкуру. Он их обожает!
– Ну и слава Богу! А что в личной жизни, дочь? Есть новости, которые могут порадовать отца? Держу пари, у тебя появился парень! Ну-ка давай, выкладывай!
– Нет. Всё не так хорошо, как на работе. Да и времени на это у меня сейчас нет.
– Дело не во времени. Я то тебя знаю. Просто куда-то делись настоящие, надёжные мужчины. Неужто, вымерли как мастодонты? Их место прочно заняли избалованные, великовозрастные дети. Ты тоже так думаешь?
– Папа, обещаю тебе, что ты будешь первым, кому я расскажу о результатах своих раскопок.
– Ты что, и правда решила искать мастодонта? – неодобрительно закряхтел он. – Если так, то я боюсь, твои усилия ещё не скоро принесут результатов…
– Не буду скрывать, что мне встречаются молодые люди, которые претендуют на безупречное воспитание и благородное происхождение, но очень скоро становится очевидным, что на самом деле они просто высокомерные голубоглазые снобы с кривыми зубами и, прости, несвежим дыханием. А некоторые из них ничего не значат без чековых книжек своих родителей. Знаешь, чем больше я узнаю мир, тем больше убеждаюсь, что никогда не встречу человека, которого смогу по-настоящему полюбить…
– Этих молодых людей двенадцать лет порят розгами в пансионатах за всякую провинность так, что лишают их ума. Вот они после этого и считают нас, ирландцев, мастаками по пьяным пляскам, да и только! Ты умная девушка, Эйрин. И умеешь разбираться в людях. Но тебе следует также прислушиваться к сердцу. Очень часто именно оно, но не строгий разум, даёт нам знать как поступить…
– Да, конечно, папа. Я решила, что когда моё сердце начнет биться учащённее, это и будет сигналом, что передо мной он – тот самый, настоящий, благородный мужчина, похожий на тебя, папа. Тот, что не будет жаловаться, кого-то упрекать или винить в своих неудачах.
– Я не сомневаюсь, что ты в итоге сделаешь правильный выбор. Брак – дело нешуточное. Он может навсегда изменить твою жизнь. Но тебе должно повезти. Ведь ты заслуживаешь большого счастья, Эйрин! Раскрой свою душу для чьей-то стрелы. Только не забудь, пожалуйста, что кем бы ни был твой избранник, он должен быть…
– Ирландцем, папа! – задорно вставила она.
– Непременно! А еще? – пытливо спросил её Кевин. Его глаза удерживали её взгляд, напоминая о том, что это требование имеет принципиально важное значение.
– И католиком!
– Умница! Другого ответа я и не ожидал от тебя услышать. И это меня успокаивает. – он удовлетворенно кивнул. –Спасибо тебе, дочь!
В этот момент в дверь палаты робко постучали и неторопливо вошла она – его Кэтрин.
ГЛАВА 2. Кэтрин
– С днем рожденья тебя, дорогой! И с днём святого Патрика! – она поцеловала мужа сначала в одну, а потом в другую щёку, и тихо села рядом, поставив на пол модельную сумку из кожи серого цвета, что очень гармонировала с её синим платьем. Сумка была достаточно большой, чтобы вместить всё, что, как считала Кэтрин, ей было необходимо, и в то же время достаточно изящной. Однако, можно было заметить, что в одежде она была несколько консервативна и предпочитала классику и спокойную цветовую гамму.
Бывают женщины ослепительные, обаятельные, а есть просто милые, такие, которых ни на кого не меняют. Кэтрин была именно такой, несмотря на внешнюю холодность типично нордической внешности. Её отстранённость, подчёркнутая светлой кожей и такими же волосами, и удлинённое лицо делали её похожей на персонажей скандинавского фольклора: фей, эльфов или русалок. Однако, учитывая её немолодой возраст, можно было смело назвать ее снежной королевой. Она, будучи по происхождению чистокровной ирландкой, была начисто лишена брутальности, непреклонности и суровости, которыми так часто характеризуют этих женщин. Напротив, её отличали утончённость, нежность и аристократичность.
– Почему мы сидим в тишине в такой замечательный день, а? – спросила она дочь, повернув голову в ее сторону. – Поставь-ка папину любимую музыку. Ты ведь не против, дорогой?
– «Танцы эльфов»? – уточнила Эйрин, вопросительно посмотрев на отца, и протянула руку к магнитофону, что стоял на подоконнике. Здесь же, обрамлённая аккуратной рамкой, под стеклом находилась старая фотография, одна из самых удачных, с которой на Эйрин глядели родители, ещё такие молодые, красивые и совершенно счастливые… Она остановила свой взгляд на снимке и сердце её сжалось…
– Сначала «Кельтские грёзы», если можно, – изъявил желание Кевин. –Я не сумел притащить сюда, в Бирмингем, всю Ирландию, взяв с собой лишь тоску по ней…
– Я принесла тебе наше фирменное рагу из баранины и бармбрек в форме трилистника, покрытый изумрудной глазурью. Сливочный крем к нему готовила Эйрин. Вкуснятина! Я очень надеюсь, милый, что ты не откажешься…
– Ты дашь мне пинту «Гиннесса»? – он нетерпеливо перебил жену. – Я ведь знаю, что ты принесла…
– Кевин, врач не позволяет тебе ни капли спиртного, включая пиво. Может случится непоправимое…
– Со мной уже случилось всё самое непоправимое, что только могло случится… Если ты, в такой день, не позволишь мне осушить «чарку Патрика», то и не вздумай просить меня пробовать эти ваши кулинарные шедевры… даже не прикоснусь…
– Хорошо, дорогой… –уступила Кэтрин, поняв, что спорить с ним, особенно сегодня, бессмысленно. – В самом деле, пару глотков в такой святой день, наверняка, можно себе позволить. – она стала торопливо накрывать прикроватную тумбу, через минуту превратив её в импровизированный праздничный столик.
– И у меня для тебя небольшой подарок, дорогой, – она достала небольшую глиняную фигурку в виде большого коренастого человечка, одетого во всё зелёное и чинившего свой левый башмак.
– А, – произнес Кевин и улыбнулся, – Лепрекон! Мой любимый волшебник. Спасибо тебе, Кэтрин!
– Пусть он исполнит все твои мечты!
– «Когда мы пьем – мы пьянеем», – тихо, слабым голосом, запел Кевин, а Кэтрин и Эйрин тут же подхватили любимую песню, которую в их семье было принято запевать во время застолья, и их распевание тут же превратилось в целый, очень дружный хор:
– …«Когда мы пьянеем – мы засыпаем,
Когда мы засыпаем – мы не грешим,
Когда мы не грешим – мы попадаем на небеса.
Так давайте же выпьем для того
чтобы попасть на небеса!»
От этой песни и пива им всем стало тепло, хорошо и легко. И у самого Кевина тоже поднялось настроение. По всему было видно, что это маленькое пиршество пришлось как нельзя кстати.
– Папа, у меня есть тост, – произнесла Эйрин.
– Слушаю тебя, девочка моя, – сказал он, и глаза его наполнились ещё большей любовью. И дочь, поднимая бокал, торжественно начала свою речь, наполненную эмоциями и патриотическим пафосом:
– «Дорогой отец! Желаю тебе прожить 100 лет и ещё год для покаяния…
Я пью за твою погребальную лодку. Пусть её построят из древесины столетнего дуба, который я посажу завтра…
Я пью за то, чтобы Господь дал доброго здоровья не только тебе, но и врагам твоих врагов..
И пусть доктор никогда не заработает на тебе ни фунта..
А Господь пусть проявит к тебе симпатию… Но не слишком скоро!
И желаю тебе скончаться в постели в 101 год, от выстрела ревнивой супруги!»
– Прекрасный тост! – поблагодарил её Кевин, заметив, что глаза Кэтрин наполнили слёзы, которые она тщательно пыталась скрыть, часто моргая и изображая на лице улыбку, грустную с тех самых пор, как он заболел.
– А я хочу поднять тост за всех нас! – он посмотрел на сидевших рядом женщин, и Эйрин на мгновение показалось, что она вновь видит отца, каким помнила его всегда – веселого ирландца, в высокой, украшенной трилистником зелёной шляпе, напоминавшей гриб-дождевик, краснолицего, с рыжей кельтской бородой, носом-картошкой, светлыми, внимательными глазами, забавным маленьким ртом, и с кружкой пива в руке.
– Да благословит Господь всех тех, кого я люблю. Да благословит Господь всех тех, кто любит меня. Да благословит Господь всех любящих тех, кого я люблю, И всех тех, кто любит любящих меня. А ты, Эйрин… пусть у детей твоих детей будут дети!
Больной не стал есть рагу, сославшись на отсутствие аппетита, но он попробовал бармбрек с их любимым сливочным кремом.
– Действительно, очень вкусно! – похвалил он дочь и жену.
– Папа, я побегу на работу, – торопливо сказала Эйрин, надевая пальто и посмотрев на циферблат часов. – У нас там дел невпроворот. Я навещу тебя завтра, хорошо? Отдыхай!
– Спасибо, Эйрин! Береги себя! – его лицо выражало безграничную любовь и признательность за заботу.
– Erin Go Bragh! – девизом, с улыбкой на лице, отчеканила Эйрин, что означало «Ирландия Навсегда!»
– Да здравствует Ирландия! – торжественно ответил ей Кевин…
Когда они остались вдвоём с Кэтрин, она взяла его за руку и мягко посмотрела ему в глаза. Её выражение лица было внимательным и придавало ей шарма, а её выразительные глаза умели говорить без слов. Сколько же в них терпения, сочувствия, понимания и любви одновременно!
– О чём ты задумалась, – спросил он.
– Я люблю тебя. И всегда любила, – тихо молвила она.
– И я тебя люблю, – прошептал Кевин.
– Я знаю, дорогой. Но слышать это всякий раз мне приятно. И даже если бы ты и не признавался мне в любви, то одни твои поступки говорили бы сами за себя…
– Я помню как всё начиналось. Никто не сможет отнять у нас то, что было. Пусть это и было в прошлом, но оно осталось. В нас, в наших воспоминаниях. Когда ты только пришла работать в мой пуб… ты была так проста и незамысловата. Так необыкновенна, так наивна и, в то же время, мила, что сразу покорила моё сердце и мне захотелось стать твоей первой любовью…
– А мне – твоей последней. Правда, других достоинств, кроме привлекательности, я у тебя тогда не заметила. – Кэтрин женственно подёрнула плечами и поправила бусы на шее. –Хотя позже, увидев, как ловко этот «этот уроженец Дублина» колдует на кухне по своим собственным рецептам, я была покорена твоей сексуальностью.
– Я нашёл женщину, которая влюбилась в меня в беспамятстве, в забытьи от нахлынувшего на нас счастья. Любить тебя было великой привилегией, данной мне свыше.
– Ты принял в свою жизнь не только меня, но и мою годовалую дочь… стал для Рэйчил хорошим отцом… Не всякий мужчина, Кевин, готов на такое. И за это я очень благодарна тебе.
– Иногда я задаюсь вопросом, что было бы, если бы я не встретил тебя? Ответа я не знаю. Знаю только, что без любви жизнь теряет всякий смысл. Прожить жизнь и ни в кого не влюбиться – значит не жить вообще! Ты ведь помнишь, как мы танцевали под луной? Тогда ты сказала мне: «Ты мог бы быть отличным танцором, если бы не две проблемки». Я спросил: «Какие?», а ты весело ответила: «Твои ноги». Тогда-то и я стал брать уроки танцев, чтобы ты могла обнимать только мои плечи. А помнишь, как мы вместе ходили на скачки и делали ставки? Как устраивали наш быт? Купили неплохой домишко с садиком, в котором трудились вместе. Я придавал кустам спиралевидную форму, а ты выращивала прекрасные розы, – за его улыбкой скрывалась острая тоска по прошлому, которое было чертовски давно.
– А я помню, как терпеливо ты учил меня готовить… Всё надеялся, что я стану отменной поварихой, или, как ты говорил, «шефом». Ты был таким романтиком! И остался им по сей день!
– А ведь ты до сих пор печёшь лучшие пироги во всём Бирмингеме! – произнёс он рассеянно. – Знаешь, Кэтрин, мне, бывает, до сих пор снятся сны, в которых я стою у раскалённой плиты, даю указания младшим поварам, пробую соусы на вкус и подгоняю нерасторопных официантов. А, завидев тебя, всегда такую взволнованную, совершенно неотразимую, и с потёртым подносом в руках, у меня начинается настоящий праздник. Я смотрю тебе прямо в глаза, и между нами создаётся невидимая труба, соединяющая нас двоих, через которую я говорю с твоей душой. И им, нашим душам, так комфортно вместе. Мы ведь всегда были отличной командой, верно?
– Не всё у нас было так гладко, дорогой. Бывало, мы ругались, правда, по мелочам, но потом всегда мирились.
– Ты и правда иногда была совершенно невыносима! Сущий монстр! Но я понял, что лучше ссориться с тобой по нескольку раз на день, чем отдаться сиюминутному желанию овладеть кем-то другим, а потом корить себя всю оставшуюся жизнь…
– Я знаю, о чём ты, Кевин… Опять о той кривоногой, ярко-накрашенной блондинке-стажёрке, что пришла к тебе в пуб в поисках карьерных высот и очень скоро уложила тебя на лопатки в подсобке? – снисходительно произнесла она. И в её снисходительности таились обидные нотки.
– В тот день я был жутко расстроен нашей ссорой. Это был сложный период притирки наших взаимоотношений… какой-то кризис, как мне казалось. И тогда… бес вселился в меня и я дал волю своей страсти, чувству… хотя нет… чувств там не было ровным счётом никаких, одна физиология… И это случилось. Но это произошло всего один раз. И ничего не значило…
– Не нужно вспоминать ошибки молодости, дорогой… Не давай воспоминаниям терзать себя… Главное, что мы вместе. Мне так повезло в жизни! – её лицо вдруг стало алым.
– Сегодня утром я проснулся и подумал, что я самый счастливый человек на земле. Что мне больше ничего и не нужно в жизни… Жизнь… как же она быстро прошла… – Кевин был взволнован и говорил быстро, словно стараясь успеть высказать всё, что было на душе, чтобы облегчить её. Она же молчала, а губы ее были сжаты.