Блэкаут

скачать книгу бесплатно

Блэкаут
Мария Лейва

В центре сюжета – молодой парень, который в 15 лет в результате дурацкого ДТП полностью ослеп и занялся музыкой. Со временем он становится все более и более успешным гитаристом и его приглашают играть в московской группе. Он переезжает в Москву из родной Самары, встречает женщину своей жизни, но чтобы быть вместе, им обоим предстоит сложная и болезненная работа над собой и борьба с обстоятельствами. Книга содержит нецензурную брань.

Блэкаут

Мария Лейва

Редактор Кирилл Кулыгин

Корректор Маргарита Панина

Дизайнер обложки Юлия Полуэктова

Фотограф Платон Лысов

© Мария Лейва, 2023

© Юлия Полуэктова, дизайн обложки, 2023

© Платон Лысов, фотографии, 2023

ISBN 978-5-0060-8021-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

БЛЭКАУТ

Все хотят быть особенными. Я хочу быть обычным.

Часть первая

ЛАСТОЧКИ ПОЮТ О ДОЖДЕ

– Выручай, дружище, – говорит в трубку Славнов. – У кого концерты, у кого кошка рожает. Никто не доступен, мать их всех.

– Что стряслось-то? – спрашиваю я, не понимая, почему он мне звонит и при чем тут вообще кошка и концерты.

– Ракета, наш гитарист, ну, помнишь его, встал в позу, а у нас два концерта в Сочи и Адлере, – Славнов тяжело вздыхает. – Кому-то нужно отыграть эти два концерта. Ты сможешь?

Погодите, погодите. Что? Неужели в Москве нет ни одного гитариста, который бы смог с ними отыграть вместо Ракеты?

– Все настолько плохо? – спрашиваю я.

– Все просто зашибись! – орет Славнов. – Но гитариста нет! И времени на поиски нет! У нас концерты плотнячком. В Москве с нами сыграет Гена Поздняков, но в Сочи он не поедет, у него тоже график. А времени – только на поезд прыгнуть, выйти в Сочи и забраться на сцену. Мы даже на репетицию не рассчитывали. На тебя одна надежда, братишка. Размещение и гонорар – как полагается. Тебе только надо приехать в Сочи и отыграть. Можешь взять сопровождающего, с этим не будет проблем. Только выручи.

– Через минуту перезвони.

Я даю отбой и лихорадочно нашариваю пачку сигарет. Выхожу на балкон, закуриваю. Ну и дела…

Славнов перезвонил, едва досчитав до десяти, и я понял, что должен соглашаться. Я не представлял, как осуществить этот вояж технически, но, раз им было меня надо, я мог ставить свои условия.

– Рамиль? Ты подумал?

– Мне нужны даты концертов и ваши треки в хорошем качестве.

Славнов взверещал от радости. Пообещал, что треки пришлет, а прибыть в Сочи надо через десять дней. Заверил, что будет консультировать по всем вопросам.

Я закурил снова. Любой другой был бы рад такому предложению: выступить на одной сцене с москвичами, сгонять на море, в Сочи-Адлер, тусануться, навести мосты, заявить о себе в конце концов. Любой другой.

Мне, естественно, льстил вызов Славнова, но я понимал, что, возможно, это все мне не по плечу. Не потому что вдруг не смогу достойно сыграть, а потому что я ни разу не ездил один так далеко после того как, и ни разу мне не приходилось жить несколько дней с полузнакомыми людьми. На сцене мы уже были знакомы, за кулисами – тоже, в жизни – нет.

Когда сигарета дотлела, я твердо решил, что этот внезапный сигнал SOS от Славнова будет мне хорошей встряской. Побросав все свои дела, я начал искать, кто побудет со мной в поездке поводырем.

Сопровождающего мне оплачивали, но никто не хотел ехать со мной в Сочи даже на халяву. Родители работали, а Алинка ломалась. Я вызвонил Саню Митрофанова, который тоже, как назло, не мог ехать, мы с ним уселись на скамейке во дворе и стали кумекать в две головы.

Саня быстро сообразил, что, раз я не хочу ехать с другими пацанами из нашей группы, надо ломать сестру.

– Набери-ка Алину, я с ней поговорю.

Я набрал. Саня включил свой драматический тембр (он его использовал для любовных баллад в ми миноре) и впихал Алинке, что выручить меня сейчас – это ее долг. Он вспомнил все красивые слова, которые знал (меня-то она не слушала), и вскоре, довольный, повесил трубку. Алинка сдалась перед душещипательными эпитетами о любви и поддержке и пообещала, что что-нибудь придумает.

Треки группы S-14, с которой мне предстояло сыграть, пришли мне на электронку в разном качестве. В том числе фонящие и бубнящие репетиционные записи нового материала, никогда ранее не исполнявшегося на публике. Но недели мне вполне хватило на то, чтобы разобраться с ритмами и выучить программу выступления на слух. У Славнова был такой пожар, что он даже не проверил, выучил ли я ее на самом деле. Хотя тогда мне хотелось думать, что он просто в меня верил.

И вот треки выучены, адрес назначения известен, Алинка с собранными сумками уже в дверях. Мама складывает последние пирожки в дорогу, целует нас обоих и суетится. Говорит мне всякое про стойкость духа и удачу так, как будто отправляет меня на фронт.

Сидим на дорожку. Я это называю минутой молчания: мои родители почему-то считают, что сидеть надо молча, и мы с Алинкой в такт помалкиваем. Папа хлопает по плечу, что значит «пора», хотя я и сам прекрасно слышу, что все встают. Едем на автовокзал, и мне кажется, что весь мир замер в каком-то ожидании. Тихо, как перед ядерным ударом. Даже рукопожатие Сани Митрофанова на вокзале перед самым нашим отправлением было каким-то особенным в тот день. И чем чаще я потом вспоминал это рукопожатие, тем больше убеждался, что странное предчувствие было у нас обоих.

Почти сутки мы с Алинкой тряслись в автобусе – билетов на поезд нам не досталось, потому что шел август, а собрались мы всего за пару дней до отправления. В этой дороге мы на своей шкуре узнали, что такое пытка бессонницей. Колени упирались в переднее сиденье, спина затекала от шеи до задницы, а о кондиционерах на этом рейсе не слышали. Остановок раз в три часа мы ждали, как алкаш пятницу, но под конец пути и они перестали радовать – чем ближе мы подъезжали к Кавказу, тем на улице становилось жарче, а о том, чтобы принять горизонтальное положение, по-прежнему приходилось только мечтать.

Мы с Алинкой развлекались болтовней. Я старался не думать, что меня ждет на этих сочинских концертах, но когда сестра уставала лепетать, я оставался один на один со стаканчиком остывшего кофе, затекшей задницей и мыслями о превратностях бытия.

Я тогда не задавался вопросом, почему Славнов позвал именно меня. Это был один из тех моментов, когда совершенно не задумываешься, правильно ли поступаешь. Просто знаешь, что должен это сделать, и все. Фаза разговоров пройдена, теперь я ехал на реальном автобусе, по купленному за реальные деньги моих московских друзей билету выступать на двух реальных концертах. Это значило как минимум то, что, по мнению Славнова, я играю лучше всех тех, до кого он смог дозвониться. Либо S-14 разосрались со всей музыкальной Москвой, и никто больше не захотел с ними сотрудничать. Либо Славнову лень набирать табы, а на слух песни могу выучить только я.

На этом я, кажется, и заснул, и это было уже под утро.

– Кавказ, – промурлыкала Алинка сквозь улыбку, я понял, что она смотрит в окно на горы, а эта штука, которая жжет мне щеку, – высокое солнце субтропиков. Я улыбнулся в ответ. – Кофе? – спросила она.

– Спрашиваешь, – хмыкнул я.

Она зашуршала пакетом, доставая термос, и я заметил, что весь автобус уже вовсю копошится перед прибытием.

Через час мы были на сочинском вокзале. Нас окатил тяжелый мокрый воздух, как в бане. Пока водитель доставал из багажного отделения сумки, я прислушался, вспоминая, каким был этот вокзал раньше. В детстве я раз сто пятьдесят был в Сочи и хорошо помнил белые арки в стиле сталинской неоклассики и зеленые пальмы.

– Да, тут ничего не изменилось, – отметила Алинка, которая вместе со мной была в Сочи все те сто пятьдесят раз – родители нас всегда отправляли в лагерь вместе.

Я закинул на плечи кофр с гитарой, водрузил на себя наш багаж и как вьючный осел поплелся за Алинкой к маршруткам: нам надо было ехать в Адлер. Адрес дома, где нас как бы ждали, был записан у Алинки на бумажке, она обмахивалась этой бумажкой, как веером, но делала только хуже, разгоняя вокруг горячий липкий воздух.

Я чувствовал: море где-то поблизости. Когда Алинка тихонько ахнула и народ в маршрутке странно притих, я понял, что мы выехали на трассу, которая идет вдоль берега, и справа по курсу у нас оно, море.

«Какая же вредина, – подумал я. – Не хотела ехать. А сейчас только и говорит что о море да о пляже, о фруктах и вине. Будь мы в маршрутке одни, она бы заверещала от восторга во весь свой звонкий голос, велела бы водителю остановиться и, сиганув на берег, с визгами забежала бы в воду. Она так раньше всегда хотела сделать – все те сто пятьдесят раз, когда приезжала сюда».

Дом, в котором нас как бы ждали, мы нашли с большим трудом. По моим прикидкам, мы раза четыре прошлись туда-сюда по улице Цветочной и потом еще несколько раз по улице Тюльпанов, прежде чем попали на нужный нам Цветочный тупик (или Тюльпановый тупик, я уже сейчас не помню). Я тогда думал, что иметь поводыря с топографическим кретинизмом еще хуже, чем не иметь его вовсе, но потом оказалось, что дело не в Алине, а в на самом деле очень дебильном расположении улиц с почти одинаковыми названиями.

С горем пополам дом нашли. Никто не выходил нас встречать, и мы прошли во двор по узенькой бетонной тропинке между чем-то и чем-то. Только мы оказались на широком плацу из дешевой плитки, навстречу вырулила хозяйка.

– Здравствуйте, здравствуйте, добрались, ждала вас! – провозгласила она звонко, но с равнодушием уставшего артиста.

Поздоровались, познакомились, и хозяйка принялась показывать нам свои владения. Я шел с полной поклажей, и Алина вела меня за локоть. Жилье было таким, каких на нашем Черноморье сотни тысяч. Частичный недострой, нагромождение жилищ два на два метра, отсутствие штукатурки загримировано виноградом. В общем, все в нем было сделано для того, чтобы, не особо парясь о качестве, сдать туристам побольше койко-мест. Это мне Алинка потом рассказала, но я мог бы и сам догадаться: наш двухместный «номер» стоил каких-то пятьсот рублей в сутки, а в нормальных гостиницах обстановочка немного иная.

Тамара Лаврентьевна (мы с Алинкой стали называть ее Бериевной) выдала нам комнату с двумя кроватями и отдельным входом, дверь из которой выходила сразу на улицу. Душ и туалет были снаружи, через дорогу от раздевалки. Это было, конечно, весело, но чего еще стоило ждать за пятьсот рублей в сутки.

Потом Бериевна громко позвала какую-то Олю, чтобы та принесла из верхних комнат постельное белье, и ушла, всячески пожелав нам располагаться. Не успела Алинка описать мне комнату, как в дверях вместе с бельем появилась Оля.

– Привет, – сказала она чуть устало, и стопка белья упала на кровать. – Вот я тут оставлю. Ну, хорошего вам отдыха, у меня еще много дел.

Олины шаги исчезли за домиком. Потом Алинка сказала, что Оля – это внучка Бериевны, что она смуглая, как мулатка, а глаза у нее голубые, как небо, и огромные, как у Бемби. Сказала, что Оля рисует, учится в Харькове и каждое лето помогает бабке в ее «отеле». Потом они с этой Олей даже вместе ходили в поход в горы, к какому-то Прометею, кажется, но это было позже.

Нам повезло, мы приехали, когда все постояльцы Бериевны грели кости на пляже, поэтому душ удалось принять без очереди. Не успели мы вернуться в комнату, как Алинка затараторила, что надо идти на море. Я рассчитывал отмазаться.

– Я что, одна пойду, как дура? – спрашивала она.

– А что я там, как дурак, буду делать? – спрашивал я в ответ, разваливаясь поудобнее на скрипучей кровати.

Она прекрасно знала, что меня не получится соблазнить ни купанием, ни солнцем, ни чем бы то ни было еще. Тогда она пошла ва-банк.

– Знаешь что? Я тебя выручаю, потащилась с тобой. И ты меня выручи. Я хочу на море. Точка.

– Позови соседей.

– Ты видел тут соседей? Они все уже на море, потому что мы, блин, в Адлере. Переодевайся, я выйду. Надеюсь, ты взял плавки.

Так я впервые за много лет вновь оказался на море. Всю дорогу до пляжа Алинка трещала про то, какое море великое и чудесное. Говорила, что я ничего в этой жизни не понимаю, потому что море надо просто чувствовать. И я чувствовал. Я точно знал, где оно находится. Но раньше, когда я был маленьким, я воспринимал море как аттракцион: подурачиться, понырять с волнореза, сплавать до буйков. А теперь я не мог ни нырнуть, ни далеко уплыть, потому что для этого надо видеть, а я не видел. А зайти по пояс и помочить тело в соленой водичке мне казалось развлечением разве что для пенсионеров.

– Не бузи, – отвечала Алинка. – Хочешь, я сплаваю с тобой до буйков?

– Хочу. Но ты не доплывешь.

– Полегче на поворотах! Сейчас я уже точно лучше тебя плаваю, я хожу в бассейн.

Когда мы из Уфы переехали в Самару, мне было десять, ей шел двенадцатый. Все ребята во дворе с мая по сентябрь проводили время на Волге, я быстро привык к воде и стал хорошо плавать. Алинка всегда отставала, они с девочками гадали на картах и листали журналы со звездами на берегу, пока мы с пацанами на спор плавали до противоположного берега.

Когда мы вышли на гальку, мне вдруг совершенно расхотелось плыть до буйков. Я почувствовал под ногами знакомое клацанье камней, услышал гул воды и вдруг понял, за что люди любят море. Это наркотик. Рядом с морем хорошо. Ему все равно, бомж ты или известный художник, худой ты или жирный, слепой или зрячий. Оно все смывает, перед ним все равны. Оно способно дать тебе нечто, что согласует тебя с самим собой хотя бы на время. И ради этих морских минут люди на всей планете готовы тратить деньги и время – ради дозы принятия самих себя.

Вечером мы с соседями сидели на веранде у Бериевны. Были мы с Алинкой, Оля, пара из Екатеринбурга и еще две тетки из Ростова. Каждый поставил на стол что-то свое: кто-то помидоры, кто-то сыр, кто-то виноград с арбузом. Пили вино – каждый принес примерно по полторашке всякого красного.

Посиделки пришлись кстати, потому что до завтрашнего утра я не хотел думать о Славнове и Ко и о том, почему они позвали именно меня. Но у меня все никак не получалось гнать от себя эти мысли и втянуться в беседы о рафтах, дольменах и тридцати трех водопадах, пока в руке один за другим пустел стакан вина.

Мы с Saturday-14 познакомились на Samara Summer Fest в прошлом году. Там выступала куча всяких групп, и квинтет Славнова был спецгостем из Москвы. Атмосфера была очень дружеской как на танцполе, так и на сцене, и под конец феерии дошло до того, что ребята из одних групп выходили сбацать пару песен с ребятами из других групп, и как-то я очутился на сцене с S-14. А потом в гримерке мы придумали, как нам всем показалось, крутую тему и снова вышли ее сыграть. Дэн на ходу придумывал слова, но публика от нашей импровизации верещала. Мне было комфортно с ними и играть, и пить коньяк. Им, судя по всему, тоже. В ту ночь мы сказали друг другу много добрых слов, но кто бы мог подумать, что, когда Майк Ракета от них уйдет, они все-таки вспомнят про меня.

Я гитарист самарской группы Mirror Play, в которую попал так же случайно и необратимо, как вообще занялся музыкой. Как-то летом я с пацанами сидел на веранде в садике во дворе нашего дома, это было сразу после аварии. Я тогда боялся выходить на улицу, да и пацаны не особо звали, но в тот вечер позвали. Помню, мне давила на мозг темнота, тело казалось чужим, думал я только о том, как сильно стал отличаться от своих друзей, и в тот момент я не знал, что должно было произойти, чтобы это мерзкое чувство в моей голове выключили.

Вдруг на нашу веранду пришел знакомый одного из пацанов, чувак по имени Саня Митрофанов. Он был с гитарой. Я попросил у него инструмент и сыграл «Кукушку» Цоя, а Саня попросил сыграть еще, и я играл, пока не кончился мой репертуар из всего лишь трех песен и парочки вариаций на них (когда-то я выучил четыре блатных аккорда ради посиделок у костра и девчачьих восторгов, но не собирался сильно совершенствоваться). Саня отвел меня в другой угол веранды, поставил мои пальцы на новый аккорд, потом еще на один и еще на один и сказал, что, если я хочу, он будет учить меня играть.

Через три года он провожал меня на сцену фестиваля «Ильмены», где я взял приз за лучшего исполнителя. У нас уже была своя группа, и в гитаре я находил смысл своего оборванного, одинокого существования. Гитара не требовала от меня быть как все, ей было плевать на мое зрение, она была удобной и понятной. И мне казалось, что, когда я выражаю себя через музыку, мои возможности вновь становятся неограниченными.

Саня крестил наш с гитарой союз святой водой и каждый раз находил такие слова, без которых у меня могло бы не хватить терпения заниматься дальше. Теперь я знаю язык гитары так же хорошо, как свой собственный язык, а может быть, даже лучше. Я научился понимать каждый звук гитары и знаю, что она поможет, если будет нужно. Она помогает мне, а я благодарю и прославляю ее – и теперь так будет до самого конца. У нас друг перед другом обязательства, друг к другу – нежная любовь, подчеркнутая, как краешек века тонким карандашом, вполне переносимым осознанием того, что мы не смогли дать друг другу лучшей жизни.

Интервью с группой Mirror Play

Состав:

Саша – вокал, ритм-гитара

Рамиль – соло-гитара

Егор – бас-гитара

Руслан – барабаны

П: Как давно существует ваша группа?

Егор: Уже около двух лет.

П: Как вы можете охарактеризовать свой стиль?

Егор: Поп-рок.

Саша: Это слишком общий термин, вообще-то наше творчество можно назвать этно-роком.

П: Есть ли у вас записи или треки, выходившие на сборниках?

Саша: Да, есть. Записаны два диска, сейчас работаем над третьим альбомом.

П: Что с концертной деятельностью?

Саша: Выступаем на больших площадках и по клубам, скоро ожидается крупный региональный фестиваль, где мы заявлены в рок-программе.

П: У вас в группе равноправие или есть яркий лидер?

Егор: Вообще-то равноправие, но почти все песни пишут Саша и Рамиль.

П: Что вы думаете о развитии рок-музыки в Самаре?

Егор: Мне кажется, что слабо прогрессирует. Есть несколько сильных команд, например «Форсаж» или Dimension Door, но на этом, пожалуй, и все.

Саша: Сейчас у публики просыпается интерес к группам, играющим тяжелую музыку – те же Dimension или «Старый замок». Они наиболее востребованы. Что ж, это понятно, люди грубеют (ироничный смех).

В доме все спали, снаружи стрекотали сверчки. В голове стали проноситься спонтанные мелодии. Сначала они были абстрактными и неопознанными, без инструментов, просто мелодии, потом они стали обрастать объемом. Вначале аккомпанемент из клавишных, ласковый и вкрадчивый, потом вступила гитара. Одной струной она тянула звук, готовя внимание к основному ритму баса. И вот он, вот, перебор басовых струн, ритмичный, пульсирующий, немного скучающий без речитатива. Наконец, голос. И снова клавиши, выжидающие, и вновь гитара тянет одну ноту, и снова бас. Я стал продумывать до конца каждый звук, каждый полутон. Здесь квинтами, а тут рассыпать арпеджио… готово.