Время. Альманах

скачать книгу бесплатно


«…Кто только не жил в нашем дворе на Асакинской, 5! И сосланные, «репрессированные», как теперь принято говорить, и немногословные «бывшие», и те, кто при закрытых дверях ел форшмак, и те, кто из распахнутых дверей горланил «Шумел камыш, дере-е-евья гнулись…».

До революции на этой улице стояли дома инженеров, врачей и других специалистов. Здесь жила интеллигенция. По потолкам в этих домах можно было догадаться, что просторные комнаты прежних хозяев были потом разделены перегородками; сюда плотно заселились «товарищи»…

Из окон одного из домов в нашем дворе часто доносилась прекрасная музыка. Это соседка Елена Вадимовна играла на пианино. Мы, детвора, почтительно-тихо проходили мимо ее окон. Приносили ей воду, ставили алюминиевые бидончики в крохотной кухоньке-прихожей…

Одним взглядом можно было охватить всю небольшую комнатушку, где она жила. Пианино у стены, почти впритык – маленький круглый стол с двумя стульями, за красивой ширмой виднелся край железной кровати. А дальше повсюду книги. В небольшом шкафу, на этажерках, даже на широких подоконниках. Так доживала свой долгий век русская дворянка, дочь врача бухарского эмира. Родившаяся в далеком Петербурге, успевшая присесть в глубоком реверансе перед последним царем, посетившим Смольный институт, где она училась. Если во дворе появлялись древние старушки с палочками, в каких-то необыкновенных туфлях с пряжками и круглыми каблуками, в накидках, шарфиках и обязательно в шляпках, мы уже знали, чьи это гости. Подходили, здоровались, с любопытством оглядывали сумочки на цепочках, зонтики. Старушки отвечали на наши приветствия, мило улыбаясь, и обращались к нам только на «вы»…

Конечно, это потом мы поняли, кто жил с нами рядом. А тогда детвора носилась по старому двору, предаваясь удовольствиям счастливого детства…»

Да, были удовольствия счастливого детства, и нужда послевоенных лет, и полудостаток более позднего времени, но главное – были люди. Такие люди. Воспитание, образование, генетика. Невероятная человеческая порода. Плеяда, благодаря которой поколению, жившему и подраставшему рядом с ними, выпало счастье застать именно такой, а не иной Ташкент. И – тоже сохранять его всеми силами. Как делают это внуки своих бабушек, достойные продолжатели высоких, благороднейших традиций рода. Как, например, тот же Андрей Евсеевич Слоним – заслуженный деятель искусств Узбекистана, режиссер Государственного театра оперы и балета имени Алишера Навои. Тот самый Слоним, чья семья подарила Ташкенту замечательных деятелей науки и культуры, в числе которых его дед Моисей Ильич Слоним – выдающийся врач, один из создателей медицинского факультета САГУ.

Или как правнучка одного из видных деятелей туркестанского периода истории Средней Азии В. Ю. Мединского, врач Татьяна Александровна Вавилова, еще студенткой медицинского института участвовавшая в борьбе с эпидемией холеры, отдавшая много лет самоотверженной работе в сфере здравоохранения и преподаванию в Среднеазиатском (ныне Ташкентском) педиатрическом институте. В последние годы, выйдя на пенсию, она много времени посвящает изучению истории Туркестанского края конца XIX – начала ХХ веков и генеалогии своей семьи. Итог кропотливого исследования родовых корней, поиска документов в архивах Узбекистана, России, Казахстана – книга Т. Вавиловой, повествующая о судьбах ее предков и других европейцев, для которых наш край стал второй родиной.

Рис. 3

Обложка книги Т. А. Вавиловой «Туркестан – судьба». (Фото автора)

«…Двор с номером пять на воротах… От тебя не осталось ничего. Только дорога и спуск к парку. Проходя, я не оглядываюсь на здание банка грязно-красного цвета за прочной решеткой… Для меня по левую сторону улицы до сих пор стоят старые ворота, а за ними – мое детство, наш двор и соседи.

Я знаю, они все уже там, наверху. Поднимаю глаза и вижу над собой целое созвездие… Тех, кто учил нас читать хорошие книги, никогда не брать чужого и вести себя достойно. Ценности, на которых нас воспитали, – не позволившие, как мне казалось когда-то, добиться больших успехов в жизни, – оказались непреходящими»[5 -

М. Бабаярова. Не-победители.].

Наверно, недаром говорят – Бог сохраняет всё. Созвездие… Люди, родившиеся далеко от Узбекистана, но принявшие его однажды и навсегда как свою судьбу. Терпеливо учившие младших современников «читать хорошие книги, никогда не брать чужого и вести себя достойно». Воспитывавшие их «на ценностях, оказавшихся непреходящими»…

Может быть, благодаря именно им – нашим бабушкам и дедушкам, всему их поколению, – Ташкент и теперь, спустя век, проводив в эмиграцию огромный поток людей, созидавших здесь культурное пространство, – в чем-то все еще остается тем Ташкентом. Городом сердечного тепла и высокого духа. Ведь и время тоже, как и Бог, сохраняет всё…

Наталья Белоедова

«постоянство памяти невозможно…»

постоянство памяти невозможно
часы утекают сквозь пальцы
как время

а время?
было – и нет его

вот предположим пейзаж
нарисованный чаем
вот предположим пейзаж
с отрезанным ухом

что тут висит на ветке?
опять часы
в клетке
своего постоянства

не говорите мне пожалуйста ничего такого
я и сама всё знаю

«история недоступна…»

история недоступна
историю стёрло время
холодной волной Арала
или ветром песков Каракумов

что-то задумала стрелка
на часах —
расплывается солнце
масло течёт по холсту

сюрреализм уходящей эпохи
это не плохо не хорошо
было прошло
и ещё будет
если меня разбудят

Шара-бара

Жизнь – это лето, чилля, тутовое дерево, раскалённый асфальт, журчащие арыки, дерево вишня, полное красных ягод, шара-бара, мячик из опилок на резинке и стеклянные бутылки от газированных напитков, которые сдаёшь меняле на шара-баре.

Шара-бара приезжала каждое воскресенье. Утром. Летом. Из всего детства я помню в основном лето. Оно растягивалось на целый год. И все основные события умещались в нём. Не летом была школа. Школу я любила. Но всё-таки больше любила лето.

«Шааа-рааа-бааа-рааа!» – кричит меняла. Он растягивает звуки. Они становятся долгими, ворочаются во рту. Льются. Первый звук в начале улицы. Второй – уже на середине. Последний – в конце улицы, где тупик.

Дёргаю маму за подол цветастого халата:

– Дай бутылки! Мам, дай бутылки.

Меняла денег не берёт – берёт тарой.

– Это всё ерунда. Я на базаре тебе возьму. Надувательство какое-то, – ворчит мама, доставая из чёрной пыльный ниши во дворе бутылки от сладких напитков.

Мы с сестрой бежим к калитке. Распахиваем её. В руках – по валюте.

Меняла приезжает на покосившейся арбе, или араве, как ещё её называют. Он сидит на козлах. В арбу запряжён ослик. Вздрагивает длинными ушами.

Внутри арбы устроен магазин. Там рядками лежат рогатки, резинки, петушки на палочках, мыльные пузыри, цветастые полосатые дудочки, яблоки в сахарной глазури, мячики на резинке.

Я обычно выбираю пузыри. Выдуваю их, пока не закончится раствор. Потом делаю его сама. Из мыла. Но пузыри – не те. Не так раздуваются. Да и блёклые какие-то выходят.

Всё время хочу взять рогатку – но не решаюсь. Что я буду ей стрелять? Пацаны – понятное дело. А мне она зачем? Для самообороны. Мама такую самооборону у девочек не понимает. Поэтому на рогатку я только смотрю.

В конце концов выбираю мячик на резинке. Он круглый, слегка приплюснутый, как инжирный персик. Перевязан цветными нитками. Сверху мячик покрыт розовой жатой бумагой. Мячик очень лёгкий. Его можно пулять в разные стороны. Даже в шутку угодить кому-нибудь по голове.

Я пробую мяч и так, и эдак. Хвастаюсь дома. Меряюсь с друзьями, теми кто тоже мячик отвоевал, у кого резинка выстрелит дальше. Резинка рвётся. Я привязываю к ней какую-то другую, прочней.

К вечеру вся эта игра мне надоедает. До ужаса хочется узнать – что там внутри? Почему он такой лёгкий, почему он словно перо.

Вскрываю. Осторожно. Слоями. Вижу – сыпется что-то. Опилки. Потрошу весь мяч. И вот в руках – только розовая кожура.

Иногда я спрашиваю себя. Может, так и всё мое детство – этот хлипкий мячик из опилок, скачущий на резиночке? А всё остальное (вся эта романтика и красота) придуманы мной, взрослой.

Но именно в такие моменты, когда воспоминания из детства сваливаются на меня запахами, вкусами, цветами, музыкой – я понимаю, что нет никакого времени. Вот оно было тогда и вот сейчас. Ничего не выдумано и не приукрашено. А запомнено. И сохранено. Малая часть. Фрагменты.

Дурдона Муродова

Звонок маме

Каждый год первого июня наша бабушка собирала нас всех – своих внуков у себя во дворе, и устраивала нам большой праздник. Мы пели, плясали и проводили этот незабываемый день в приподнятом праздничном настроении. Бабушка дарила нам открытки, где были именные пожелания, составленные собственноручно ею. Имея 45-летний стаж педагога, она очень любила детей и тонко чувствовала их состояние души. Бабуля всё время твердила, что не бывает чужих и плохих детей. Однажды она рассказала нам о соседе по имени Ашот.

Бабушка с теплотой вспоминала те времена, когда в махаллях все соседи знали друг друга как близких родственников. По вечерам часто навещали друг друга. И часто к ним заходил соседский мальчик Ашот 15—16 лет.

В те времена не у всех были телефонные аппараты. Ашот заходил к ним во двор и просил позвонить своей маме… И несмотря на то, что бабушка всё время была занята то детьми, то приготовлением ужина, она всегда уделяла время и внимание этому мальчику. Чтобы ему удобно было набирать номер, она ставила оранжевый телефон на подоконник, и каждый раз повторяла ему: «Ашот, поговори с мамой». Разговаривая с мамой, он рыдал как маленький ребенок и долго что-то рассказывал в трубку.