скачать книгу бесплатно
– В душ, – проворчала она, раздеваясь. – Глаза б мои этот душ не видели.
В этом Настя Каменская была права, ванная комната действительно глаз не радовала. Затеянный год назад ремонт был приостановлен, едва начавшись, в связи с приснопамятным 17 августа. Еще полгода после этого посреди квартиры громоздились залежи строительных и отделочных материалов, купленных заранее, но так и не использованных в связи с отсутствием денег на продолжение ремонта, а также с необходимостью откладывать каждую копейку на уплату налогов. От финансовой помощи Настиного брата Александра они категорически отказались, и после нескольких безуспешных попыток всучить им деньги на ремонт Саша явочным порядком пригнал грузовичок с рабочими и вывез весь этот строительный Монблан за город, к себе на дачу. Теперь в квартире можно было свободно поворачиваться, не рискуя что-нибудь развалить или упасть и разбить лоб. Однако сама по себе квартира, подготовленная для несостоявшегося ремонта, производила удручающее впечатление. Ободранные обои и снятая со стен в ванной плитка наводили смутные ассоциации с ветхими домами «под снос», с нищетой, неряшливостью и беспросветностью. Впрочем, надо заметить, что и Настя, и ее муж к такому положению вещей в конце концов привыкли и уже не так остро реагировали на все эти безобразия, тем более что кухню отремонтировать и обставить новой мебелью они все-таки успели. Конечно, гостей в такое разоренное гнездо приглашать нельзя, но с этим вполне можно смириться. Родственники и друзья отнесутся с пониманием, их можно не стесняться, деньги во время кризиса пропали у всех, а людей не столь близких в этой квартире и так почти не бывает. Правда, Алексей собрался давать частные уроки, и сюда придется приглашать учеников…
– Лешик, как же мы сюда людей приглашать будем, а? – грустно спросила Настя, выходя из ванной. – Стыдно же. Профессор, почетный академик, а живешь в таком кошмаре.
– Не комплексуй, – беззаботно откликнулся Алексей, – самое главное – не стесняться. Когда человек стесняется, другие сразу это замечают и начинают присматриваться: а что это такого в нем есть неправильного, порочного, что он так стесняется этого? Я буду вести себя как король на именинах и небрежным тоном всем объяснять, что у меня идет ремонт. Само собой разумеется, что, когда в квартире идет ремонт, она не может быть похожа на царские покои. Окрошку будешь?
Настя уселась на кухне за стол и с наслаждением вытянула отекшие за день ноги.
– Буду, – сладко протянула она. – Холодная окрошка в такую погоду – это предел мечтаний. Леш, как ты думаешь, в этом году повторится прошлогодний ужас в смысле жары?
– Да все к тому идет, – кивнул он. – Синоптики обещают всю следующую неделю больше тридцати градусов. Аська, я чувствую себя таким виноватым, все нормальные люди во время отпуска ездят куда-нибудь на море или вообще на природу, а ты из-за моих чертовых гонораров вынуждена будешь сидеть в Москве. Но если мы выберемся из этой истории с налогами, я тебе клятвенно обещаю – мы поедем туда, где теплое море, горячий песок и прохладный ветер. Ты мне веришь?
– Верю, – улыбнулась Настя, – только когда это будет? Отпуск за этот год мы используем сейчас, а до следующего лета еще дожить надо. Тем более, не забывай, меня Колобок отпустил в нарушение графика, и в следующем году я буду отдыхать когда угодно, только не летом. Так что ты можешь давать сегодня любые обещания, время их выполнения наступит еще ох как не скоро. Может, пообещаешь мне бразильский карнавал?
Алексей изумленно взглянул на нее и отставил пустую тарелку.
– А ты хочешь в Бразилию на карнавал? Вот не думал, что у моей супруги такие амбиции…
– Нет, на карнавал не хочу, не люблю шумную толпу. И в Бразилию не хочу, лететь долго. Но спросить-то можно?
– Спрашивайте – отвечаем, – отшутился он.
После ужина Настя уткнулась в купленные словари, радостно предвкушая и работу над переводом, и то неоспоримое преимущество отпуска, которое позволяет не вскакивать по будильнику в половине седьмого утра. Однако ее ждало разочарование. Звонок от редактора издательства лишил ее доброй половины радужных иллюзий.
– Очень жаль, но на ближайшие два месяца переводчики не нужны. Все книги уже распределены, но если осенью…
– Нет, у меня отпуск сейчас. Спасибо, извините, что побеспокоила.
Настя повесила трубку и уныло уткнулась глазами в ставший ненужным словарь.
– Сама виновата, – угрюмо сказала она Алексею, – такие работы планируются заранее, надо было еще в марте договариваться.
– Но ты же не знала наверняка, отпустит ли тебя начальник, – принялся утешать ее Чистяков. – И потом, в марте мы еще надеялись, что наберем денег. Не кори себя, Асенька, мы справимся. Зато выспишься как следует и отдохнешь.
Настя захлопнула словарь и решительно тряхнула головой.
– Нет, так не пойдет. Мы семья или соседи по коммуналке? Я тоже буду репетитором, зря, что ли, пять языков в голове таскаю? Они там так и валяются без надобности, протухают и покрываются пылью.
– А что? – оживился муж. – Идея богатая.
* * *
В приемной было прохладно и тихо, после семи вечера суета, царящая здесь днем, казалась выдуманной или приснившейся. Огромные часы на стене показывали без десяти восемь. Женя терпеливо ждала. Скоро распахнется обитая кожей дверь, выйдет отец и повезет ее домой.
Женя подошла к высокому, в человеческий рост, зеркалу. Господи, как противно ей видеть свое отражение! Уродливый серый костюм с белой блузкой, чудовищные немодные туфли с тупым носком и на низких широких каблуках. Лицо без косметики, блеклое и невыразительное. Длинные темные волосы заплетены в толстую косу. И, что самое ужасное, дурацкие белые носочки. Ну почему, почему она должна так выглядеть? Почему отец заставляет ее одеваться и причесываться именно так, словно ей тринадцать лет? Тиран! Садист! Но она ничего не может с этим сделать, она от него полностью зависит, ведь он содержит ее, у нее нет собственных денег, чтобы покупать себе стильную современную одежду и выглядеть стильной современной девушкой. Она не может перечить отцу, она может только робко просить, получая в ответ, разумеется, категорические отказы.
Женя не услышала, как за ее спиной открылась дверь, и очнулась только тогда, когда прямо над ухом прогремел голос отца:
– Что ты там разглядываешь? Тебе еще рано крутиться перед зеркалом.
Она неловко повернулась, задев бедром угол стола, сморщилась от внезапной боли и залилась краской.
– Слоненок, – недовольно бросил отец. – Собирайся, едем домой.
Женя торопливо схватила сумочку и покорно пошла следом за ним.
* * *
День не задался с самого утра. Слова, написанные на объявлении, наклеенном на двери подъезда еще неделю назад, обрели свое реальное воплощение – с понедельника отключили горячую воду. В метро что-то случилось, поезд простоял в тоннеле на перегоне между «Семеновской» и «Электрозаводской» целых двадцать пять минут, из-за чего Настя вынуждена была от станции «Чеховская» до здания на Петровке бежать бегом. Когда она ворвалась наконец в свой кабинет, выяснилось, что в открытую форточку за ночь налетело безумное количество тополиного пуха, который нагло расположился, собравшись в огромные комья, во всех углах и, что гораздо противнее, на всех поверхностях. Пух плавал в графине с водой и торчал в чашке, из которой Настя надеялась успеть выпить кофе до начала оперативного совещания. В отчаянии взглянув на часы, она поняла, что если идти в туалет менять воду в графине и мыть чашку, то кофе выпить она точно не успевает.
И в довершение всех бед полковник Гордеев обрушил на Настю пренеприятнейшее известие.
– Селуянов срочно откомандирован в главк и сегодня уезжает в составе бригады в Хабаровск. Это надолго, – заявил Колобок, не глядя на Настю. – Каменская, ты в отпуск пока не идешь, работать некому.
Это было ударом ниже пояса, но спорить с начальством в таких вопросах не принято. В самом деле, по графику у нее отпуск только в ноябре, Гордеев и так пошел на уступку, разрешив ей отдыхать в июне, но не всё в его власти. Не отдать Селуянова главку он не мог, еще двое сотрудников ушли в отпуск в июне в соответствии с графиком, и не отпускать их Виктор Алексеевич не считал возможным – у них дети-школьники, и провести с ними каникулы можно только летом. По заведенному в отделе правилу сотрудники, имеющие несовершеннолетних детей, уходили в отпуск летом хотя бы один раз в три года, не реже. Те двое имели на отпуск в июне полное право, в последний раз они проводили каникулы с детьми один – четыре года назад, другой – три. Получалось, что другого выхода у Гордеева не было, кроме как оставить на службе Каменскую.
Тяжко вздохнув, Настя решила примириться с обстоятельствами и попыталась включиться в обсуждение текущих дел, но получалось это у нее плохо. Все-таки мозги с самого утра были настроены на то, что осталось всего два дня, а со среды она – вольная пташка, вылетевшая на вольные заработки. Она искренне и горячо любила свою работу, но в данный момент проблема своевременной уплаты налогов казалась ей куда более важной. Если в положенный срок деньги не будут переведены на счет налоговой инспекции, начнет капать пени, по одной десятой процента в день, и не думайте, что это мало. Это три процента в месяц. Для состоятельных людей это, может, и ерунда, а для них с Чистяковым каждая копейка на счету.
Вместо того чтобы внимательно слушать начальника, Настя разглядывала коллег. Коротков стал хорошо выглядеть, после того, как умерла давно болевшая теща, они с женой переставили в квартире мебель и переоборудовали комнаты, теперь Юрке есть где выспаться после бессонных ночей. Да и обычные ночи стали спокойными, без постоянных криков тяжело больной женщины. У сына теперь есть своя комната, и он может приводить в гости друзей. Когда теща скончалась, Коротков занял у Насти семьсот долларов на похороны, было это в ноябре, как раз на День милиции. Отдать с тех пор сумел только триста, когда сможет вернуть остальное – неизвестно, а эти деньги сейчас очень не помешали бы. Но спрашивать Настя не станет, она точно знает, что Юра делает все, что может, чтобы вернуть долг.
Рядом с Коротковым восседает Мишаня Доценко, которого в отделе с некоторых пор называют не иначе как «наш жених». Прошлой осенью он познакомился наконец с Ирочкой Миловановой, родственницей Стасова, и твердо вознамерился жениться. В декабре Доценко собирался подавать заявление, чтобы зарегистрировать брак в апреле, сразу после Пасхи, и сотрудники отдела по борьбе с тяжкими преступлениями против личности уже радостно потирали руки, предвкушая обильный свадебный стол, однако ситуация, развивавшаяся молниеносно, в какой-то момент притормозилась. Ни в декабре, ни в январе заявление в загс подано не было, миновала Пасха, наступило лето, а воз и ныне там. Из всех подчиненных Гордеева Настя, пожалуй, единственная действительно понимала, что произошло.
Игорь Лесников… На него в последнее время смотреть больно. Почернел, глаза потухли и ввалились, стала заметна седина. Игорь всегда был замкнутым, о своих личных делах не распространялся, и что у него происходит – Настя не знала. Факт был налицо: из самого красивого сыщика на Петровке Лесников за какой-то месяц превратился чуть ли не в старика. Во всяком случае, именно таким видела его Настя.
В кабинете Гордеева было душно, поэтому, когда раздались долгожданные слова «Все свободны», сотрудники торопливо потянулись к двери. Придя к себе, Настя с брезгливой миной оглядела комнату и сделала неутешительный вывод о том, что борьбы с пухом все равно не избежать. Пол мыть она, понятное дело, не собирается, но протереть влажной тряпкой стол и компьютер необходимо, не говоря уж о графине с водой и чашках.
– Аська, кофеем выручишь? – послышался голос Короткова у нее за спиной.
– Так и быть, – обрадовалась она, – но не безвозмездно. Цена договорная. На вот тебе тряпочку, ее надо намочить под краном. Вот из этого графинчика надо вылить воду и налить свежую, а вот эти две чашечки надо помыть. В цене сойдемся?
Коротков в изумлении развел руками.
– Ну, мать, ты даешь! Тебе что, даже такую малость лень сделать? Для родного-то начальника?
– Во-первых, ты не целый начальник, а всего лишь зам, – отпарировала Настя. – А во-вторых, ваш мальчиковый туалет в двух шагах отсюда, а наш закрыт на ремонт, и мне, несчастной больной старухе, придется шлепать на третий этаж. Так что, Юрасик, не договоримся?
Юрий безнадежно махнул рукой.
– Ладно, давай сюда тряпку и посуду, что с тобой сделать.
Настя быстренько сунула ему тряпку, графин и чашки.
– Юрась, когда ты вернешься сюда, я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся.
Пока Коротков отсутствовал, Настя, неловко нагнувшись, собрала с пола самые большие комья пуха, завернула их в бумажную салфетку и выбросила в корзину для мусора.
– Говори свой умный вещь, – потребовал Коротков, вернувшись с мокрой тряпкой, чистыми чашками и графином со свежей водой.
Настя налила воду в высокую керамическую кружку и включила кипятильник. На всякий случай убрав чашки подальше от Короткова, она сказала:
– Не хочешь выполнять мои дурацкие просьбы – имей свой кофе. Независимость – хорошая штука, ценная, но за нее надо платить. Как, впрочем, и за все в этой жизни. Не обиделся?
Юрий метнул на нее полный ярости взгляд и внезапно расхохотался.
– Чашечки прибрала от меня подальше? Это правильно, а то бы я их тут же об пол разбил. Нет, Настюха, не обижаюсь, потому что ты права на все сто. У меня знаешь почему кофе все время заканчивается? Потому что я тебя, дуру, люблю всем моим сыщицким сердцем, и мне приятно прийти к тебе и попить твоего кофейку из твоих красивых чашек. Чтобы я вот так вот уселся на стул, как падишах, откинулся, ногу на ногу положил, а ты бы мне наливала и подавала. А то сделаешь сам себе кофе и пьешь его в кабинете один, как сыч. Скучно! А поговорить?
– А ты ко мне со своей банкой приходи, – предложила Настя. – Кофе твой, вода, посуда и сахар – мои. Юр, мне кофе не жалко, ты же меня знаешь, я просто пытаюсь внести рациональное зерно в наши отношения, чтобы сделать тебя независимым от моей лени.
– Ничего ты не понимаешь! – фыркнул Коротков, разваливаясь на стуле в точном соответствии с только что обрисованной картиной. – Если я приду к тебе со своей банкой кофе, то совершенно очевидно, что я собираюсь потрепаться, а это в отношениях начальника и подчиненной недопустимо. А вот если я иду безо всего, то могу утешать себя мыслью, что я такой несчастный, измученный, устал от непосильных трудов по поимке бандюганов и мне срочно нужна чашка кофе, чтобы поддержать мои иссякающие силы, дабы я мог и далее нести вахту на страже порядка. Разницу усекла? И не спорь со мной, я старше по должности и по возрасту.
Он с явным удовольствием пил ароматный горячий кофе, как обычно, оттягивая тот момент, когда придется стать руководителем, погрузиться в повседневную работу и, что самое для Короткова неприятное, принимать решения. Здесь, в этом кабинете, где он провел много и тревожных, и мучительных, и радостных часов, Юрий еще мог чувствовать себя равным, таким же опером, как и все остальные. Чуть больше года прошло с того момента, когда его повысили в должности, назначив заместителем начальника отдела вместо ушедшего на пенсию полковника Жерехова. Год – срок немалый, и во многом Коротков успел привыкнуть к новому своему положению, но все равно ежедневно устраивал себе передышку, усаживаясь в Настином кабинетике и делая вид, что он «как все».
– Ты сегодня никуда не собираешься убегать? – спросил он.
– Кажется, нет. Бумаг много, надо разобраться с ними. А что?
– Я скажу Люсе, чтобы она тебе позвонила, если меня не застанет, ладно? Мы хотели с ней вечером пойти куда-нибудь…
– Кстати, о Люсе, – перебила его Настя. – Я никоим образом не агитирую тебя за развод, но мне все-таки любопытно. Ты столько лет ждал, столько разговоров было о разводе, а что теперь?
Коротков помрачнел. Теперь он сидел не вальяжно, откинувшись на спинку стула, а сгорбившись и опираясь локтями о колени.
– Я сам не знаю, Ася. Я так хотел развестись, мне казалось, что, как только теща отмучается, у меня появится моральное право уйти от Ляльки. Понимаешь, пока ее мать болела, я не мог ее бросить одну с этим кошмаром.
– Это я понимаю. Но ведь ее матери больше нет. Ты с Люсей встречаешься, если память мне не изменяет, с девяносто второго года. Семь лет, Юра. Тебя что-то смущает? Или Люся не хочет разводиться со своим мужем?
– И Люся… – Он помолчал и выдохнул: – И я тоже. Ася, это трудно объяснить, но… Я не могу.
Настя молчала, ожидая продолжения. В общем-то, она была почти уверена, что знает, о чем пытается говорить Коротков. Но ей хотелось, чтобы он сказал это сам. Однако Юрий тоже молчал, надеясь, видимо, что она, как обычно, поможет ему репликой или вопросом.
– Ты понимаешь меня? – наконец спросил он, не дождавшись помощи.
– А ты сам себя понимаешь?
– Смутно. Я просто знаю, что не могу сказать Ляльке: всё, дорогая, пятнадцать лет совместной жизни насмарку, псу, можно сказать, под хвост, я от тебя ухожу. Не знаю, почему я не могу это сказать, но я не могу.
– Сказать тебе, почему?
– Скажи, – покорно кивнул Коротков, словно ему предлагали огласить приговор, который можно было бы и не оглашать.
– Именно потому, что пятнадцать лет совместной жизни. Из этого непреложного факта вытекает по меньшей мере два следствия. Первое: за пятнадцать лет было много всякого, последние лет десять, пока болела твоя теща, было, конечно, трудно, было невыносимо, было мучительно. И как бы ты к Ляльке ни относился, но это трудное, невыносимое и мучительное было вашим общим, вы его делили пополам. Вы его вместе пережили. На это не так просто наплевать, мой дорогой. Пока жива была теща, тебе казалось, что как только – так сразу, ты вздохнешь с облегчением и кинешься устраивать свою личную жизнь, а не тут-то было! Потому что личная жизнь – она именно личная, она включает в себя все твое нутро, твою душу, все твои переживания и страдания, а эти переживания и страдания связаны с Лялькой, а вовсе не с Людмилой. Этот тезис тебе понятен?
Юра молча кивнул.
– Второе следствие: за пятнадцать лет с Лялькой эта совместная жизнь стала твоим образом жизни. Нравится он тебе или нет – вопрос другой. Но это образ жизни. Менять его всегда тяжело, ты с ним сросся, сроднился, ты к нему привык, адаптировался в нем. А жить по-другому ты просто не умеешь. Поэтому и боишься.
– Ты думаешь, я напрасно боюсь? – вскинул голову Коротков. – Думаешь, надо решиться и порвать раз и навсегда?
– Нет, Юрочка, я так не думаю. Ни одной минуточки не думаю. Резкое изменение образа жизни может оказаться катастрофой и для тебя, и для твоей жены, и для Людмилы. Для всех, одним словом, кого затронет твой развод. Нужно очень тщательно все взвесить и попытаться понять, что будет со всеми вами, если ты решишься на этот шаг. В первую очередь – что будет с тобой. Я приведу тебе маленький пример, он не выдуманный, я знаю эту женщину. Она много лет назад развелась, но, пока искала возможность разъехаться с бывшим мужем, тот заболел. Рассеянный склероз. Такая, понимаешь, незадача. И вот на протяжении семи лет она ухаживала за ним, переворачивала, меняла белье, вставала по ночам, подносила то попить, то поесть. Квартира вся пропахла лекарствами и мочой, и женщина эта все мечтала о том, что, если бы мужа, бывшего, заметь себе, не было, она бы хоть квартиру отремонтировала. У нее был возлюбленный, неженатый, готовый хоть сейчас вступить с ней в брак, но она не могла бросить своего больного бывшего мужа и бегала, как девчонка, на свидания. Наконец все случилось, несчастный отошел. И что ты думаешь? Она кинулась ремонтировать квартиру? Замуж побежала? Да ничего подобного! Она сидит и целыми днями плачет. Ей одиноко. Ей пусто. Ей не за кем больше ухаживать. Потому что за семь лет этот кошмар превратился в образ жизни, к которому, хорош он или плох, она адаптировалась, сжилась с ним. И выяснилось, что по-другому жить она не умеет и не хочет. Мысль ясна?
– Слушай, – Коротков внезапно улыбнулся, – ты что, о разводе подумываешь?
Настя изумленно посмотрела на него и даже сигарету выронила от неожиданности.
– Что за бред! С чего ты взял?
– А с того, мать, что уж больно у тебя стройная система аргументов, такая в один момент в спонтанном разговоре не рождается. Это нужно долго раздумывать, чтобы рассуждать так, как ты. Признавайся, ты разочаровалась в семейной жизни?
– Юрка, ты неисправим! Почему обязательно нужно учиться на собственной жизни? Можно делать выводы, наблюдая за другими.
– За мной, например? – сердито прищурился Юрий. – Нашла себе подопытного кролика?
– И за тобой, и за Ирочкой, которая никак за нашего Мишаню замуж не выйдет. Думаешь, она не хочет стать семейной дамой? Еще как хочет! Думаешь, ей Мишка не нравится? Нравится. Она его искренне любит. Но роль няньки в семействе Стасова стала ее образом жизни, и она, может быть, даже неосознанно, придумывает все новые и новые условия для их брака, только чтобы оттянуть свадьбу. Она боится, Юра. Она пытается придумать схему, при которой, став женой Мишки, она сможет сохранить прежний образ жизни. Для этого ей нужно, чтобы Мишка нашел возможность разменять квартиру, в которой он живет с мамой, на две однокомнатные, одна из которых должна быть непременно в доме Стасова, чтобы Иришка смогла продолжать нянчить маленького Гришеньку, готовить Стасову и Татьяне обеды и ужины и при этом быть хорошей женой Михаилу. Слушай, начальник, тебе не кажется, что мы ведем себя неприлично?
– Почему? – удивился Коротков. – Что мы такого делаем?
– Рабочий день в разгаре, а мы с тобой, вместо того чтобы дело делать, о душе рассуждаем. Я сегодня еще даже сводку не смотрела.
Он нехотя поднялся со стула и шагнул к двери.
– Книжек ты, Аська, неправильных начиталась, в которых сыщики днем и ночью бандитов ловят, как будто другой жизни у них нет. Что мы, не люди, что ли? Можно подумать, у нас переживаний нет.
– Есть, есть, – со смехом согласилась Настя. – Переживаний навалом. Кстати, о переживаниях. Ты не знаешь, что с Лесниковым случилось? На нем лица нет.
– С Лесниковым-то? – Юрий усмехнулся и открыл дверь в коридор. – А это получается «кстати о разводах».
– Да ты что! – ахнула она. – Не может быть! Все же знают, что Игорь свою жену обожает, и дочку тоже.
– Может, может. Ладно, труженица, пока.
Коротков прикрыл за собой дверь, оставив Настю наедине с сигаретой, непросмотренной сводкой о преступлениях за минувшие сутки и с чувством глубокой растерянности. Игорь Лесников! Ну надо же…
Глава 2
Ольга с удовольствием разглядывала себя в большом зеркале, висящем на стене в ванной. Она только что приняла прохладный душ, и каждая клеточка ее тела пела от легкости и счастья. Что ж, для своих тридцати двух лет она выглядит более чем хорошо, а три года назад, когда встретила Романа, ей больше девятнадцати-двадцати никто не давал. Даже многоопытный Роман попался, посчитал ее юной свистушкой и никакого внимания не обратил при первой встрече. Вернее, обратил, но обманулся ее девически изящной фигуркой и сразу решил для себя, что Ольга слишком молода для него. Зато потом был приятно удивлен, узнав, что ей уже двадцать девять и разница в возрасте между ними, стало быть, не так катастрофически велика, как он подумал вначале.
От созерцания себя в зеркале ее отвлек звон разбитого стекла. Быстро завернувшись в полотенце, она выглянула из ванной.
– Рома, что случилось?
– Я разбил очередной стакан, – с досадой ответил Роман. – Теперь их осталось всего два.
Он стоял рядом с открытой крышкой бара, на которой красовался один стакан, наполовину наполненный дорогим белым вином. Осколки второго стакана сверкали на полу, отражая лучи заходящего солнца.
– Не расстраивайся, – улыбнулась Ольга, – новые купим. Подумаешь, проблема.
– Они мне очень нравились, – виновато произнес Роман, – и потом, ты мне подарила их на позапрошлый Новый год, помнишь? Это твой подарок, и я к нему отношусь по-особенному.
