скачать книгу бесплатно
Петр растерялся, взглянул вопросительно.
– Что я должен сказать?
– Все, что считаете нужным. Мы изучили два документа: постановление о возбуждении дела и протокол явки с повинной. Что заметили? На что обратили внимание? Что непонятно? Может быть, что-то смущает?
Молодой человек пожал плечами, бросил еще один взгляд на экран ноутбука.
– Да нет, все понятно. Дело возбудили, явку приняли.
– Наоборот, – поправила она, – сначала явку приняли, потом дело возбудили. Подшито не в том порядке, потому что постановление о возбуждении дела всегда идет вначале, а все остальное уже потом. Так положено. Так что, вопросов нет?
– Нет.
– Хорошо, тогда идем дальше. Какой там следующий документ?
– Допрос Сокольникова, где он рассказывает, как все произошло.
– Читали?
– Пытался, но там… В общем, там не все страницы есть, много пропущено. И от руки написано. Я начал, но быстро сломался.
– Распечатывайте, – вздохнула Настя.
Первый допрос задержанного Сокольникова выглядел и впрямь более чем странно: титульная страница отсутствовала, текст начинался с разъяснений прав: не свидетельствовать против себя и близких родственников; иметь защитника с момента объявления протокола задержания; а также разъяснения, в каком именно преступлении подозревается допрашиваемый. Кстати, о протоколе задержания… В описи, насколько Настя помнила, он числился под номером 3, между протоколом явки с повинной и протоколом первого допроса.
– Нет, – сказал Петр, – в файлах протокола задержания нет.
– Как думаете, почему?
– Наверное, там нет ничего важного.
Может быть, может быть… Ладно, посмотрим.
Итак, задержанный после явки с повинной Андрей Сокольников, двадцати семи лет от роду, подробно и последовательно рассказывал о том, как все произошло. С семьей Даниловых он соседствовал по коммунальной двухкомнатной квартире в течение трех с половиной лет, отношения первое время были нормальными, вполне дружескими, даже строили совместные планы ремонта стремительно ветшавшей жилплощади; затем отношения стали портиться, Даниловы начали злоупотреблять спиртным, не оплачивали телефон, не платили за коммунальные услуги, не выносили мусор, не мыли плиту, не производили уборку мест общего пользования… Перечень претензий к соседям был длинным и подробным, с описанием каждого имевшего место конфликта, и занимал несколько страниц, на которых живописно рисовались картинки от «несмывания за собой в туалете» до «Данилов бросился на меня с ножом». Затем страницы отсутствовали, и повествование возобновлялось с убийства Людмилы и Георгия в ходе обоюдной драки, при этом начало конфликта тоже оказалось пропущено, и было совершенно непонятно, с чего началась ссора и – самое главное! – как погибла шестилетняя девочка. Затем шел рассказ о том, как Сокольников вывозил за город трупы и закапывал их. Затем снова пропуск, после которого имелась лишь самая последняя страница протокола, на которой сверху от руки было написано: «Иных замечаний и дополнений на данный момент не имею», подпись Сокольникова, подписи старшего следователя и заместителя прокурора. Все.
– Как вы думаете, что было на последних пропущенных страницах? – спросила Настя.
У нее имелись предположения, но ей было важно, чтобы Петр сам начал думать.
– Трудно сказать… Трупы вывез, закопал, одежду сжег… Вроде он все рассказал, а судя по номерам, там еще три страницы должны быть.
– Думайте. Поставьте себя на место следователя. Перед вами сидит молодой человек, который рассказывает, как два с половиной месяца назад убил целую семью и теперь пришел с повинной. О чем вы его спросите?
– Не знаю. Мне кажется, следователь спросил все, что нужно.
Она вздохнула.
– Плохо, Петр. Существуют как минимум еще три обстоятельства, которые следователю необходимо было прояснить в ходе допроса. Первое: убийства в том виде, как они описаны Сокольниковым, должны были породить обильные следы крови. Понятно, что человек не станет жить два с половиной месяца среди кровавых следов, особенно такой человек, как наш Андрей Александрович, – приверженец чистоты и порядка. Значит, он следы уничтожал и квартиру отмывал. Как? Чем? Когда? Второе: три человека внезапно исчезают, и что, никто этого не заметил? Никто их не искал? Наверняка искали, и звонили по телефону им, и домой приходили, но заявления в милицию о розыске никто, судя по всему, не подавал. Это означает, что Сокольникову довольно ловко удалось убедить всех интересующихся, что все нормально, люди уехали, например, в отпуск, благо дело было летом.
– Рискованно, – заметил с сомнением Петр. – Им же могли позвонить на мобильный, чтобы убедиться, что они в отпуске, и забеспокоиться, когда ни один номер не отвечает.
Настя рассмеялась. Боже мой, как быстро все меняется!
– В девяносто восьмом году мобильные были далеко не у всех, по тем временам такое удовольствие считалось дорогим. Это сейчас можно купить аппарат практически на любой карман, а если серый – так и вовсе за копейки, а тогда за трубку нужно было выложить приличную сумму, да и разговоры были не дешевыми. Если хотя бы половина того, что Сокольников рассказал на допросе, правда, то есть муж и жена Даниловы регулярно попивали и постепенно опускались, то я готова голову дать на отсечение, что у них не было не только мобильников, но и пейджеров. Так что слова об отъезде в отпуск, например, куда-нибудь в деревню, проверить невозможно. Следователь обязательно должен был задать соответствующие вопросы.
Она сделала паузу, вернулась к первой странице протокола, усмехнулась.
– А третий пункт вы должны сформулировать сами, дорогой Петр. Направление мысли я вам задала, думайте.
– Ну Анастасия Павловна, так нечестно! Я же не специалист в уголовном процессе, я ничего в нем не понимаю, а вы хотите, чтобы я догадался. Хоть подскажите: мне нужно что-то в кодексе посмотреть? В каком разделе?
– Вопрос не на знание права, а на знание жизни. Думайте. В кодекс смотреть не нужно, достаточно просто напрячь извилины.
Настя посмотрела на обескураженное лицо журналиста и рассердилась на себя. Взрослый парень, самостоятельный, получил высшее образование, работает, к чему-то стремится, хочет написать книгу, а она с ним разговаривает, как с малолетним недоумком. Стыдно. Не выйдет из нее педагог, зря Таня на нее понадеялась.
– Начните с первой страницы, с листа разъяснений, – посоветовала она, смягчив тон. – Обратите внимание на разъяснение права на защиту.
Петр защелкал мышкой, листая фотографии, нашел нужную, пробежал глазами.
– В настоящее время я готов дать показания без защитника, от последнего отказался не по материальным соображениям, – прочел он вслух. – Это?
– Да, – кивнула она. – А теперь последнюю страницу посмотрите.
– Так там же ничего нет! – удивился Петр. – Замечаний и дополнений не имею, и три подписи.
– Там есть одно очень важное слово: «иных». Читайте внимательно. «Иных замечаний и дополнений на данный момент не имею». Значит, на предыдущей, пропущенной, странице есть как минимум одно замечание к протоколу. А возможно, и не одно.
– Это означает что-то важное? – в голосе Петра зазвучала напряженная настороженность.
– Как знать… Давайте на минутку представим себе, что вы правы в своих первоначальных предположениях и все было именно так, как вы мне рассказывали. Андрей Сокольников – удобная легкая жертва милицейского произвола. На допросе он говорил о том, что дважды обращался к участковому по поводу ненадлежащего поведения соседей, и участковый предложил им разъехаться, коль уж они не могут ужиться под одной крышей. В описи материалов первого тома пропущена вторая страница, и я готова сделать немыслимое допущение, что именно на второй странице указаны документы, из которых следует, что информация о загадочном исчезновении семьи Даниловых у милиции была задолго до того, как их сосед явился с повинной. Я просила вас сделать сверку материалов по описям. Сделали?
– Только первый и второй том пока.
– Ну и как? Есть там такие материалы?
– Во втором томе точно нет, там опись полностью сфотографирована. А насчет первого тома не уверен, потому что многие файлы пропущены, а второй страницы описи нет, и невозможно определить, чего не хватает.
– Хорошо, сегодня я буду доброй и проявлю чудеса доверчивости: в милиции знали, что Даниловы пропали, их искали, подозревали убийство, опрашивали свидетелей. Дошло дело и до участкового по месту жительства Даниловых, и тот вспомнил, что имел место длительный конфликт с соседом, даже парочку заявлений от этого настырного соседа показал. Молодой, задиристый, неуживчивый, неработающий – просто золотое дно для выбивания явки с повинной. Протокола задержания, как мы помним, нет, он благоразумно пропущен, поэтому я делаю следующий шаг доброй воли вам навстречу и допускаю, что плохие злые дяди-милиционеры ворвались в квартиру, схватили Сокольникова, выкрутили ему руки, стали бить тяжелыми ботинками в живот, надели наручники и увезли в околоток, где продолжили физические и моральные издевательства, пока окончательно не сломили его волю и не заставили признаться в убийстве. Если вы не можете поставить себя на место следователя, то поставьте себя хотя бы на место задержанного. Представьте, что вы действительно невиновны, никого не убивали, ваши соседи куда-то уехали, но поскольку отношения с ними натянутые, чтобы не сказать плохие, они вас ни о чем не предупреждали, а сами вы вопросов им не задавали. Вы вообще почти не разговаривали. Вы живете своей спокойной жизнью, и вдруг посреди полного здоровья к вам врываются, избивают, сажают в обезьянник и заставляют признаться в убийстве. Вы полностью деморализованы, следователь вас допрашивает, допрос длится очень долго… Жаль, что пропущена титульная страница, там проставляется время начала и окончания допроса, так что теперь о его длительности можно судить только предположительно, но, – она снова взяла в руки опись, – протокол занимает восемь листов дела, это шестнадцать страниц. Немало. Допрос долгий. Представили?
Петр откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза, о чем-то размышляя.
– Вы хотите сказать, что в таком состоянии человеку будет не до замечаний к протоколу? – задумчиво пробормотал он.
– Именно, – улыбнулась Настя. – Чтобы принести замечания, Сокольникову нужно было внимательно и вдумчиво прочитать шестнадцать страниц рукописного текста, ну хорошо, пусть пятнадцать, учитывая, что на последней странице почти ничего нет, и сформулировать как минимум одну поправку. В показаниях Сокольникова очень много деталей. Если он не убивал, значит, должен был выучить все эти подробности наизусть, потом проверить, насколько правильно они отражены в протоколе, найти неточности и указать на это следователю. Как вы считаете, это реально? Сначала тебя неожиданно задерживают, потом бьют и запугивают, потом ты заучиваешь наизусть довольно сложную картину, потому что обоюдная драка – это всегда очень сложно, в отличие от заранее спланированного убийства, потом выдерживаешь длинный допрос и не путаешься, а потом еще перечитываешь протокол и находишь ошибки. И все это происходит в течение одних суток. Вижу по вашему лицу, что вы согласны: это полная чушь. Все было совсем не так.
– А если следователь был очень умным? – задал Петр неожиданный вопрос.
– Вы хотите сказать, он был в сговоре с операми? Написал протокол так, как нужно, а не так, как показывал Сокольников, потом сам же подсказал замечания на умышленно сделанные ошибки, чтобы протокол выглядел пристойно. Теоретически это возможно, но, как говорится, дьявол кроется в деталях. Умные и даже очень умные следователи в конце девяностых еще имелись, это правда. Но если не было трупов и никто не видел места происшествия, то откуда оперативникам и следователю были известны эти самые многочисленные детали, отраженные в протоколе? Каждое слово, сказанное Сокольниковым по поводу события преступления, будет проверяться многочисленными экспертизами. Нельзя выбивать из человека явку с повинной в том, что он кого-то, например, застрелил из пистолета, а потом судебно-медицинская экспертиза покажет, что потерпевший был задушен или сбит автомобилем. Так никто не работает, это сказки. Для вашей красивой истории о выбивании признания из невиновного у правоохранительных органов должна быть полная картина преступления, в которой не хватает только одной маленькой детали – личности преступника. Все остальное они знают достоверно: время, место, способ, последовательность действий, даже мотив. А в случае с Сокольниковым, похоже, они заранее не знали вообще ничего. У них даже трупов не было. Ну как, сообразили, каков третий пункт, по поводу которого следователь должен был задавать вопросы?
– Кажется, да. Почему Сокольников именно сейчас пришел с повинной? Что заставило его признаться, если все было тихо, Даниловых никто особо не искал, милиция его не беспокоила? Совесть замучила? Или что?
– Правильно, – Настя одобрительно кивнула. – Перерыв на кофе, и продолжим.
Она снова бросила взгляд на опись. Дальше пойдут постановление о производстве выемки, протокол выемки документов, какая-то справка, постановление о создании бригады, постановление о принятии дела к своему производству, ордер защитника… Ничего сложного. Если у Петра и будут вопросы, то чисто процедурные. А насчет защитника Сокольников, выходит, все-таки передумал, пригласил адвоката. Любопытно, почему отказался от него при первом допросе и почему изменил свое мнение. Неужто и впрямь совесть загрызла, и он пришел в милицию, имея твердое и непреклонное намерение во всем признаться, покаяться и смиренно принять положенное наказание! Он был честен, оправдываться, защищаться и уклоняться от ответственности не собирался, шаг совершил обдуманный и добровольный, поэтому изложил все детали и хладнокровно проверил правильность протокола. Никто его не бил, никто ему ничем не угрожал. Но через какое-то время Андрей Александрович одумался, опомнился, былая решимость испарилась, тут и защитник появился, и, если верить Петру, показания начали меняться. Хотя верить Петру, пожалуй, не стоит, материалы он не читал, а приговор только просмотрел по диагонали.
Впрочем, все это не имеет никакого значения. Что произошло? Как произошло? Почему? Да какая разница! Ее задача – документы и процессуальные действия.
За кофе, который они пили на кухне, грызя печенье, говорили о техническом прогрессе. Документы, собранные в первом томе, большей частью выполнены либо от руки, либо на пишущей машинке.
– Когда я вчера делал сверку, – говорил Петр, – то обратил внимание, что заключения экспертов напечатаны на матричном принтере, значит, у них компьютеры были, а у следователей, получается, не было? Почему?
– Бюджет, – неопределенно ответила Настя. – В девяностые годы даже зарплату далеко не всегда вовремя выдавали, что уж говорить о техническом оснащении. Сколько лет вам было в девяносто восьмом? Пять? Значит, об этом периоде вы имеете очень слабое представление. В то время люди жили не просто «иначе». Мы жили «принципиально иначе».
– Еще я хотел спросить… – Петр замялся. – Вчера вечером я, когда сверял опись с файлами, наткнулся на один документ, прочитал, ничего не понял и решил посмотреть в законе, что это за статьи, на которые следователь ссылается. И еще больше запутался. Документ про одно, а статьи закона как будто вообще про другое. Как так может быть? Следователь ошибся, не тот номер статьи указал?
О как! В законе он посмотрел! Интересно, в каком?
– В Уголовно-процессуальном кодексе, – недоумевающе ответил Петр. – Вы же сами мне велели в кодекс почаще заглядывать.
Да, велела, но кодекс ему с собой не давала. И где ж он его взял? Оказалось – в интернете. Ну ясное дело… Молодежь!
– Дорогой Петр, – сказала Настя, давясь от смеха, – вы смотрели в новый УПК, который принят только в начале двухтысячных. А в девяносто восьмом году вся страна жила по старому кодексу, существовавшему аж с шестидесятых годов прошлого века, правда, со множеством всяких демократических дополнений. Но все равно это совершенно другой кодекс, с другой структурой и другими номерами статей. Так что если соберетесь дома что-то проверять, ищите в интернете старый УПК, он там есть. Вы что же, не обратили внимания, какого года издания тот кодекс, который я вам показала?
– Не обратил, – сокрушенно признался журналист. – Но спасибо за науку, буду иметь в виду.
После кофе быстро разобрались с документами, касающимися выемки, и споткнулись о справку, составленную старшим инспектором-дежурным первого отдела. Текст справки, на которой было указано точное время составления – 4 сентября 1998 года, 12 часов 30 минут, гласил: «Мною, старшим инспектором-дежурным УССМ при ГУВД капитаном милиции Варенцовым В.Б., 04.09.1998 г. около 08 час. 50 мин. для адвоката Самоедова Виктора Ивановича по пейджинговой связи (тел. 239-90-02, доб. 4528) была направлена информация о необходимости связаться с дежурным УССМ. До 09 час. 45 мин. звонок от адвоката Самоедова в дежурную часть не поступал. Когда помощником дежурного старшиной Песковым В.С. Самоедову В.И. была повторно направлена информация, то он перезвонил в УССМ около 10 час. 20 мин. В разговоре мною Самоедову была передана просьба гр-на Сокольникова А.А. об оказании юридической помощи, т.к. Сокольников задержан в порядке ст.122 УПК. Самоедов дал согласие, уточнил адрес, куда необходимо явиться. До 12 час. 30 мин. в УССМ Самоедов не пришел.
По указанному гр-ном Сокольниковым А.А. второму телефону 539-33-37 адвокат Филимонов Николай Николаевич не отвечает».
Очень интересно! И еще более интересными оказались две другие справки. Одна, составленная оперативником майором Шульгой, информировала о том, что 4 сентября в 11.00 адвокат Самоедов позвонил в УССМ и сказал, что занят и проводить следственные действия в течение 4 сентября не может. Другая же справка, написанная все тем же Шульгой, но спустя пять дней, 9 сентября, утверждала: «При проверке по учетам адвокатуры города Москвы адвоката Филимонова Николая Николаевича не значится. Единственный адвокат по фамилии Филимонов – Николай Ильич, умер два года назад. Телефон 539-33-37 по базе данных МГТС не значится». Подпись Шульги, ниже – заверительная подпись Сокольникова, дескать, со справкой ознакомлен.
Это несколько меняло всю картину. Сокольников 3 сентября является с повинной, явку принимают, следователь тут же возбуждает дело и выносит постановление о задержании подозреваемого, утром нужно допрашивать, но Сокольников хочет отвечать на вопросы следователя в присутствии знакомых адвокатов. Их разыскивают, но не вполне успешно: один не является, ссылаясь на занятость, второй и вовсе не находится. Сокольникову предлагают воспользоваться услугами дежурного адвоката за государственный счет, но он гордо отказывается. Мол, или мои, доверенные-проверенные, или никакого не надо. Ну ладно, хозяин – барин. Хотя на поведение человека, твердо решившегося на обдуманный и осмысленный, но очень трудный шаг, это мало походило. Если уж ты набрался моральных сил пойти в милицию и признаться в совершенном тяжком преступлении и при этом считаешь, что тебе понадобится защитник, то должен позаботиться об этом заранее, тем более что знакомые адвокаты у тебя есть и ты даже наизусть помнишь номера их телефонов. Почему не договорился с ними предварительно, если считал, что адвокат будет нужен? А если полагал, что прекрасно обойдешься без защиты, то с какого перепугу начал их вызванивать перед первым допросом? Или все-таки договорился заранее, а они тебя кинули? Оба сразу?
Сплошные вопросы.
– Распечатайте-ка мне все ордера из первого тома, – попросила Настя. – Не нравится мне эта суета с адвокатами. Что-то тут не то.
Через несколько минут, когда Петр протянул ей распечатанные листы, картина начала проясняться. В первом же ордере стояли две фамилии: адвокат Елисеев Р.И. и некто «пом. Самоедов В.И.». Помощник, что ли? Но это более чем странно. Официально должность «помощник адвоката» появилась в 2002 или в 2003 году, в новом Законе об адвокатской деятельности. На 1998 год действовал еще старый Закон, 1980 года, в котором никакие помощники адвокатов не упоминались. Разумеется, в реальной жизни они были, Настя это хорошо помнила, но чтобы оказаться вписанным в ордер… У них же не было никаких процессуальных прав, помощники периода девяностых были в основной своей массе просто мальчиками на побегушках, подай-принеси, отвези-привези, напечатай-распечатай, свари кофейку.
– Посмотрите, пожалуйста, на каких следственных действиях присутствовал адвокат Елисеев, – сказала она.
– А где смотреть?
– В ближайших к ордеру материалах. Что там дальше? Допрос? Обыск? Выемка? Осмотр?
– Сразу после ордера идет бумага от следователя на имя начальника ИВС, что он разрешает свидание подозреваемого Сокольникова с его защитниками – адвокатами Елисеевым и Самоедовым.
– В тот же день?
– Да, ордер от шестого сентября и разрешение тоже.
Прелестно! Следующий ордер, подшитый в дело, датирован 10 сентября, в нем значится совсем другая фамилия. А вот и еще один ордер, выписанный 4 сентября, но вовсе не Елисееву и не Самоедову.
– Постановление об оплате адвоката есть? – спросила она.
– Где смотреть?
– Где-нибудь поближе к документам четвертого или пятого сентября.
Снова щелчки мышкой…
– Есть, пятого сентября.
– Давайте посмотрим, где какие адвокаты присутствовали и что делали, а то я окончательно запуталась.
Глаза молодого журналиста внезапно загорелись, щеки порозовели.
– Вы считаете, что здесь какой-то подвох? – возбужденно заговорил он. – Какие-то нарушения закона, чтобы скрыть шероховатости в версии следствия? Может, Сокольников действительно невиновен, а следователи пытаются навесить на него…
– Ничего такого я не считаю, – резко ответила Настя. – И мне совершенно не интересно, виновен ваш Сокольников или нет. Моя задача – объяснить вам ход предварительного следствия и научить разбираться в документах, а участие защитника – важный элемент процесса, и пока мы не внесем ясность в этот вопрос, мы не можем двигаться дальше. Читайте вслух.
– Но тут много всего, – растерянно проговорил Петр, которому затея чтения вслух малопонятных документов, написанных канцелярским слогом, явно не нравилась.
– У вас были варианты, и вы свой выбор сделали, – сухо сказала она. – Персональный компьютер является частью личного пространства человека, и читать с вашего ноутбука я не стану, я уже предупреждала.
«Опять я вредничаю, – с неудовольствием отметила про себя Настя. – Неужели у меня начал портиться характер? Неужели вот так проявляются возрастные изменения, которых я так боюсь?»
Чего она вцепилась в этих сменяющих друг друга адвокатов? Объяснила мальчику, зачем нужен ордер и какова процедура его получения, рассказала об оплате адвокатов по назначению и по приглашению – и всё, иди дальше, не пытайся установить истину по делу двадцатилетней давности на основании неполного комплекта документов, это пустая затея, тем более что никто тебя об этом не просил.
Чутье, однако, подсказывало ей, что именно в этой дурацкой ситуации с защитниками кроется что-то очень важное. Она не собиралась идти на поводу у Петра и докапываться до правды, но с любовью к решению задачек ничего поделать не могла. «Я ничего ему не скажу, – твердила себе Настя, слушая монотонное бормотание журналиста, быстро читающего документы. – Но сама для себя попытаюсь понять».
Итак, 3 сентября уголовное дело по обвинению Андрея Сокольникова в убийстве Даниловых возбуждается, подозреваемый задерживается. Происходит это, судя по всему, поздно вечером, в противном случае первый допрос провели бы сразу, в тот же день. Подтверждение можно найти в протоколе выемки, на нем проставлено время: 4 сентября 1998 года, начало выемки в 04 часа 10 минут, окончание выемки в 04 часа 30 минут. Изъяты паспорта на имя Данилова Г.С. и Даниловой Л.И. Иными словами, человек до такой степени продуманно явился с повинной, что даже паспорта своих жертв с собой прихватил.
Проведя несколько часов в камере, Сокольников вдруг озаботился поисками защитника, продиктовал дежурному номера телефонов и попросил позвонить. Следователю нужно начинать допрос, но он добросовестно ждет, когда у подозреваемого появится защитник. Время идет, защитники не появляются, один из них, Самоедов, вроде бы выразил готовность приехать, но потом перезвонил и отказался, второй, Филимонов, вообще непонятно где находится, к телефону не подходит. Терпение заканчивается (интересно, у кого? У Сокольникова? Или у следователя?), допрос начинается, в протоколе появляется отказ подозреваемого от участия защитника в данном следственном действии. Сразу после окончания допроса происходит выезд на место захоронения трупов, и тут уж без участия адвоката никак нельзя, вызывают дежурного из консультации в порядке статьи 49 УПК. О том, что участвовал адвокат именно по назначению, а не по приглашению, свидетельствует постановление об оплате. Услуги защитников по приглашению оплачивают сами клиенты, работа же защитников, «выполняющих сорок девятую», оплачивает государство. На следующий день, 5 сентября, выносится постановление и производится обыск в квартире, где проживали потерпевшие Даниловы и подозреваемый Сокольников, титульного листа опять нет, но есть последняя страница, на которой перечислены участники следственного действия, своими подписями заверяющие, что протокол ими прочитан, замечаний и дополнений не имеется: двое понятых, специалист в области криминалистики, специалист в области судебной медицины, мастер РЭУ, два старших следователя прокуратуры. Подписи адвоката нет, и непонятно, присутствовал ли он на обыске. И, наконец, 6 сентября появляется тот самый Самоедов, которого столь упорно разыскивали по просьбе задержанного. Только никакой он не адвокат, а вовсе невразумительная личность, обозначенная в ордере буквами «пом.». Но как бы его ни обозначали, разрешение на встречу с Сокольниковым следователь ему дал. Почему-то… И в своем разрешении назвал его «защитником». Позволил себя уговорить? Или взял деньги? Или же оказался настолько безграмотным, что не видел юридической разницы между адвокатом и помощником адвоката? Надо будет предложить Петру все три варианта, а он уж сам пусть решает, какой из них использовать в своей будущей нетленке.
А дальше все развивается совсем интересно: 6 сентября Елисеев и Самоедов встречаются и беседуют с Сокольниковым, после чего вплоть до 10 сентября никаких следственных действий, требующих участия защитников, не производится. Следователь планомерно допрашивает свидетелей – родителей и старшую сестру задержанного, производит выемку каких-то находящихся у них предметов… А 10 сентября при повторном осмотре местности, где захоронены трупы, появляется новый защитник, с ордером, все как положено. И снова в порядке статьи 49, то есть по назначению. Выходит, Елисеев и Самоедов банально соскочили. Когда адвокат Елисеев принял решение отказаться от участия в деле? На каком основании? Понятно, что официально он сослался на внезапную болезнь или еще какой-то форс-мажор, но в чем настоящая причина? Скорее всего, в деньгах. Сокольников числился неработающим, стало быть, вряд ли у него был постоянный источник солидного дохода, в противном случае он не стал бы мучиться в коммуналке с соседями, вызывающими у него непрерывное раздражение и отвращение. На оплату услуг адвоката по приглашению у него просто не оказалось средств. На что же он рассчитывал, когда столь упорно добивался приглашения Самоедова или Филимонова? Не подозревал, что услуги адвоката столь дороги? Ожидал каких-то финансовых поступлений в ближайшее время? Или полагал, что они по дружбе будут защищать его бесплатно? Ну и надолго ли хватило этой дружбы? Всего лишь на одну встречу в изоляторе временного содержания. Более того, Андрей Сокольников, судя по всему, был уверен, что его приятели Самоедов и Филимонов – самые настоящие полноценные адвокаты, хотя они на самом деле находились в сомнительном статусе «помощников». Потому и в реестре Московской коллегии Филимонова не оказалось. Получается, они обманывали Сокольникова? А он оказался чрезмерно доверчивым?
На протяжении всего сентября адвокаты меняются каждые несколько дней, то есть на следственные действия при необходимости вызывают дежурного из консультации, после чего наступает период относительной стабильности. Похоже, родственники Сокольникова, скорее всего родители, нашли деньги и пригласили защитника по договору.
Ладно, с этим вопросом вроде бы разобрались, хотя внутренний голос настойчиво шепчет Насте Каменской: именно здесь, в истории с помощниками адвокатов, закопано маленькое зернышко. Что за зернышко? И что должно из него прорасти?
Надо перестать думать об этом. Лучше подумать о протоколе осмотра местности, потому что с ним все еще более непонятно, нежели в истории с чехардой адвокатов.
Что мы имеем по документам? В 11 часов утра помощник адвоката Самоедов посредством телефонного звонка уведомляет, что не сможет из-за большой загруженности принять участие в допросе Сокольникова. О том, что он всего лишь помощник и что на самом деле речь должна идти о его шефе Елисееве, господин Самоедов предусмотрительно умалчивает, в противном случае оперативник Сергей Шульга обязательно указал бы это в справке. Следователь начинает допрос, Сокольников подписывает согласие давать показания без участия защитника. 15 страниц протокола, написанных от руки, – немало. Сказано было как минимум раза в три больше. Титульной страницы, как уже отмечалось, нет, время начала и окончания определить невозможно, но зато есть титульная страница протокола осмотра местности, где указано, что осмотр проводился 4 сентября, начался в 14.00, окончен в 20.00. Вероятно, в конце девяностых следователям московской прокуратуры выдавали в личное пользование ковры-самолеты. В 11 утра еще даже допрос не начался, а через три часа вся бригада вместе с задержанным уже находилась в Троицком районе Московской области. Лихо!
– Как такое может быть? – недоуменно спросил Петр, когда Настя по минутам разложила ему первую половину дня 4 сентября и показала на карте маршрут от здания, где проходил допрос, до указанной в протоколе осмотра территории. – Такой большой сложный допрос… Что же, его за полчаса провели?
Она одобрительно кивнула.
