скачать книгу бесплатно
Солнце в силках
Марина Сычева
МИФ ПрозаФэнтези МИФ. Солнечными тропами
Юные Тураах и Табата были друзьями с пеленок: вместе росли, вместе проказничали и выручали друг друга, вместе же ступили на шаманью тропу. Но если Табату ждал путь Белого шамана, то Тураах пришлось встать под крыло Великого черного ворона и покинуть родной улус. Казавшаяся нерушимой дружба превратилась в соперничество и отчужденность.
Но однажды в облике коварного демона-абааса придет беда, Табата потеряется на просторах Трех миров, – и тогда Тураах вернется, чтобы спасти друга и близких. Ведь там, где нет шамана, нет и преград для зла…
Марина Сычева
Солнце в силках
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© Марина Сычева, 2024
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
* * *
Пролог
Над железными берегами Нижнего мира кружила стальноклювая птица. Причудливая путанка корней Аал Луук Мас[1 - Аал Луук Мас – Великое гигантское дерево, Мировое древо у якутов.] птицу не интересовала: дерево стояло здесь с начала времен и простоит до самого конца мира. Она высматривала что-то в буйных водах подземной реки, прорезавшей покатые берега.
Обтянутая кожей лодочка продиралась сквозь мутно-бурый поток. Гребец тщетно правил на пологий участок берега. Волны окружали, нападали со всех сторон, шипели угрозы. Шаман – а это мог быть только шаман или боотур[2 - Боотур – богатырь.], но последние давно уже перевелись в мире – выбивался из сил, а берег все не приближался. Руки налились свинцом, гребок вяз в воде и норовил выскользнуть из стертых в кровь ладоней. «Не пущ-щ-щу-у-у, не пущ-щ-щу-у-у», – чудился насмешливый шепот в плеске воды.
Из волн вынырнул острый камень. Шаман взмахнул гребком и оттолкнул лодку от выступа скалы. Мутная вода с шипением хлестнула через край, по дну противно царапнуло.
– Скржш-ш! – послышался звук раздираемой кожи. В пробоину хищно хлынула ликующая вода. В тот же миг торжествующий клекот расколол небо. Птица ринулась на добычу. Шаман вскочил и с размаху швырнул бесполезный теперь гребок в хищницу. Птица метнулась в сторону, набросилась снова. Ударили, оглушая, мощные крылья, когти полоснули по бедру. Шаман вскрикнул, рванулся и рухнул в мутные волны потока.
Птица подхватила покачивающийся на волнах гребок – единственное напоминание о пришельце, рискнувшем бороздить воды в смешной скорлупке, – и взмыла в небо. Покружила еще немного над потоком: вдруг река отпустит свою добычу? В гнезде на вершине скалы пищали голодные птенцы. Но волны молчали, жадно облизывая еще не скрывшийся в толще вод бок лодочки. Издав протяжный крик, стальноклювая птица устремилась к видневшимся на горизонте горам.
В одном из улусов Среднего мира заметалась на постели рыжекосая девушка. В бреду ей привиделось, как в блеклом мире из пенящегося потока вознес голову семирогий олень. С трудом добравшись до берега, он вскарабкался на покатый склон и, подволакивая одну ногу, направился к стволу гигантского дерева. На мертвую землю падали алые капли, но олень продолжал идти.
Часть первая. Отверженная
Глава первая
– Эй, Тураах! Смотри, что у меня! – завидев неподалеку от тропы присевшую на корточки подругу, Табата замахал зажатой в руке тупоносой стрелой. Тураах только шикнула:
– Тс-с…
Табата озадаченно замолк. Закусив губу, Тураах пристально всматривалась в начинавшиеся ниже по склону кусты. Табата переступил с ноги на ногу, повертел в руках выпрошенную у старшего брата стрелу и, вздохнув, присел рядом. Аккуратно пристроил свое сокровище на коленках. Взглянул на подругу: черные косы обрамляли сосредоточенное лицо. Между соболиных, вразлет, бровей залегла тревожная складка. Стрелу даже не приметила… Что ее так занимает? Среди прошлогодней листвы и сухостоя метались рыжие сполохи. «Пламя? – испугался он. – Да нет, лисенок!» Табата восторженно втянул носом воздух.
Зверек бился среди сухих веток, время от времени неестественно замирая.
– Что этот хитрец задумал?
– В самолов угодил.
– Ха, и на ловкача-лиса нашлась западня! – усмехнулся Табата. – Богач Байанай[3 - Баай Байанай – дух-хозяин леса, животных и птиц, покровитель охотников.] расщедрился: будет у жены удачливого охотника на зиму новый воротник.
Лисенок бросался из стороны в сторону, не желая сдаваться, но с каждым его рывком петля самолова только сильнее вгрызалась в шкуру. Обессилев, он понурил голову и заскулил.
Табата поежился: словно дитя плачет. Он покосился на Тураах. Ее темные глаза влажно блестели.
Что же делать? На сердце противно скреблись мыши, но добыча в силках – щедрый дар Лесного Хозяина. Вмешаешься, еще осерчает Байанай: не видать потом охотникам дичи, как не видать белоликого солнца долгой зимней ночью. Тураах всхлипнула и отвернулась.
Рыжего лисенка было жаль, но Табата был братом охотника и понимал, как важна богатая добыча и как страшно прогневить Байаная. «Как бы поступил Бэргэн? – задался вопросом Табата. – Брат бы наверняка нашел выход…» Решение пришло неожиданно, словно подсказал кто-то незримый, стоящий за плечом.
Табата бережно уложил стрелу на землю, за ней последовали снятый с плеча короткий лук и разукрашенная берестяная пластинка, поднялся на ноги и достал короткий ножик.
– Баай Байанай милостив, щедрой рукой гонит он лесных жителей в силки наших охотников, но одно дело найти богатую дичь в своем самолове, другое – слышать плач детеныша в ловушке, – решительно прошептал он, подражая витиеватой речи олонхосутов[4 - Олонхосут – сказитель олонхо, древних эпических сказаний о богатырях-боотурах.].
Тураах поднялась следом. Сморгнула слезы, откинула черные косы за спину и подхватила:
– Не осерчай, Лесной Хозяин: богат дар, но сердце не радует. Пусть живет рыжий хитрец в твоем изобильном чертоге, а жене охотника я свой воротник подарю – это честная мена.
Плечом к плечу дети двинулись в заросли. Лисенок испуганно прижал уши, оскалился. Тураах успокоительно зашептала, протянула руку. Клац! – острые зубы вцепились в рукав. Тураах ойкнула, свободной рукой прижала челюсть зверька, не давая ему снова куснуть. Лисенок забил лапами, завертел пушистым хвостом – откуда только силы взялись у лесного проныры?
– Держи крепче! – Табата навалился на зверька, стараясь нащупать тугую петлю из конского волоса.
Ощутив холодное лезвие, лисенок задрожал. Табата с трудом просунул нож под петлю и перерезал ее.
– Отпускай, – шепнул он, поднимаясь. Тураах высвободила рукав из пасти перепуганного зверька, робко провела рукой по огненной шерсти и отступила в сторону.
Почуяв свободу, лисенок кинулся в заросли. Обернулся – нет ли погони – и, взмахнув хвостом, исчез в лесу.
Дети улыбнулись друг другу.
– Так откуда у тебя стрела? – весело спросила Тураах, глядя на подбирающего свои сокровища Табату.
– А-а-а, заметила-таки!
– Еще бы! – она задорно усмехнулась, провела пальцем по коричневому оперению.
– Это детский лук Бэргэна, – в словах Табаты звучала гордость. – Айда на поляну, к нашим: будем играть в тэлэрик[5 - Тэлэрик – «летящий диск», детская игра.]!
– Сначала домой, нужно исполнить обещание, – рассудительно ответила Тураах. Табата непонимающе вскинул брови. – Обмен же! Найду воротник и принесу сюда.
Табата кивнул и заливисто рассмеялся:
– А ведь рыжий подлец нас провел: разжалобил и улизнул!
Вторя ему, прыснула Тураах. Тайга откликнулась одобрительным шорохом: лукавый Байанай был доволен.
Тураах вбежала в юрту и замерла у порога. Дом пустовал. В камельке тлели древесные угли. Тураах подкинула небольшое полешко в беззубую пасть очага – пусть полакомится старичок. Мельком глянула на орон[6 - Орон – длинные лавки, располагающиеся вдоль стен.] с охотничьими принадлежностями. Улыбнулась большим снегоступам, висящим на стене: они пахли морозом, скрипучим снегом и приключениями, а еще – папой, и поэтому нравились Тураах больше всего. Ее отец, Таас, до первых заморозков был на дальних выпасах и дома появлялся наездами. Тураах очень не хватало его ухающего смеха и крепких объятий.
Нужно найти шкурку! Табата наверняка уже собрал ребят на полянке. Тураах метнулась в свой угол, приподняла тяжелую крышку сундука и принялась искать среди теплых вещей лисий воротник. Вот он – рыжий, пушистый и теплый. То-то охотник удивится: вместо лисы – порванный силок и готовый воротник! И пойдет новая история гулять по улусу, и будут удивленно слушать ее охотники у костра.
Тураах приготовилась было бежать. Взгляд упал на рукав, подранный спасенным лисенком. Зашить бы, да ждет веселая игра, манят приключения. Лучше просто закатать.
С женской половины укоризненно глядели на Тураах ровные ряды горшков, туесков и прочей посуды. «Опять вся вымазалась, косы растрепались, – устало причитали они маминым голосом, – и на рукаве дырка… Вылитый мальчишка! Да кто ж такую неряху в жены-то возьмет!» Тураах вздрогнула и обернулась. Юрта по-прежнему была пуста.
К щекам прилил жар. Мама, пойми: в лесу слишком много чудес, чтобы весь день сидеть за вышивкой. А по хозяйству Тураах и так помогает, вовсе не ленится. С самого утра все дела переделала, какие были ей поручены. Все готово, так чего дома скучать?
Тураах встряхнула черными косами, прижала покрепче воротник и выбежала из юрты, стараясь не смотреть на ровные ряды посуды.
Берестяная пластинка взлетела в синь. Табата прищурил глаз, еще немного натянул тетиву и резко пустил стрелу в чернеющий кругляш. Стрела взмыла. Табата подался вперед. Вот сейчас! Собью берестяную птицу, глядишь, брат на охоту возьмет!
– Промажешь, – сказала стоявшая под сторожевой елочкой Тураах. За ее спиной столпились, открыв рты, младшие ребята.
Берестяная птица зависла на миг, словно в небесах взошло второе, черное солнце, и полетела на землю. Стрела запоздала совсем немного, прошла выше и нырнула в густой кустарник, окаймлявший поляну со стороны леса. Дети разочарованно ахнули, а рыжая малышка Алтаана сочувственно шмыгнула носом.
Табата выругался и оглянулся: услышь произнесенное им слово кто из взрослых, не избежать тумака.
– Промазал, да еще и стрелу потерял! Вот устроит тебе взбучку Бэргэн! – хмыкнул Сэргэх. Он был старше на несколько зим и на детской полянке не появлялся, но Табата вместо обычного для тэлэрика мяча притащил лук и стрелу, поэтому Сэргэх не смог сдержать любопытства.
– Накаркала! – Табата с досадой бросил лук в сторону и помчался к зарослям искать пропажу. Сэргэх был прав: брат не на шутку рассердится.
– Эй, так и его потеряешь! – Тураах подхватила лук и бросилась вдогонку.
Табата разочарованно сопел, раздвигая ветви кустарника. У кромки кустов пропажи видно не было. Он уже ступил под зеленые своды тайги, когда к нему подоспела Тураах. Она огляделась и принялась шарить по веткам чуть в стороне от друга, поправляя то и дело сползавший с плеча лук.
– Вон она! – Тураах указала в чащу. – Как далеко залетела!
И правда, за кустарником виднелось коричневое оперение. Дети переглянулись и нырнули в заросли. Первым на прогалину выскочил Табата – и пораженно замер. Ахнула за спиной Тураах.
Мир словно поблек. Пепельного цвета земля была бесплодной: ни травинки, ни кустика, ни поросшего мхом камня. Только иссохшее, обугленное с одной стороны дерево. Его сучья кривились узловатыми пальцами демона-абааса, сплетаясь над покоившимся на нижних ветвях коробом. В нем-то, застряв между почерневшими от времени досками, и торчала потерянная стрела.
Табата неуверенно оглянулся назад: за зеленым забором кустов виднелась родная полянка, место сбора всей окрестной ребятни, да верхушка мохнатой елочки. Стройное молодое деревце – крайняя точка детского мира: забежит кто за ее ствол, спасаясь от лисы-водящего, тут же загомонят ребята: «Не честно! Не по правилам!» И будет зазевавшийся игрок ждать окончания кона, наблюдая за весельем друзей со стороны.
Вон он, до каждого кустика, до каждой травинки знакомый мир, за спиной. А здесь – мертвое дерево с дремлющим в ветвях арангасом[7 - Арангас – ритуальное воздушное захоронение шаманов, деревянный короб, закрепленный на деревьях.]. Табата, излазивший тайгу вокруг улуса вдоль и поперек, готов был поклясться: этого места нет и ни одна тропа сюда не ведет.
– Пойдем, нужно ее достать, – помявшись, прошептал Табата. Липкие лапки холода бегали вдоль позвоночника, но после позорного промаха показаться Тураах еще и трусом не хотелось. – Стрела невысоко, встанешь мне на плечи и дотянешься.
Дети крадучись вышли на прогалину. Обугленный ствол нависал над ними.
Тураах поежилась, глядя на могилу. В таких хоронили шаманов, и приближаться к ним было настрого запрещено. Правда, Тураах никогда и не слышала, чтобы поблизости от улуса был хоть один арангас. Черное дерево с прогнившим коробом заставляло сердце замирать. Однако оставлять стрелу здесь нельзя. Тураах вскарабкалась на спину Табаты и потянула за древко.
– Никак, – тихо сказала она. – Попробуй ты…
Тураах слезла и подставила спину. Табата был на пол-ладони ниже нее, но сильнее. Он ухватился двумя руками за стрелу, потянул раз, другой. С третьим рывком стрела поддалась и начала выходить из щели.
Табата ощутил позади себя движение.
– Твоя стрела, мальчик? – раздался шелестящий голос. Тураах пошатнулась. Табата, выдернув наконец стрелу, не устоял и полетел на землю. Всхлипнула упавшая рядом Тураах, жалобно тренькнула тетива детского лука, и мир поглотила тьма.
– Ой-ой-ой, что ж это делается-то! Сразу у двух деток абаасы[8 - Абаасы – злые духи трех миров.] душу отнимают! Помрут, ей-ей, помрут оба! А коли не помрут, так…
– Что ты, Сайыына-эбэ, беду кличешь? – хмуро ухнул старший кузнецов подмастерье на причитания старухи, голосящей среди баб. Те слушали, разинув рты. От избытка внимания старая сплетница горячилась все больше, а пророчества ее становились все ужаснее. – Глядишь, пройдет хворь к утру-то!
Старуха нахохлилась:
– А ты, Тимир, мне рот не затыкай! Я на свете-то поболе тебя поживала, видала поболе. Не раз уж злобные абаасы на моем веку души деточек похищали. Рожи-то у них страшные, не понять – звериные аль человечьи, и ревут страшно, не по-нашенскому, а коли схватят…
– Да подожди ты ребятишек хоронить и разума лишать, карга старая! Это не души детские, а твой разум абаасы утащили, да так ловко, что ты и не смекнула! – рявкнул Тимир, потом добавил тише: – Может, на тропу шаманью хоть одна душа свернет…
Сайыына побагровела, распухла, приготовившись клясть на чем свет стоит нахала, но, запоздало поняв, какой лакомый кусочек для пересудов подбросил ей Тимир, елейно улыбнулась. Хитро засверкали узкие глазки, старуха сдулась, мелко-мелко закивала, а когда Тимир немного отошел, свистящим шепотом сообщила товаркам:
– Слышали? Тимир-то не зря в старших подмастерьях у кузнеца, скоро и сам у горна начальничать станет. Говорят ведь, что кузнецы – старшие братья шаманам, и железненький наш[9 - Тимир – «железный» (якут.).] в щелочку да видал уже верхние и нижние миры, как пить дать! И про деток чего-то знает…
А в соседней юрте метались сжираемые внутренним огнем Табата и Тураах, найденные охотниками на лесной поляне недалеко от улуса.
Мир выглядел странно: земля была далеко. Тураах полюбовалась немного на зеленую волну тайги и игрушечный улус, зажатый между лесом и лужицей-озером, и повернула голову влево.
Рука. Привязанная к дереву. Тураах шевельнула пальцами – рука согнула и разогнула пальцы. Значит, рука ее, Тураах. Интересно, и кто же ее привязал?
– Крха, – раздался каркающий смешок. Тураах повернулась на звук. Чуть выше ее макушки рос толстый сук, а с него смотрел пустыми глазницами огромный птичий череп. В глазницах копошилась тьма. Тураах зажмурилась: вглядись в зыбкую темень, и тебя завертит, засосет неведомо куда.
– Кхра-кхра-кхра, – снова захохотал череп, – пойдешь, дитя, мне в родню? Будешь летать по семи небесам, да путь вниз тебе не закрыт будет.
Тураах не удержалась, открыла глаза:
– Ты Хомпоруун хотой[10 - Хомпоруун хотой – «горбоносый орел», божество айы, покровитель птиц.], повелитель птиц? Ты зовешь меня в жены?
– Кхра-кра-кхрах, – он хохотал и хохотал, все никак не мог остановиться. Вдруг он слой за слоем начал покрываться мясом, кожей и черными, как смоль, перьями, в глазнице заблестел, отражая побледневшее лицо Тураах, бездонный зрачок. – Кхрах, доброму Хомпоруунчику нет никакого дела до девчонки на древе, а вот я с удовольствием полакомлюсь испуганными глазками! Ох, и вкуснятина же – невинные глазки, полные ужаса, кхра-ра-храх! Крар-р-р-р-р-ра! – хохот ворона бубном ударил по ушам, перешел в призывное карканье.
И тайга откликнулась. Граем, свистом и хлопаньем крыльев. Взметнулись вверх птицы, повели хоровод над верхушкой огромного дерева. Тут были не только черные вороны, но и названые сестры Тураах[11 - Тураах – «ворона» (якут.).] вороны, длиннохвостые сороки-трескухи, маленькие сычи, большеглазые неясыти, даже воробушки и синички. Тураах не боялась птиц, но в грае этой бешеной стаи, в их глазах, щелканье клювов и круговом движении сквозило дикое, древнее, хищное. Тураах вжалась в ствол.
– Крахраар-р! – снова гаркнул ворон, и птицы устремились к дереву. Перед лицом Тураах захлопали черные крылья. Ворона каркнула и ударила ее чуть повыше ключицы. Тураах закричала. Птицы бросались на нее, рвали нежную кожу на руках, ногах и животе. Острые клювы и горящие жадным огнем глаза мелькали со всех сторон. Тураах дергалась, визжала, но сознание все не покидало ее. Над кровавым пиршеством несся заливистый хохот:
– Кхра-кхра-кхра!
Нога зацепилась за корень, и он упал. Над лесом взметнулся волчий вой. Табата вскочил, но тут же одумался: звук принесло издалека… Стая гонит дичь, какое дело волкам до заплутавшего в тайге мальчишки?
Он частенько бродил по таежным тропам недалеко от улуса: помогал брату ставить и проверять силки, набирал хворост, подкреплялся ягодой. Но сейчас места были совсем незнакомые. Узкая тропа, петляющая меж могучих стволов, спускалась с холма. Разглядеть, куда она ведет, не давал густой подлесок.
В вышине захлопали крылья. Так звонко, что Табата пригнулся, прикрыл голову. Тревожно как-то… Двигайся, вперед, вперед… Табата поспешил вниз по тропе: дорога есть – куда-нибудь выведет.
Узкая лента тропки петляла меж деревьями и камнями, приходилось смотреть под ноги, чтобы не изрезать стопы об острые камни и бороздившие землю корни. Хотелось пить, и Табата прислушивался, не раздастся ли звонкий голос ручейка. Он знал: недалеко от стремительных таежных речушек можно найти охотничьи домики – уутээны. А это уже немало. Будет крыша над головой, и непременно найдется несколько кусочков вяленого мяса или сухари. Охотники, покидая стоянку, обязательно оставляют запас еды и дрова.
Справа от тропы раздалось приглушенное «топи-топи-топ-топи-топ». Из кустов прямо перед Табатой выскочил молодой олень. Замер, повернул голову, увенчанную мягкими рожками, и дернул ушами.
Табата вдохнул, выдохнул, и вдруг случилось то, от чего в животе у него все перевернулось, – чаща огласилась протяжным воем. Стая загоняла оленя, а Табата стоял у нее на пути!
Олень дрогнул и помчался вниз по склону. Табата бросился за ним, забыв о кровоточащих ступнях и не обращая внимания на хлещущие по лицу и рукам ветви.
На тропу за его спиной выпрыгнул серый охотник. Среди зарослей замелькали волчьи тени.
