скачать книгу бесплатно
О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки
Марина Викторовна Сидорова
Сборник включает в себя статьи, посвященные отдельным сюжетам истории России XIX века. В основе каждой из них малоизученные и впервые вводимые в научный оборот документы Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ). Статьи сгруппированы в несколько тематических разделов: по истории III Отделения с.е.и.в. канцелярии – главного органа политической полиции России эпохи правления императора Николая I, об отдельных эпизодах из жизни императорской семьи, по вопросам изучения и атрибуции изобразительных материалов XIX века, хранящихся в ГА РФ. В отдельный раздел вошли работы, посвященные малоизвестным фактам биографий ряда государственных и общественных деятелей. Большинство статей сборника дополнены новыми материалами и заново отредактированы.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Марина Сидорова
О жандармах, императорах и изобразительном искусстве. Архивные заметки
Рецензенты:
доктор исторических наук, доцент Д. А. Андреев (Исторический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова)
доктор исторических наук, профессор Т.И. Хорхордина (Историко-архивный институт РГГУ)
В оформлении обложки использован фрагмент акварели В. С. Садовникова «Вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейства», 1840
@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ
© М. В. Сидорова, 2023
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023
Вместо предисловия
Я работаю в Государственном архиве Российской Федерации более сорока лет, это мое первое и единственное место службы. За сорок лет утекло много воды, сменились исторические эпохи, документы этих эпох уже стали историческими документами и легли в архив. В нашем архиве хранятся документы разных веков, в том числе и документы моего любимого XIX века. В течении своей работы в архиве мне пришлось в большинстве работать именно с ними, вначале в силу своих служебных обязанностей, затем в силу большого к ним интереса и любви. В результате появлялись статьи, которые были опубликованы в журналах, сборниках, материалах конференций, известных и совсем неизвестных малотиражных изданиях. Сейчас я постаралась собрать эти статьи под одну обложку, и получился сборник своеобразных архивных эссе, некоторые из которых были написаны давно, а некоторые совсем недавно. Они не составляют общей темы, у каждой статьи свой небольшой сюжет – архивная россыпь на темы, которые в течение сорока лет работы были мне интересны и близки. Хотя я и старалась расположить статьи по определенной логике, и даже объединить их в главы, все же считаю нужным отметить, что каждую статью надо воспринимать как отдельный сюжет, а не как непрерывную цепь следующих друг за другом историй. Отсюда иногда возникают повторы отдельных мыслей и фраз, так как статьи писались в разное время, по разным случаям, независимо друг от друга.
Я пришла на работу в архив в конце 1980 года, уже учившись тогда на первом курсе вечернего отделения Московского государственного историко-архивного института. Архив назывался сложно – Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР и выговорить это название без запинки считалось «высшим пилотажем», особенно на занятиях по истории архивного дела. Сейчас у архива название проще, но значительнее – Государственный архив Российской Федерации. Вообще, моей мечтой в то время был Архив древних актов, но там не было ставок, а в ЦГАОР работала моя приятельница и сокурсница Ирина Афанасьева, которая меня и порекомендовала на работу, за что я ей бесконечно до сих пор благодарна. Отдел, в котором мне предстояло трудиться, возглавляла замечательная женщина – Зинаида Ивановна Перегудова. Интеллигентная, эрудированная, прекрасно знающая свои фонды и документы, крупнейший специалист по истории политического сыска России XIX века, она всегда была окружена исследователями. В отделе постоянно сидели профессора университетов, ученые, писатели, искусствоведы – все вместе пили чай и говорили «за науку». Зинаида Ивановна пыталась прививать любовь к документам XIX века и нам, молодежи тогда в отделе было много. Мои обязанности в отделе заключались в выдаче-подкладке, оформлении дел, проверке наличия дел III Отделения с.е.и.в. канцелярии и Департамента полиции. Дела были такие интересные, столько много историй они таили, столько известных имен… А Зинаида Ивановна так интересно рассказывала обо всем этом! Короче, через два-три месяца работы в ЦГАОР, про работу в Архиве древних актов я уже и не думала. Когда встал вопрос определяться с темой дипломной работы, не было ничего проще – конечно же история архивов органов политического сыска. Эта тема была значительно расширена в кандидатской диссертации и продолжительное время была основной темой моего научного интереса. После защиты диссертации в 1994 году, петербургский историк Юрий Иванович Штакельберг посоветовал мне заняться изучением биографий видных жандармов. Казалось бы, фамилии Бенкендорфа и Дубельта у всех на слуху, а кто они, откуда, какого роду-племени – ничего тогда было неизвестно. Это очень увлекло, у меня появился ряд статей про семейство Дубельтов. Затем дошла очередь до Бенкендорфа. Сейчас это всем известные факты, а тогда их приходилось добывать по крупицам из книг, документов, писем – интернет только входил в нашу жизнь. Про менее известных представителей жандармского ведомства тоже были не менее захватывающие истории. И все эти истории в наших документах, совсем рядом, только надо их разглядеть в архивных делах. Статьи, посвященные «жандармской» проблематике составили первый раздел настоящего сборника.
Проработав в хранилище более 16-ти лет, я пошла «на повышение» – в отдел учета, затем отдел научно-информационной и справочной работы, Выставочный зал. В 2000-е годы очень модны были выставки по истории Дома Романовых, ГА РФ сотрудничал в этом плане с ведущими музеями страны – Государственным Эрмитажем, Русским музеем, пригородными петербургскими музеями-резиденциями – Царским Селом, Петергофом, Павловском, Гатчиной. Устраивались выставки с этими музеями и в нашем Выставочном зале. Каждая выставка сопровождалась каталогом, для каталогов писались статьи. В сферу моих интересов теперь попал император Николай I и его близкие. Правда, интересовали меня не политические вопросы царствования, а в основном, частная жизнь императорской семьи. Эти истории вошли во второй раздел книги.
Выставки заставили меня заняться и такими неизученными до недавнего времени документами нашего архива как рисунки и акварели. Более пяти тысяч рисунков хранятся у нас в различных фондах архивохранилища по истории Российской империи XIX – начала XX века. Более половины из этих пяти тысяч составляют собственноручные рисунки представителей Дома Романовых. Остальные рисунки еще интереснее – здесь и рисунки известных художников, и не менее интересные работы неизвестных авторов, художников-любителей, выпускников военно-учебных заведений и сиротских институтов. В течение 2012–2021 гг. увидели свет два тома каталога изобразительных материалов ГА РФ. Я являлась одним из их авторов-составителей. При подготовке этого издания проводилась большая работа по атрибуции изображений. И практически за каждым рисунком стояла своя история: история создания, бытования, перипетия авторской биографии. Эти «искусствоведческие» рассказы занимают третий раздел сборника.
В четвертый раздел попали статьи по совершенно различным вопросам, и большей частью, связанные с биографиями известных и не совсем известных персонажей.
Итого, в сборник вошло 80 статей, написанных мною в период 1990–2022 годов. Большинство из них были заново отредактированы, исправлены и дополнены. Ряд небольших статей на одноименную тему сейчас объединены в несколько больших статей, т. е. практически написаны заново. В подстрочнике это не оговаривается, но в конце сборника прилагается полный список статей автора с указанием места их публикации. Некоторые статьи написаны в соавторстве с друзьями и единомышленниками, их участие обязательно указывается в подстрочнике и такие статьи даются в сборнике практически без изменений. Для удобства читателей в конце сборника приводится сводный указатель имен, встречающихся по текстам статей.
Все статьи написаны на основе документов ГА РФ, и являются итогом моей научной деятельности в архиве. Приношу мою искреннюю благодарность всем моим друзьям-архивистам, ученым-историкам, искусствоведам и музейщикам, с кем на научном пути сводила меня судьба, и особенно низкий поклон тем, кто в юности научил меня разглядеть в каждом архивном документе свою интересную историю.
Глава I
Жандармы
1.1. Кое-что о деятельности III Отделения с.е.и.в. канцелярии
Легенда о белом платке «Инструкция» шефу жандармов[1 - Статья была написана в соавторстве с Е.И. Щербаковой и опубликована в материалах конференции: Политическая история России: прошлое и современность. Исторические чтения «Гороховая, 2». Выпуск IX. СПб. 2012.]
Широко известна легенда о том, что, когда были сформированы Корпус жандармов и III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, руководитель этих ведомств Александр Христофорович Бенкендорф явился с докладом к императору Николаю I и спросил, какими инструкциями должен он руководствоваться в своих действиях. «В то самое время, – как гласит предание, – камердинер Его Величества подносил белый носовой платок, Государь, взяв платок, передал его Бенкендорфу, высочайше выразив: «Вот твоя инструкция, чем более утрешь им слез несчастных, тем лучше исполнишь свое назначение»»[2 - ГА РФ. Ф. 110. Оп. 8. Д. 14. Л. 2.].
Эти слова в тех или иных вариациях цитируют все без исключения авторы, касающиеся истории политической полиции николаевского царствования. Но кто и когда первый зафиксировал этот эпизод? Кто мог присутствовать во время разговора императора и шефа жандармов? Известно, что Николай Павлович имел обыкновение принимать докладчиков один на один. Он не оставил нам ни дневников, ни мемуаров. В воспоминаниях же Бенкедорфа об этом сюжете нет ни слова, да и вообще об организации и работе тайной полиции говорится очень скупо: «Император всеми способами пытался вырвать корни тех злоупотреблений, которые проникли в аппарат управления, и которые стали явными после раскрытия заговора, обагрившего кровью его вступление на престол. Исходя из необходимости организовать действенное наблюдение, которое со всех концов его обширной империи сходилось бы к одному органу, он обратил свой взгляд на меня с тем, чтобы сформировать высшую полицию с целью защиты угнетенных и наблюдения за заговорами и недоброжелателями. Я немедленно принялся за работу и, с Божьей помощью, вскоре усвоил мои новые обязанности и принялся осуществлять их к удовлетворению императора и без осуждения общественным мнением. Я был вполне счастлив, имея возможность делать добро, оказывать услуги многим людям, вскрывать много злоупотреблений и, особенно, предотвращать много несчастий»[3 - Архив РАН. Ф. 764. Оп. 4. Д. 5. Л. 50–51.].
В 1888 году в «Русской старине» появился биографический очерк о начальнике штаба Корпуса жандармов и управляющем III Отделением Леонтии Васильевиче Дубельте, где легенда о «белом платке» сопровождалась интересной информацией. «На занимаемом им влиятельном посту, Леонтий Васильевич, был проникнут смыслом известной, весьма гуманной, инструкции, данной императором Николаем I шефу жандармов, при учреждении III Отделения. Когда граф Бенкендорф доложил императору о необходимости составить инструкцию нового учреждения, то его величество, передав ему свой носовой платок, сказал: «Утирай этим платком как можно больше слез, вот моя инструкция!» Платок этот и поныне хранится под стеклянным колпаком в архиве бывшего III Отделения» [4 - Биографический очерк о Дубельте // Русская старина. 1888. № 11. С. 495.]. Автор очерка – преподаватель Тифлисского кадетского корпуса Евгений Иванович Дубельт – не только приходился внучатым племянником «приснопамятному» Леонтию Васильевичу, но и сам происходил из семьи жандарма. Его отец служил в Штабе корпуса и возглавлял Орловскую жандармскую команду. В семье действительно могли говорить о царском платке и месте его хранения.
Однако, в делопроизводственных документах архива «голубого ведомства» – таких как, материалы о создании архива в 1846 году, бумаги неоднократных ревизий, акты передачи архива в 1880 году в Департамент полиции – никаких сведений о наличии такого экспоната не имеется. Кроме того, оказывается, еще в 1876 году при составлении юбилейного очерка истории Корпуса, сами жандармы отмечали: «Если это предание справедливо, то белый платок составляет как бы знамя Корпуса жандармов. В этом кроется то сочувствие, с которым относятся все служащие в Корпусе жандармов к этой легенде, и хотя документального ее существования в делах не оказалось, тем не менее, содержание первой инструкции, данной в руководство Корпусу жандармов, вполне ее подтверждает»[5 - ГА РФ. Ф. 110. Оп. 8. Д. 14. Л. 2.].
Так существовал ли платок на самом деле (как артефакт) или он является лишь образом той чистоты помыслов, которую предполагали в действиях высшей полиции император Николай и Бенкендорф? И не нашла ли легенда реальное воплощение в той самой инструкции шефа жандармов своим подчиненным?
Впервые инструкция была опубликована в 1889 году в журнале «Русский архив», а в послесловии к публикации была приведена и известная легенда[6 - Инструкция графа Бенкендорфа // Русский архив. 1889. № 2. С. 396–398.]. Уже из первых слов инструкции ясно, что между императором и Бенкендорфом состоялся некий разговор о целях нового учреждения, и обращаясь к своим подчиненным, Александр Христофорович стремится «выполнить в точности Высочайше возложенную на меня обязанность и тем самым споспешествовать благотворительной цели Государя Императора и отеческому Его желанию утвердить благосостояние и спокойствие всех в России сословий, видеть их охраняемыми законами и восстановить во всех местах и властях совершенное правосудие»[7 - Там же. С. 396.]. Доказательством состоявшегося разговора служат и строки юбилейного 25-летнего очерка III Отделения, составленного в 1850 году, уже после смерти Бенкендорфа: «Особенно взыскательный к своим подчиненным, требуя от них непременного исполнения предначертанных Вашим Императорским Величеством правил, и исключая из Корпуса Жандармов всякого, кто навлекал на себя хотя только тень подозрения, граф Бенкендорф этим как бы передал подчиненным свою честность, свой дух нетерпимости всякого преступления и свое неусыпное стремление к покровительству несчастных. Таковые чувства и действия, указанные ему собственно Вашим Императорским Величеством, имели последствием то, что в непродолжительное время всеобщее опасение изгладилось и новое учреждение приобрело доверенность людей благонамеренных»[8 - ГА РФ. Ф.109. Оп. 221. Д.1а. Л. 343–344.].
Вполне вероятно, что при разговоре о назначении высшей полиции, император, всегда любивший поразить собеседника каким-то неожиданным поступком или словом, произвести эффект, мог совершить тот «жест», о котором рассказывает наша легенда.
Возвращаясь к тексту инструкции, заметим, что ни один из пяти ее параграфов, не содержит четко поставленных задач. Зато ясно прослеживается общая масштабная цель – пресечение беспорядков, «предупреждение и отстранение всякого зла», защита каждого «безгласного гражданина» от «личной власти или преобладания сильных лиц», «отыскивание и отличие скромных вернослужащих». Ну чем не платок для слез «сирых и убогих»? Акцент сделан на «благородных чувствах и правилах», которые должны отличать чинов высшей полиции и помочь им снискать уважение и доверие всех сословий. Подданные Российской империи могли не сомневаться, что глас «страждущего человечества» дойдет до царского престола.
Олицетворением полиции николаевской эпохи справедливо считается Леонтий Васильевич Дубельт. Старательный, аккуратный, исполнительный, необыкновенно педантичный, все годы, проведенные во главе высшей полиции, он как будто старался в точности соблюдать инструкцию Бенкендорфа. «Ежели я, вступая в Корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе имя мое, конечно, будет запятнано, – писал Дубельт жене в 1830 году. – Но ежели, напротив, я, не мешаясь в дела, относящиеся до внутренней полиции, буду опорой бедных, защитой несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, – тогда чем назовешь ты меня? Не буду ли я тогда достоин уважения, не будет ли место мое самым отличным, самым благородным?»[9 - Письма Л.В. Дубельта к жене // Русская старина. 1888. № 11. С. 501.]
По долгу службы и по дружбе он общался со многими писателями – Ф.В. Булгариным, Н.И. Гречем, О.И. Сенковским, Н.А. Полевым, В.А. Жуковским. И как знать, не Дубельт ли с литераторами, «приближенными» к тайной полиции, пустили в свет легенду о белом платке? Тем более что Фаддей Венедиктович Булгарин, заслуживший у современников ядовитое прозвище «Видок Фиглярин» по имени знаменитого французского сыщика, оставил любопытный отклик на инструкцию Бенкендорфа. В одном из своих донесений 1827 года он писал: «Инструкция жандармов ходит по рукам, ее называют уставом «Союза благоденствия». Это поразило меня и обрадовало. Итак, учреждение жандармов и внутренней политической системы (surveillance) не почитается ужасом, страшилищем…»[10 - Видок Фиглярин. Письма и агентурные записки Ф.В. Булгарина в III отделение. М. 1998. С. 140.]
По мысли императора Николая высшая полиция действительно должна была стать органом «быстрого реагирования» на жалобы, притеснения, взяточничество, произвол администрации и т. п. Николай Павлович по-своему радел о благе России. «Я смотрю на человеческую жизнь, – говорил он, – как на службу…» И власть самодержца Николай I воспринимал не как право, а как обязанность. Стремясь к осуществлению своего идеала процветающей державы, он пытался упорядочить всю ее жизнедеятельность – придать «стройность и целесообразность» системе управления, добиться максимальной исполнительности на всех уровнях бюрократической иерархии, обеспечить всеохватный контроль над ходом дел в Российской империи. Помочь монарху вникнуть во все мелочи жизни подданных была призвана Собственная Его Императорского Величества канцелярия и в особенности ее III Отделение. Для значительной части населения Российской империи в условиях произвола бюрократии всех рангов, когда рядовому гражданину прибегнуть к помощи закона оказывалось практически невозможно, III Отделение действительно выглядело тем органом высочайшей опеки подданных, каким задумывали его Николай I и Бенкендорф.
Просьбы и жалобы по самым разным вопросам, сохранившиеся в архиве III Отделения, свидетельствуют, что многие искали защиты от несправедливости именно там. Более 5000 подобного рода запросов поступало в III Отделение ежегодно. В основном, это ходатайства о пенсиях, пособиях, о помещении детей в казенные учебные заведения, об определении на службу, о разрешении семейных споров, жалобы на неповиновение детей родителям или на злоупотребление родительской властью, «на оставление просьб без разрешения со стороны начальствующих лиц»[11 - Третье отделение о себе самом // Вестник Европы. 1917. № 3. С. 100.] и т. п.
В лице чиновника высшей полиции видели посредника между императором и просителем. Справедливо считалось, что проблема, о которой сообщается через III Отделение, получит решение скорее и вернее, чем через любую другую инстанцию. «Смотря по свойству дел, они или представляемы были на высочайшее благовоззрение с испрошением надлежащего разрешения, или оканчивались примирительным соглашением истца и ответчика, или же передавались на зависящее распоряжение подлежащих властей…Просьбы и жалобы, оказавшиеся несостоятельными, оставляемы были без движения. Число просьб и жалоб, оставленных без движения, составляло обыкновенно от десяти до пятнадцати процентов общего их количества»[12 - Третье отделение о себе самом // Вестник Европы. 1917. С. 100–101]. В начале 60-х годов количество просьб и жалоб уменьшается в 10 раз, и в пореформенный период поток подобного рода запросов постепенно сходит на нет, подлежа рассмотрению в новых судебных инстанциях.
В николаевскую же эпоху жандармские офицеры, тщательно отобранные по принципу «благонадежности» и умения «общаться с населением», наблюдали за «благочинием» на местах, в самом широком понимании этого слова, входя во все подробности бытия жителей огромной империи. В 1841 годуПодавая императору Отчет о действиях своего учреждения за прошедший год, А.Х. Бенкендорф сетуя на неблагодарность публики, писал: «В обществе не обращают внимание на то, что в губерниях нет ни одного штаб-офицера, к которому не обращались бы обиженные и не искали бы его защиты; не говорят, что нет дня в Петербурге, чтобы начальник округа, начальник штаба, дежурный штаб-офицер не устраняли вражды семейные, не доставляли правосудия обиженному, не искореняли беззакония и беспорядков – о хорошем молчат, а малейшее дурное, стараются выказать как зло важное!»[13 - ГА РФ. Ф.109. Оп. 223. Д. 6. Л. 172об.-173.]
Мы не знаем, и скорее всего, вряд ли когда-нибудь узнаем, произошла ли в действительности сцена с белым платком или ей суждено оставаться историческим анекдотом. Но легенда о платке, который император вручил Бенкендорфу, чтобы утирать слезы несчастных, в качестве инструкции для высшей полиции, возникла не на пустом месте.
Россия под надзором Всеподданнейшие отчеты III отделения[14 - Статья была написана в соавторстве с Е.И. Щербаковой и с некоторыми изменениями опубликована в качестве вступительной статьи в сборнике «Россия под надзором. Всеподданнейшие отчеты III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. 1827–1869» М., 2006.]
Круг обязанностей III отделения был весьма обширен – от «распоряжений» по делам высшей полиции до сбора сведений «о всех без исключения происшествиях». Четыре экспедиции, на которые первоначально подразделялось это учреждение, ведали следующими «предметами»: 1-ая – наблюдение «за мнением общим и духом народным», за поднадзорными лицами, а также за действиями государственных чиновников разного ранга; 2-ая – контроль за религиозными сектами и местами заключения «государственных преступников», за различными обществами (научными, культурными, просветительными и т. д.) и изобретениями, разбор многочисленных жалоб и прошений на «Высочайшее Имя», дела о фальшивых ассигнациях и документах, а также ведение личным составом отделения; 3-я – контрразведка, «все постановления и распоряжения об иностранцах, в России проживающих, в пределы государства прибывающих и из оного выезжающих»; 4-ая – сбор и систематизация сведений о происшествиях в империи (пожары, эпидемии, грабежи, убийства и пр.). В 1842 году возникла еще одна экспедиция, взявшая под свою опеку цензуру. На практике рамки деятельности экспедиций оказывались довольно подвижными, что и обеспечивало всеобъемлющий надзор за жизнью империи.
Многообразные обязанности и широчайшие полномочия III отделения не были обусловлены никакими юридическими нормами, кроме служебных инструкций. Управление страной через собственную канцелярию, «находящуюся вне состава других государственных учреждений и не подлежащую ничьему рассмотрению, ни отчетности», помимо самого монарха, являлось одной из наиболее характерных черт политико-правовой системы той эпохи.
Штат III отделения был немногочисленным – 20 человек на момент создания и 58 при упразднении[15 - Подробнее см. статью в настоящем сборнике «Штаты III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии».], но исполненным служебного рвения. Помимо III отделения, мозгового центра политического сыска, деятельность которого была строго засекречена, высшая полиция обрела и другую свою ипостась – Корпус Жандармов, созданный 23 апреля 1827 года (в 1836 году преобразован в Отдельный Корпус Жандармов). Централизация тайной полиции и ее «явного» исполнительного органа обеспечивалась тем, что главноуправляющий III отделением был одновременно и шефом Корпуса Жандармов.
Жандармские офицеры, тщательно отобранные по принципу благонадежности и умения общаться с населением, наблюдали за благочинием на местах, в самом широком понимании этого слова входя во все подробности бытия жителей огромной Империи, которая (за исключением Польши, Финляндии, Области Войска Донского и Закавказья) была поделена на 5 (а с 1843 года – на 8) жандармских округов (по 7–8 губерний), включавших по нескольку (4–6) отделений. Предполагалось «замещать на эти места людей честных и способных, которые часто брезгуют ролью тайных шпионов, но, нося мундир, как чиновники правительства, считают долгом ревностно исполнять эту обязанность»[16 - Проект А.Х. Бенкендорфа об устройстве высшей полиции. // Русская старина. 1900. Т. 31 (N12). С. 615.].
Однако без тайных шпионов в деле политического сыска тоже невозможно обойтись. Их донесения должны были существенно дополнять и корректировать информацию, поставляемую военными в лазоревой форме, которым далеко не всегда удавалось добиться освещения тех или иных фактов изнутри, что особенно важно для «предупреждения» преступлений – а именно так формулировалась главная задача политической полиции. Наши сведения о секретной агентуре политической полиции того времени чрезвычайно скудны. Время не пощадило многих документов из архивов III отделения, да и само это учреждение умело хранить свои секреты. В «Проекте об устройстве высшей полиции» первый руководитель этого ведомства А.Х. Бенкендорф настаивал на том, что «даже правитель канцелярии» главы тайного сыска «не должен знать всех служащих у него и агентов»[17 - Там же. С. 616.].
По примеру других учреждений, III Отделение ежегодно представляло императору отчеты о своей деятельности. Порядок поднесения всеподданнейших министерских отчетов был закреплен Указом 1802 года, из которого следовало, что каждый управляющий ведомством в конце года обязан представлять свой отчет в Сенат. Последний, в свою очередь, должен был «исследовать отчет в присутствии министра, требовать от него нужных пояснений, сличать его показания с донесениями из разных мест и рассматривать все высочайшие указы и повеления, последовавшие по его части в течение года, и затем подносить отчет государю со своим мнением»[18 - Корф М. А. Записки. М. 2003. С. 36.]. Но порядок этот соблюдался не более трех лет, превратившись со временем в пустые отписки, а затем и вовсе пресекся. В 1811 году, при утверждении нового министерского Положения, написание всеподданнейших годовых отчетов было возобновлено, однако ненадолго. Уже в 1812 году в Сенат поступило всего несколько отчетов, ас 1813 года их доставление снова прекратилось.
Практика составления министерских отчетов вновь возродилась с воцарением Николая I, считавшего необходимым внимательно следить за государственной машиной империи. 30 сентября 1826 года председатель Комитета министров П.В. Лопухин получил высочайшее распоряжение: «чтобы к 1 января 1827 года каждый министр представил его Величеству чрез сей Комитет отчет о своей части за 1826 год, с приложением счетов денежных сумм»[19 - Там же. С. 35.]. Однако, только к 1831 году министерства определились как с содержанием, так и с формой изложения отчетов.
Первый полноценный отчет III Отделения был представлен в начале 1829 года и содержал «Отчет о действиях Корпуса жандармов со времени учреждения по 1 января 1829 года». К нему прилагались финансовые ведомости и нравственно-политическое обозрение состояния империи. III отделению изначально отводилась роль «центрального штаба по наблюдению за мнением общим и духом народным»[20 - ГА РФ. Ф. 109. Оп. З.Д. 510. Л. 9.].
С 1831 года, как и в прочих министерствах, в жандармском ведомстве отчеты стали составлять по установленным нормам и правилам. Они писались на русском языке и делились на два больших раздела: «Отчет о действиях Корпуса жандармов» и «Обозрения происшествий и общественного мнения» за истекший год. В 1838 году впервые появляется раздел «Отчет о занятиях III Отделения». С 1839 года, когда должности управляющего Отделением и начальника Штаба Корпуса жандармов были объединены и возложены на Л.В. Дубельта, этот документ получил название «Сводный отчет о деятельности III Отделения и Корпуса жандармов». Следует заметить, что именно при Л.В. Дубельте была отрегулирована сложная система делопроизводства «лазоревого» ведомства. Отчеты стали точными, объемными, получили разделения на параграфы. Параграфы иногда менялись местами, дополнялись, исчезали, но важнейшие из них, отражающие главные функции учреждения, оставались неизменными на протяжении всего его существования: 1) государственные преступления, 2) наблюдение за противозаконными и злоумышленными действиями, 3) просьбы и жалобы, 4) раскольники, 5) иностранцы, 6) происшествия, 7) особые распоряжения, 8) движение бумаг, чиновников и др.
Отчеты составлялись на основе заведенных в делопроизводстве дел. Их анализ позволяет проследить те вопросы, которые в разные периоды в наибольшей степени волновали III Отделение. Если в первые десятилетия существования III Отделения главным был контроль за административным аппаратом и одним из основных параграфов отчетов был параграф о злоупотреблениях – по службе, в различных ведомствах, при проведении дворянских выборов, рекрутских наборов, жалобы и просьбы населения, то в 1850-1860-е годы в центре внимания оказываются проблемы обеспечения политической безопасности. В отчетах на первый план выдвигается рубрика «о сочинениях вредного содержания», «о русских периодических изданиях» и т. п., что было обусловлено массовым появлениям в России запрещенных изданий, прокламаций, листовок и крайне волновало политическую полицию. Как отмечалось в отчетах за этот период «состояние умов в разных слоях общества не возбуждает сильных опасений в отношении общественного спокойствия», но все же III Отделение выказывало серьезное беспокойство, потому что «революционная пропаганда в прессе значительно возбуждает общественное мнение против существующего порядка». Большое внимание в эти годы уделяется состоянию политической эмиграции, студенческому движению, крестьянским выступлениям, настроениям в армии.
Неизменными параграфами отчетов за все время оставались рубрики об иностранцах, фальшивомонетчиках, о наблюдении за духовенством[21 - См. подробнее статьи в настоящем сборнике «Наблюдение за иностранцами в России. По материалам III Отделения»; «Духовное ведомство по материалам III Отделения»; «Фальшивомонетчики и III Отделение».].
К отчетам прилагались таблицы и ведомости (сравнительные и по годам) о происшествиях в стране, об иностранцах, численном составе и финансах Корпуса жандармов и III Отделения. Но наиболее информативной и интересной частью жандармских отчетов были так называемые нравственно-политические обзоры империи за истекший год.
Собственно два первых отчета III Отделения (за 1827 и 1828 гг.) и представляли собой лишь изложение общественного мнения за указанные годы, собственноручно составленные управляющим М.Я. фон Фоком. «Общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией во время войны. Но составить верный обзор общественного мнения так же трудно, как и сделать точную топографическую карту. Чтобы ознакомиться с мнением большинства во всех классах общества… органы высшего надзора использовали все находящиеся в их распоряжении средства, а также содействие достойных доверия и уважения лиц. Все данные проверялись по нескольку раз, для того чтобы мнение какой-либо партии не было принято за мнение целого класса», – писал фон Фок в отчете за 1827 год. Во всех записках фон Фока настойчиво проводилась мысль о том, что искусство управления людьми должно опираться на ясную осведомленность о нуждах и чаяниях управляемых.
Основными источниками информации для составления нравственно-политических обзоров служили доклады губернаторов и министров, донесения жандармских штаб-офицеров и чиновников III Отделения, командируемых во внутренние губернии и за границу, материалы перлюстрации и агентурные сведения. Несколько раз обзоры меняли свое название, первоначально именуясь «обозрением происшествий и общественного мнения», затем «обозрением расположения умов и различных частей государственного управления» и окончательно оформившись в 40-е годы в «нравственно-политические обозрения». Содержание нравственно-политических обзоров чрезвычайно любопытно и информативно. Они дают объемную картину расстановки социальных и политических сил, реакции населения на мероприятия правительства, прослеживают изменения общественного настроения в разные периоды.
В 1830-е годы в нравственно-политических обзорах было всего две рубрики: «расположение умов» и «части управления». В первой представлены суждения публики по внутриполитическим вопросам. Вторая включала характеристику министерств, возглавлявших их лиц, критику и мнения высших чинов политической полиции по вопросам государственного управления. «Отчеты министерств, – писал А.Х. Бенкендорф, – все чрезвычайно блестящи, но не всем заключают в себе строгую истину». А посему, задачей III Отделения, по мысли его создателей, было выявить все недостатки в государственном управлении и указать пути к их искоренению. Первоначально такой надзор был встречен министрами в штыки, «… они повели заметную компанию против указанных органов власти. Они проявили намерение их уничтожить или, по крайней мере, водить за нос»[22 - Красный Архив. 1929. Т. 37. С. 162–163.], – указывал М.Я. фон Фок уже в первом отчете.
Однако поддержка императора постепенно сгладила отношения исполнительной власти к органам надзора, и уже в середине 30-х годов А.Х. Бенкендорф докладывал: «…высшее наблюдение все доходившие до него сведения о замеченных беспорядках и злоупотреблениях по разным ведомствам государственного управления сообщало тем министрам, до которых они касались. Сведения сии более или менее были г.г. министрами принимаемы к своему соображению… Заметно, что в губерниях гражданские губернаторы год от года более постигают пользу, какая и для них проистекает от губернских штаб-офицеров Корпуса жандармов, и гораздо менее уже их ныне чуждаются. Многие из них убедились, что жандармские штаб-офицеры – наилучшие их помощники в благонамеренных их действиях. Таким образом, постепенно достигается столь желательное между властью управительною и частью наблюдательною сближение, которое, доставляя сей последней возможность действовать с большим успехом, представляет ей средства достигнуть ту благодетельную цель, которую правительство имело в виду при учреждении Корпуса жандармов»[23 - ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 2. Л. 80 об.].
Постоянной критике со стороны III Отделения подвергались министры внутренних дел, юстиции, народного просвещения; одобрения и похвалы неизменно заслуживали военное и морское министерство[24 - См. подробнее статью в настоящем сборнике «Поднадзорные министры».]. Подробная характеристика министерств и ведомств исчезает из отчетов с 1844 года и заменяется краткой характеристикой «высшего правительства». Лишь в 1857 году для вступившего на престол Александра II были вновь представлены соображения III Отделения по всем министерствам и ведомствам.
В 1840-е годы в обзорах появились рубрики, посвященные внешней политике, Царству Польскому, Остзейским губерниям; а с конца 1850-х годов – «о крестьянских делах», о революционной пропаганде и заграничных возмутителях, о мерах к сохранению спокойствия в государстве.
Следует, однако, отметить, что в последние годы царствования Николая I нравственно-политические обозрения сильно сократились по объему и содержанию. С 1851 по 1855 годы их данные включались во вступительную часть общих жандармских отчетов. Возможно, это было связано с тем, что в эпоху «мрачного семилетья», последовавшего за европейскими революциями 1848–1849 гг., в России воцарились, как писали сами жандармы, «не только спокойствие, но даже некоторая вялость».
Начавшаяся в 1853 году Крымская война вызвала во всех слоях общества всплеск патриотических настроений. «Русские все одушевились чувством любви к Отечеству; повсюду разгорелась истинная преданность к Царю, и общее одушевление объяло все сословия… Одним из явных доказательств хорошего духа внутри государства служит то, что со времени объявления войны все недоброжелательные, безымянные доносы, так часто тревожившие правительство, внезапно прекратились, и повсюду водворилась совершенная тишина», – доводило до сведения императора III Отделение в 1854 году[25 - ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 19. Л. 6.]. Констатацией подобных позитивных перемен в «направлении и расположении умов» и ограничивалось полицейское ведомство в своих кратких сообщениях за эти годы. Практически на всех отчетах имеются резолюции Николая I: «Слава Богу», «Дай Бог, чтоб было так!»
Отсутствие нравственно-политического обозрения за 1856 год можно объяснить недостатком информации о необходимости подобных сведений новому императору. Но уже на следующий год шеф жандармов представил, «согласно Высочайшей Воле», очень обстоятельное изложение сведений по всем позициям.
С выходом на политическую арену массы разночинцев, «наименее заинтересованных в охранении существующего государственного порядка», круг объектов наблюдения «высшего надзора» расширился настолько, что уследить за «расположением умов» становилось все сложнее. С 1858 года в отчетах III отделения появляется специальная рубрика «О революционной пропаганде». У политической полиции не вызывало сомнений, что личности, «распространяющие печатным и изустным словом мысли свои о свободе гораздо далее намерений самого Правительства… действуют… по вдохновению либерально-мятежной эпохи в прочих европейских государствах»[26 - ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 26. Л. 217 (об.) – 218.].
В 60-е годы заметно охлаждение интереса Александра II к чтению подробных рассуждений о «расположении умов» в империи. Если до 1863 года обзоры еще достаточно объемны, т. к. главное место в них отводится последствиям крестьянской реформы, то в 1864-1869-м они либо отсутствуют совсем, либо представляют собой краткое вступление к общему отчету (так, как наблюдалось в начале 1850-х годов). Возможно, повторяющиеся из года в год тревожные сведения о нарастающем недовольстве населения, о появлении радикального крыла общественного движения и проч, расстраивали императора, приводили его в уныние? Характерно, что после 1869 года III Отделение и вовсе перестало подносить Александру II всеподданнейшие отчеты, ограничиваясь лишь докладами по наиболее значимым вопросам.
Подводя итог краткой характеристике отчетов III отделения, необходимо отметить, что этот источник существенно дополняет имеющуюся в распоряжении исследователей информацию о социально-политической и экономической ситуации в России 20-60-х годов XIX столетия и обладает значительной степенью достоверности, т. к. «высшая полиция» стремилась представить императору максимально объективную картину состояния дел в стране. Совокупность данных материалов дает возможность проследить основные направления деятельности политической полиции Российской империи в указанный период, проанализировать методику ее работы, выявить специфику начальных этапов становления системы политического розыска. На основе нравственно-политических обозрений можно судить о попытках органов безопасности осуществлять функцию социального прогнозирования. Так, например, в 1830-е годы в стране в отчетах отмечено, что в стране заметен патриотический настрой: «Каков бы ни был Государь, народ Его любит, предан Ему всей душой и телом и всегда готов за Него положить живот свой… Ежели в предшествующие годы упрекали Государя за его строгость, то ныне понятие это заменилось сознанием, что в настоящие времена строгость и твердость в Государе необходимы и что с иными свойствами едва ли при нынешних обстоятельствах возмог Государь удержать Россию на той степени величия, на которой она стоит». Иная ситуация прослеживается в 1840-е годы, когда вроде бы и все спокойно, «но кроется повсюду какое-то общее неудовольствие», равнодушие, «все как будто поражены какою-то апатиею!» и высший орган надзора очень переживает по этому поводу: «Конечно, еще нет ничего дурного, но к несчастью подобное выражение есть оттенок расположения умов и чувств менее хороших и доказывает, что все сословия вообще находятся в каком-то неловком положении, которому никто, даже сам себе, отчета дать не может». Общество затаилось, ждало перемен, копило в себе многочисленные противоречия. В отчете за 1858 г. III Отделение честно сообщило молодому императору: «Трудности, с которыми Вашему Величеству предопределено вести борьбу – неисчислимы…». Анализ степени адекватности выводов, представленных в отчетах, позволяет также существенно уточнить наши представления о роли и месте III отделения в структуре государственного управления Российской империи, о влиянии политической полиции на механизм принятия «властных решений».
Всеподданнейшие отчеты по прочтении их императором возвращались в III Отделение. Карандашные пометы монарха на полях покрывали специальным белым лаком «для сохранения потомству», а сами отчеты вставляли в специальные кожаные папки с золотым тиснением. Папки помещались в особом шкафу красного дерева, каждая дверца которого имела по рельефному государственному гербу. По преданию, он был подарком самого императора Николая Павловича[27 - Поляков А. С. О смерти Пушкина. Пг. 1922. С. 4.]. Первоначально этот шкаф стоял в кабинете шефа жандармов в знаменитом доме «у Цепного моста» по набережной Фонтанки, 16. Со временем, когда «лазоревое» ведомство перестало существовать, уступив свои функции Департаменту государственной полиции, шкаф с отчетами переместился в архив нового учреждения. В революционные дни 1917 года он совершенно не пострадал и наравне со всеми делами архива упраздненной политической полиции был перемещен в здание Академии Наук на Университетскую набережную. В 1926 году дела III Отделения и Департамента полиции как чрезвычайно важные с государственной и политической точки зрения перевезли в Москву в Архив революции и внешней политики. В настоящее время всеподданнейшие отчеты хранятся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), составляя отдельную опись 56-тысячного фонда III Отделения (Ф. 109. Оп. 223).
«Покорнейше прошу разузнать под рукой и самым вернейшим образом…»
«Покорнейше прошу разузнать под рукой и самым вернейшим образом…» – предписания с подобным требованием частенько рассылались почти на всем протяжении XIX века из органа высшего политического надзора – III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – местному начальству, губернаторам и руководителям жандармских округов. Созданное в 1826 г. как правая рука и «всевидящее око» государя, III Отделение было наделено не только обширными полномочиями, но и призвано было решать важные глобальные задачи по переустройству всего государственного механизма. Прежде всего, Николая Павловича беспокоили вопросы коррупции и «лихоимства» на всех уровнях – по службе, в различных ведомствах, при проведении дворянских выборов, рекрутских наборов и т. п. Острыми вопросами оставались надзор за иностранцами, раскольниками, фальшивомонетчиками. Наблюдение за всеми этими явлениями было обусловлено одной из главных задач, поставленных перед III Отделением.
Поднадзорные министры[28 - Статья написана в соавторстве с Е.И. Щербаковой и опубликована: Родина. 2003. № 9.]
Героями нашего очерка будут высшие чиновники – министр внутренних дел Д.Н. Блудов, министр юстиции Д.В. Дашков и министр финансов Е.Ф. Канкрин. Объединяет их эпоха: на излете просвещенного века Екатерины это дети, при Александре I – подающие надежды молодые люди, выдвинулись они при Николае I и тогда же попали (по должности) в поле зрения недреманного «ока Государева».
Проделки Блудова
Судьбы Блудова и Дашкова особенно близки: службу начали пятнадцатилетними юношами в Московском архиве Коллегии иностранных дел, сдружились и сблизились в литературном кружке «Арзамас». Однажды на заре карьеры, уличенные в том, «что Блудов танцует от нечего делать вальс с Дашковым», они были наказаны директором. Один из служащих архива заметил: «Не худо щадить этих господ: кто знает, они, пожалуй, будут нашими начальниками…»[29 - ГА РФ. Ф. 279. Оп. 1. Д.1061. Л. 42об.-43.]. Слова эти оказались пророческими. Блудов стал министром внутренних дел, Дашков – министром юстиции.
Дмитрий Николаевич Блудов родился 5 апреля 1785 года в старинной дворянской семье во Владимирской губернии. Он получил домашнее образование; когда семейство перебралось в Москву, с мальчиком занимались профессора университета. К пятнадцати годам Дмитрий прекрасно владел французским, немецким, итальянским и английским языками, латынью и древнегреческим. «По знанию языков» в июне 1800 года он и был определен на службу в архив. Любил всей душой изящную словесность, чему способствовали и родственные связи – Блудов приходился племянником самому Гавриле Державину и двоюродным братом драматургу В.А. Озерову. В Москве он коротко сошелся с одним из самых задушевных своих друзей – Василием Жуковским, который свел его с Николаем Карамзиным (Блудову мы обязаны изданием XII тома «Истории государства Российского», которое доверил ему автор).
Арзамасские литературные опыты, начитанность и знание языков пригодились Блудову в 1821 году, когда Александр I поручил ему заняться переводом материалов конгрессов Священного союза. Справился он блестяще, за что и был удостоен высочайшей благодарности. В 1823–1825 годах под его руководством было осуществлено издание главных дипломатических документов об отношениях России с европейскими государствами[30 - Подробнее см.: Чиркова Е.А. Издание документов внешней политики XIX в. дипломатическим ведомством России в 1820-х гг. // Археографический ежегодник за 1985 г. М., 1986. С. 217–221.]. По рекомендации Карамзина он был назначен секретарем Следственной комиссии по делу декабристов. Блудов должен был составить «журнальную статью о ходе и замыслах тайных обществ в России», но реализация первоначального замысла вылилась в высочайшее донесение, за которое он был пожалован в статс-секретари, а вскоре, 25 ноября 1826 года, стал товарищем министра народного просвещения и управляющим делами иностранных вероисповеданий. Целый год (с июля 1830 по август 1831 года) Блудов занимал пост министра юстиции, замещая своего друга Дашкова, который находился в служебной командировке.
При дворе Блудов имел репутацию человека просвещенного и вполне надежного верноподданного. Прочитав в отчете Бенкендорфа о том, что, «согласно общественному мнению, министр внутренних дел должен быть человеком образованным, знакомым с ходом дел в других европейских государствах и говорящим на иностранных языках, а граф Закревский деятелен и враг хищений, но он совершенный невежа»[31 - Граф А.Х. Бенкендорф о России в 1827–1830 гг. // Красный Архив. 1930. Т. I. С. 119.], Николай I в 1832 году решил доверить министерское кресло Блудову.
Во всеподданнейшем докладе за 1832 год Бенкендорф сообщал императору: «Нынешний министр внутренних дел в короткое время своего управления успел приобресть и любовь и уважение подчиненных своих и самое выгодное мнение публики. Приветливым обращением с каждым, имеющим до него надобность, он умел всех к себе привлечь, и потому о нем вообще отзываются весьма хорошо, и до сведения высшего наблюдения не доходило ни одной собственно против него жалобы»[32 - Здесь и далее отчеты III отделения цит. по изд.: Россия под надзором. Отчеты III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии и Корпуса жандармов // Свободная мысль. 2002. № 3-10.].
Следует отметить, что МВД неизменно находилось в сфере наблюдения высшей полиции и нередко подвергалось резкой критике. Это касается в особенности положения дел на местах. «Земская полиция, коей действия составляют, так сказать, основу всякого дела и должны приуготовить оное к правильному потом о нем суждению и посредством которой приводятся в исполнение все государственные постановления, вовсе не соответствует цели ее учреждения. Следствия производятся медленно и неправильно, преступления остаются необнаруженными, и распоряжения правительства нередко исполняются совершенно в превратном виде. Земские суды наполнены почти повсеместно людьми неблагонадежными, пекущимися единственно о собственных своих выгодах, от чего беспрерывные жалобы на причиняемые ими стеснения, ропот и неудовольствие в народе и значительное накопление казенных недоимок». Блудов вынужден был срочно улучшать полицейское управление.
В середине 1830-х годов высшая власть уделяла пристальное внимание и провинциальной администрации. Децентрализация, внесенная в местное управление реформами Екатерины II, еще более укрепилась с возникновением министерств. Сохранение должностей генерал-губернаторов и губернаторов, подчинение их правлений и канцелярий различным министерствам и ведомствам вносили хаос и неразбериху в местным аппарат управления. «Нет единства, нет общих распоряжений, нет никакой энергии в действиях министерства. Губернаторы управляются, как умеют, и многие из них жалуются, что не имеют для действий своих надлежащего руководства и что в нужных случаях лишены они всякого содействия со стороны министерства к исполнению предполагаемых ими полезных мер», – докладывал Бенкендорф императору в 1835 году.
В 1837 году при участии Блудова была проведена реформа губернского управления – должность генерал-губернатора отменялась, главой администрации на местах становился губернатор. Однако и эта акция МВД имела отклик самый неблагоприятный. «Изданный в нынешнем году Наказ гражданским губернаторам, – сказано в отчете III отделения, – огромный по своему объему, никем не одобряется. Губернаторы, коих суждения мы имели случай слышать, отзываются, что Наказ сей, особенно та часть оного, которая касается до губернских правлений, крайне затруднит их действия по управлению губерниями; что он даже во многих частях его совершенно неудобосполним, ибо составлен вовсе без практического знания губернского правления… Находят, наконец, что Наказ губернаторский уже окончательно разрушает существовавшее еще поныне предубеждение, что губернатор есть начальник, хозяин губернии, наместник в ней государя; что во всей наготе обнаруживает его ничтожность, являя его ничем более, как старшим членом губернского правления. Издание сего Наказа много повредило министру внутренних дел, не скажем – в общем мнении, ибо немногие его читали, но в мнении тех должностных людей, и особенно губернаторов, которые имели надобность в него вникнуть. Мы должны сознаться, что ни здесь, ни в Москве ни от кого не слыхали ни слова одобрения сему пространному собранию узаконений, но напротив, все те, кои обратили на него свое внимание, единогласно его осуждают».
Однако самые серьезные нарекания слышались в адрес министра внутренних дел по вопросу подбора кадров на губернаторские посты. В 1832 году Бенкендорф с надеждой писал: «Замечают, что нынешний министр внутренних дел в выборе гражданских губернаторов гораздо разборчивее, чем был его предместник, но известно, что Министерство внутренних дел встречает затруднения находить достойных губернаторов; звание сие в общем мнении, видимо, потеряло свою значительность, и люди образованные и с достатком отклоняются от сей должности, зная, с какою она сопряжена трудностью и строгою ответственностью и сколь ничтожны средства, коими губернатор должен действовать». Но затем III отделение с горечью констатировало: «Не заметно, чтобы министр внутренних дел обращал должное внимание на гражданских губернаторов. Предмет сей, хотя бы и долженствовал быть для него главнейшим, не много, однако, кажется, его озабочивает. Мы приведем в пример Вологодскую губернию. Странно и невероятно, может быть, покажется, ежели мы скажем, что тамошний губернатор горький пьяница; министру это известно, и за всем тем он его терпит» (1835). «Неразборчивое назначение губернаторов есть главный упрек, который в общественном мнении лежит на нынешнем министре внутренних дел. Замечают, что он мало заботится узнавать людей способных к занятию сей важнейшей для благосостояния государства должности и что, не имея никого в виду, он берет кого попало и кого ему дадут» (1838).
Оказалось, что начитанности и знания иностранных языков недостаточно, чтобы быть хорошим министром внутренних дел. Уже в 1833 году высший надзор информировал императора о деловых качествах Блудова: «Ожидали от него улучшений в частях его управления, почитая его человеком умным и просвещенным. Но ожидания сии не сбылись. Министр внутренних дел очевидно упал в мнении общем. Ныне о нем говорят, что хотя он и имеет просвещение, но просвещение иностранное; что он знает очень хорошо о том, что происходит в других государствах, но весьма малое имеет понятие о положении и потребностях своего отечества; что он мало занимается делами, но читает всевозможные иностранные журналы, любит общества и ведет жизнь рассеянную…».
Выждав некоторое время, Николай I счел, что «просвещение иностранное» пригодится Блудову на посту министра юстиции, на котором он и сменил своего друга Дашкова в 1839 году. Однако и здесь отсутствие твердости и терпения, «легковерие и слабость характера», подверженность влиянию дам и высшего общества сильно вредили Блудову в глазах публики. Продержавшись в новом министерском кресле около года, 1 января 1840 года Блудов был назначен председателем департамента законов и главноуправляющим II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Министерских постов в его карьере больше не было.
«Угрюм, смотрел задумчиво»
Мягкость, податливость, открытость Блудова резко контрастировали с характером его друга Дмитрия Васильевича Дашкова, министра юстиции с 1832 по 1839 год. Красавец высокого роста, имевший «вид мужественный и скромный вместе; в обществе казался он даже несколько угрюм, смотрел задумчиво, рассеянно и редко кому улыбался». Он родился 25 декабря 1788 года в Москве, принадлежал к древнему, но небогатому и незнатному роду. Первоначальное образование получил дома, затем был отдан в Благородный пансион при Московском университете.
В 1818 году в качестве второго советника при турецком посольстве Дашков был причислен к миссии в Константинополе, а вскоре уже управлял ее делами. По поручению начальства занимался приведением в порядок дел русских консульств на Ближнем Востоке, предпринял путешествие по Греции, освоив язык этой страны, разыскивал в православных монастырях древние рукописи. Работал он с увлечением, и результатом его пребывания за границей стал ряд научных статей и стихотворных переводов произведений греческой поэзии. К этому периоду относится и работа Дашкова в Комитете по составлению законов, где он готовил к изданию дипломатические документы об отношениях России со странами Западной Европы; «Органического регламента» Молдавии и Валахии (1829), первого конституционного акта в Дунайских княжествах.
Умение Дашкова владеть пером, четко и выразительно излагать свои мысли обратило на него внимание нового императора. Благодаря протекции Блудова в конце 1826 года он был пожалован в статс-секретари и назначен товарищем министра внутренних дел, через три года – товарищем министра юстиции, а затем и управляющим министерством.
Человек с твердыми убеждениями, Дашков столкнулся на этих постах с такими обстоятельствами, которые мешали ему развить свои недюжинные административные дарования. Уже в 1830 году высший надзор доводил до сведения Николая I: «Дашков обладает всеми качествами ума и сердца, необходимыми для того, чтобы стать прекрасным министром… Он жалуется на невозможность сделать все, что хотел бы, за полным неимением сотрудников. Канцелярии министра и Сената полны взяточников и людей неспособных, и министр вынужден сам рассматривать всякое сколько-нибудь важное дело… Дашков жалуется на то, что он бессилен уничтожить все это лихоимство, не будучи в состоянии уследить за всем лично и не имея возможности положиться на прокуроров, которые все закрывают на это глаза. Что касается общего хода дел, то лихоимство и применение ложных принципов внесли в него такую путаницу и воздвигли на его пути столько препятствий, что необходимо его преобразовать на новых началах»[33 - Красный Архив. 1930. Т. 1. С. 123.].
Возглавив российскую юстицию, Дмитрий Васильевич стремился быть непреклонным хранителем закона. «Проницательный ум, познание дела, праводушие и твердый, сильный характер составляли редкое сочетание в одном человеке», – писал о нем Бенкендорф. Однако все его реформаторские начинания, например введение адвокатуры при судах, не находили благоприятной почвы ни в правительственных сферах, ни в подведомственных ему учреждениях. В результате преобразования коснулись в основном бумаготворчества.
Отмечая улучшение общего хода дел в Сенате, высший надзор постоянно фиксировал внимание монарха на положении судной части в губерниях и уездах: «под прикрытием законных форм совершаются в них дела самые беззаконные, и деньги составляют главную пружину их действий»; «лихоимство не прекращается и, ограждаясь формами закона, укрывается от должного наказания»; «дела большею частью оканчиваются в пользу того, кто более может заплатить за успех». Правда, в этих грехах Дашкова не винили, III отделение и само не видело путей борьбы с этим злом.
Единственный упрек, который повторялся по отношению к министру юстиции из отчета в отчет, это обвинение его в «гордости и неприступности». «Никакого доступа к нему нет, и никто его видеть не может; даже обер-прокуроры Сената по нескольку месяцев не могут до него добраться и наконец и самый директор департамента Министерства юстиции с трудом имеет к нему доступ». Но внешнюю замкнутость Дашкова нельзя объяснять его сановным положением, это была защита против врожденной импульсивности. «Бронзой» называл его Пушкин, друзья вспоминали об обычной суровости Дашкова: «Зато улыбка его была приятна, как от скупого дорогой подарок; только в приятельском кругу скупой делается расточителен. Незнакомые почитали Дашкова холодным и мрачным: он весь был любовь и чувство; был чрезвычайно вспыльчив и нетерпелив, но необычайная сила рассудка, коим одарила его природа, останавливала его в пределах умеренности».
Вероятно, учитывая оценку Дашкова высшим надзором и принимая во внимание «строгую справедливость и познания его в судебной части», Николай I доверил ему после отставки с министерского поста кресло председателя Департамента государственных законов и главноуправляющего II отделением. Дашков не успел проявить себя на новом поприще, скончавшись на 52-м году жизни в ноябре 1839 года.
Упрямый овцевод
Следующий наш герой, граф Егор Францевич Канкрин, не был другом ни Дашкову, ни Блудову, но последний отдавал ему полную справедливость, называя лучшим министром финансов в России. Канкрин утверждал, что он министр финансов не России, а русского императора. Но это, по словам Блудова, «ему не мешало знать и любить Россию».
Существовала и прямо противоположная точка зрения – русских Канкрин, дескать, презирал, а Россию не любил. Руководители высшего надзора высказывались в одном из отчетов более мягко: «О министре финансов общее мнение таково. Человек он честнейший, умный и благонамеренный, любит Россию, но вовсе не знает ее».
Упрек этот вряд ли справедлив. Прежде чем занять пост российского министра, гессен-дармштадтский дворянин из городка Ганау, выпускник Магдебургского университета Георг Людвиг Даниил, в России прозванный Егором Францевичем, успел многое испытать (быть может, более, нежели многие государственные сановники из потомственных русских). Он прибыл в Россию в 1797 году, 22 лет от роду, по приглашению отца, управлявшего Старорусскими соляными заводами. Несколько лет молодой Канкрин мыкался на Новгородчине, безуспешно пытаясь найти место учителя гимназии, перебивался на службе комиссионера и бухгалтера у откупщиков. Лишь в 1800-м он был определен помощником при отце с чином коллежского советника. Это нелегкое время оставило глубокий след в его характере. На всю жизнь он остался человеком простым, суровым и чрезвычайно бережливым, что сказалось и на его последующей деятельности.
В 1809 году Канкрина назначили инспектором над Петербургскими иностранными колониями, а чуть позже – помощником генерал-провиантмейстера Военного департамента. С должности армейского «снабженца» и начался карьерный взлет экономного немца.
Грозу 1812 года Канкрин встретил в звании генерал-интенданта. «После Бауценского сражения, – рассказывали современники, – армия наша, теснимая неприятелем, оставалась без всякого продовольствия. Государь призывает его (Канкрина) к себе и говорит ему: «Мы в тяжелом положении. Если ты найдешь способ вывести армию из затруднения… я награжу тебя так, как ты не ожидаешь». Егор Францевич нашел этот способ. Более того, благодаря его усилиям Отечественная война обошлась России значительно дешевле ассигнованной суммы. Умело проведя переговоры с союзниками о возмещении расходов по содержанию русский войск, он добился шестикратного сокращения выплаты.
Дарования Канкрина были оценены по достоинству. Генерал-майор в 1813 году, в 1815-м он уже генерал-лейтенант. В 1821 году Канкрин стал членом Государственного совета по Департаменту государственной экономии, а в 1823-м – сенатором и министром финансов.
Назначение это было встречено в свете с некоторым недоумением. Скряга и нелюдим, прямой и резкий, он успел нажить себе массу врагов. Однако в высших сферах к недоброжелателям министра не прислушивались. Он пробыл на своем посту почти до самой смерти и даже удостоился чести преподавать финансовую науку наследнику, цесаревичу Александру Николаевичу.
III Отделение неизменно сообщало императору: «Общее почти всех мнение согласуется в том, что никогда еще финансовая часть не была в России управляема столь хорошо, как ныне». «О распоряжениях и действиях Министерства финансов постоянно отзываются с похвалою; все части управления оного год от года улучшаются, что приписывают главнейше лицу самого министра финансов, которого единогласно признают человеком истинно государственным».
Между прочим, руководителей высшего надзора очень радовало, что министр финансов прислушивался к их рекомендациям. Сообщая ему сведения «о разных злоупотреблениях и неправильностях, замеченных по управлениям, оному министерству подведомственным», они всегда встречали со стороны министра «ревностное содействие к прекращению таковых».
