Родная

скачать книгу бесплатно

Родная
Мари Рейн

Оле скоро 33 года. У неё нет ни дома, ни семьи, ни работы. Даже мечта разбилась вдребезги, когда она, при живой матери, оказалась в интернате. Тяжёлые испытания наложили отпечатки на её судьбу. Спустя 20 лет Ольге предстоит снова встретиться с матерью. У героини появится шанс отомстить ей, определив в дом престарелых. Но сначала девушке нужно найти ответы на вопросы, мучавшие все эти годы.

Содержит нецензурную брань.

Мари Рейн

Родная

Предисловие.

Для Оли идеальное утро начиналось в обед. Когда тишину пронзил телефонный звонок, на часах было 6:54. Надрывалась мелодия на сотовом группы «HELVEGEN» – «Жатва», а девушке снилась лесная ведьма, которая в необъятном чёрном балахоне под «Собирает ваши души», манила к себе своими длинными крючковатыми пальцами, словно хотела заманить в ловушку.

– Алло! – сонным голосом в трубку сказала Оля. И где-то там, эхом, ей оно же и отразилось. Она что, на громкой связи?

– Доброе утро! – на том конце затараторил приятный мужской голос.

– Ольга Анатольевна Крыжовникова? Всё верно?

– Да, это я, доброе утро!

– Простите за столь ранний звонок, я, надеюсь, вас не разбудил? – и, не дождавшись ответа, продолжил дальше чеканить мужчина. – Меня зовут Владимир, я юрист вашей матери, Крыжовниковой Ларисы Петровны, если вы помните такую, – в его голосе показалась некая издевка.

– Такое не забудешь, – пробурчала в ответ девушка.

– Вы знаете, тут такое деликатное дело. Ваша мама тяжело больна…

«Мама!», – громко вскрикнула Ольга в глухую тишину квартиры. «Это не мама, а фурия!», – продолжала разговаривать девушка со стеной. Сон испарился, как роса на солнце, она вздохнула и побрела в ванную, чтобы освежиться ледяной водой. Под холодными струями, остатки сна смылись окончательно. Оля посмотрела в треснутое зеркало, хозяйка квартиры обещала его поменять, но забыла. Так и висит оно, расколотое, напоминая девушке, что и жизнь у неё такая же. Оля рассматривала своё отражение: светлые волосы торчали в стороны, взгляд потух, как лампочка в коридоре, под глазами обжились темные круги, морщины избороздили лоб и кружевом сплелись у рта, а ведь ей только будет 33. Шрам на брови напомнил трещину на зеркале. Этот след ей оставила на память мама. Лариса Петровна в ссоре ударила дочь, но силу не рассчитала, и девочка упала, ударившись лбом об угол деревянного стола. Рассеклась бровь, и кровь липкой красной струйкой растекалась по лицу и шее. Мама тогда сильно испугалась за дочь, остановила кровотечение и заклеила рану пластырем. Теперь эта метка с ней на всю жизнь.

Удивительно, что человек состоит из воспоминаний, и почему только плохие выходят на поверхность быстрее хороших. Именно они заставили Олю понервничать, захотелось курить, а дома, как назло, закончились стики. Пришлось быстро собраться и выйти на улицу до ближайшего ларька. «Табачная лавка» находилась рядом с кофейней. Для девушки кофе стал такой же зависимостью, как и никотин, и она решила сначала заглянуть туда. На пороге кофейни стоял ссутулившийся мужчина, пахнувший насыщенным древесным ароматом с нотками мускатного ореха, Оля помнила этот запах. Она вздрогнула. Руки затряслись, дыхание сбилось, мужчина шаркающей походкой подошел к стойке заказов, заговорил низким басом, делая заказ. «Этого не может быть!» – судорожно вертелось в голове. Мужчина почувствовал взгляд незнакомки и обернулся. Девушка с облегчением выдохнула, это был не он. Пить кофе расхотелось, и Оля быстрым шагом направилась к «Табачной лавке».

Глава 1.

Рассвет первым лучом солнца поразил небо, ещё недавно была нетронутая синева, а сейчас ярко-алое пятно растекается по всему небосводу. Будто небрежный художник, случайно, капнул кистью на только что нарисованный холст.

Оля докурила стик, убрала «Айкос» в карман флисовой рубашки и шагнула в распахнутые двери вокзала. Оттуда шибануло тепловозной гарью, запахом потных подмышек, едким запахом мочи и прокисшим давно воздухом. Купила билет на ближайшую электричку до города Н. и терпеливо ждала её на привокзальной площади. Тут было свежо. Не то, что там. Оле пришлось спрятать руки в карманы, она поежилась, выпуская пар изо рта.

Небо над вокзалом пустое и бледное, как сама девушка. Подошла электричка, Оля уверенно зашла в вагон, нашла свободное место возле окна и стала разглядывать случайных попутчиков. Каждый был занят своим делом: кто-то спал, кто-то читал газету, кто-то сидел в телефоне. Быстро потеряв интерес, девушка решила смотреть в окно. За ним мелькали неизвестные перроны, деревушки, реки, озера, леса. Ближе к станциям вагоны замедлялись, за окном плыли семафоры, будки, составы на запасных путях. На остановке набирались ещё люди, и электричка снова двигалась к городу Н. Незаметно для себя, девушка задремала и проснулась, когда вагон стало заметно пошатывать. Её остановка. Взяв дорожную сумку, взвалив рюкзак на плечи, Оля вышла на привокзальную площадь. Навязчивые таксисты начали предлагать отвезти в любую точку города, орали друг на друга, сбивали цену, лишь бы переманить к себе клиента; люди толкались у ларьков и касс, некоторые толпились у киоска с едой.

«Смелые», – подумала Оля. Даже если бы она была голодна, не решилась отведать вокзальной еды, боясь слечь с отравлением. Подошел попрошайка, цыганенок лет пяти, на ломаном русском попросил дать денег на еду, затянул что-то про «не ел, не пил, помоги, тетя». Девушка достала булку свежего батона, брала в электричку, думая, что пригодится, и отдала пацану. Тот небрежно выхватил хлеб из её рук, выругался, побежал, но пару раз обернулся на «тетю» и кинул свою подачку бомжу. Бомж оказался более благодарным. Открыл упаковку с булкой, обнюхал её со всех сторон, аккуратно отломал кусок и медленно положил в рот. По довольному лицу стало понятно, что он благодарен, не то, что тот пацан. Оля ухмыльнулась и зашла на автовокзал, который находился недалеко от железнодорожного, надо было купить билет на автобус до её поселка.

В нужной кассе был перерыв, по расписанию автобус отходил от платформы через полчаса, девушке хотелось на него попасть. Дорога выматывает. Огромные механические вокзальные часы не работали, они остановились на 15:00. «Какое совпадение», – подумала Оля. «Время моего рождения как раз ровно 15:00, почти 33 года назад. Знак». От раздумий её отвлек одинокий певец, в зеленом вязаном балахоне с прорехой на плече, он сорвавшимся голосом затянул песню. Через раз, шмыгая носом и поглядывая на пассажиров просящим взглядом, доказывал людям, что не такой уж он и пьющий, выступает для души. Песня была про маму. Мать… «Была бы у тебя, дружочек, любящая мать, ты бы никогда не стал таким пропащим».

Оля нервничала, смотрела на цифровое табло, 15 минут до выезда, а касса до сих пор закрыта. Хотелось курить и орать на отсутствующую кассиршу из этого окна. Понятное дело, что та была не виновата, она же не робот и потребность сходить поесть или в туалет никто не отменял, но не за пятнадцать минут до отправления автобуса. Наконец-то, окно открылось. Оля купила билет и быстрым шагом пошла к нужной платформе. Пассажиры уже начали посадку в автобус. Её внимание привлек тощий бродячий пес с рваным ухом, прибившийся к автовокзалу, он был ранен, спекшаяся кровь кусками висела на грязной шерсти, ему нужна была неотложная помощь. Хорошо, у Ольги хранился номер телефона знакомого из приюта, и она в срочном порядке вызвала его на спасение пса, жизнь которого висела на тоненькой ниточке. Через 5 минут парень прибыл на место и забрал псинку, по счастливому совпадению проезжал рядом. Теперь можно спокойно отправляться в путь. Большую сумку Оля сдала в багаж, осталась налегке с рюкзаком. Ей выпало место у прохода, почти в конце автобуса. «Лишь бы не укачало», – подумала девушка, достала из рюкзака мятную конфетку и с облегчением засунула ее в рот.

Поездки в автобусе для неё всегда были испытанием: набитый салон, нарушающий твое личное пространство, духота в теплое время и холод в морозы, визжащие дети и навязчивые собеседники. А ещё её с детства укачивало, когда приходилось часто ездить на автобусе из приюта на подработки. Их незаконно вывозила администрация интерната ради наживы. Вроде бы для подростков небольшое путешествие и шанс посмотреть другую жизнь, вырваться из клетки, и в тоже время – сильное психологическое давление. Психологи говорили, что её состояние – следствие самовнушения, из-за сильного переживания, которое засело глубоко внутри от пережитого стресса. Возможно, она бы и рассказала свою историю специалисту, но в приюте верить никому нельзя – это Ольга давно усвоила. Вся информация будет использована против тебя. Посадка закончилась, автобус медленно тронулся. Водитель включил кондиционер, стало легче дышать, в пути почти не укачивало. Сосед по креслу попался необщительный молодой парень, который тут же достал наушники, чем избавил Олю от неловкой тишины между ними. Ехать предстояло минут сорок, солнце навязчиво лезло в окно и Оля закимарила. Слишком тревожные ночи были до этого дня, она почти не спала. Хватило подремать полчаса, разбудил парень, который выходил на одну остановку раньше. За окном замелькали деревья, заброшенные двухэтажные бараки, старая заправка, почти ничего не изменилось за последние двадцать лет, которые Оля тут отсутствовала. Конечная. Её остановка. Забрала багаж и на ватных ногах поплелась в сторону спального района, к пятиэтажкам. К дому, где жила её мама.

«Хм…так странно. С момента, когда я была здесь последний раз, прошло почти 20 лет. А я помню этот дом, двор, в котором выросла. В детстве наша пятиэтажка мне казалась огромной, а сейчас… Её не узнать: покосившиеся двери подъездов, в оконных пролетах выбиты стекла, обшарпанные стены, граффити, неприличные слова, всё это выглядит удручающе. Но это дом. Родной. Место, где живет моя мама», – так Оля прокомментировала свое новое видео в Русограм. Она как раз недавно завела там страницу и активно развивала профиль. Как блогер. Она чувствовала себя обманщицей. Наставляла подписчиков добиваться успехов, любить себя, строить гармоничные отношения, а сама проходила психотерапию, еле-еле сводила концы с концами, почти не ела, поддерживая свой энтузиазм литрами кофе. На её пост стали приходить комментарии от тех, с кем она подружилась в приюте. Близкий человек – Юлька – разрывала её мессенджеры сообщениями: «Точно всё в порядке?», «Ты уверена в своем желании?», «Ты точно этого хочешь?», «Удачи тебе, милая, обнимаю!», «Я с тобой!», «Береги себя!», «Пиши в любое время». Оля ценила поддержку и нуждалась в ней.

Коленки дрожали, тело не слушалось. Оля так долго думала о тех, кого пришлось покинуть. После стольких лет ожидала, что их лица поблекнут, голоса потеряют объем, но память накрывала с головой. Тело всё помнит. Подсознание тоже. Всё то, что она прорабатывала на терапии с психологом, вылезло наружу. Дыхание прерывалось, Оля глотала воздух рывками, поднялась по ступенькам крыльца и открыла подъездную дверь. Запах фекалий врезался в нос, внутри было так же печально, как и снаружи: подгоревшие спички на потолке, выбитое стекло в проеме, рама иссохла и просила ремонта, почтовые ящики были или без дверек, или раскурочены, она по памяти заглянула в свой. Газеты, реклама, счета, в которых красовалась сумма долга за воду и газ, её письмо. Прежде чем приехать, Оля направила письмо, но оно так и не дошло до адресата. Тяжело вздохнув и забрав всю макулатуру, Оля поднялась на второй этаж, нажала кнопку звонка и замерла. Сердце выпрыгивало из груди. Какое-то дежавю. В далеком, 1995-м году, она, нашкодившая пятилетняя девчонка, так же неуверенно стояла перед дверью своей квартиры номер 68, и с ужасом представляла, что сейчас с ней сделает мама.

Оле сшили шёлковый летний сарафан цвета сахарной пудры, который она одела на улицу. Мальчишки стали над ней подтрунивать, обзывая бегемотом, и девочка кинулась в драку за свою честь. Но ребята стали разбегаться в стороны, окружили мелкую и продолжили смеяться. Оля не заметила, как закружилась и упала в лужу. Из воздушной принцессы превратилась в аборигенку. «Теперь точно от мамы влетит», – с ужасом подумала девочка, и поплелась сдаваться Ларисе Петровне.

Глава 2.

Сейчас этой милой девочке 32 года, через несколько дней, в мае, стукнет 33. Возраст Христа. Нет стабильной работы, нет мужа, детей, нет нормального жилья, нет семьи.

«И во всем этом ты виновата сама», – шепчет ей противный внутренний голос. «Если бы ты действительно заслуживала уважения и любви, то твоя мать дала бы тебе всё это». Но мама не дала ничего. Вернее, только чувство вины, стыда и жалости к себе.

Оля Крыжовникова родилась в 1990 году, во времена перестройки, кризиса и хаоса в стране. В то время рушился не только Советский Союз, но и брак Ларисы Петровны. Используя дочь, она пыталась его спасти и возлагала на Олю большие надежды. Ребенком в семье Оля была единственным, незапланированным, но тем не менее желанным. Лариса Петровна родила дочь в 40 лет, строила карьеру, не замечая, как разваливается семья. Она была уверена, что ребенок сблизит её с мужем, они станут проводить чаще время вместе, устраивать праздники, придумывать традиции, но появление дочери только увеличило пропасть непонимания между супругами. Папа тогда был в завязке из-за сухого закона, но страна развалилась, и вера в светлое будущее тоже. Поэтому, отец быстро спился от беспробудного пьянства сразу после отмены сухого закона, когда Оле исполнилось 7 лет. Она тогда готовилась пойти первый раз в школу, ждала торжественную линейку, на которую приведут её оба родителя. Повела бабушка. Мама работала. Работала в этой же школе директором.

Лариса Петровна Крыжовникова занимала эту должность более десяти лет, заработала многочисленные награды и профессиональную деформацию личности. Командовала и дома, и на работе, и на улице. Её боялись и слушались. Влиятельная личность для маленького поселка в пятьдесят тысяч жителей на окраине страны.

Дочь родила она поздно по акушерским меркам, до этого долго искала себя и очень боялась упустить место директора, ведь прошлого она подло подставила, выставив пьяницей перед комиссией департамента. Для своих сорока лет Лариса Петровна выглядела хорошо: подтянутая фигура, аккуратно забранные волосы, макияж, очки в дорогой стильной оправе. Цвет маникюра всегда броских цветов – как вызов всей системе образования, за это над ней подтрунивали коллеги, за глаза, и не очень любили в министерстве. Хотя там, скорее всего не любили её за прямоту, за напыщенное высокомерие, и за то, что она добивается всегда своего. Любыми путями. Близких подруг у Ларисы Петровны не было. Общалась она с соседкой тетей Галей, из-за того, что часто приходилось к ней обращаться, например, забрать из садика Олю или оставить дочь на выходные. Анатолий тогда начал сильно пить. Мама Ларисы уезжала на все лето в деревню, а у женщины экзамены, ремонт в школе, каникулы. У тети Гали не было детей, по молодости она делала несколько незаконных абортов, подхватила инфекцию и лишилась детородного органа. Тогда, это казалось удачей. Строй карьеру, гуляй, но муж Галины желал продолжения рода и вскоре ушел от неё к беременной любовнице. Так совпало, что у Ларисы Петровны умер муж, а у Гали ушел. Вместе заливали горе, правда недолго, Лара не разрешала себе много пить, считая это уделом нищебродов. А у неё были наполеоновские планы на свою жизнь. Поэтому, смерть мужа она перенесла стойко и быстро, спустя два дня уже вернулась на работу. Как переживала эту трагедию дочь, её особо не волновало, да и что понимал семилетний ребенок. Но Оля понимала. Замкнулась в себе и даже онемела на несколько недель, только бабушка это заметила и отвезла к какой-то ведунье в деревню сливать испуг.

Папа – Анатолий Иванович Крыжовников, был для неё любимым человеком в семье. До кризиса он работал профессором в университете, преподавал биологию, с детства привил дочери любовь к животным и растениям. Каждое утро папа просыпался раньше всех, готовил всем завтрак, собирался и ехал в город, сначала на автобусе, потом на электричке. 2 часа 40 минут в одну сторону и столько же обратно. Папа был несчастлив, но никогда этого не показывал, а Оля всё чувствовала. Она помнила, как мама ругала за глаза папу, на чем свет стоит, пыталась привить ненависть к отцу, казаться на его фоне лучше, выигрышней, а по итогу внушила дочери страх любых серьезных отношений. Папа пристрастился к выпивке, стал задерживаться на работе. Но при этом не забывал свои домашние обязанности: готовил завтраки, собирал дочь в садик, иногда отводил туда и забирал, проводил с ней время, играл. Для Оли папа был идеалом мужчины – добрый, заботливый, веселый, всё в дом и для семьи. Пил, конечно, но тогда Оля этого не понимала. Девочка думала, что в папином институте на нем ставили опыты, спаивая его горькой, она верила, что это было для серьезных будущих открытий, что это обязательно спасет кому-то жизнь. Хмельной, укладывал Олечку спать, читал стихи Бродского или истории с кафедры. Под перегар и житейские истории, Оля засыпала. Засыпала счастливая, ведь папе она нужна. Папа о ней заботится и любит. Но папа умер. Одним вечером не приехал домой. Он, конечно, в последнее время часто задерживался, но хотя бы приезжал ночевать. Человека, который любил её за то, что она есть, не стало. Конечно, осталась бабушка по маминой линии и сама мама, но от них исходила другая любовь. Иная.

Бабушка Татьяна Васильевна Дроздова была женщиной старой закалки. Проработала всю жизнь врачом скорой помощи, рано ушла на пенсию и помогала воспитывать внучку, до лета. Летом у Ларисы начинались каникулы, а у Татьяны Васильевны дача с огородом. Поэтому лето Оля ненавидела всю жизнь. Ведь дома начиналось строгое воспитание мамы.

Обычная многоэтажка в спальном районе, панельный дом со слышимостью в девяносто процентов, время ближе к полуночи, казалось бы, надо спать. Будний день, завтра работать, но в квартире 68 снова шумно. Ларису Петровну не устроило, что её кружка стояла на другом месте в шкафу для посуды. Все дело в том, что Оля тогда еле-еле доставала до нижней полки кухонного шкафа, посуду за собой мыла и убирала, как могла. Мама ругала дочь, если та оставляла за собой немытые тарелки или кружки в раковине. Брать стул тоже не разрешалось, ведь девочка могла с него упасть, поэтому всех всё устраивало и так. До этого скандала. Придя поздно с работы, уставшая Лариса Петровна очень хотела выпить чаю, открыв шкаф, она не нашла свою кружку на том месте, куда обычно ставила. Раздражение захватило женщину, в школе подрядчики подводили с ремонтом, дома – дочь с порядком. Волна ненависти растеклась по всему телу, кулаки сжались, лицо исказилось, губы скривились, и из них вырвался крик:

– Оля!

23:40. Девочке 8 лет, она гуляла почти весь день, вечером убиралась дома, устала и давно уснула.

– Оля! Кому сказала, вставай!

В тот момент ребенку снился чудесный сон, в котором она была доброй феей, летала по лесу, вдыхала аромат цветов, но злая волшебница нашла её дом, попыталась разрушить его, жилище трясло, ведьма верещала: «Оля! Оля!». Она открыла глаза и увидела над собой орущую и трясущую ее за плечо маму.

– Вставай! Я кому говорю?

– Мама? – спросонья Оля мало что понимала. – Ты пришла? Что случилось?

– Это ты мыла мою кружку сегодня? – спросила Лариса Петровна, будто были другие варианты.

– Да… Я.., – запиналась девочка, понимая уже, что где-то она провинилась.

– Ты куда её поставила?

– В.. в… Шкаф.

– Я тебя ещё раз спрашиваю, ты, куда её поставила, бестолочь?! – мама с силой рванула ребенка за шиворот пижамы, стащила с кровати и приволокла на кухню.

– Куда? Куда ты её поставила? – как паршивого щенка, который нашкодил, она подняла ее и тыкала ребенка вглубь шкафа, трясла, выбивая душу, мама.

– Вот сюда! – Оля указала на то место, куда смогла дотянуться.

– А зачем сюда, если она всегда стояла тут, – продолжала кричать мать, указывая на место, чуть левее и выше положенного.

– Я туда не достаю! – всхлипнула Оля.

– Ах, не достаю! Вот тогда и не трогай мои вещи!

Оля не понимала, в чем она была виновата, всё, что могла сделать в ответ – лишь защищать себя, закрываясь руками. Но Лариса Петровна умела заставить почувствовать себя никчемной.

Годами позже, у психотерапевта, рассказывая эту историю, Оля скажет, что она чувствовала себя униженной. Она не знала, как себя вести, чтобы не расстраивать маму. А мама расстраивалась и кричала почти по каждому поводу, и если крик, как эмоция становился понятнее девочке, то полное игнорирование – нет.

Второй класс. Задали учить таблицу умножения. Цифры не давались Оле, она постоянно об них спотыкалась.

– Дважды один – два, дважды два – четыре, дважды три – восемь. Ой, шесть.

– Дебилка! Так трудно понять, что все последующие цифры увеличиваются в два раза?! – Лариса Петровна отвесила подзатыльник. – Чего глаза вытаращила на меня? Учи! Тупица! Не сядешь жрать, пока всё не выучишь!

– Ну, мамааа. Я не смогу за один день, я не понимаю, – со слезами отвечала девочка.

– Захочешь жрать, выучишь! Папашкино отродье! Ненавижу тебя, тупоголовая, – мать схватила дочь за волосы, намотала косу на руку и силой, как приблудную животину, стала тыкать в учебник по математике.

– Учи, мразь! Учи! Пока тебя не убила!

Затем мама могла спокойно расхаживать по квартире и делать вид, что дочери не существует.

– Мама, проверь меня, я всё выучила! – выла Оля.

– Нет у тебя матери! Отстань!

– Мамоочкааа, пожалуйста, послушай меняяя, я хочу рассказать, я всё выучила, честно.

Но женщина спокойно занималась домашними делами, игнорируя мольбы дочери.

«У меня не было ощущения, что я ей нужна. Она почти всегда была занята. Я была неким приложением её жизни. Нет, были и хорошие моменты. Они выглядели показными, на публику. Когда она меня игнорировала, я не понимала из-за чего, просто догадывалась, что опять сделала что-то не то. Что-то, выходящее за рамки её идеального воспитания. Это сразу становилось понятно по надменному взгляду и напряженным губам. Я знала, она опять сердится. Мне тогда хотелось сказать: «Мама, я не твои учебные алгоритмы, я другая, я живой человек, я – твой ребенок!»

Глава 3.

Всегда ли её мама была такой? Нет. Конечно, своё раннее детство Оля помнила плохо, приятные воспоминания стираются, на всю жизнь остаются только травмирующие события.

Вот Оле 3 годика, она на утреннике снежинка, её первая роль, первый стишок для группы. Разговаривать девочка начала рано, память была отличная, она выучила стих за два дня. Учила с бабушкой и папой, мама тогда только вышла на работу из декрета, и сама готовила новогодний утренник со своими учениками. Ей было будто не интересно, чем занята дочь, Лариса Петровна даже недовольно высказалась в адрес руководства сада, что заставляют так рано детей учить стихи, забивая голову лишней информацией. На тот утренник разрешили приходить только родителям, желательно в новогодних масках, чтобы дети не отвлекались и не тянулись к взрослым. Мама это мероприятие проигнорировала, ждала комиссию из РОНО, предпочла чужих детей и работу. Папа тоже не смог, у него в институте начинались экзамены, и он обязан был присутствовать на каждом. Привела на утренник Олю бабушка, надела белое платье с волнами, похожее на облачко, расшитое камнями и бисером. Подкрасила щеки внучке своими румянами, выделила губки гигиенической помадой, налепила блесток на волосы. Корону соорудили из проволоки и серебристой мишуры.

– Олюшка, какая ты ладная и хорошенькая! – умилялась отражению внучки бабушка. – Все теперь будут смотреть только на тебя, и говорить, какая ты нарядная. Завидовать такому платью. Ну, пусть смотрят, ты ребенок директора, а не этих… Разнорабочих.

Такая поддержка формировала уверенность, что девочка и правда удивительная. На утреннике Оля рассказала свой стих лучше всех, их семья недавно приобрела видеокамеру для таких моментов. Подарки получены, фотографии на память сделаны, бабушка с внучкой шли домой в приподнятом настроении. В обед приехал папа, с порога сгреб ребенка в объятия, извинился, что не смог попасть на праздник, расцеловал дочь и пожелал немедленного просмотра видео с утренника. Оля тогда была самой счастливой, обнимала папу, вдыхая запах его одеколона, пахнущего хвоей. Вечером пришла мама. Уставшая, раздраженная, начавшая с порога жаловаться на комиссию, которая не приехала, и тупых учеников, которые чуть не сорвали мероприятие. Оле очень хотелось показать маме видео из садика, но мама не торопилась.

– Тоже мне, утренник в саду, достижение. Знаешь, сколько у тебя их ещё будет? Надоест.

Не надоело. Ребенок рос болезненным. Следующий праздник случился только спустя четыре года, на выпускном. Мама тогда тоже не пришла. Работала. Фотографировала и снимала бабушка.

Были, были хорошие моменты. Цирк, например. Тогда, в их поселке это было диковинкой. Оля уже училась в школе, во втором классе. Мама объявила всем классам о цирке, доверила организацию завучам и классным руководителям. Она тогда была нежнее. После смерти папы прошло чуть больше года, у неё появился ухажер. Он настаивал на походе в цирк всей семьей. Мама при нем с Олей была очень ласковая.

Цирк приехал. 18:00, премьера первого представления. Оля в зеленом платье в горошек шла за руку с мамой, ладони у неё всегда были теплыми. Девчушка ластилась к ней комочком, чем умиляла дядю Андрея (маминого ухажера) и раздражала маму. Лариса Петровна гнев сильно не показывала, ей достаточно было взгляда на дочь, чтобы та поняла – маме эти сюсюканья неприятны.

Представление шло полтора часа. Выступали акробаты, ловко крутя сальто и тулупы. Жонглёры, клоуны с пуделями в смешных фатиновых юбочках и ручные голуби. Весело, задорно, мама улыбалась, Оля была счастлива. После представления они втроем пошли гулять, дядя Андрей купил сладкую вату и мороженое. Пока взрослые встречались, мама была спокойнее, похорошела, постройнела. Когда Оле было 10 лет, мать вышла замуж за дядю Андрея.

Была ли у неё обида на маму за то, что та предала папу? Да. Но бабушка умела сглаживать все углы, и Оля приняла отчима. Он был добрым, всё покупал, разрешал порой то, что мама запрещала. Работал строителем. Его бригада делала в школе ремонт, там и познакомился с Ларисой Петровной. Ему она сразу приглянулась: ухоженная, видная, при власти и деньгах. Он тоже ей понравился, не смутила разница в возрасте, Андрей младше на 10 лет. В свои 38 не был женат, не имел детей, жил с престарелой мамой и дедушкой. Имел автомобиль и стабильную зарплату. Любил выпить по праздникам, тогда он становился дурным и балагурил, но Ларису Петровну это не раздражало. Этот мужчина смог окружить женщину заботой, любовью, нежностью. Не гулял, уважал мать и дочь, приносил всю получку домой. Его мама быстро приняла невестку с ребенком, тем более при такой должности и связях. Свадьбу сыграли тихо, в узком кругу посидели и разошлись. Тогда жизнь, казалось, стала налаживаться. Мама успокоилась и перестала срываться на дочь, бабушка совсем переехала в деревню. Оля входила в пубертат.

Дядя Андрей, теперь уже отчим, подрабатывал после работы, мама была вся в школьных заботах, она пропустила взросление дочери и изменения интересов. Деньги в семье стали появляться большие, родители сменили панельную многоэтажку на кирпичную пятиэтажку, обновили машину, даже пару раз съездили на море всей семьей. Но Оле нужна была мама. Из-за того, что её родительница – директор, в классе девочку не переваривали, считали ябедой. Дружила Оля только с Веркой Козадоевой. Училась хорошо, но со временем успеваемость скатилась, многие учителя закрывали глаза на не сделанные вовремя уроки, а классный руководитель старалась не делать замечаний по поводу внешнего вида подростка. Оля тогда протестовала против школьной системы, вместо формы носила модные джинсы-трубочки, и яркий кардиган цвета фуксии поверх белоснежной футболки, туфлям предпочитала кроссовки, отчим купил их за границей для своей падчерицы. Однажды, классный руководитель не выдержала и пожаловалась директору на её дочь. На уроках девочка скучала, а внешний вид портил всю внеклассную работу педагогов с подростками. Дети шептались: «Почему ей можно так ходить, а нам нельзя?» Так и темную могли устроить. Эта жалоба огорчила Ларису Петровну и привела к необратимым последствиям.

Тем же вечером, мать пришла с работы пораньше, до прихода Андрея. Он часто защищал Олю, а Лариса Петровна не шла против воли нового мужа. Всё-таки он моложе, привлекательный, не дай Бог уйдет.

– Ты почему позоришь свою мать? – прямо с порога начала свою тираду Лариса Петровна.

– И чем же я тебя позорю? Тем, что твоя дочь? – огрызнулась Оля.

Мама явно не ожидала такой дерзости и отвесила дочери смачную оплеуху.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать, бестолочь?! Что за внешний вид у тебя в школе? Новые вещи показываешь? Хвастаешься, что у тебя есть деньги? Так они не твои, они честно заработанные нами! Или ты хочешь, чтобы меня заподозрили в краже денег, выделяемых на школу? Ты этого хочешь? Чтобы твою мать посадили? Отвечай!

Такого поворота событий девочка не ожидала. Она любила свою маму и не хотела расстраивать, а тем более, чтобы она села в тюрьму. Лариса Петровна тем временем вошла в раж, сама себя подогревала и никого не слышала. Слова больно ранили неокрепшую психику дочери, унижали, вбивали в пол с каждым криком. Для мамы было важно, чтобы Оля была умницей и отличницей, активисткой и примером для других – этакий породистый щенок с медалями, которыми можно гордиться перед коллегами, родственниками и соседями.

– Я посвятила тебе всю свою жизнь после смерти отца! Такая твоя благодарность? Ты почему не учишь уроки? Хочешь дворником пойти работать? Мести дворы много ума не надо! Или сразу на панель?

Оля не понимала тогда, что такое панель, но из уст матери это звучало угрожающе. Лариса Петровна сорвалась на неё с яростью, выплеснув обиды и страхи. Продолжая кричать:

– Тебе что, ходить в школу не в чем? Мы форму кому покупали? Или тебе все равно, не тобой же заработаны деньги? Чего молчишь? Глаза вылупила? Отвечай мне!

Оле нечего было ответить, она уже тогда понимала настроение мамы и всегда подстраивалась, знала, когда промолчать. Та проорется и успокоится, снова станет адекватной. Но почему-то сегодня этот прием не сработал. Не дождавшись внятного ответа от дочери, Лариса Петровна с силой отвесила подзатыльник и ушла в комнату девочки. Взяла с полки ножницы и порезала в клочья, недавно купленные джинсы, которые так шли Оле. Слезы градом полились у 10-тилетней девочки, она пыталась вырвать вещь, причитала: «Мамочка, пожалуйста, не надо! Мамочка, прекрати! Я больше так не буду! Мамочка, ну, не надо, прошу!» Но женщина не слышала этих криков, словно находилась в неком яростном трансе и явно наслаждалась процессом. Разрезав последние клочки, мать кинула ножницы в сторону, допинала остатки джинсов на кухню и приказала дочери всё это убрать к приходу Андрея.

Оля тогда потеряла не только джинсы, но и уважение к своей матери. Рыдая, собирая остатки своей любимой одежды с пола и выкидывая в мусорку, в девочке зарождалась ненависть. Маленьким комочком ярость осела где-то в груди. Прорыдав всю ночь, не выйдя даже на ужин, внутри Оли что-то сломалось.

На следующее утро она пришла в школу в форме, сделала все задания, отвечала на вопросы, зарабатывала пятерки. Теперь мама будет довольна. Мама должна её простить, должна купить новые джинсы. Она на них заработает своим прилежанием и оценками. Но мама не планировала ничего покупать, отчиму сказали, что вещи случайно порвали и выбросили. Через пару недель дядя Андрей купил новые джинсы, ещё лучше, чем старые. И обида как-то сама собой ушла. Так казалось. А она просто спряталась глубже. До поры, до времени.

Глава 4.

Тело пробирало мурашками, накатывал страх, ладони вспотели, сердце затрепыхалось. Оля позвонила в 68-ю квартиру ещё раз. За дверью послышалась возня, шаркающие шаги, кто-то посмотрел в дверной глазок.

– Мама, это я! Открывай!

За дверью послышался медленный лязг замка у дверной ручки, напряжение росло. Оля чувствовала волнение. Будто пальцы женщину не слушались, где-то с третьей попытки замок поддался, и дверь открыла мама.

Ларисе Петровне уже исполнилось 73 года, она сильно постарела с того дня, когда последний раз они виделись. Двадцать лет назад. А в памяти, будто как вчера. Воспоминания захватили девушку с головой, лица, которые она пыталась забыть, тут же всплыли, как кадры старой киноленты.

После того случая с джинсами маме будто развязали руки. Она стала придираться по поводу и без. Самым страшным наказанием было игнорирование, словно тебя нет, словно разговариваешь с пустотой. В такие моменты Оля кричала: «Мама, ну, поговори со мной, пожалуйста!» Мама оставалась глуха. Любимым наказанием стало закрывать дочь в ванной комнате без света и оставлять там одну на несколько часов. У Оли развилась клаустрофобия, страх замкнутого пространства, появились ночные тики и страх темноты. Она боялась того, кто живет в этом сумраке.

Подзатыльники и пощечины тоже стали привычным наказанием, когда уже и это переставало работать, мать брала старый отцовский армейский ремень и дубасила им по ногам, по икрам, по заднице. От его бляшки оставались сильные ссадины и багровые кровоподтеки, девочке было стыдно переодеваться в раздевалке, и она начала прогуливать физкультуру. За прогулы ей снова доставалось от мамы, она таскала дочь за волосы, за шкирку, унижала и винила во всех смертных грехах. Мама взяла за привычку, во время конфликта, отбирать вещи у дочери и выгонять её из дома. Она открывала входную дверь и публично выбрасывала всё на лестничную клетку. Оле было стыдно перед соседями за мать, они прекрасно слышали крики из квартиры и видели выгоны из неё же, но предпочитали не вмешиваться. Они были немыми соучастниками этого процесса. Лариса – влиятельная женщина, педагог, ей лучше знать, как воспитывать ребенка. Никто с советами не лез. Бывшая соседка тетя Галя тоже переехала в этот дом, жила двумя этажами выше, на четвертом, всегда могла приютить у себя Олю. Кормила, успокаивала, разговаривала:

– Ты пойми, мама на самом деле так не думает. Ты должна радовать её, перестать расстраивать своим плохим поведением и оценками. Она же директор школы. Чуть ли не лицо поселка. Её, вон, в народное собрание депутатов выбрали, статус. Мало того, что Андрей начал пить, работы нет, перестройка, так ещё и ты проблем подкидываешь вместо того, чтобы понять и поддержать.

Оля у тети Гали чувствовала себя в безопасности, могла ей открыться, но однажды пожалела, что это сделала, и внушила себе с той поры девиз: «Не говори никому. Не признавайся даже себе».

Извинялась ли после таких ссор мама? Никогда. Она всегда была права! Успокоившись, Лариса Петровна звонила тете Гале, они долго болтали по телефону, затем, соседка говорила: