Солнце садится на Западе

скачать книгу бесплатно


И все это можно вполне понять, можно относиться к такому человеку и его странностям с сочувствием. Но когда на болезнь накладывается еще и невероятно тяжелый характер, и человек вместо того, чтобы тихо себе болеть, превращает твою жизнь в ад, без выходов и компромиссов, то тут никакого терпения ни у кого не хватит. В общем, моя ситуация, мягко говоря, была не очень. Мамин день начинался с мытья чего-либо и мытьем же заканчивался. Все в ее пространстве являлось для нее либо уже грязным, либо могло неожиданно испачкаться в любую минуту. Постоянное мытье рук: после мобильного телефона, после входной двери, после открытия окон, после их закрытия (все вещи, побывавшие на улице, также считались грязными).

Перед тем как залезть в шкаф с одеждой, после того как достал забытый платок из сумки… да и сам платок в таком случае тоже не помешает выстирать. Представьте себе, что вся ваша жизнь – череда правил и ритуалов, следовать которым необходимо неизменно. И попробуйте только не соблюдать их или хотя бы на малейший шаг от них отступиться, и это сразу приведет к истерике или большому скандалу. Маму было жалко. Но еще больше жалко было себя. Бежать было некуда, да и сил на это особенно не было. Нельзя было лишний раз выходить из дома, общаться с не нравившимися ей людьми. Нельзя было никого приглашать. Нельзя было (простите за интимную подробность) иногда мыться душем, так как ей иногда казалось, что я и его пачкаю. Проблемно было готовить. Проблемно стирать. По большому счету все в этом доме было тяжело и проблемно. Сейчас я думаю, что не заболей я тогда так тяжело, я бы сумела что-нибудь придумать, чтоб оттуда убежать. Но я заболела в двадцать один. А потом последовали почти четыре года кошмара. На плохое физическое состояние наложилось психологическое, и все это вместе вылилось в очень неприятные вещи. Я знала, что вернусь к Джейку. Папа обещал заплатить. Это было счастьем после времени необращания на меня и мои проблемы внимания. Родители давно были в разводе. И жизнь каждого только в небольшой мере интересовала другого. В основном они друг с другом просто скандалили. А я, как обычно бывает в такой ситуации, была громоотводом, всегда находящимся посередине. Таким нужным и таким неодушевленным. Ну в принципе логично, кто вообще может предположить, что громоотвод может быть живой. Только возвращение в Кембридж грело и держало меня. Нужно было лишь продержаться. Немножко подождать. Я ждала столько лет. Что по сравнению с этим несколько месяцев совсем не должны были мне ничего стоить.

Вообще, самое лучшее, что я могла сделать в такой ситуации – это быть терпимой и незаметной.

И именно так я и делала. Честно сказать, я большую часть жизни как раз так себя и чувствовала – незаметной – как будто меня вообще нет. Нет совсем. Так шло время. А с ним и моя жизнь.

Днем я могла долго бродить между домов. Мне было грустно. Больше всего от того, что даже гулять нормально я не могла. Я жила как на палубе, вечно плывущего куда-то корабля. Земля под ногами как будто качалась. Было так почти всегда. Гулять было тяжело. Но после прогулки становилось лучше. Я это заметила. И потому ходила. Ходила через силу, как бы всему назло. Это помогало. А дома начинался снова привычный ад.

«Не наступай, не наступай на ковер!», – вопила мама в коридоре. Не наступать на него было сложно. Но я не наступала. Правда, не наступала. А ей казалось, что наступала. Ковровая дорожка в нашем крошечном коридоре у двери была обмотала целлофаном. Сходить с целлофана, раздеваясь, было настрого нельзя. Но чтобы повесить одежду, или того хуже, посмотреть в зеркало, не сойти с него было невозможно. Я давно приспособилась, и, выполняя в этом коридоре немыслимые акробатические финты, я на ковер не наступала. Но мама орала все равно. Я была с сумкой. По дороге зашла в магазин. Продукты она забрала. Раздевшись под ее визги, я пошла на кухню мыть руки. «Не трогай ничего! Помой краны! Не забудь!» – продолжала мама свой истерический концерт. Я не трогала. Я все тысячу раз знала. И что краны после мытья рук тоже нужно мыть, и что воду потом лучше не выключать. И что мобильный телефон после помещения его в специальную подставку не нужно трогать, а если потрогал, то снова вымыть руки, и все по новой и т.д. и т.п. Я знала все. Но каждый раз она повторяла одно и то же. И каждый раз невозможно было описать комок боли и раздражения, возникавший при этом у меня внутри. Выполнив все ритуалы, я села за стол. Мама принялась мыть принесенные мной йогурты и пересыпать печенье из «грязных» магазинных пакетов в чистые. Я с грустью смотрела в окно. Было видно железную дорогу. Она была через мост. Прямо как в Кембридже на Хилз Роуд. Я представила себе это и улыбнулась. Мама закончила мыть. Я налила чаю. Это был обычный день. Самый обычный день нашей не вполне обычной жизни. У меня не было друзей, не было работы, я с трудом гуляла из-за своих головокружений. Мне запрещено было открывать форточки без спроса, запрещено брать свои вещи из шкафа, запрещено приглашать кого-то домой (если бы даже было кого приглашать).

Каждый вечер перед сном я брала телефон и уходила в другую комнату. Чтоб спрятаться от мамы, мира и реальности хоть на время. Хотя бы в мыслях попасть снова в Кембридж, попасть к нему. Я сидела так до ночи, пока совсем уже не падала, и глаза не начинали болеть так, что невозможно было уже набирать текст на клавиатуре. А потом, положив телефон на специальную, только для него предназначенную подставку, приползала в свою кровать.

А мама не спала пока я не приходила, и все время взволнованно спрашивала: «Ты помыла руки?»

Я отвечала «да». И Боже упаси ей было подумать в тот момент, что руки я не помыла…

Я ложилась в постель, доставала из-под подушки фотографию Джейка. Поворачивалась к стене, клала ее между подушкой и спинкой дивана, так чтобы она была не заметна. Смотрела на него и засыпала. Мне казалось, что он со мной. Он мой принц, моя радость, мое счастье. И все очень скоро будет очень хорошо.

Человек, живущий в моем телефоне

Одиночество – страшная вещь, что ни говори и как ее ни поворачивай. Оно, как голодный зверь, грызет и мучает тебя изнутри, пока ты не найдешь ему достойное утешение. Ожидание Джейка давалось мне тяжело. Все мое сознание, все мысли, все мечты, были поглощены только им. Но его было мало. Он редко общался со мной, если это вообще можно было назвать общением. Я списывала все на его стеснительность, на природную скромность, боязнь выражать свои чувства, возможно, скрытность. И каждым моим действием, каждым вдохом мне хотелось быть ближе, насколько это было возможно, к нему. В соцсетях я старалась общаться только с людьми из Кембриджа. Только с теми, кто хоть как-то имел отношение к этому месту. С теми, кто хоть как-то напоминал мне, куда я иду. И общение это радовало. Вдохновляло. Было, как бы частью моего корабля. Выполняло роль палубы, позволяющей держаться на плаву.

«Весна, весна на улице, весенние деньки, как птицы заливаются трамвайные звонки, шумная веселая, весенняя Москва. Еще не запыленная зеленая листва… и т.д.», – написала я под фотографией его заснеженного мартовского двора.

– Хорошо тебе смеяться! А весны-то хочется! – ответил он.

– Да я и сама уже здесь с февраля сижу. В этой весне…

– По колено в весне! – уместно заметил он.

Вообще, обычно он был жутким занудой, каких поискать. Неоднозначный, сложный, при этом, застенчивый, как я сразу заметила, интеллигентный человек, казалось, не делавший и не говоривший глупостей. Казалось, он жил строго по стандартам, навязанным обществом. Попробуй рассказать такому человеку о твоем мире «розовых пони», и ты не встретишь ни одобрения, ни понимания. Но среди всех этих для меня «непонятностей» у него был большой, большой плюс – он не был высокомерным, не был злым. С ним было очень легко, тепло и приятно. И еще иногда почему-то он казался мне персонажем, как будто немного «не от мира сего», каким-то чуть-чуть что ли потерянным, как и я. Потому он мне, наверно, и нравился. К тому же он со мной разговаривал. Просто разговаривал. А мне этого очень и очень не хватало. Он был посторонним человеком, не напрягал расспросами. Не лез с советами. Почти ничего не знал про меня и, конечно, ничего не мог знать про Джейка. Он был связан с Кембриджем. И все это вместе делало его идеальным другом, еще одной дощечкой, в моей наспех построенной палубе. Еще одной важной опорой в моем запутанном путешествии. Он хорошо подходил на эту отведенную ему мною роль. Приятно было, что можно было с ним просто разговаривать. Потому что необходимо было говорить с кем-то.

Таким был мистер X – «человек, живущий в моем телефоне».

* * *

День шел за днем, неделя за неделей. Возвращалась весна, таял снег. И уже очень скорым казалось возвращение к Джейку. Первоначально, я планировала возвращение на май. Но обстоятельства сложились иначе, и поездку пришлось перенести на июнь. В этот раз меня ждали два месяца. Целых два месяца счастья! Всего два месяца… Но я об этом не думала, я думала только о нем. Вся моя жизнь тогда была ожиданием. Ни друзей, ни возможности заниматься каким-то делом не было. Из живого общения рядом были только мама и одна подруга. Редкое общение с людьми из Кембриджа, еще более редкое с Джейком (гораздо чаще с его фотографией). И больше вообще ничего.

Настал долгожданный июнь. И вместе с ним мой маленький мир из серого постепенно начал становиться цветным. Он был уже совсем-совсем рядом. Кембридж был рядом. И это меняло и освещало все вокруг.

* * *

И вот, наконец, он пришел, долгожданный последний день в моей клетке, долгожданный день перед отъездом в Англию.

За день до этого мама, ругаясь и проклиная все вокруг, собирала мой чемодан. Да, да, это делала именно мама. Потому что доставать чистые вещи из чистого шкафа мне, такой «грязной», было не положено. Но я и не возражала. Я думала о Джейке. А все остальное меня даже не расстраивало. Волновало только одно – в последнее время Джейк совсем перестал появляться в фейсбуке, перестал общаться. Может быть, что-то случилось с ним. Может быть, он занят, думала я. Но он ведь должен знать, что я приезжаю. Я так рада, что скоро увижу его. Он – моя радость, мое солнце, моя душа и сердце. Я так боюсь, что он об этом узнает. Я так хочу, чтоб он об этом узнал.

Наполненная этими мыслями и нетерпением, я направилась спать. Спала я неспокойно. Как обычно. Но под утро, наконец, крепко заснула. И приснился мне сон…

Я была в Кембридже. Уже там. В своем общежитии, в той же комнате. Спала в своей кровати, было утро. Солнце светило в окно. Пели птицы. Я села в кровати и стала смотреть в окно. Вокруг меня ходило много людей. Все незнакомые. Новые люди. Их становилось все больше и больше в комнате. Я смотрела в толпу и пыталась найти среди них Джейка. Но его не было. Я встала. Прошла сквозь людей и спустилась вниз по лестнице. Там тоже были люди. Но и здесь нигде не было его. Жуткое чувство пришло ко мне.

А вдруг его нет, нет там, нет нигде. Вдруг он уехал, ушел, поменял работу, исчез. Забыл про меня. Живет теперь в другом месте. Вдруг я приехала зря. Я искала. Вдруг в дверь постучали, и этого стука как будто никто не услышал кроме меня. Подождав, что кто-нибудь откроет, я направилась к двери. Я открыла. На пороге стоял он. Стоял и радостно улыбался.

Я проснулась. Это был хороший сон.

Было утро дня отлета. Мама ругалась. Радио пело. А мне было все равно. Я была страшно взволнованна и счастлива. Я ехала к нему. И вот я уже еду в аэропорт. Почти бегу, не слыша и не видя ничего на своем пути. И вот я иду на посадку. Я люблю самолеты, они напоминают мне Ричарда Баха с его иллюзиями. Вот я уже в самолете… Ох счастье… оно существует… поверьте мне. Говорю искренне и со всей душой – оно, правда, есть. Потому что свобода – это настоящее счастье.

Обратно

В этот раз я добралась из аэропорта сама. Я отлично знала весь путь от Хитроу. Помню, сколько людей было вечером в поезде на Кингс Кросс. Так много, что вошедшим на следующих станциях было уже совершенно некуда сесть. Я любила этот поезд. Я вообще все здесь любила. Мне нравились люди – такие разные, что от разнообразия с непривычки рябило в глазах. Нравился язык, несмотря на то, что о пятидесяти процентах сказанного я только догадывалась, а двадцать процентов – так и вообще не понимала. И эти сидения с синей обивкой были такими родными и знакомыми. И они мне тоже нравились. Как можно чувствовать себя дома в месте, где пробыл всего лишь несколько недель? Это глупо, но я себя здесь так чувствовала.

В Кембридже меня поселили в то же общежитие, что и в первый раз. В ту же комнату. Только кровать в этот раз мне досталась другая, не у окна. Но такая мелочь меня совсем не расстраивала. Был поздний вечер, я спустилась на кухню налить чаю и вдохнуть воздух свободы. На кухне никого не было. Дом уже спал. Было тихо и дышалось очень спокойно. Такое странное ощущение посетило меня (и забегая далеко вперед, скажу, что каждый раз возвращаясь в Кембридж, я чувствовала себя также), так было странно быть в этом доме и осознавать, что в нем спят совершенно другие, новые люди. Место оставалось тем же. Оставалось тем же годами. Только люди постоянно приезжали и уезжали, непрерывно сменяя друг друга. Некоторых из них даже не вспомнишь. Другие глубоко врезались в память. Сами как будто становясь этим местом. Приезжая в Кембридж снова и снова, встречая бесконечное количество людей, могу сказать, что некоторые из них оставили неизгладимый отпечаток в моей душе. И каждый раз возвращаясь, хотелось собрать всех их вместе. Но в том-то и была главная особенность Кембриджа – дома их всех были разбросаны далеко-далеко друг от друга, по разным концам света – т.е. собрать их всех вместе было почти невозможно.

Я выпила чай на кухне, пошла к себе, легла на кровать и почти сразу уснула.

* * *

Солнечные лучи били в окно комнаты. Я проснулась от этого теплого, почти сказочного света. Он был прекрасен. И день с ним был прекрасен. Это был свет жизни, свет свободы, свет счастья.

Вместе с другими «новыми» студентами я собралась в школу. Вечером нам выдали конверты с расписанием. И мы все должны были явиться в школу для сдачи теста к 8:30.

«Пойдемте пешком», – предложила одна из девушек. «Нет. Тут сказано, что мы должны сесть на автобус 1, 2, 13 или любой автобус, идущий до центра», – возразила другая, пытаясь следовать инструкциям вчерашнего письма.

«На автобусе быстрее, – согласилась я. – Я была здесь уже. Я знаю». Так, большинством было решено ехать на автобусе. Красный двухэтажный автобус подошел к остановке. И на нем мы очень быстро доехали до центра. Все здания в центре располагались по кругу от рынка на площади. И поскольку все были очень похожи друг на друга, то с непривычки тут можно было легко заблудиться. У школы было три здания в центре, и я часто могла перепутать и прийти не туда. Но на листке с расписанием обозначался точный адрес, куда нам нужно было прийти в 8:30, и я не сомневалась, что точно знаю, где это. А девушки не знали, поскольку были в Кембридже впервые. И потому спорили. С учетом моих скромных лидерских способностей, а точнее их полного отсутствия, убедить остальных в своем знании у меня не очень получалось. И так и не сумев внятно отстоять свою точку зрения, я последовала за большинством. И конечно большинство шло не туда. Но мне было не очень важно куда идти. Он был здесь. Где-то здесь. Где-то совсем рядом. Я уже его чувствовала. Я знала. И это было так здорово. Так удивительно. Так хорошо.

Следуя за остальными, я дошла до входа в главное здание школы. Здесь был офис. Не знаю почему, но сердце вдруг сильно забилось. Я подошла к входу, желая зайти внутрь. И тут вдруг кто-то, выходя, резко изнутри открыл дверь. Я испугалась от неожиданности. Подняла голову. И это был он. Лицо мое расплылось в самой глупой на свете улыбке. Он тоже улыбнулся мне и сказал: «Привет». Я была так рада. Нет. Я была не рада, я была больше чем счастлива. Правда, счастье мое длилось не долго. Он шел на урок. А нас уже ждали на тест, как я и говорила, в другом здании. Но, Боже, какой тест. Какой урок. Какая разница. Это он. Он здесь! Я здесь!

И пусть весь мир идет своим путем. Пусть жизнь других останется с ними. Пусть прошлое и будущее не имеют больше никакого значения. Потому что есть только я и он. А все прочее не важно, не важно, не важно…

Уроки, Джейк, Кембридж, Счастье и носки из стиральной машинки

Я была в Кембридже и была счастлива. Дни были солнечные. Воздух был чистый. Душа пела, сердце радовалось. Неужели я здесь. Неужели дошла. Как же хорошо. Я бежала через мост на Хилз Роуд, в центр, а в голове весело пело «все в порядке, я не влюбилась…» («Город 312»). Нет, все, правда, в порядке. И не влюбилась я совсем… Улыбалась я сама себе. «И совсем он не мой герой»… угу… как же…

С трудом, но мне удалось записаться в класс к Джейку. Желающих, кроме меня, было достаточно. Но я это сделала. Иначе просто и быть не могло. Он был как звезда, случайно приехавшая в провинциальный город. Все тянулись к нему. Всем хотелось быть ближе. Все повторяли за ним и копировали его. Делились рассказами и впечатлениями от общения с ним. Делились фотографиями. А я наблюдала за этим чуть со стороны и улыбалась. Ведь лучше его не найти в целом свете. Он – мое счастье, мой мир, мой свет, моя любовь, моя радость. Мое все.

На уроке он блистал. Был ярче полярной звезды самой темной ночью. Ни у кого не было такой харизмы. У меня меньше кружилась голова, рядом с ним исчезали все проявления ВСД и головокружения.. И я могла спокойно высидеть урок без желания убежать из класса или страха упасть в обморок. Он опять был лекарством. Был сказочным принцем. Лучшим, что когда-либо в жизни случалось со мной. Мир вокруг снова был солнечным, красочным и ярким. Жить так неистово хотелось. Хотелось горы свернуть ради него.

Уроки проходили в старом здании одного из колледжей. Во дворе был маленький уютный садик.

– Мне всегда было интересно, куда пропадают носки из стиральной машинки? Вот кладешь туда, например, восемь носков, а достаешь семь. А восьмого нигде нет. И так каждый раз! – изобразил Джейк страдание на лице. – Ты его ищешь, ищешь и не можешь найти. Там что, какая-то черная дыра для носков? И где мой носок? Где мой носок, я спрашиваю? (Where is my sock?!) – вопил он, стоя посреди класса. Он уже вошел в образ, и рассказ его был настолько эмоционален, что стены дрожали.

– …Когда я был маленький, и мама оставляла нас с папой на выходные, папа всегда кормил нас сосисками с пюре. – Пап, а что на обед? – Пюре и сосиски. – А на ужин? – Сосиски и пюре. – Пап, а что мы будем есть завтра? – Пюре и…

– …Вы когда-нибудь путешествовали в фургоне на колесах? Это так чудесно и романтично, не правда ли?! …это утомительнейшее, скучнейшее занятие, скажу я вам! Вам говорят – это прекрасная возможность провести время с семьей! А на деле ты только ждешь своей очереди чистить биотуалет… Да и посидеть в нем спокойно не удается… – класс хохотал. И я вместе с ним.

Я любила эти глупые истории. И ничего особенного не было в его словах. Ничего, если бы их произносил кто-то другой. Но то, как он это рассказывал, как говорил, его жесты, мимика, харизма; то, как он наполнял эмоцией каждое сказанное слово. То, как он языком тела передавал каждую мысль тебе прямо в голову по какой-то, неведомо откуда взявшейся, волне. И благодарные зрители уже захлебывались от смеха, были готовы стоя ему аплодировать.

Каждый раз, выходя с урока, я была счастлива. И еще больше была счастлива от каждой, самой маленькой возможности побыть рядом с Джейком.

Кембридж

Кембридж – маленький город на востоке Англии. Кембридж – всемирно известный университет. Кембридж – это великие ученые, открытия, переворачивавшие науку, известные на весь мир писатели, знаменитые колледжи, стоящие здесь уже много веков. Кембридж – это огромная значимая часть мировой истории.

Кембридж…

Чем он был для других? Наверное, для всех по-разному. Для каждого своим.

Чем он стал для меня? Убежищем. Спасением от всех проблем и несчастий, преследовавших меня. Домом, которого у меня в полной мере никогда не было раньше. Шансом, который выпадает один раз на миллион таких нелепых судеб, как моя. Чудом, которое так нежданно случилось со мной. Свободой, которой тут было так много, что ей можно было бы просто задохнуться. Покоем. Покоем, который был так необходим. Наверное, даже больше чем я сама могла себе представить. Любовью, которой был Джейк. Такой огромной, всепоглощающей и нелепой, которую и вообразить себе сложно.

Если выйти рано утром из общежития и идти по направлению в сторону центра, можно попасть в чудесную атмосферу начала дня. Если повезет, и солнце тоже сегодня проснулось рано, можно увидеть высокое, высокое синее небо, и частые следы пролетающих самолетов между облаков. Я люблю самолеты – для меня это как знак свободы. Летящий в небе самолет может рассказать столько историй. Столько счастливых ожиданий встреч, столько новых открытий, новых впечатлений. Да также много и расставаний. Но когда я вижу летящий высоко в небе самолет, мне не хочется грустить. А хочется только радоваться. Центр города тоже прекрасен утром. Когда улицы еще не гудят голосами туристов и покупателей торгового центра, можно увидеть и почувствовать Кембридж таким, каким он был столетия назад. Свет отражается в окнах, раскрашивает крыши. Старые колледжи как будто рассказывают истории тысяч людей, учившихся в их стенах. И в этот момент кажется, что происходит что-то важное. Здесь и сейчас. В этом сказочном месте. И с тобой. Потому что ты сейчас тоже тут. Ты сейчас часть, пусть и очень крохотная, но все же часть всего этого. Это как будто бы история творится прямо здесь и сейчас, и ты часть этой истории. Я любила гулять по городу. И чаще всего делала это одна.

В тот вечер я решила «сбежать» из дома под предлогом встречи с другом. В реальности встречи никакой не было.

И я шла, чуть дыша, по вечерним улицам, боясь нарушить тишину своим присутствием здесь. Как дикий зверек, уставший от громких звуков, я наслаждалась молчанием города, дарившим успокоение, утешение и уверенность в завтрашнем дне. Мне казалось теперь, что все кончится хорошо. И это грело меня. Пройдя центр, я спустилась к реке, спасаясь от толпы шумных студентов, стремившихся провести вечер пятницы как можно активнее.

Соседи в моем общежитии затеяли сегодня очередную вечеринку. Народ собирался пить, развлекаться и орать всю ночь. Обычный способ провести выходные в городе, где больший процент населения составляют люди от восемнадцати до двадцати пяти. Мне же совсем не хотелось этого. Я сознательно избегала людской компании. Я бежала от них. Пряталась. Они все были замечательными ребятами. Приятными и очень общительными. Но честно сказать, живя с мамой, под гнетом правил, порядков и запретов, я совсем не привыкла к близкому и долгому общению с большим количеством людей. Я была как волчонок, выросший в клетке в зоопарке. Знающий про существование других волков, но привыкший держаться особняком из-за неумения и не привычки близко контактировать с ними. Мне было комфортно одной. Кроме пары близких подруг в Москве у меня никого не было. А в последнее время я не общалась ни с кем вообще, кроме одной только подруги.

Вечер был теплый. Небо высокое, чистое и синее. Я шла по берегу Кема, наслаждаясь видом. Плавающие лодки – дома тянулись вдоль берега реки. В окнах некоторых из них уже горел свет. Пушистая разноцветная кошка, уютно свернувшись, спала на палубе, между расставленных тут же горшков с цветами. Многие, выращивали так же в горшках и какие-то овощи. Большие упитанные утки сновали меж лодками в надежде получить заветный, упавший в воду кусок. Вода в реке была мутная, дно илистое. Но это ничуть не убавляло романтики пейзажу. Мало кто ходил по этой стороне в такое время. Потому я так любила гулять вечером именно здесь. Иногда влюбленные парочки нарушали мой покой. Или какой-нибудь идущий из паба человек попадался мне на пути. Но не более того. Как правило, вечером река была тихой. Здесь можно было думать, думать и наблюдать. На противоположном берегу была жизнь. Там горели огнями бары и кафе. Я пыталась разглядеть сидящих там. Наблюдать за людьми с безопасного расстояния мне очень нравилось. Я думала, как они там сидят, разговаривают о чем-то. Есть ли среди них будущие великие ученые. Есть ли парочки?

Смотря на них, я конечно же думала о Джейке. С ним бы я пошла в такое место. И не чувствовала бы себя там не в своей тарелке. Рядом с ним я уверенна. Рядом с ним меня не мучает ничего. На уроках Джейк часто рассказывал о своей семье. О маме, папе, двоюродных братьях, других всевозможных родственниках. О том, как они общаются, проводят праздники вместе, что его мама любит готовить. «Как это – жить как они?» – думала я. Наверное, здорово, когда ты заботишься о ком-то, а кто-то заботится о тебе. Не делает вид, что заботится, а правда заботится по-настоящему. Их жизнь так прекрасно звучала из его уст. Он рассказывал все эти истории, а я завидовала. Мне хотелось быть частью их, частью его жизни, частью этого мира. А я пока не была. Ну ничего. Я обязательно буду. Обязательно! И от этих мыслей становилось так тепло, так спокойно и весело у меня на душе, что, казалось, даже фонарики, расставленные вдоль берега, подмигивали мне.

***

Время шло, лето убегало по секундам, как песчинки в песочных часах. Его оставалось мало. А Джейк, казалось, совсем перестал интересоваться мной. Мы редко общались. И виделись в основном в школе. Я переживала. Пролетали дни, часы, минуты, вернуть которые никак будет нельзя. Мои сумасшедшие планы о счастливой жизни с Джейком рушились, как карточный домик. Но мой разум, затуманенный чувством, не в состоянии был адекватно оценивать ситуацию. Я видела только надежду, цепляясь за малейшие мелочи, как за спасательный круг. Видя только цель, которой был он. Только спасение, которое он значил. Я старалась приободрить себя, как могла. Но ничего не помогало, не помогало совсем. Хотя я старалась изо всех сил. Очень старалась сделать каждую нашу встречу особенной. Но было сложно. Английский предательски подводил в самый нужный момент. Застенчивость не позволяла себя выразить.

Головокружения были мукой, от которой вообще было не ясно, как избавляться. И только рядом с Джейком голова не кружилась. Рядом с ним просто было спокойно. Колоссальные силы я вкладывала ежедневно в жалкие попытки своей социализации в студенческом обществе. Не понимающему, о чем идет речь, человеку этого не описать. Я была как русалочка. Андерсен про меня писал, точно. Каждый шаг через боль. Как по битому стеклу каждый раз. Голова кружится. И объяснить толком ничего не можешь (чертов английский!). Времени нету. Оно убегает, ускользает, как песок сквозь пальцы. А дурацкий, глупый принц тебя почти не видит и не понимает. И знаешь, что станешь ты пеной морской. Только даже это лучше, чем обратно… А он будет жить. Он будет счастлив. Пусть будет. Для несчастной русалочки достаточно просто хоть минуту рядом побыть. И даже это уже больше, чем счастье…

Постепенно, к концу лета, я с удивлением обнаружила, что у меня появились друзья. Общение с людьми начало становиться не обузой, а радостью. Мы ездили в Лондон, ходили в музеи, в кафе, по магазинам, готовили вместе, смотрели фильмы. И с каждым разом делать все это становилось мне легче и легче. Например, сходить в кино, стало не принуждением, а удовольствием. Лето в Кембридже было прекрасным. Все вокруг было ярким, зеленым и приветливым. Огромные коровы, никого не боясь, жевали травку в пяти минутах ходьбы от центра города. Туристы, приехавшие со всего мира, шумели и пестрели на улицах, не уставая всюду фотографироваться. От разнообразия сладостей и вкусностей у меня разбегались глаза. Каждый день можно было пробовать что-то новое, и это не надоедало. Школа занимала только первую половину дня, так что до вечера день был свободен. И я проводила его с друзьями. В этом лете было все, о чем я могла только мечтать. Была свобода, было счастье, были друзья, был Джейк. Это время было чудесное. Мне было хорошо. Но оно заканчивалось. Каждый раз, когда я думала об этом, все начинало ныть и сжиматься внутри.

Вот и пришла последняя неделя.

До отъезда оставались считанные дни. Я так переживала, что не могла больше ни пить, ни есть, ни думать о чем-либо. Что делать? Вопрос, которым я задавалась каждый день со дня моего приезда сюда. Ну почему же он медлит? Почему не говорит мне о своих чувствах? Ведь не может же быть, что их совсем нет! Нет, такого просто не может, не может быть!

Я долго думала и, в конце концов, решилась на отчаянный шаг. Если он молчит, тогда я помогу ему. Я буду первой. Перед нашей последней встречей я купила красивую открытку и написала…

«Мой дорогой Джейк!

Ты встречаешь много людей. Все они разные. Какие-то запоминаются, присутствие других же проходит мимо тебя, не оставляя следа. Я думаю, мимо тебя прошло очень много людей… и, наверно, достаточно девушек. Могу только представить себе сколько. Но иногда ты встречаешь человека, и он меняет все. Всю твою жизнь, весь мир вокруг. И он становится самым важным для тебя. Каждый шаг, каждая мелочь становится важной. Это как будто ты знал человека всю жизнь, а теперь, в самый нужный момент, просто встретил его. Трудно описать, насколько, на самом деле, важен для меня ты. Я люблю тебя, мой дорогой Джейк. И надеюсь скоро увидеться с тобой снова.

С любовью, Мария».

Перечитав несколько раз, дрожа от волнения, я положила открытку в конверт. Дело было сделано. Оставалось только отдать ее Джейку.

Пришла пятница. День прощания

Я ждала его на улице, в саду. Еле дыша, считая секунды, я стояла глядя на старые окна колледжа. Нервно теребя в руках конверт, я подняла голову вверх. Небо такое красивое, по-вечернему синее. Как же красиво и спокойно здесь. Впереди стояла деревянная лавочка, рядом с ней дерево. Сколько я всего помню об этом месте. Посмотрев на розовый куст, я печально вздохнула. Воспоминания. Что может быть хуже и лучше их. Картинки всплывают в памяти. Запахи. Звуки. Лица. Ощущения. Некоторые моменты помнишь настолько подробно. До звуков. До воздуха. Помнишь даже муравьев на лавочке. Цвет неба. Форму облаков. Каждый цветок на клумбе. Каждую мелочь. Каждый аромат.

Помню каждое утро и каждый в нем шорох. Помню, как спиной чувствуешь его шаги. Запах его сигарет. Значит – все хорошо. Он здесь, и все правильно. Так странно, я еще стою здесь, но эти моменты уже стали воспоминаниями. И так вдруг сильно защемило в груди от понимания этого. Но несмотря даже на боль, помнить полезно и важно. Нужно запомнить небо, солнце, форму облаков, цветы на клумбе, утро и твои шаги за спиной… Чтоб даже ни на минуту не усомниться в цели. Как это полезно помнить, какие важные они, эти шаги. Сколько ради них нужно еще сделать и пройти. И, не смотря на всю боль, это все важно помнить. Чтобы не останавливаться, чтобы двигаться дальше.

Он вышел из двери и улыбнулся мне во весь свой белозубый рот. У него самая прекрасная улыбка, подумала я, глядя на него. И вообще, он самый-самый лучший. Я улыбалась ему в ответ, и слезы уже выступили на глазах, и в горле стоял комок. Я обняла его и расплакалась. Он утешал меня, что-то говорил. Что все не так плохо. Что все будет хорошо. Пытался шутить. Смеялся. А я не могла говорить. Не могла сказать ему ни слова. Я знала, что это конец, и не могла, никак не могла перестать реветь. Он все обнимал меня, и не было ничего лучше этих объятий. В них было все, чего так сильно хотелось мне. Уверенность, спокойствие, счастье, и моя сумасшедшая, сумасшедшая любовь к нему. Не знаю, сколько времени прошло. Мне казалось, что прошла вечность. Но она пролетела, как мгновенье перед моими глазами. Сложно объяснить это странное чувство, но мне это показалось именно так. Ему было пора идти.

Я отдала конверт. Он, сунув его в сумку, развернулся по направлению к выходу из сада. Я оперлась о подоконник и зарыдала. Сильная теплая рука сжала меня чуть выше локтя. Слезы застилали мне глаза, но я знала, что это был он. Столько уверенности и утешения было в этой руке, столько мужского и сильного. Что, задержав дыхание, я вдруг перестала плакать. Он отпустил руку и, не оборачиваясь, ушел за ворота быстрыми шагами. А я еще долго смотрела ему вслед, держась второй рукой за то место, где только что была его рука. Уже не плача.

День отъезда

Было даже не пасмурно, небо было темно-серое, закрытое до горизонта огромной тучей. И страшный ливень, шедший стеной, напоминал о конце. Кембридж как будто грустил. И я тоже грустила. Глядя в окно сквозь дождь, можно было увидеть проезжающие мимо дома автобусы, бегущих по улицам людей, зеленые листья, все еще пестревшие летним разнообразием. Было печально, но нужно было идти. До вокзала меня проводила одна из моих соседок. Приятная китаянка средних лет. Она помогала, шла чуть впереди, катя мой второй чемодан. Было сложно идти под дождем, а он тем временем становился только сильнее. Не успели мы перейти мост через железную дорогу, как вдруг совершенно неожиданно посыпал град. Мы встали, закрывая зонтами чемоданы, чтобы они не промокли совсем. «Кембридж плачет», – сказала соседка и как-то с поддержкой посмотрела на меня. «Не расстраивайся, ты обязательно вернешься. Я знаю. Ты должна вернуться». Град стих, и мы наконец дошли до вокзала. Я попрощалась с ней. Она желала мне много всего хорошего. И я ей тоже. Хорошая девушка, думала я. И сколько таких тут было. Таких, с которыми очень не хотелось прощаться.

Я села в поезд, повернулась к окну и наконец дала волю слезам, душившим меня с утра. Вода текла по стеклам и по лицу. Небо плакало, и я с ним тоже. Я снова чувствовала себя в клетке. В клетке из виз, границ, проблем и маминых запретов. На часах было два. Джейк еще на работе. Сердце рвалось наружу, в груди горело. Хотелось выбежать из поезда и, наплевав на все, бежать к нему. Вагон пошатнулся и поехал. Все… пришел конец и этой серии. А ты думала все так просто, глупая. Думала, раз, и все неприятности позади. Раз, и эта невероятная сказка вдруг станет твоей жизнью. Не на минуту, а уже навсегда. И прекрасный принц спасет тебя. Но принц оказался похож на спящую красавицу. Его для начала требуется как-нибудь разбудить. Люди в поезде искоса поглядывали на меня, а я пыталась не отворачиваться от окна.

Пересев на Кингс Кросс на метро, я доехала до Хитроу. Рейс был вечерний, я отлично успевала и никуда не торопилась. Купив чай в Старбакс, я села за столик и стала смотреть на людей, снующих туда-сюда. Кто-то торопился на посадку, кто-то напротив, только прилетел. Кто-то кого-то встречал. Я смотрела на них, и мне было грустно. Телефон молчал, ни строчки, ни слова от него. Ничего. Что с ним? Где он? Может, он занят? Прочитал ли он мое письмо… Может, так расстроен всем этим, что просто не знает, что сказать. Ну почему он молчит, почему? Я так долго не вынесу. Может быть, ему наплевать. Может, зря я бегу за ним, зря держусь за это все, зря верю в то, что он любит меня… Ну сказал бы хоть что-нибудь. Прислал бы хоть строчку. Подал бы хоть какой-нибудь знак. Хоть кто-нибудь… Хоть кто-нибудь сверху слышит меня? Я сижу тут одна в этом огромном аэропорту, жизнь кипит вокруг, здесь куча людей, куча событий, а я сижу тут со своей чашкой, внутри все рвется от боли и непонимания. А рассказать некому. Никто не поймет. Ведь никто не узнает. Пришло время идти к стойкам регистрации. Я обошла зал, в поисках нужной. Хитроу большой аэропорт. А я, когда нервничаю или расстроена, в подобных местах легко теряюсь. Понимая, что иду не туда, я остановилась прямо напротив большого эскалатора. Наверху была надпись «прибытие» со стрелочкой. Я встала, пытаясь найти надпить «отправление», которая по логике должна была быть где-то рядом. Люди спешили на эскалатор, в зал прилета, встречать своих знакомых, близких и родных. Для кого-то здесь все только начиналось, а для меня сейчас заканчивалось… Мой взгляд задержался на детях, бегущих впереди. Они держались за руки. Просто мальчик и девочка лет десяти радостно бежали вместе на эскалатор, ведущий наверх. «Джейк! Мария!», – позвала их женщина, идущая за ними. – «Давайте быстрее. Мы уже опаздываем!».

Я встала в оцепенении, еще минуту глядя на эскалатор. Может, мне послышалось… Человек часто слышит то, что хочет, особенно в таких ситуациях. А может это знак, о котором я просила, и кто-то все-таки слышит меня там сверху. Что бы там ни было, мне стало светло и легко на душе. Может я все-таки еще вернусь. Может, еще все получится. Я улыбнулась себе под нос. И пошла дальше, искать свою стойку регистрации.

Облачный атлас

Шел декабрь. Все вокруг уже дышало подготовкой к новогодним праздникам. И лишь для меня Москва была как обычно безнадежно печальной, грустной и тоскливой. Все вокруг было тусклым, бесцветным, безрадостным. Все было серым без него. Как будто кто-то взял и поменял пленку в кинокамере, и теперь она снова снимала только в черно-белом цвете. Все было одинаковым, неживым. Депрессия снова вернулась ко мне, как и в прошлый приезд домой. И из нее опять не виделось выхода. Выход был. Он был только один – вернуться насовсем обратно. Но это было невозможно. Просто невозможно и точка. Невозможно, как и всегда. Я измоталась. Устала. Выдохлась. Хотелось уже только одного – забыть поскорее всю эту историю. Забыть Джейка. Чтоб хоть немного избавиться от этой непроходящей, невыносимой боли внутри. Хватит. Хватит мучить себя. Хватит. И без того много проблем. Я твердо решила, что обо всей этой истории надо забыть. В ней было много хорошего. Было и прошло. Хватит. Нужно поставить точку. Попробовать жить нормально. Настолько нормально, насколько это возможно в моих обстоятельствах. Но хоть как-нибудь. Хотя бы попытаться.

Поскольку количество моих московских знакомых совершенно не увеличилось за время моего пребывания в Англии, что было вполне логично и естественно, я решила написать девушке, с которой познакомилась в Кембридже. По счастливой случайности Вероника тоже жила в Москве. И, к моему счастью, у нее нашлось время встретиться со мной. Чему я так же была очень рада. Мне хотелось отвлечься. Забыться. Все равно было, где и как. И способ нашелся вполне себе культурный – мы договорились пойти в кино. Я не знала, что за фильм мы будем смотреть. Но кино я любила. И самое главное, что было во всем этом – это радостное предвкушение других, новых, так нужных мне впечатлений. Хотя бы на два часа забыть весь этот бред, всю эту сумасшедшую историю про Джейка и мою великую любовь к нему. Фильм выбирала Вероника. А я, я рада была согласиться на все, что бы мне ни предложили.

Мы встретились в одном из крупных торговых центров Москвы. Был вечер, все вокруг сияло и блестело, украшенное новогодними декорациями (мишурой, шарами и прочей фигней). Город готовился к празднику. Радостные, красиво одетые люди бегали по магазинам, выбирая подарки. Ярко украшенные витрины манили потенциальных покупателей, крича цветами и красками кто громче, на все лады, в надежде за праздники сделать выручку на весь следующий год. Эта веселая суматоха не радовала, а только раздражала меня. Вообще, наверно, мало что тогда смогло бы меня порадовать. Знакомая моя была так же, как и все, погружена в это праздничное сумасшествие. Но, к счастью, помимо того, у нас нашлись и другие темы для разговора. Мы вспомнили Англию. Общих знакомых, друзей. Я тоже старалась улыбаться. Старалась очень… изо всех сил. И, наверное, со стороны это могло выглядеть как будто естественно. Вероника говорила, говорила… а я медленно проваливалась, уходила куда-то в себя… «Чему радуются все эти люди?» – удивлялась я, глядя по сторонам. Единственное, что заставило бы сейчас искренне улыбнуться меня, думала я, это подаренный мне каким-нибудь добрым волшебником английский или европейский паспорт. Это значило бы, что проклятые визы мне больше не нужны. И я могла бы бежать со всех ног обратно к Джейку. Это значило бы конец боли. И разговор не о политике или стране, этот разговор только о боли одного единственного маленького человека. На которую, естественно, всем наплевать. Что остается мне в моем положении? Если бы я хотя бы знала, что он тоже любит меня. Я ведь все смогла бы. Я бы все сделала для него. Я пошла бы к нему хоть пешком, хоть вплавь через Ла-Манш. Я бы построила плот, воздушный шар, корабль, подводную лодку. Да что угодно! Прошла бы пешком через лес, полный фашистов, как у Ремарка в «Ночи в Лиссабоне». Нашла бы ковер-самолет, или шапку-невидимку, спрятанную на каком-то далеком острове… Смогла бы все-все-все… чтобы оказаться с ним просто рядом. Если бы это только было ему нужно. Если бы он дал мне об этом знать. …И так я все думала, думала, размышляла. Но это были всего лишь желания, не вяжущиеся с реальностью мечты. На деле я почти ничего не могла. Мысли мои снова сменяли одна другую, соединяя и связывая, как в паутине одну сумасшедшую идею с другой… И почему нельзя попросить, чтобы мне дали особую визу в виде исключения. У меня ведь есть уважительная причина – любовь. Почему любовь не может являться основанием для получения, например, пмж в стране, где живет любимый?.. Глупые люди, им интересны только сухие неважные факты. А по-настоящему важные вещи они упускают. Ведь, что может быть важнее любви?..

На этой мысли я заметила, что мы уже в кинотеатре и сидим в зале. Вероника как раз закончила какой-то рассказ и замолчала. Дурацкое качество мое – иногда слушать человека – не слушая. Свет погас. Начался фильм…