скачать книгу бесплатно
– А что же это у тебя за порезы на руках. Дорогуша, как насечки на березе, чтоб сок слить по весне. Кто же тебя так?
Голос санитарки вернул меня к реальности. Я резко отдернула руки и опрокинула кашу.
– Кто ж тебя так запугал. Как котенок с отрезанным хвостом. Ну молчи, молчи.
Она стала торопливо собирать постеленное полотенце, чтобы не дать каше запачкать белье.
Я спрятала руки под одеяло.
– Можно мне рубашку с длинными рукавами? – я опустила глаза и старалась не смотреть на добрую санитарку.
– Боишься. Принесу.
В этот раз она не была многословной, но меня удивило, что она тоже прочла мои мысли. Неужели они так элементарны, и все читается на моем одноглазом лице.
Шуршание ее шагов вернуло меня в палату. В руках у нее была рубашка и халат.
– На вот, твое все выбросить хотели. Юбка, правда, почти целая осталась. А кофточка вся была порезана. Вот смотри.
В другой руке у нее оказался пакет. Она подала его мне. Я даже не сообразила, так быстро все произошло, что я делаю. В руках у меня оказалась черная кофточка. Рукава ее были все изрезаны, запекшаяся кровь делала ее жесткой. Юбка была почти целая. Белье тоже. На мгновение я застыла с грязными тряпками в руках. Мельчайшие подробности ярко и отчетливо встали передо мной. Как говорят в таких случаях, перед моим мысленным одноглазым взором прокрутилось все с самого начала. Надо было что-то делать. Но что?
– Спасибо вам, я зашью, – я сунула свою одежду в мешок и бросила пакет рядом с кроватью.
– Деточка, я постираю. Хочешь, помогу зашить. Ты в этом хочешь уходить отсюда?
– Да, я зашью, сейчас так модно, – прошептала я. – Это ничего, ничего.
Я с трудом сдерживала слезы. Плакать одним глазом – это уже не смешно. Санитарка взяла пакет и снова зашаркала из палаты. Я опять осталась наедине с двумя молчаливыми сопалатниками и их капельницами.
– Здравствуйте, – в дверях показался щуплый и невысокий мужчина. – Следователь Потапенко. Сергей Леонидович.
Он проговорил это еще в двери и лишь потом подошел к кровати. Круглые очки в черной оправе висели на его курносом носе.
– Рассказывайте, что произошло. Список ранений мне уже передали.
Уютно устроившись на кровати, Потапенко достал блокнот и приготовился записывать.
– Я не знаю, – пробормотала я. – Они были в масках. Помню только, подошли у дома.
– Что, по улице в масках ходили? – недоверчиво уставился на меня сквозь очки маленький человечек.
Я остановилась и посмотрела на него. Жуткая мысль, что я зря начала рассказывать все этому чужому службисту, вдруг отчетливо обнажила безнадежность моего положения.
– Нет, на улице они не были в масках, – продолжила все же я. – Они что-то вкололи мне. А потом били, когда я очнулась. У них там камера была, они на пленку все записывали, понимаете? Они снимали фильм. Я так думаю, это снафпорно.
Меня прорвало. Я старалась как можно быстрее и полнее рассказать все, что со мной произошло.
– У какого дома? Адрес свой назовите, пожалуйста.
– Не совсем у дома, у метро. А потом стали резать мне руки. Вот, видите? Я протянула ему руки и подняла рукава больничной рубашки. – Видите? Чтоб кровь пустить, а потом он мне свой член в лицо сунул, И я его откусила.
– Да погодите вы, я ничего не понимаю, – Потапенко дотронулся до моей руки. – Давайте по порядку. Лучше будет, если вы будете отвечать на мои вопросы. Насколько я знаю, изнасилованы вы не были, – проговорил он недоверчиво, уткнувшись в свой листок. – Даже раздеты.
Я замолчала и уставилась на него. Что может сделать милиция? Эти бандиты вряд ли оставляют следы для таких вот щуплых и неторопливых следователей. Кажется, он даже не хочет услышать то, что я говорю.
– Что произошло после того… погодите-ка, погодите-ка… Вы говорите, что откусили ему член?
Потапенко смотрел на меня во все глаза. Его губы стали расплываться в улыбке.
– Вы мне не верите?
– Вы употребляете наркотики?
– О чем тогда говорить! Зачем вы тогда спрашиваете, если не верите мне? – мне казалось я начала орать, но услышала лишь шипящие звуки, вырывающиеся из моих окровавленных и запекшихся губ.
– Может, я сама себе выбила глаз и потыкала ножичком во все части тела?
– Все раны у вас не смертельны. Врачи сказали, что такое чувство, что кто-то просто наносил вам порезы для мазохистских упражнений. Только чтобы кровь пустить.
– И выбили глаз? – я снова стала говорить спокойно, и голос вернулся ко мне. – Как легко говорить о чувствах, когда они не твои.
– Так, ладно. Как вы оказались здесь?
– Они сбросили меня в речку. Тут недалеко.
– Как сбросили? С моста? – Потапенко завис с ручкой над блокнотом.
– Нет, под мостом. Заехали под мост и сунули меня в воду.
– Почему же они не убили вас?
– Они думали, я уже мертвая. Или решили, что я утону.
– А вы не утонули?
– Как видите. У меня разряд по плаванию.
– И сами дошли до больницы?
– Да, я поплыла к мосту, и вышла. Они не могли меня уже видеть за поворотом и мостом. А тут, я знала, есть заводская больница.
– Откуда вы знали, что тут есть заводская больница?
– Черт возьми! – закричала я снова, и мой голос снова пропал. – Я тут комнату снимаю. Через железную дорогу, прямо напротив метро, – все это начинало меня уже злить.
– Ваше имя и место рождения? Адрес. Адрес в Москве.
– Марина Гринкович. Родилась в Белоруссии. Поселок Негорелое. Под Минском. Снимаю квартиру. Проезд Стратонавтов, дом 13.
Я тут же пожалела, что назвала ему свое настоящее имя и адрес в Москве. Он ничего не сможет сделать, и уж тем более не сможет защитить меня от этих убийц. Лучше было бы исчезнуть, как будто я умерла.
Он аккуратно записал все в блокнот.
– А теперь спокойно все мне расскажите. Они подошли к вам у метро? Кто – они?
Я вздохнула. Теперь уже все равно. Расскажу ему все.
– Девушка. Я разговаривала по телефону. И вдруг кто-то уколол меня. Я почувствовала укол в плечо и обернулась. Рядом со мной стояла девушка и улыбалась. Она подхватила меня под руку и стала что-то говорить. Взяла у меня из рук мобильник. Дальше я помню смутно. Помню машину скорой помощи. Меня туда затащили.
– Кто? Девушка вас туда затащила?
– Девушку помню отчетливо. Но, с другой стороны, был парень. Его я уже почти не помню. Очень плохо.
– Хорошо, что было дальше?
– Очнулась я в комнате. Горели прожектора. Они будили меня ударами по лицу. Я видела камеру. Она работала.
– Откуда вы знаете, что она работала?
– Там лампочка есть такая. Видно, когда работает. Да что вы меня за ребенка держите?! – снова сорвалась я. – Там оператор стоял! Он еще орал, что ему завтра камеру на Ботаническую отвозить! Трое в масках и кожаных ремнях стояли предо мной. Один стал мне вот эти порезы делать. Резал и резал.
– Зачем он наносил вам эти поверхностные порезы? – Потапенко скептически посмотрел на меня. Видно было, что он не верит ни одному моему слову. Его недоверие разозлило меня не на шутку. Теперь, когда не нужно было притворяться и ловчить, когда не нужно было подделываться под чужое мнение и оценку, я, наконец, могла говорить правду, говорить то, что думаю, без оглядки на профессора, жениха, мать, квартирную хозяйку. Его дело – верить и что-то делать, или ухмыляться и бездействовать.
– Спросите у них, когда найдете. Хотя, сомневаюсь, что с таким отношением к людям и делу у вас что-то получится! – голос вернулся ко мне, и я закричала это на всю палату. – Откуда я знаю? Может у них сценарий такой. Парень за камерой сказал что-то о трех часах, вроде. Потом другой, с акцентом, сунул мне член в лицо и сказал, чтобы я сосала.
– Погодите, погодите… Чем они наносили эти порезы?
– У них был ножик. Знаете, такой маленький, для кухни, с зазубренным лезвием.
– Значит… сначала они не били вас, а только резали?
– Только… Это вы хорошее слово подобрали. Да. Только резали.
– Хорошо. Что было дальше?
– Дальше, я же говорю, я откусила и с силой рванула его пенис. Там только клочок кожи остался.
– Да ладно вам, – Потапенко замер. Ручка его застыла в воздухе.
– Рассказывать дальше, или с врачами сходите проконсультируетесь?
– Рассказывайте.
– Они стали меня бить. И тыкать этим ножиком. Потом завопили, что в больницу надо бежать. Я слышала, как они сказали, – прикончите ее и выбросите. Парни убежали. Девушка и оператор затащили меня в машину. Тут я потеряла сознание. А когда очнулась, то была уже в воде.
– Вы же говорили, что помните, как они сунули вас в речку под мостом, – Потапенко опять укоризненно направил на меня свою ручку.
– Ну да, мы были под мостом. Вода-то холодная. Я сразу в себя и пришла, как они меня в воду положили. Но не стала шевелиться. Я же хорошо плаваю.
– И они дали вам спокойненько уплыть?! – следователь совсем отложил свой блокнот в сторону.
– Там же темно было. Они меня палками потолкали. Я нырнула, а потом выплыла в кустах. Ну, в траве. Я видела, как они постояли немного, а потом сели в машину. Но наверху, вы видели мост? Они оттуда могли смотреть. Поэтому я не стала выбираться. А тихо поплыла подальше. От дороги подальше. И выбралась на запретной зоне. Они туда не могли бы зайти. От канала и шлюзов – тут есть запретная зона. А больница уже в двух шагах была. Я только по холму поднялась.
Я замолчала. Следователь усердно писал мои слова. Мой глаз устал смотреть, и я закрыла его. Как жаль, что нельзя подключить другого к мозгу и показать ему все, что ты видела, и что пришлось пережить. Если б он почувствовал мою боль, он не стал бы сомневаться в моих словах, а тут же отправился бы… А куда бы он отправился бы?
– Как вам удалось так сразу понять, где именно вы находитесь? – Потапенко даже глаза под очками прищурил.
– Я и определила не сразу, и потом, когда поняла, что я выпущена одна, а не к крокодилам, – попыталась я пошутить, но у меня плохо получилось.
– Где все это находилось? Ну, место… где вас мучили… где оно находилось? Вы можете дать какую-нибудь привязку к местности?
Похоже, что он тоже читает мои мысли.
– Нет… Вы же понимаете, что я была без сознания и по дороге сюда и по дороге туда. Но… судя по интерьеру – это была дача.
– Почему вы так решили?
– Не могу сейчас сказать. В лицо мне светили прожектора. Это мое ощущение. Надо подумать, почему.
– Что за прожектора?
– Ну я же говорю, что стояла камера. Вокруг стояли светильники. Знаете, такие кинематографические. Ватт по 500.
Следователь вдруг встал. Я схватила его за руку. У него вылетел блокнот и, зашуршав, упал на пол.
– Вы защитите меня? – мой глаз от напряжения заслезился. Острое ощущение опасности навалилось на меня вдруг, задавив и засыпав толстым слоем мысли о бессмысленности моего дальнейшего существования в качестве красотки-инвалида.
– От кого?
– Как вы не понимаете. Если они узнают, что я жива, они придут добить меня.
– Вы все равно ничего не видели.
Следователь наклонился и стал искать свой блокнот на полу.
– Послушайте, вы успокойтесь, отдохните. Я приду через пару дней. Может, вы вспомните что-то еще. И тогда обо всем договоримся.
Он пошел к двери. Было совершенно очевидно, что тут мне не помогут. Но ощущение безнадежности и кончености жизни почему-то исчезло. Поддавшись порыву, я делала и говорила то, что хотела, я была самой собой впервые в жизни, не скрывая своих чувств и страхов, своих оценок и ощущений. Что ж, возможно, это и сможет стать новым ключиком, что заведет спираль моего движения.
Глава 3
Марины не было. Ересин звонил ей несколько дней подряд. Скоро выходные. Алексей собирался поехать в охотничий домик, провести спокойные два дня без телефонных звонков, без разговоров с друзьями и по делу, без телевизора. Так повелось уже давно. Каждую пятницу, в ночь, – хоть чучелом, хоть тушкой, – он ехал в лес, на водоем, к костру… Чем ближе подходили выходные, тем отчетливее проступала привычка. Прочь, прочь из города – пульсировало у него в голове, – подальше отсюда и… забыться, лежать и смотреть на звезды, на огонь… Утром, в пятницу он начинал говорить о душе. К этому привыкли его родные.
– Гонка сплошная, – жаловался он с 8 утра. – Примечательно ведь что, – нет времени о душе подумать!
О!!! Хочу водки, – мечтал он уже в середине дня. – Много… Потом опохмел неправильный… и 3 дня провисеть…
– Бабуль, я завезу к тебе Мартына?
