скачать книгу бесплатно
Здесь все находятся друг с другом в определенных ответственных отношениях и зависимостях. Здесь легче сравнить, понять и оценить себя в процессе общения и взаимодействия. Благодаря этому и обеспечивается защищенность каждого, его жизненное самоутверждение, оформляется духовный и культурный уровень, приобретается здоровый характер. Но этот путь требует особого педагогического мастерства его организаторов.
Педагогическая реабилитация возможна и оптимальна, если педагог следует правилам, подсказанным самой жизнью:
– принимать ребенка таким, каков он есть на самом деле, прилагая усилия к раскрытию его потенциальных возможностей. Если ребенок встречает истинное принятие себя, он легко преодолевает свои внутренние конфликты, психологический дискомфорт и способен к личностному росту и развитию;
– понимать ребенка, то есть глубоко проникнуться всеми его проблемами, чувствами и стремлениями. Чтобы ребенок смог преодолевать трудности, надо устранять все, что мешает ему быть счастливым;
– помогать ребенку, причем стратегия помощи определяется преодолением себя вчерашнего и обретением новых шансов на лучшее завтра.
В то же время особую значимость в практике реабилитации детей приобретает изучение педагогом качественных характеристик, состояний и ситуаций в становлении и развитии индивидуальности, самобытности, самоценности индивида; умение использовать психолого-педагогический инструментарий, применяемый в диагностике, профилактике, коррекции и компенсации детей на разных этапах онтогенеза в подкреплении реабилитационной стратегии.
В одном из писем в июле 1928 года А. С. Макаренко писал: «…Мой мир – люди, моей волей созданная для них разумная жизнь…, мир организованного созидания человека… Минутами мне хочется разобраться в себе и назвать то новое, что во мне происходит. Но мне жаль нарушить очарование сегодняшнего дня. Все прекрасно, прекрасно жить сегодня, и прекрасна была вся моя жизнь, потому что она привела меня к сегодняшнему дню».
«Всем, кто готов разделить свою судьбу с детьми, попавшими в стихию жизни, советую: не ищите себе никакой иной награды, кроме той, что заключена в душевном порыве поступка, и пусть ребята знают и видят это. Ведь не зря говорит народная мудрость: „Спешите делать добро, и оно окупится сторицей“».
Четкая, продуманная организация детской жизни по законам «воспитательной» педагогики позволила педагогу А. С. Макаренко добиться позитивного результата в выращивании достойного гражданина своего Отечества. По его же словам, «в живых движениях людей, в традициях и реакциях реального коллектива, в новых формах дружбы и дисциплины» рождалась новая педагогика.
В макаренковских коллективах взрослых и детей объединяло, прежде всего, учеба, производственно-трудовые взаимоотношения, общая трудовая забота о лучшем завтрашнем дне, определенный стиль («дух») колоний: мажорный тон, сочетание уважения с требовательностью, чувство собственного достоинства, ощущение своей страны с ее устремлениями, ценностями и идеалами.
Как важно сегодня глубоко осмыслить все то, что оставлено нам в наследие, понять значимость макаренковской воспитательной педагогики, ее принципы и закономерности, найти пути применения по выстраиванию воспитательного пространства для детей и молодежи. Сконструированное воспитательное пространство – организационная форма, которая позволит мобилизовать образовательные и социокультурные ресурсы конкретной территории и консолидировать педагогический потенциал на поиск путей преодоления проблемного детства.
Антон Макаренко: «Никаких правил науки нет…»[3 - Беседу вел Евгений Крушельницкий.]
– Антон Семёнович, годится ли опыт Макаренко для современной школы?
– Опыт-то, безусловно, годится, но дело в том, что он не поддаётся бездумному копированию. Помню, ещё в 50-х годах один доктор педагогических наук решил открыть во Владимирской области копию макаренковской колонии имени Горького. Все сделал точно так же – структура, режим… И ничего не получилось. Спрашивает у отца:
– Почему?
Тот ответил:
– Ты копируешь чужое. Но ты не Макаренко и потому должен оставаться самим собой, используя его педагогические открытия.
Я полвека проработал учителем – в школах, детдомах, колониях… Каждый год читаю «Педагогическую поэму» и каждый раз открываю что-то новое. Ведь многие привычные слова стерлись от частого употребления и утратили первоначальный смысл.
Школьное самоуправление? Да не бывает такого: не отдам же я детям свою печать, планирование… Соуправление – это я понимаю. Школьный коллектив? Зачастую и это выдумка. Вас же не очень волновало, пришёл сосед по парте в школу или нет, какую оценку получил… Коллектив создается под общее дело, это временное объединение под конкретную задачу. Нет её – нет и коллектива. А. С. Макаренко это понял, когда поначалу открыл в колонии мастерские – сапожную, портняжную, кузницу… И вот сидят колонисты по разным цехам, радуются жизни и становятся работягами. Материться они уже умеют, скоро будут пить, а женятся – станут бить жен… Нет, так не пойдет. И Антон Семенович начал создавать сельскохозяйственную коммуну, где все друг с другом связаны. Такой коллектив не для подавления личности, а для её раскрытия, охраны интересов. Чтобы жизнь шла по общим для всех законам.
– И как же этот опыт применить, например, в обычной школе, где нет никаких коммун и сельского хозяйства?
– Об этом я задумался еще в 1965 году, когда после армии меня назначили в школу подмосковного Хотькова завучем по воспитательной работе. Помогла… пионерка Лариса Михеенко. Она партизанила во время войны, героически погибла. Мы нашли её маму, нашли командиров, создали школьный музей. Обратились к композитору Кабалевскому, он написал песню. Предложили назвать новый военный корабль именем Ларисы, дружили с экипажем, и когда корабль приходил в какой-то порт – в Ленинград, Балтийск, Севастополь… – мы находили средства и ехали туда. Не все, конечно, а только лучший класс. Итоги подводились по разным показателям, и каждый был заинтересован в успехах товарища. Вот такой был у нас коллектив. А закончится дело, значит, надо искать новое.
Бытует и такое мнение: мол, А. С. Макаренко работал в колонии, с бандитами… Чушь! В той «колонии» не было никаких решеток, и Антон Семенович разрешал уйти в любое время, если кому не нравится. Бывало, и уходили. Но возвращались. А вот в тюрьму больше ни один не попал (сравните-ка этот показатель рецидива с нынешним…) И воспитанники были в большинстве своем нормальные ребята.
– Нормальные, но в конфликте с законом…
– Как же без конфликтов, если ребята хотели выжить? И я бы жил точно так же, и любой другой. А их называли опасными для общества. Ворошилов требовал изолировать беспризорников, чтобы не мешали жить пионерам. Не только в тюрьму, но и под расстрел можно было угодить уже с 12 лет… А А. С. Макаренко моего отца взял из тюрьмы, хоть ему было 18. Он пытался уберечь детей от этого давления властей. Был большой конфликт с официальной педагогикой во главе с Н. К. Крупской. Она создавала пионерскую организацию, там всё красивенько, с барабаном… А его заботило воспитание настоящих граждан, которые будут созидать и творить. Думал не о внешних эффектах, а опекал воспитанников всю жизнь. Возродил понятия чести, долга, которые тоже попали в опалу как старорежимные. А однажды и врезал воспитаннику, пытавшемуся его унизить. Между прочим, это был знак потрясающего уважения. Колонисты уважали силу и смелость (при этом чуть ли не каждый из них был сильнее Антона Семеновича) и рассуждали так: если директор меня не наказал, то он меня не уважает…
Детей, которые умели только красть, он учил трудиться. Он умел создавать коллектив единомышленников, привлекать на свою сторону тех, с кем можно вести всех остальных. Почему в нынешней школе многие не хотят учиться? Не хотят стать «ботаниками» в глазах коллектива…
А. С. Макаренко относился к воспитанникам с уважением, но и с величайшей любовью. Ведь если я люблю, то требователен и хочу, чтобы ребенок нашел свое место в обществе, стал счастливым. Да только любовь бывает разной: сегодня любят гладить по головке… Это удобно, но бесполезно.
Ясно, что многим это не нравилось. Дело кончилось тем, что из колонии имени Горького, им же и созданной, его уволили. Он создал новую коммуну – имени Дзержинского, там выпускали знаменитый фотоаппарат «ФЭД».
Последние два года жизни А. С. Макаренко работал в Москве. Хотел в школу, но оказался ей не нужен, потому что шла постоянная борьба с чиновниками. Они понимали: если пройдет его педагогика, что им всем делать? Ведь легче не думать, плыть по течению… А Антон Семенович говорил: мне очень легко работать педагогом – для этого есть 24 часа в сутки. Педагогика не профессия, а состояние.
Я многому научился у А. С. Макаренко и отца. Например, мастерству импровизации, умению признавать свои ошибки. Мне повезло, что дети идут ко мне, но чего это стоило… Я мастер спорта по тяжёлой атлетике и по борьбе. Не наказываю, но если на татами приём сделаю, пацан скажет: больше не буду, я всё понял… Умею косить, пахать, гирями крещусь в свои 72… Играю в футбол, баскетбол, теннис. Сальто с места сделаю. Неплохо пляшу – победитель многих конкурсов. Могу и актером быть – так сыграю, что самый недоверчивый поверит…
– Актерство-то зачем?
– Ну, вот, например, работал я в спецшколе для трудных ребят. Была одна воспитательница с дрянным характером, во что бы то ни стало ей хотелось подловить воспитанника и посадить. Однажды мы поехали на сборы, а она тем временем прошмонала все палатки и нашла яблочное вино. Доложила мне, я обязан принять меры… Построил всех в каре, вызываю виновника и спрашиваю:
– Это вино или сок яблочный?
Он мямлит что-то… Говорю:
– Сок? Что ж ты молчал? Сейчас проверим!
Открываю бутылку и всю выдуваю… Такая мерзость, как только почки выдержали… Потом бросаю бутылку далеко в лес. И вот месяца через три тот пацан подходит ко мне:
– Антон Семенович, а там, правда, сок был?
– Нет, говорю, вино…
Тот обрадовался, потому что ребята стали с ним разбираться: мол, мы тебе скинулись на вино, а ты что купил?!
– Получается, директор покрывает нарушителя?
– А не надо мне знать обо всех проступках! Вот что писал об этом А. С. Макаренко в «Педагогической поэме»: «Проступок, если он никому не известен, все равно умрет, задавленный новыми привычками и навыками… Только в последнее время я узнал о многих проступках горьковцев, которые оставались в глубокой тайне. Я теперь испытываю настоящую благодарность к ним за то, что они умели так хорошо заметать следы и сохранять мою веру в человеческую ценность нашего коллектива».
Представьте, если человек знает всё о своем соседе, о жене – он же повесится… А надо, чтобы в семье все было хорошо. Зачем учителю рассказывать родителям, что ребёнок натворил за несколько месяцев? И маме не надо все говорить про своего ребенка. Я же как педагог должен реагировать, и получается, что вы меня подставили. А в воспитании чуть перегнул палку – и что-то сломал в человеке… «Нужно якобы обязательно по косточкам разобрать все похождения мальчишки… вывернуть наизнанку ту яму, в которой копошился и погибал ребенок. А собравши все эти замечательные сведения, по всем правилам науки строить нового человека», – иронизировал А. С. Макаренко. И подытоживал: всё это ведь глупости, никаких правил науки просто нет.
– Как-то это не очень вяжется с привычными школьными буднями…
– Потому что многие не желают себя утруждать красотой педагогики, делать себя счастливым в этом доме. На педсовете вижу потухшие глаза учителей, чувствую выжженные сердца. В их отчетах даже графы такой нет – «воспитание». Рассказываю им, что такое педагогическое мастерство, как сделать ребенка счастливым – и глаза начинают гореть… Ведь педагогика – это великое искусство, здесь столько можно сделать… А предмет – всего лишь повод войти в класс, в общение. Нужно обязательно стать для ребенка интересным и значимым человеком, чтобы он у тебя что-то брал. Будешь насильно давать – ни за что не возьмет.
– Есть ли сегодня спрос на идеи А. С. Макаренко?
– Конечно. Военные просят разобраться с причинами дедовщины. Психологов интересует, как создать благоприятные условия общения. В Европе широко используют его опыт – от католических монастырей до светских коммун. А вот наши педагоги идут к нам неохотно: мы-де растим свободную личность, конкурентоспособную, а там – муштра, колония… Они просто не понимают А. С. Макаренко.
Сегодня мы очень востребованы как методический центр. Завтра, например, проводим большой семинар о том, каким должен быть детский дом сегодня. Но наш официальный статус – учреждение дополнительного образования. То есть кружки, выступления детей… Разве этим мы должны заниматься? Ведь нынешняя школа живет по законам страшного лицемерия и вранья. Школа натаскивает на ЕГЭ, учителя – репетиторствуют. А вот умению воспитывать в ВУЗе никто не учит. Какая уж тут нравственность… Школу сегодня относят к сфере услуг.
И все же последователи есть, хоть их и немного. Например, Центр образования №656 уже более двадцати лет строит работу на основе традиций Макаренко. Опыт такой педагогики выявил необходимость создания школы другого типа, где ученики должны стать деятельными созидателями своей жизни, а образование помогало бы им раскрыть свой потенциал. Однако министерство такие идеи не поддерживает. Физический труд в школе запрещен, поэтому убрать класс, вымыть полы нельзя, на участке поработать – тоже… Но изменить ситуацию в стране могут только люди, которые ставят благородные цели, любят свое дело и умеют трудиться. Без них ничего не получится.
Антон Семенович Макаренко был непредсказуем, и это вызывало жадное любопытство детей
«Здравствуйте, Антон Семёнович! Если письмо мое получили утром, то пожелаю хорошего рабочего настроения, если вечером, то отличного вечернего отдыха, ну а если в обеденный перерыв, то нашего солдатского аппетита», – пишет из армии Нодар, любимец Нодар, такой трудный Нодар. Тот самый, от которого редкий учитель не приходил в истерике:
– Он меня оскорбляет.
Я отвечал примерно так:
– Он всех оскорбляет, а нас не будет? Он делает то, что может в меру своей невоспитанности. Не стал же он лицемером – значит, не о том должна идти сегодня речь, чтобы не оскорблять, а о том, чтобы он не захотел делать этого сам.
Единственным достоинством Нодара, переходящим в недостаток, была его честность. Он мог среди урока заявить:
– Мне это неинтересно.
Ему действительно было неинтересно, но учитель воспринимал его слова как вызов. Именно так рождаются «трудные» дети, которые аккумулируют в себе наш педагогический брак. Мы выбрасываем их из коллектива, потому что не терпим нареканий со стороны ребят.
Интересно, замечали ли вы, как мало мы слушаем своих воспитанников? Не правда ли, классический вариант:
– Замолчи, когда старшие с тобой разговаривают?
Напрасно, много полезного можно было бы услышать. Но… «учитель всегда прав». Часто именно непонятые дети становятся трудными.
Каково живётся человеку, чувствующему себя изгоем, понять нетрудно. Я был уже взрослым, когда впервые назвал своих родителей «мама» и «папа». Они работали в детском доме, поэтому я не имел на эти слова – мама и папа – права. Чтобы не сделать кому-то больно, я должен был, как все, называть директора Семёном Афанасьевичем, а воспитательницу – Галиной Константиновной. На примере родителей я убедился, что нет на земле более мужественной профессии, чем профессия педагога. Педагог детского дома – это и врач, и психолог, и артист, и родитель, и нянька в одном лице. И немного – сам ребенок. А если серьезно, педагог – это человек, который чувствует себя в ответе за всех детей.
Меня до глубины души возмущает, когда А. С. Макаренко представляют эдаким солдафоном, приложившим руку к воспитанию законопослушных «винтиков» – человечков. Это циничное, вульгарное опошление. Антон Семёнович вырастил моего отца, который, подобно своему учителю, воспитал тысячи людей. И среди них ни одного мерзавца. Разве он был «винтиком», рабом? Воспитанники всегда помнят главные уроки своих педагогов: как жить, как вести себя в той или иной ситуации. Но только в том случае, если их учат не назиданиями, а собственными поступками, по которым дети определяют и свою линию поведения.
Я часто размышляю, почему и А. С. Макаренко, и мой отец пользовались таким авторитетом среди детей. Ответ один. У них было кредо, которому они следовали всю жизнь: «Делай только то, что умеешь делать». Сегодня мы часто забываем об этой истине! Как-то директор одной из московских школ взахлеб рассказывал мне об одном учителе, которого любят ребята. Я поинтересовался, в чём секрет такой любви. Оказывается, дети учат его кататься на велосипеде. Это двадцативосьмилетнего мужчину! Да он, коли уж выбрал профессию учителя, должен был еще до поступления в пединститут научиться и этому, и многому другому… Отец не раз повторял:
– Мы не знали, чего бы не умел делать А. С. Макаренко.
Как-то он спросил Антона Семёновича:
– Почему Вы с нами не купаетесь?
А тот в ответ:
– Знаешь, Семён, если я разденусь, вы с ума сойдете, – такой я худой, а я бы не хотел, чтобы меня жалели. Так дешево потерять авторитет…
В другой раз отец спросил Антона Семёновича, почему он никогда не ест вместе со всеми. И тот опять поразил отца:
– Педагог может при этом проявить жадность, неопрятность. Это ему не принесёт успеха.
Видите, какое уважение к детям?! Моему отцу, в отличие от своего учителя, как раз нравилось во время спортивных соревнований (а он очень любил легкую атлетику, волейбол) ходить в одних трусах: фигура у него была отменная. А я в шутку говорил:
– Надо было Аполлона лепить с отца, до того красив!
И дети от него не отходили ни на шаг, казалось, им хотелось прикоснуться к такому ладному человеку. Еще в колонии А. С. Макаренко обратил внимание на внешность Семёна и приговаривал:
– Знаешь, шельма, что ты хорош, почему пацаны за тобой гурьбой…
Пример отца лишний раз подтверждал: педагогу свои достоинства надо подчеркивать, развивать, а недостатки искоренять.
Отец много выступал с лекциями, и там, где бывал, всегда появлялись единомышленники. Умел заворожить, убедить, зарядить искренней верой в то, что плохих детей не бывает. Это мы, взрослые, часто расписываемся в собственном бессилии, рубя с плеча: «Он трудный, что с него возьмешь?» Просто такие дети требуют больше внимания, больше ухода, с ними надо больше повозиться, попотеть. Надо ребенка разгадать, пробудить в нем человека и, если хотите, – творца. В колонии у Антона Семёновича хулиган забывал, что он хулиган, потому что занимался интересной, взрослой, настоящей работой. Он не играл в труд, а ощущал себя творцом и, однажды испытав это ощущение, уже не мог его забыть.
Воспитывать – значит, быть ребятам защитой, а мы превращаемся в судей. К кому, как не к воспитателю, идти в трудную минуту мальчишке? Потому я прошу, умоляю всех педагогов: пожалуйста, не начинайте свой день с жалоб на ребят, не приходите с обидами на них, по крайней мере, до тех пор, пока солнце светит. Чтобы я, не зная их прегрешений и не думая, какие «принимать меры», мог просто улыбнуться ребятам и взять кого-то за плечо, даже виновного, а тот, зная за собой вину, будет молить судьбу: «Хоть бы Антон не узнал». Разве этого недостаточно?
Убежден: не надо откладывать, как на сберкнижку, мелкие проступки ребят, о многих из них и вообще лучше нам, педагогам, не знать, чтобы не ходить информированными и злющими. Но почему педагогу порой просто-таки невтерпеж нырнуть в конфликт, спешно определить виноватых и правых и корить, корить, корить. Классический пример: парень разбил стекло. Первый педагогический порыв – не раздумывая, броситься на помощь справедливости, припомнить «автору» десяток других прегрешений, вызвать мать, отца и т. п. Может быть, лучше так:
– Ты же не дурной, чтобы стекло разбивать нарочно. Вставь, пожалуйста.
Или сбежали парни с уроков. Ах, так? Торопились к солнышку, к лету? Придется чуть-чуть сократить каникулы. Но если парень унизил девушку, если отлынивает от работы, когда трудятся другие, это уже конфликт.
Краеугольным камнем воспитания оказываются взаимоотношения в коллективе. Работая в системе профтехобразования, я и мои коллеги ни разу не взяли на себя смелость определить без ребят, кому ехать по путевке за границу, а кому сфотографироваться у Знамени Победы. Ошибки здесь дорого стоят. Я назвал хорошего на свой взгляд, а ребята знают его совсем с другой стороны. Например, он плохой товарищ, высокомерен и расчетлив. И если педагоги хвалят такого воспитанника, что подростки подумают? Что педагоги либо лицемерны, либо слепы.
Так что не будем судить о ребятах по их проступкам. Скажем, произошла драка. Кто виноват – ясно. Да так ли уж ясно? Меня, например, куда больше тревожит второй, обиженный, потому что избит он был, как выяснилось, за то, что отнимал деньги у первокурсников и делал это втихую. А о другом парне, изменившемся к выпуску до неузнаваемости, с горечью скажу:
– Это скорее не успех наш – поражение.
Человеческих перемен я в нем не заметил, просто парень понял, что надо готовиться в институт, ему понадобится хорошая характеристика-рекомендация. И притворяется активным. А нам нужны люди, нравственные ценности которых рассчитаны не «на зрителя». Для сегодняшнего рабочего, которого мы растим (впрочем, растим мы как раз завтрашнего рабочего, и в этом – особая ответственность), это особенно актуально. Нынешнее производство отстраняет от рабочего конечный продукт его деятельности, поэтому самым надежным ОТК становятся такие качества, как честь, совесть, порядочность. И здесь на подлинную честность, которая и наедине с собой проявляется, – главная ставка.
Возвращаясь к исходной мысли, скажу, что «вычислять» личность следует вовсе не по тому, что человек говорит и каким хочет казаться, а по тому, как к нему относятся в коллективе. Если его уважают, то даже серьезный на первый взгляд проступок ничего не значит. А наказать за этот проступок легко, когда знаешь, что надо исправить в человеке. Это я хочу подчеркнуть особо: осудить надо только действие, поступок, но не человека. Пацан должен знать, что педагог возмущён только тем плохим, что он совершил, но не им самим.
Даже в наказании может проявиться уважение к личности. Этому я учился у отца и у матери – особенно у матери. (Она тоже воспитанница колонии А. С. Макаренко и всю свою жизнь проработала вместе с отцом.)
Вот на каких уроках я вырос…
Как большинство мальчишек тринадцати лет, я лазил в соседний сад за яблоками. Как-то раз приволок «продукт» на всю компанию, человек на 15. Вывалил на кровать. Вдруг все зашушукались:
– Семён Афанасьевич идёт.
Мигом я набросил поверх яблок простыню и как ни в чем не бывало лег «спать».
– А вот те яблоки, на которые улегся сейчас Калабалин, давайте и попросим его съесть, – сказал отец.
Где-то на килограмме он сжалился, взял меня за руку и повёл в тот самый сад.
– Цей хлопчик будет тебе сторожем, – сказал он хозяину, – и неделю, пока с этим отрядом мы будем в походе, станет стеречь твой сад…
Ясное дело, я остался без работы: ну кто полезет в сад, когда его сторожит товарищ? Вернувшийся из похода отряд был встречен хозяином сада с тремя мешками «сэкономленных» яблок. Какой урок я извлек из той истории, уточнять не стану – из-за банальности вывода. А пример привёл, чтобы показать, что и в выборе наказания должно присутствовать педагогическое творчество.
«Я не знаю, какой у вас в тот день была погода», – так в свое время на вопрос отца о том, как поступить в таком-то случае, ответил в письме А. С. Макаренко. И верно, от погоды кое-что зависит. А еще больше – от характера ребенка. Кому-то достаточно одного взгляда, а на кого-то хоть полдня кричите – чего себя зря надрывать. С одним достаточно не поздороваться, другому сказать:
– Зайди вечером ко мне, подумай, зачем.
А третьего попросить придумать самому себе кару.
Иногда самым большим наказанием для ребенка может стать его отсутствие. Командир поленился, не поставил ребят на довольствие, и вся группа осталась голодной. Но командиру ребята не сказали ни слова. Это стало для него самым жестоким наказанием, лучше, чтобы ругали.
Бывают ситуации, когда оказывается не прав воспитатель. Если это случается со мной, то уже через час я отчаянно ищу возможность объясниться с пареньком и хожу возле него кругами. Впрочем, если я был прав, тоже «хожу» и тоже ищу – ведь кому-то надо первому пойти навстречу. По праву старшего, чаще это приходится делать мне.
Я слишком ценю свой авторитет, чтобы пошатнуть его убогой ординарной «мерой пресечения». Знаю, какая бы конфликтная ситуация ни сложилась между мной и подростком, ребята внимательно наблюдают: чья возьмёт? Поэтому, если не готов «сразить» провинившегося улыбкой, словом, гневом, лучше промолчу, сделаю паузу, но просто перебранку устраивать не стану.
Если бы меня спросили, кого я считаю самым большим актером, может быть, назвал бы себя, потому что и сценарий пишу сам, и режиссер себе тоже сам. Микропьеса: прошу прислать в училище телефонограмму – выговор директору Калабалину за то, что его девушки плохо покрасили цоколь одного уважаемого здания. Потом вывешиваю этот выговор на доске объявлений, а девчонок тех с извинениями к себе не пускаю: пусть помучаются. Игра? А почему бы и нет? Ведь это не та игра, где изображаешь чувства, а сам так и ждёшь, когда опустится занавес и можно будет уйти домой. Тут другое: счастливая, радостная игра, не фальшь, вдохновение.
Как и всякое вдохновение, оно рождено любовью к своему делу. Когда учился в институте, вдруг испугался: хватит ли мне сил, выдержу ли я такую жизнь?.. Взял академический отпуск и поехал в детдом к отцу. Год проработал воспитателем. И понял, что это моя жизнь. Поэтому могу прийти в ПТУ и приготовить обед трём пацанам, оставленным за большой проступок без «увольнительной». Какая же жертва? Мои дети…
