Школьный роман, или Хроники нашего «В» класса с письмами и стихами

скачать книгу бесплатно

Школьный роман, или Хроники нашего «В» класса с письмами и стихами
Татьяна Марч

Первая любовь #1
Одноклассники съезжаются на юбилей – 30-летие выпуска. Журналисты должны снять фильм об этой встрече и судьбах выпускников. Некоторых одноклассников уже нет в живых, среди них тот, кто был первой любовью героини, от лица которой идёт повествование. Вспоминая о школьных днях, об учителях и одноклассниках, из пёстрой мозаики эпизодов, воспоминаний, впечатлений складывается целостная картина – жизнь и судьба того поколения, кто оканчивал школу в конце 70-х, и чья жизнь невольно сложилась из двух частей – до и после перестройки.

Татьяна Марч

Школьный роман,

или Хроники нашего «В» класса с письмами и стихами

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь…

    Группа «Високосный год»

Февраль 2008 года, Прибалтика.

Если бы мне ещё два месяца назад сказали, что я полечу на Сахалин – в жизни бы не поверила. Я уехала оттуда три года назад с твёрдым убеждением, что больше туда не вернусь. Причин не возвращаться много, но главная из них в том, что я очень боюсь летать на самолётах, а как ещё доберёшься до острова, да к тому же такого далёкого? И вдруг…

Собственно, с одноклассниками – теми, кто жил или оказывался на Сахалине – мы собирались часто, уж раз в год – обязательно, традиционно в первую субботу февраля. Поэтому я, конечно, знала, что и в этот, юбилейный раз, наши, как всегда, соберутся и это дело отметят. Сама я лететь не собиралась не только из-за своей аэрофобии, но и по причине жесточайшего и длительного безденежья в моем семействе – последние три года уж очень у меня всё сложно в этом смысле.

Декабрь 2007 года, из письма Серёжки Кузнецова:

«Хочу слетать в Южный на встречу выпускников. Мишка вроде тоже собирается. Сейчас потихоньку пытаемся организоваться на это мероприятие. Миша грозится крупно потратиться. Сообщили нашим в Южном. Надеюсь, что с приближением срока процесс не угаснет (наверное, надо билет купить по невозвратному тарифу, чтобы потом не отвертеться)».

Кузя в Москве живёт, и всё у него по жизни нормально сложилось: и человек он обеспеченный, и семья у него хорошая. Долго о нём никто из наших ничего не слышал, на встречи он не приезжал, переписку ни с кем не вёл, всего полгода назад он вдруг «нашёлся». Из-за возраста, что ли, сентиментальным стал? Вышел он на нас, между прочим, через популярный ныне сайт «одноклассники. ру». Но его все эти годы вспоминали: интересно, где сейчас, как там поживает наш Кузя? В школе многие наши девчонки были в него безответно влюблены. Он был немногословен и, как мне всегда казалось, внутренне «закрыт», никогда не выказывал своих чувств. Кузя всегда со всеми был вежлив, ни с кем, по-моему, не ссорился, учился на твёрдые четвёрки и ни в каких хулиганствах не участвовал.

Ну, а Мишка… В школе он был троечником и скандалистом. После школы жизнь у него сложилась очень бурно, и кидало его то на самое дно, то наоборот. Наконец, в последнее время Мишка преуспел в бизнесе, стал не просто обеспеченным человеком, а миллиардером, во! Я Мишку видела последний раз лет пятнадцать назад, когда он прилетел на очередной февральский вечер встречи прямиком из Италии. Тогда он ещё был просто «долларовым миллионером», чем очень гордился. Нам с Викой мужья до сих пор тот вечер припоминают: сначала шла гульба в одном ресторане, потом перебрались в другой, потом на квартиру к Лёшке Короткову из «Б» класса, потом Мишка проводил меня домой… Короче, добрались до дома (что я, что Вика) часам к пяти утра! Потом мой муж недоумевал по поводу чужих мужских перчаток у нас дома, а я далеко не сразу вспомнила, чьи они и откуда. Н-да…

Ну так вот. Жила я себе, жила спокойненько, в декабре ещё и мыслей не было про путешествие. Правда, сон мне тогда странный приснился: встреча одноклассников, где и Кузю вижу, и Вику, и Маринку. Утром подумала: очень странный сон, никак мы не можем встретиться ни с Кузей, ни с Маринкой. Уже много лет не виделись, и никогда ни Кузя, ни Маринка на встречи выпускников не приезжали, да и я никуда не поеду в этот раз…

А в январе так быстро всё завертелось, и в один прекрасный день меня просто забросали эсэмэсками с Сахалина о том, что Мишка оплачивает всем желающим приезд на Сахалин, оплачивает все расходы на грандиозный вечер в ресторане и последующий отдых в гостевом доме. Да ещё работает группа журналистов, которые будут снимать сюжеты про всех нас – даже в гости к нам ко всем приедут – и сделают фильм про наш выпуск.

Конечно же, сразу на Сахалине образовалась «рабочая группа» – уж чего-чего, а энергии и умения организоваться нашим ребятам не занимать!

Январь 2008 года, письмо на Сахалин.

«Привет, дорогая Викуля!

Твоё сообщение вызвало у меня массу эмоций. Хочу написать тебе предельно откровенно, только, ради Бога, умоляю, не выноси это на обсуждение – это лично для тебя.

Я всё же решила не ехать. Основные причины две: финансовые проблемы и моя непреодолимая аэрофобия.

Насчёт страха. Я, конечно, написала (Лариске) про необходимость для меня таблеток как основное условие наравне с деньгами, но если реально смотреть на вещи, никому до этого дела не будет, и я окажусь в ситуации, когда вот они – билеты, и вот он – самолёт, а защиты нет. То, что при этом чувствуешь, невозможно представить человеку, если он не страдает от этого (я, к примеру, тоже не понимаю, что страшного может быть в пауках или микробах на ручках дверей и т. п.). А я, представь, все эти дни уже (!) мучилась, хоть лететь предстояло только через полтора месяца, и даже радость от предстоящих встреч не могла это перебороть.

Теперь о финансах. У меня сейчас нет денег на многие самые неотложные нужды, даже на лекарства, поэтому искать дополнительно деньги на поездку я не в состоянии. Подчёркиваю: я не воспринимаю всё это как трагедию. Да боже мой, у всех у нас свои сложности и жизненные испытания: у кого-то со здоровьем, у кого-то с детьми и т. д. Ну, у меня вот такое испытание – безденежье. Ты же знаешь, я неисправимый оптимист по жизни и пишу тебе это не для того, чтобы поплакаться в жилетку. Моя абсолютная убеждённость в том, что мы все платим за что-то лично своё, что получаем от судьбы как подарок. Так что я спокойно воспринимаю моё ужасающее безденежье сейчас как справедливую плату за исполнение определённых своих желаний. Именно поэтому, ради Бога, не вздумайте там напрягаться и выделять мне что-то особо – оно мне не надо.

Теперь основное. Определённые мысли появились у меня ещё после первых Ларискиных смс, а сейчас они вполне сформировались.

Ты хорошо знаешь, что я ужасный противник всяческого пафоса, гламура, условностей и подмены содержания формой. Объясни мне, пожалуйста: для чего нас всех собирают? Цель? Если нам интересно и «в кайф» друг друга увидеть – это одно. Тогда главное – общение, разговор обо всём, старые фотки, воспоминания… И музыку потише!

Если же Мишка хочет так оригинально отметить свой день рождения и поэтому делает себе такой подарок, оговаривая при этом определённые условия (типа съёмочной группы) – это совсем другое. Тогда всё идет по определённому стандарту притязаний: самый шикарный ресторан с самыми изысканными напитками и закусками, соответствующий «дресс-код» (да у меня для такого светского раута даже подходящей одежды и обуви нет, а покупать – тоже лишние затраты, мне пока не нужные), «крутая» база отдыха, съёмки, фейерверк… – что там ещё? Тогда главное – затмить всех и вся, заявить о себе погромче. Викуль, а ты не думаешь, что это просто чьи-то старые обиды и детские комплексы? Кто там у нас дрался за звание «король класса» и проиграл Антону? И, говорят, рыдал (я сама не видела)?

Заранее извиняюсь (даже заочно), если мои высказанные мысли далеки от искренних задумок Мишки, Лёши и других ребят. «Благими намерениями…» – это истинная правда. Как я тебе писала в предыдущем письме, все мы очень разные и совершенно по-разному воспринимаем одну и ту же информацию. Но некоторые моменты меня как-то сразу «напрягли».

Вот сейчас уже начинается: «Мишка прислал 500 тыс.!», «Мишка пришлёт ещё миллион!»… Я вот совершенно не хочу, чтобы ко мне приезжала съёмочная группа (ты же знаешь, что я уехала в том числе для определённой уединённости и ограничения не нужных мне контактов, а уж тем более быть «телезвездой» на съёмках совершенно не входило и не входит в мои планы!), но… это не обсуждается, это – условие…

Это, разумеется, здорово, – обеспечить всем приезд, Мишка молодец. Но… Я просто очень боюсь, что вся встреча пройдёт под знаком «Мишка дал 1,5 миллиона»…

Короче, я лучше дотелепаю до Сахалина как-нибудь летом на поезде и увижусь с тобой «в рабочем порядке». И до Воронежа доберусь и увижусь с Маринкой. И вас обеих ещё у себя встречу.

В общем, скажи там нашим, что у меня семейные обстоятельства поменялись и так складываются, что я не смогу приехать.

Напиши, что ты обо всём этом думаешь.

Обнимаю, Т.»

Ответ Вики я получила уже на следующий день:

«Таня, я просто в ужасе! Твое эмоциональное письмо просто повергло меня в шок. Я, конечно, согласна с тобой, что мы все вроде бы выглядим как бы подбирающие подачку, я об этом думала тоже. Лично мне проще было психологически просто дать определенную сумму, устроить небольшую вечеринку и никому не быть должной. Но то, что Мишка пытается собрать всех вместе, это очень хорошо. Ведь очень мало надежды, что когда-нибудь мы сможем повторить это. Собственно, я решила не заморачиваться по этому поводу, отбросить все условности и смотреть на происходящее проще, только с точки зрения, что есть возможность встретиться с тобой и с Маринкой. И еще, инициатором встречи прежде всего выступил Кузя, а потом уже подключился Мишка. И потом, неужели ты думаешь, что Лешка или Кимуля тоже не задумывались над эмоциональной стороной этой ситуации? Конечно же, подумали, но решили все гораздо проще. Если у человека есть желание потратить эти деньги – флаг ему в руки. Надо отбросить все эти условности, и воспользоваться представляемым судьбой случаем. Кстати, деньги-то еще не пришли, а мы их делили весь вечер! Умора! Вот будет дело, если это не случится! Так что я думаю, что ты должна весь этот бред выбросить из головы, взять себя в руки и ехать. Выезжать обязательно. Другое дело, проблемы с деньгами, но я думаю, что, может быть, мы как-нибудь с Кимулей поговорим по этому поводу отдельно, гарантировать ничего не могу, но попробую. По поводу таблеток – это исключено, Мишка не будет заниматься этими проблемами. Тебе просто нужно самой приобрести их в аптеке. Тут я ничем помочь не могу. Я очень жду от тебя ответа, может быть, ты все-таки решишь этот вопрос в пользу всех нас. И, кстати, отбросив опять же все «заумные мысли», ты понимаешь, что просто на халяву съездишь к родителям?! Только ради этого ты должна сказать «ДА». Кроме того, я повторюсь, что билеты невозвратные, так как они куплены по скидке (я вообще не представляю, как об этом сказать Лешке), больше ничего не могу сказать. Я думаю, что ты должна принять единственно правильное решение и ПРИЕХАТЬ. Все, я убита наповал. К утру жду ответа».

…30-го января 2008 года в яркий морозный солнечный день в полдень наш самолёт «Иван Тургенев» приземлился в Южном.

Февраль 2008 года, Южный.

…– Нет, нет, не надо про него, Вы знаете, когда мы начинали, то рассчитывали, что людей будет меньше, а теперь получилось, что у нас столько народу, что по времени не укладываемся, поэтому мы решили, что отдельные сюжеты будут только о тех, кто, так сказать, дожил до сегодняшнего дня, а про тех, кого уже нет, будет один общий сюжет…

Журналистка объяснила мне это торопливо и сбивчиво. М-да, для «работника пера» речь у неё довольно-таки косноязычна. Я отметила это про себя машинально – «компьютер» в моей голове (назовём его «мой «К», почему бы и нет?) вечно проводит свой независимый от меня внутренний анализ происходящего вовне и тут же выдаёт результат.

– Не знаю ещё, какое будет название у фильма. То ли «Одноклассники. Не ру» – ну, в смысле, что вы всю жизнь, все тридцать лет дружите, а не через модный сайт сейчас друг друга нашли. То ли просто «Одноклассники-78»…

Суть своего фильма она сформулировала просто и чётко: показать, как перестройка отразилась на судьбах наших ребят выпуска семьдесят восьмого года. Прямо-таки солдатская какая-то прямолинейность. Ерунда, конечно. Ну да, есть, разумеется, необычность, неординарность в нашем случае. Многие из нашего класса дружат все тридцать лет после выпускного, теперь даже семьями, и дети наши друг друга хорошо знают. А если кто-то из наших и не дружит – уехал куда-то далеко, например, – то уж точно помнит про школу, про одноклассников. Помнит не поминально, а живо, чувственно. Но перестройка-то здесь при чём?.. Ладно, это же её фильм, а не мой, правда?

…Как мне описать, что я почувствовала? Меня эти её слова – это её разделение нас всех на живых-неживых – здорово покоробили, резанули. Ну, это в душе, а внешне – я легко, извиняюще улыбнулась, легко переключила свой рассказ на то, что интересовало журналистку, и дальше всё пошло в русле её замысла.

А про тебя я больше ничего говорить не стала.

…Получается, не повезло тебе, не будет про тебя ни рассказа, ни отдельного сюжета – не дожил! Вот кто дожил и на встречу выпускников через тридцать лет после выпуска приехал – тот и молодец, и будет тому радость, и фотографии на память, и сюжет в фильме. А ты, как сейчас выражаются, лузер. (Да ты ведь и слова даже такого не знаешь, не говорили ещё так в то время…)

Неправильно это. И несправедливо. И если про тебя ничего не сказать – значит, всё остальное рассказанное про наш класс будет неправдой. Потому что из нашего выпуска самым живым, противоречивым и ярким был наш «В» класс, а в нашем «В» классе самым живым, противоречивым и ярким был ты.

Хотя… писать только об одном, пусть по-своему дорогом тебе, человеке – тоже не совсем верно, если уж взялся за воспоминания о школьной жизни. Любая школьная жизнь – она обязательно пёстрая, многообразная, там, конечно же, много действующих лиц. Так что я попытаюсь рассказать про всех «наших»… ну почти про всех. Уж как получится, конечно, но я постараюсь…

60-е годы – начало 70-х, Южный.

…В детстве я была человеком влюбчивым, энергичным и компанейским, и мне всё время, начиная лет с пяти, кто-нибудь нравился. Это было легко и никак не ранило. Всё стало серьёзнее в одиннадцать-двенадцать лет, когда мне стал нравиться Вовка с нашего двора.

Надо сказать, компания у нас во дворе была замечательная: семь мальчишек (почти все – мои одногодки) и я. Повезло мне с детством, прямо скажем.

Зимы запомнились снежно-пушистыми, вьюжными. Мы играли в хоккей с резиновым мячиком, прыгали в сугробы с гаражей и пожарной лестницы нашего дома, а в метель, когда отменяли занятия в школах, и после неё, мы рыли снежные пещеры и ходы между ними, в которых потом очень здорово было играть в «пятнашки» (правда, в наших краях говорили не «метель», а «циклон»).

А лето в те годы всегда было солнечным и тёплым! Странно, дождей вообще почему-то не помню. О, летом у нас было столько игр и занятий, мы никогда не скучали! Играли в футбол, в «осла» и «козла», «пекаря» и «штандар». Лазили на деревья, прыгали по гаражам, играли (о, ужас!) на соседней с нашим домом бесконечной по времени стройке. Однажды, лет в двенадцать, даже устроили себе Олимпийские игры, где были и велогонки, и, конечно, все виды лёгкой атлетики, и даже вольная борьба, отжимание камня и то, что сейчас называют «армрестлинг». Я участвовала во всех дисциплинах наравне с мальчишками, и моё самолюбие заставляло меня показывать результаты хотя бы в середине турнирной таблицы даже в таких видах, как борьба и выжимание камня, хотя бороться с мальчишками мне уже было, прямо скажем, очень неловко, особенно если они в конце концов оказывались сверху, прижимая меня к земле!

Когда требовалась передышка, мы сидели на лавочке или на чём придётся, играя в «колечко» («Колечко-колечко, выйди на крылечко!»), «краски» («Я – монах, в синих штанах…»), обсуждая новые фильмы, книжки или просто болтая про всё на свете.

На небосклоне нашего детства не было ни единого облачка. Лишь однажды тёмная туча беды (сколько же их будет потом, во взрослой жизни!) задела нас краешком. Я очень хорошо помню тот день. Я вышла во двор покататься на велосипеде, когда ко мне подошёл Серёжка Рушков с соседнего двора. Серёжка – мой ровесник, весьма симпатичный, на мой взгляд, с чёткими, строгими бровями и тёмными глазами на скуластом лице. Это хороший спокойный мальчишка, невысокого роста, но мускулистый, и все наши ребята его уважают. Мы начали свой обычный пустяковый разговор, когда он вдруг, внезапно, с каким-то непередаваемым отчаянием выдохнул:

– Танька, а у меня мама умерла…

Ну что и как я могла ему ответить?! Нам было всего по двенадцать лет.

– Я знаю, – с чувством неловкости сказала я и забормотала какие-то нелепые слова утешения. Я действительно уже слышала вчера от своей мамы, что Серёжкина мама умерла от рака, что Серёжка на похоронах рыдал навзрыд и безутешно, его никак не могли успокоить. Конечно, моя мама разъяснила мне, что у Серёжи такое большое горе, что нам, всем ребятам, надо быть к нему сейчас как можно добрее. А что значит «добрее», мы и так никогда не ссоримся и не обижаем друг друга!

Позже у Серёжки появилась мачеха. Отец у Серёжки был полковник, и они все вместе куда-то уехали…

Вообще, окружавшие меня в детстве мальчишки не были ни агрессивными, ни озлобленными, в отношениях друг с другом не было той нервозности, какую замечаешь сейчас у нынешних детей. Я и мои друзья росли в нормальных семьях советской интеллигенции, в которых, как правило, было по двое детей. Наши родители были по профессии инженеры, военные, врачи, журналисты, и нам, детям, взрослые уделяли много внимания. Возможно, потому, что наши родители были детьми военного и послевоенного времени. Например, зимой папы выходили во двор заливать нам горки (сейчас такое редко можно увидеть!), а Костина бабушка (их семья жила под нами, на первом этаже) была бабушкой всего двора и следила за всеми нами, пока наши родители были на работе. У каждого из нас на шее болтался ключ от квартиры, и никому не приходило в голову считать это опасным.

В общем, мы были нормальными, «домашними» детьми спокойных советских 60-70-х годов. Хотя, конечно, как и большинство обычных детей, бывали в каких-то ситуациях беспричинно жестоки с «чужими». Иногда мимо нашей компании проходила девочка чуть постарше нас, лет четырнадцати. Она была явно психически нездорова, и мы с непонятным сейчас удовольствием гнали её от себя, выкрикивая всякую ерунду и кидаясь камнями в её сторону. Если камень всё же попадал в неё, она начинала плакать, и её плач, больше похожий на рёв какого-то животного, ещё больше нас раззадоривал. Девочка убегала, ковыляя, неловко выворачивая ступни, и вскоре появлялась её мама. Она начинала нас ругать и стыдить, но, честно говоря, никакого стыда мы тогда не чувствовали. Хотя, по сути, мы ведь не были ни жестокими, ни бесчувственными. Почему так? Прости нас, тогдашних, незнакомая девочка. Мы другие сегодня…

Примерно так же мы реагировали, когда среди прохожих стали встречаться девушки, одетые в брюки (это было самое начало 70-х годов). Я тоже кричала что-то дурацкое наравне со всеми и кидала камни, пока однажды Лёшка Герасименко вдруг не стал участвовать в общей забаве, а сказал мне как-то задумчиво: «Ты ведь тоже будешь брюки носить, когда вырастешь». Я немедленно со всей горячностью ответила, что этого никогда не будет, абсолютно уверенная, что Лёшка сейчас безнадёжно ошибается. Через год? два? у меня появились мои первые, мягко-оранжевого цвета расклешённые брюки…

… Что-то я отвлеклась, я же всё-таки про любовь решила написать. Ну, так вот.

Как-то ко мне зашел Костик, – тот, что жил этажом ниже, – мы болтали, как всегда, и вдруг Костик ни с того ни с сего выдал: «Танька, а я тебя люблю». Хоть в одиннадцать, хоть в двадцать, тридцать, сорок один – это одинаково до беспредельности неловко, когда тебе нечем на эти слова ответить. Я, наверное, покраснела, и стала говорить про то, что он, Костик, у меня на третьем месте, а на втором – Лёшка Герасименко. Костя всё же выпытал у меня, что на первом месте – Вовка.

Знойным летним днём мы с мальчишками сидели у дома, заморенные после игры. Разговор шёл лениво. «Пацаны, а я знаю, кого Танька любит!», – вдруг выпалил Костик и предусмотрительно отскочил от меня подальше. Заставить его замолчать мне, конечно, не удалось. «Вовка, а тебя Танька любит!!!» Реакцию пацанов детально описывать смысла нет, и так всё понятно. Как же густо покраснел Вовка! Он ничего не сказал и продолжал окаменело сидеть. Я с независимым видом чего-то заявила в ответ, конечно, но ситуацию это не спасло. Ох, и злилась я на Костю! Запомнился мне этот случай как один из тех уроков, после которых мы, взрослея, становимся всё менее и менее доверительными со своими собеседниками, даже близкими.

Хотя, надо сказать, дружба наша с Костей сохранилась. Человек-то он был добрый, мягкий, самый, пожалуй, домашний из всей нашей ватаги. Сейчас он работает редактором районной газеты в Подмосковье, у него замечательная жена и двое детей, и недавно у нас с ним произошла очень задушевная встреча. Мы увиделись через тридцать лет после расставания в семнадцать. Костя всё такой же – мягкий и очень добрый человек. Лёшка Герасименко стал военным лётчиком, и только про Вовку я ничего не знаю…

Вообще, первый в своей жизни цветок «от мужчины» был от Кости. Мне исполнилось десять лет, и он принёс мне розу. О, это не та нынешняя роза, что привезена из Голландии и продаётся в любое время года, причём круглосуточно, чуть ли не на каждом перекрёстке городской улицы! Это роза, подаренная в снежном марте на Сахалине в самом начале 70-х! Одна-единственная, любовно выращенная на подоконнике Костиной бабушкой.

…Я стояла в тёмной спальне, смотрела на светящиеся окна Вовкиного дома и, сложив руки, просила кого-то, чтоб Вовка полюбил меня. Зачем-то пыталась выжать из себя слёзы, но плакать никак не хотелось и не получалось, и мой несентиментальный «К» отдельно от меня насмешливо это констатировал. Мне было двенадцать.

Из записной книжки, 19 июня 1979 года, Ленинград.

Я хочу на остров, что укутан туманами.
Я хочу в тот город, где цветёт вишня сакура.
Я хочу на ту улицу, где падают пёстрые листья.
Я хочу в тот дом, где прошло моё детство…
Я хочу на остров, что укутан туманами.
Остров-рыба в холодном Охотском море.
В прозрачной воде – колючие крабы.
Смотрят на берег, заросший кедровым стлаником.
Я хочу в тот город, где цветёт вишня сакура.
Город в ласковых объятиях синих сопок.
Город, любящий яркое зимнее солнце
И тёплую морось спокойного лета.
Я хочу на ту улицу, где падают пёстрые листья,
И дома освещает заходящее солнце.
Воздух призрачно-чист. Тишина – и вокруг, и в тебе.
Если ливень – асфальт заблестит как стекло.
Я хочу в тот дом, где прошло моё детство.
Дом – пушистая кошка, мурлыкающая на окне.
Промчалась вихрем кучка мальчишек —
Как много счастья!
Это я и мои друзья…
Это было очень давно…

Февраль 2008 года, Южный.

– Да ладно уж, столько лет прошло, давай колись, кто тебе из класса нравился?

В голове – карусель: говорить – не говорить. Для девчонок – это всё давным-давно, а мне? Вино помогло, нет, подвело. Выдохнула:

– Ерохин.

– А, ну понятное дело, – закивали головами, – отличница и хулиган…

В ту же секунду пожалела, что сказала. Сколько раз, сколько раз наступаешь на одни и те же грабли! Сколько раз предаёшь самого себя! Слово-то какое есть замечательное: «со-кро-вен-но-е». Нельзя оглашать сокровенное. Жестокое наказание следует сразу: так мутно становится на душе, так досадно…

…Я не могу сказать, что «это была любовь с первого класса». В первом классе я сидела за одной партой с Ильёй – вот он мне и нравился. Но во втором классе Ильи уже не было – папа был военный, и семья переехала, – и мне понравился Витька – отчаянный хулиган и двоечник. Но за безнадёжные двойки и плохое поведение Витьку вскоре перевели в другую школу… Мне нравился то Андрей, то Валька, то Серёжка Поляков, но… Но позже оказалось, что я помнила тебя всегда.

В младших классах ты был рослым, каким-то пухловатым, – хотя и толстяком тебя назвать было никак нельзя, – белокожим, с неважной фигурой и плохой осанкой. Ты рос эдаким здоровяком, но совсем не мускулистым, не спортивным – на уроках физкультуры ты явно проигрывал многим более «худосочным» мальчишкам и внешне, и по спортивным результатам. Но при этом ты был очень заводным и подвижным! Тёмные, коротко стриженые прямые волосы торчали ёжиком, а заметный нос, да и всё лицо были густо усыпаны крупными веснушками. Выражение лица было настороженно-упрямым, – ну это, конечно, если ты не улыбался, а улыбался ты всё же гораздо чаще («рот до ушей», что называется!). Ничего притягательного в твоём облике вроде бы не было, даже странно: и почему любой красавчик всегда проигрывал рядом с тобой? Ты был громкоголос и весел. Ты вечно кого-то задирал, над кем-то насмехался, что-то предпринимал и организовывал. Ты не мог усидеть на месте, ты громко смеялся или так же громко ругался. Вокруг тебя постоянно кто-то толпился; там, где был ты, вечно что-то происходило. По крайней мере, там, где был ты, скучно уж точно не было! Почти в каждом классе есть такой мальчик – король и шут в одном лице, и очень не повезло в жизни тому, у кого в классе не было такого мальчишки!

Своё чувство юмора ты шлифовал и оттачивал во время уроков, твои в голос сказанные шутки с задней парты частенько веселили класс и грозили сорвать урок, но я же помню! помню, как учителя, хмурясь изо всех сил, всё же не могли в конце концов сдержать улыбку.

Этот неиссякаемый фонтан энергии, наверное, сильно утомлял взрослых. В классе, как мне сейчас кажется, ты сразу стал одним из самых авторитетных мальчишек, хотя у нас все ребята подобрались не робкого десятка, самостоятельные и своенравные – что девочки, что мальчики.

Кстати, с мальчиками-одноклассниками нам, девчонкам, вообще очень повезло: они были рослые, почти все намного выше нас, и в своём взрослении совсем не отставали от девочек, пожалуй, что наоборот, а ведь это редкость лет до пятнадцати!

Но ты выделялся даже из них. Ты был настоящий вожак и, как мне кажется, негласно это признавали все. Вожак от природы, а не назначенный взрослыми или выдвинутый какими-то обстоятельствами. Нет, что-то я немного приукрашиваю, а хочется быть по возможности правдивой. Каким-то единственным лидером в нашем классе ты не был, слишком уж все мы были сами по себе ведущие. Просто жизнь рядом с тобой становилась ярче…

…Начиная с первого сентября 1968 года…

Видимо, из-за того, что учёба давалась мне легко (да и вообще учиться мне нравилось), школьная жизнь была для меня радостью, праздником, поэтому и помню я всё так подробно и ярко, с самого первого дня, с той минуты, когда после торжественной линейки нас завели в класс. В тот день я была озабочена только одним: выполнить мамину «установку» и добиться, чтобы меня посадили на первую парту из-за моего плохого зрения. Я была исключительно разумным, послушным ребёнком и поэтому назойливо лезла к учительнице со своим требованием.

К школе я была очень хорошо подготовлена, и первое время мне, в общем-то, нечего было делать на уроках, мне было порой скучновато, а в дневнике красовались сплошные пятёрки. Представьте, я лишь один-единственный раз плакала в школе из-за оценки, и это случилось во втором классе, когда впервые в жизни я получила «четыре» за контрольную работу по математике! Я рыдала навзрыд на своей первой парте, а мои одноклассники никак не могли понять причину таких переживаний. Например, Антон, у которого уже тогда были большие проблемы с математикой, зайдя в класс и услышав объяснения ребят, округлил от изумления глаза и покрутил пальцем у виска (я, хоть и рыдала, но ведь запомнила эту картинку!).