скачать книгу бесплатно
– Договорились, если вы будете в коралловом, я буду в черном.
– Облом, моего размера нет, – заливался хохотом Сергей.
В корзине интернет-магазина набралась сумма, на которую я боялась смотреть, но Сергей подначивал меня и отмечал галочкой то, что подороже. И мне надоело подсчитывать, какую часть квартирных счетов составила бы та покупка или эта. Внезапно в боковой колонке, где обычно выскакивает реклама, я увидела фото юноши с длинной челкой – того самого, из ночного клуба, а рядом жирный заголовок «Сына депутата убила девушка?!»
Не спрашивая разрешения, я нажала пальцем на блок.
– Что ты творишь?! – подскочил блондин.
Холодея, я быстро прочитала:
«В громком убийстве Ивана Денисова наметился прогресс!
Следственный комитет сообщает, что в деле появилась главная подозреваемая – жительница Ростова-на-Дону, некая Варвара Н., переводчица, двадцати пяти лет. Согласно записям с камер слежения, сын депутата Госдумы и девушка разговаривали незадолго до происшествия, и между молодыми людьми возникла ссора. Предположительно В.Н. застрелила Ивана на почве ревности. Однако, по информации от СК РФ, допросить подозреваемую не удалось, так как она скрылась и в настоящее время находится в розыске. Представитель СК просит всех, кто увидит Варвару, незамедлительно сообщить о ее местонахождении в органы полиции».
Моя фотография, взятая с аккаунта в соцсети, прилагалась.
– Вы знали, да? Этого не может быть… – бормотала я, видя, что охранник не удивился, – просто не может быть…
Сергей поджал губы:
– Уже есть. Ну и что? Им же надо на кого-то повесить мертвяка.
– Но ведь я же не… Он, убитый, предложил мне наркотики… там… в клубе. Мы перекинулись парой слов… Он не… Нет, я… Что теперь делать? – мои глаза наполнились слезами.
– Сидеть на попе ровно, – сказал блондин. – И ждать, пока мы будем готовы сделать ответный шаг.
– А ваш Черкасов? Разве ему нужно, чтобы на него навесили уголовное дело? – сглатывая слезы, проговорила я. – Ведь укрывательство преступника – это уголовное дело!
– Твоя вина не доказана, так что успокойся. Нам никто ничего не предъявит. И это вообще липа, чтобы народ бдительно тебя в толпе высматривал. А вот мы, надеюсь, сможем призвать Шиманского к ответу.
– Правда? – я держалась из последних сил.
– Правда. – Большая ладонь сжала мои плечи. – Не бойся. Здесь ты в безопасности. А Шиманскому надо создать иллюзию активности и любыми способами убрать единственного свидетеля. Только для этого сначала придется тебя найти…
– А он найдет?
– Без вариантов, – ободряюще улыбнулся Сергей. – Не реви. Лучше давай мы тебе еще каких-нибудь ничтяков закажем. Духи от Диор. И конфет. Чего еще?
Я вся как-то незаметно оказалась у него под мышкой, и пусть я бы никогда не позволила постороннему мужчине вести себя так со мной, сейчас у меня просто не было сил возвращать бесцеремонно сдвинутые границы. Мне даже хорошо было от ощущения живого тепла, передающего уверенность и приземленность. Резкий окрик прервал охранника:
– Ларин! Ты что себе позволяешь?!
В арке на входе стоял Валерий. Его лицо побледнело, а глаза горели гневом.
– Выйдем. Надо поговорить! – распорядился он и, резко развернувшись, вышел вон.
Сергей убрал руки и пробормотал:
– С цепи, что ли, сорвался? Вообще не узнаю шефа… Походу, кетчупа переел.
* * *
Из холла долетали хлестские слова выговора, постоянно перемежающиеся местоимениями «она», «её», «к ней». Неприязнь олигарха выражалась явственно. Полагаю, он и сам не догадывался, отчего одно мое присутствие раздражает его. Возможно, Валерий и термин «реинкарнация» не слышал. Но если в моих видениях была хоть толика правды, Черкасову было за что меня не любить.
Опять пойманная в сети стыда, я поспешила ретироваться. Неслышно проскользнула на лестницу, украдкой взбежала по ступеням. Оглянулась, как вор. Странно было испытывать эту вину, странно было думать так, словно в моем мозгу поселились два человека: я прежняя и индус, который, подлец, и не собирался исчезать, напоминая о милой родинке на бедре у Ва… да нет же! Нет! – обрывала себя я. – Родинка была у Соны. Это было так давно, что не сосчитать лет, жизней, эпох! Валерий – совсем другой человек! Это всё вообще может быть галлюцинацией после сотрясения мозга. Но от мыслей и образов было не избавиться. Они накатывали волнами, закручивая шторм в моей голове.
Я остановилась на площадке между вторым и третьим этажами. Сердце выскакивало из груди. Непрошеные, в памяти вставали жаркие ночи, изгибы голого тела маленькой индианки, вынужденной любить Матхураву, то есть… «меня». Насилие отвратительное и сладостное одновременно. Ограненный рубин, каплей застывший на золотой цепочке замысловатого плетения. Он полз вслед за «моей» рукой по животу Соны… А ладони потели у меня. Ожерелье из бриллиантов и сапфиров, не прикрывающее юные груди. Намотанные на кулак каштановые волосы. Страдание в ее глазах и покорность. И «моё» упоение властью. День ото дня, ночь за ночью…
Нет, я не могла… Это не я! – пытался спастись разум, но стыд, самый настоящий, драл сердце на тысячу кровавых кусков. Больно! Я перегнулась через холодные перила и посмотрела в просвет на светлые плиты пола: не разбить ли голову о мрамор, чтобы не взрывалась?
Горькая усмешка коснулась моих губ: и это я считала себя хорошей? Я?!
Я заставила себя идти дальше, мучаясь от того, что память о реинкарнации всё сильнее врывалась в моё настоящее. Зачем я хотела вспомнить, кем была?! Отдала бы всё за неведение! Люди мечтают знать о прошлых жизнях, чтобы узреть былую славу, утраченную роскошь, великих любовников, а вместо этого получают при случае пухлую, исписанную гусиным пером историю болезни в масляных пятнах и с дурным запахом.
Если то, что я вижу, правда, Сергей ошибался – я не имела права ничего просить у Валерия. Нас столкнула судьба, чтобы я могла ответить за содеянное. Возможно, выступив в роли свидетеля и отведя удар от него, мой счет станет на пару рупий меньше.
Что еще я могу сделать? Просить прощения за то, что он не помнит, глупо. Простить «себя»-Матхураву – невозможно. Коль скоро пришло время отдавать долг, значит, наступил мой черед покоряться, терпеть и принимать все, что приходит, даже если… – мурашки поползли у меня по коже, и я поморщилась от дурных мыслей. Сейчас он просто просил не показываться на глаза. И я не покажусь. Каждое его слово будет для меня законом.
Возмущение богатством Черкасова и его поведением сменилось раскаянием: мы поменялись местами! Когда-то «он» был нищ и бесправен перед богачом, стоящим выше по касте, теперь мне, «бывшему ювелиру», отвратительно было признавать собственную бедность. Разве не была в этом высшая справедливость? Та самая карма?
Наполненная стыдом и решимостью, я вернулась в выделенную мне комнату. Подумаешь, тут тихо и одиноко! Меня хотя бы не запирают в четырех стенах с единственным решетчатым окошком под потолком, не лишают солнечного света и свежего воздуха, не наказывают голодом и грубостью неизвестно за что, не будят посреди ночи ради удовлетворения чужой похоти. Но как же мне самой хотелось себя наказать! Лишь бы душа саднила меньше…
Я легла на кровать, как велел доктор, и уставилась на дорожку муравьев, ползущих по потолку. На свете ничто не совершенно, даже этот дворец.
Люди часто кричат: «Господи, за что?!», а жизнь выдается согласно купленным билетам, честно заработанным каждым поступком. Меня хотели убить, меня обвиняли в убийстве, у меня разбита голова. Но больше всего меня заботило то, как Матхурава обошелся с Соной, и чем закончилась их история. Я должна знать, должна вспомнить!
* * *
Легче было решить, чем сделать. Я ложилась, потом вставала и устраивалась в кресло. Закрывала глаза, произносила известные мне мантры и слушала завывания ветра, звуки автомобилей где-то вдалеке, а потом тишину. Проклятую тишину: белую, синеватую, сиреневую в сумерках и, наконец, черную. Моя нормальная жизнь осталась за пропастью этой тишины. Тело терзал голод, но я боялась выйти за дверь и только жадно пила воду из-под крана.
Я вспомнила множество деталей «той» жизни – как, к примеру, ювелир разжигал кегли, в каком сундуке хранил инструменты для огранки, как поутру открывал глаза и умывался – так же, как я. Как вздрагивал от холодных брызг на лицо, как очищал язык серебряной лопаточкой и заворачивал на голове белый тюрбан. Я вспомнила дом-наследство отца, каждую комнату в нем и квадратный двор с колодцем посередине, где вечерами собиралась семья, пока Матхурава не разогнал всех. Я восстановила в памяти улицы Паталипутры, ведущие к площади перед царским дворцом, деревянные стены храма, статуи Вишну и Шивы, украшенные гирляндами цветов, лица брахманов с белыми полосками на выбритом лбу и седыми косами, спускающимися с темени лысого черепа. Вспомнила семейный праздник и даже любимое «свое» лакомство – желтые, пахнущие мускатом и корицей шарики ладу с орехом в серединке.
При мыслях о Соне в теле вспыхивало желание, и я погружалась в темные глубины страстей, неприемлемых для меня нынешней. Но я продолжала мучить себя, погружаться в самую сердцевину боли, так как не имела права отвернуться и сказать, что этого не было. Чем больше я прилагала усилий, чтобы вспомнить всю историю до конца, тем больше смешивался в голове образ Соны-Валерия. Посреди ночи они слились в одно существо, глядящее на меня в воображении прозрачными черными глазами.
В головокружительном делирии оно менялось, надевая, как костюм, то женское тело, то мужское. А мне, по сути, было не важно: представлялись ли мужские сильные руки или изящные ладошки девушки, смотрел ли он с высоты своего роста или она – снизу вверх. Неистовые чувства Матхуравы сплелись с моими, и в груди родилось нечто новое, лихорадочное и волнующее к человеку, который находился со мной под одной крышей.
Всё сильнее хотелось увидеть Валерия-Сону во плоти, ведь я знала о нем больше тайн, чем он сам. Но у меня не было никакого права, как не было его и у Матхуравы. Никто не вправе лишать свободы другого, в моем случае – свободы жить в незнании и спокойствии. Но я должна была оставаться здесь, будто неприкасаемая.
Вечером горячую лаву воспоминаний прервал ненадолго добрейший Георгий Петрович. Я заверила его, что всё хорошо, и мне ничего не нужно. Он недоверчиво поджал губы и некоторое время спустя принес на подносе фрукты, йогурты, печенье и бутылку Боржоми. Впихнуть в себя мне ничего не удалось, заснуть тоже.
Доктор вернулся утром, застав меня на подоконнике, дрожащую и прижавшуюся лбом к стеклу. Георгий Петрович ужаснулся и бросился мерить давление и температуру.
– Варенька, дружочек, чего же вы меня не зовете?
– Всё в порядке.
– Не надо обманывать. Сердце болит, голова?
– Нет, просто слабость.
– Не удивительно, на градуснике едва до 35 дотянуло! Давление, как у едва живой…
Измотанная эмоциями и совестью, я выдавила нехотя:
– Просто бессонница. Не стоит беспокойства.
– Что за глупости, Варенька! Я смотрю, вы и не ели ничего.
– Не хочется.
– Позвольте, я помогу вам прилечь, – суетился Георгий Петрович.
– Не могу больше лежать. Тут хотя бы сосны… И сегодня солнце, – слабо улыбнулась я.
За раскрытыми дверьми мелькнула чья-то фигура. Доктор бросился в коридор. И я услышала:
– Валера, вы тут главный. Надо что-то делать! Я вынужден настаивать на стационаре. Требуется полное, тщательное обследование. Ибо тут может быть и вегетососудистая дистония, и нервное истощение, и внутреннее кровоизлияние после травмы…
– Погодите, – перебил его баритон, от которого я вздрогнула.
В комнату вошел Валерий в обычном спортивном костюме, на плечах белое полотенце, волосы влажные – видимо, после бассейна. Мое уставшее сердце заколотилось, как заведенный с третьей попытки мотор. Язык прилип к нёбу.
– Доброе утро, – сказал он. – Как самочувствие?
Я опустила ноги с подоконника и, робея, но не отводя от него жадного взгляда, сказала:
– Хорошее, – и начала медленно сползать по стенке под издевательское скандирование в моей голове «восхищенья не снесла, и к обедне у-мер-ла!».
Валерий успел подхватить меня на руки. Это прикосновение и близость его тела, наверное, свели бы меня с ума окончательно, если бы в огне видений, воспоминаний и стыда я не выгорела за эту ночь дотла.
– Какая холодная! – вырвалось у него.
– Простите, – прошептала я, видя, наконец, его живые, черные с проблеском глаза близко-близко. И в этом было счастье, и в этом была боль, от которой я уже невыразимо устала.
– За что? – удивился он.
«За ту жизнь», – подумала я, но вставила первое, что вертелось на языке:
– За то, что раздражаю вас.
– Что за ерунда?! – ненатурально возмутился он и понес меня к кровати. Уложил, накрыл одеялом, сбитым и скомканным, а затем, наклонившись надо мной, признался: – Вы очень милая девушка, Варя. А у меня просто дурной характер. Это все скажут. И, признаюсь честно, я понятия не имею, как вести себя с такими воздушными созданиями, как вы. Не обижайтесь.
В его глазах не было злости и презрения, как у Валерия прежнего, не было страдания и укора, как у Соны. Поэтому облегчение и медовая слабость, будто у ребенка, успокоившегося после долгих слез, охватили меня и лишили последних сил. Веки начали тяжелеть.
– Не надо в больницу, я просто не могла заснуть, – с трудом разлепляя губы, проговорила я. – А теперь, наверное, смогу. Посидите со мной еще минутку, если это не затруднит вас…
– Конечно, посижу, – он улыбнулся мне, как врач больной. – А поспать вам надо. Не бойтесь ничего. И на газетные утки внимания не обращайте. Тут вы в безопасности. Сергей отправился к адвокату, а он у нас весьма крут. Георгий Петрович подежурит рядом и проконсультируется, с кем требуется. Да, доктор? Девушка просто перенервничала. Мы легко обойдемся без больницы.
От его слов и дежурной улыбки мне стало так светло и благостно, что я отпустила себя и почувствовала, что улетаю в сон, подхваченная им, словно березовый лист солнечным ветром. Из последних сил я размежила веки и где-то на границе забытья пробормотала:
– Я люблю вас…
Глава 8. Искупление. Пункт первый
Это было блаженством – не видеть ничего и не думать, а просто провалиться в пустоту, позволив разуму замолчать.
И пока я спала, в сверкающем стеклами и пластиком центральном офисе «Дримсети», на Литейном, Сергей выдерживал натиск щеголеватого следователя с забавной фамилией Мидоря, откомандированного из Ростова-на-Дону.
– Видите ли, Артем…хм… Дмитрич, господин Черкасов с представителями правоохранительных органов принципиально не встречается. Это моя работа, – сказал Сергей. – Изложите суть проблемы, и, думаю, мы разберемся.
– Давайте попробуем, – елейно улыбнулся Мидоря. – Согласно имеющимся у меня сведениям, вы и господин Черкасов были последними, кто видел Варвару Невскую живой.
– Любопытно. О какой Варваре речь? Неужто правнучка великого полководца потерялась?
– Об этой, – следователь выложил на стол фотографии. – Я уже пообщался с сопровождавшей тогда вас Еленой Гриннер. Она подтвердила, что девушка подходила к Черкасову в холле ростовского клуба «Реальная любовь» и просила о помощи. Так?
Сергей почесал подбородок, изображая задумчивость. Выдержал паузу и якобы просветлел:
– Что-то припоминаю. Девушка была, странная немного. Попросила нас вывести ее из клуба.
– Почему вас? Знакомая?
– Да нет. В первый раз видели. Точнее, по словам Черкасова, она уже просила его провести в ВИП-ложу чуть раньше, он еще возмутился, что девчонка из таких, кому один раз поможешь, потом не отстанут.
– Но вы все-таки вывели ее из клуба?
Сергей осклабился:
– Ну да. Кто откажет симпатичной девушке, которая просит спасти ее от бритоголового укурка?
– Ясно, – кивнул Мидоря, – а потом?
– Спустились по лестнице, прошли на парковку, она поблагодарила и юркнула в кусты на другой стороне улицы. Говорила что-то про подругу. Наверняка та и видела ее последней. Хотя, может, и укурок догнал… Если так, жаль девчонку.
– Не сходится, – развел руками следователь. – Подруга Невской как раз пришла в полицию с заявлением о том, что Варвару похитили. Из кустов наблюдала, как та села в автомобиль и, представьте, даже номера запомнила. А мы их пробили и выяснили, что машинка принадлежит компании «Люкс-кар», которая в тот день сдала ее в аренду господину Черкасову.
Сергей изобразил недоумение, потом навел указательным пальцем на следователя, будто догадался о чем-то:
– А вы не думаете, что подружка что-то мутит? Запомнить номера, сидя в кустах, в темноте… Прямо шпионка со стажем, а?
– Представьте, бывает у людей и зрение хорошее, и память фотографическая.
– Завидую.
– Да вы, наверное, на своей должности тоже на память не жалуетесь?
– Стараюсь. Хотя всяко бывает: работы много, крутимся-крутимся, – Сергей развалился в кожаном кресле.
