скачать книгу бесплатно
– Зря старалась! Не фиг сейчас дома сидеть, поедем на одну вечеруху. Там всё будет: и бухло, и танцы. Не поедешь – так я один тогда выдвигаюсь.
Маша сознавала, что Николай странно выглядит и странно себя ведёт. Как совсем чужой и незнакомый ей человек. Тем не менее, она решилась не уходить домой сейчас же, а поехать вместе с ним. Чтобы выяснить всё до конца. Раз и навсегда. Что же произошло? Почему он вдруг так сильно изменился? Девушка была шокирована до полного ступора. Она безэмоционально оделась, натянула узкие сапоги. Шапка где-то потерялась. Наверное, упала вниз, на кучу обуви, сумок и пакетов во встроенном шкафу… Ну и ладно.
Общество, в которое Маша попала вместе с Николаем, было ей совершенно незнакомо. Они оказались то ли в ночном клубе, то ли в танцевальной студии, как она оценила чуть позже. Но в то же время, это помещение являлось и обыкновенной частной квартирой.
Потому, вначале они вошли в подъезд, ничем особо не примечательный, и поднялись по лестнице. Николай позвонил в дверь одной из квартир, пропустил Машу вперёд и приобнял её за плечи. Или, просто сгрёб в охапку, как-то совсем бесцеремонно, как никогда не делал прежде. И выставил перед собою, как щит.
Дверь им открыла знойная брюнетка с длинными стройными ногами и с необычайно острыми кроваво-красными ногтями, которые бросались в глаза сразу. Глаза незнакомки небрежно зафиксировали Машу, с пустотой взгляда. И, блеснув недобрым фиолетовым огнём в своей глубине, с презрением оторвались от девушки. По всей видимости, она оценила её не годной себе в соперницы. Зато, Николая брюнетка осмотрела более заинтересованно. И стремительно вцепилась в его руку своей наманикюренной лапкой. Уверенная в блеске своего очарования, она взяла Николая под руку – и увлекла вперёд. Бойко защебетала что-то о своей радости видеть такого замечательного парня в столь скучный и ничем не примечательный вечер. В обществе, где сегодня никто не может удовлетворить её глубоко интеллектуальную душу.
Маше не оставалось ничего другого, как последовать за этой парой, закрыв за собою входную дверь.
– Кстати, что это с тобой за девица? Простушка, и одета не модно, – услышала она впереди себя.
Николай, полностью очарованный незнакомкой, только громко гыкнул.
Они миновали прихожую и очутились в зале: в довольно тесной для такого количества народа комнате с зеркалами и тренажёрами. Может быть, так тесно здесь бы и не было, но сюда же притащили, явно из кухни, стол, с разного рода яствами и напитками. И он громоздился теперь посередине. Вся без исключения публика была в той или иной стадии алкогольного опьянения. У стен была пара диванов, а за столом – стулья, но мебели явно не хватало на всех, и кто-то сидел прямо на паркетном полу, а кто-то пытался танцевать.
– Мне нужен Крот. Или…, – начал Николай.
– Всем нужен «Крот»! Хорошее средство для мытья раковин, – пошутил кто-то.
– Или Боров, – закончил парень.– Срочно.
– Крот будет. Позже, – ответила его собеседница жёстко. – Кстати, я ещё не представилась… Альбина, – и брюнетка улыбнулась натянутой улыбкой, обнажив зубы до дёсен.
– Николай, – представился ей ответно спутник Марии.
– Пойдём, Коленька, потанцуем! Думаю, твоя дама тоже не останется в одиночестве надолго, – предложила Альбина. – Я сейчас поставлю забойный музон!
Маша присела на только что освободившееся кресло в углу, которое не сразу заметила, откинула с лица выбившуюся светлую прядку волос. И теперь с ужасом наблюдала, как парень, которого она до недавнего времени любила и который, как ей показалось, любил её, лихо отплясывал… с первой попавшейся ему под руку стервой. Будто чья-то невидимая ледяная рука несколько раз сжала её сердце, а затем оно наполнилось едкой и не щадящей злобой.
«Музон», реально, был «забойный». То есть, действительно рассчитанный на полный вынос мозга. Казалось, что-то дьявольское и зловещее вплеталось в эту какофонию звуков и перемалывало кости черепа. А танцующие под него люди казались дрессированными собачками, попавшими под влияние своего невидимого, но властного хозяина, который заставил подчиняться беспрекословно эти безвольные души. Что-то ревело, било, скрежетало и бесилось. И будто большой смерч, образованный этой странной вибрацией, вырвался, наконец, наружу и полностью сокрушал теперь всё и вся, сметая всё светлое вокруг себя на огромном пространстве, разделяя людей и навсегда отбрасывая их друг от друга… И Маша вдруг ощутила, что она и Николай отныне и навсегда разъединены этой мощной, дьявольской силой…
Ей стало страшно. Но главное, что ей было сейчас нужно, стало срочно для неё необходимым – это ветер и свежий воздух. Немедленно, поскорей вырваться отсюда! Иначе её, наверное, прямо здесь и сейчас вывернет наизнанку, вытошнит зелёными соплями… Неужели, это именно так, совсем не эстетично, выходит ушедшая любовь? Тошнотворный клубок, сформировавшись, как показалось, в сердце, застыв болью, стал подниматься вверх, к горлу, и ей стало муторно и противно.
Входная дверь квартиры сейчас, когда Маша снова оказалась в прихожей, была закрыта лишь на цепочку. Сняв её, Маша открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
Ледяной злобой саднило сердце. Комок боли, что подступил к самому горлу, казалось, вырывался наружу. Но, вдобавок ко всему, её действительно вырвало, и прямо на лестницу. А потом, она услыхала снизу шаги и голоса… Сюда поднимались люди. Маша посмотрела вниз, вгляделась в лестничные пролёты: там мелькнули фигуры двух плотных мужчин. Ей абсолютно не хотелось сейчас, в таком виде, попадаться кому-либо на глаза. Потому, вместо того, чтобы теперь спускаться, Маша, толком сама не осознавая, зачем, спешно устремилась по лестнице вверх… Будто, от всех убегая.
И уже сверху, она слышала, что незнакомцы звонят именно в ту же самую квартиру. Кроме громкого звонка, ещё их грубые, громкие голоса, со смесью матерных выражений, донеслись до девушки.
Тем временем, она вскоре добежала до самой верхней площадки. Её тупик заканчивался обшарпанной, чуть приоткрытой дверью: она вела то ли на крышу, то ли на чердак. Маша рванула на себя эту дверь со злобным остервенением.
«Вот и всё. Это – конец наших с ним отношений… Но, почему так гадко на душе? Можно подумать, что я разбиваю кому-то сердце, предаю давнего друга. Будто, совершается что-то непоправимое, и мир разбивается на кусочки, а вся моя жизнь – вдребезги… Вот и всё… С этой пустой и полутёмной площадки, где нет квартир, дверь ведёт, скорее всего, на небольшой чердак, а с него – есть выход на крышу… Прыгнуть?», – промелькнула шальная мысль, в миг отчаянья…
За незапертой железной дверью действительно оказался тёмный, захламлённый чердак. Он был огромен, во всю длину и ширину старого, вероятно, доходного дома. Совсем неподалёку от входа, в маленькой постройке, заключённой во внутренности чердака, была лифтёрная. С изображением черепа и красной молнии на двери. Над дверью лифтёрной тускло светила всё же не выбитая и не скрученная лампочка. Мотор внутри пустоты за железными дверями в это время загудел и заскрежетал: наверное, лифт в доме был очень старый, – и Маша вздрогнула от неожиданного громкого звука.
Она прошла дальше, вглубь чердака, присела за старой деревянной балкой или перегородкой на пустой ящик. Выхода на крышу на чердаке не оказалось. А здесь, в глубине, сразу за перегородкой, было темно и пыльно. Но неподалёку от старого ящика, на котором теперь сидела Маша, были разбросаны фанерные коробки и громоздились кучи битой штукатурки, на которые издали падал косой свет от тусклой лампочки, освещая также пустые бутылки, окурки, мятые пачки из-под сигарет, использованные одноразовые шприцы. Судя по этому мусору, здесь, на чердаке, иногда собиралась местная шпана. Но Маше сейчас было всё равно. Она сидела и тихо плакала, сдерживая бурные рыдания, но не сдержав слёзы. Непрошенные, они всё стекали и стекали по лицу потоками, и, отрываясь, падали на куртку.
«Вот так. Всё банально и до одури прозаично. Как там, в поговорке? Все бабы – дуры, мужики – сволочи, и счастье только в труде?»
Незаметно грустные и циничные мысли сменились беспощадными воспоминаниями о тех моментах жизни, в которые она безнадёжно и неумолимо в кого-нибудь влюблялась. Эти воспоминания разных встреч промелькнули в её сознании в считанные минуты, но принесли не облегчение, а затаённую грусть и ещё большую безысходность. Пронеслись мимо, не оставив следа в её жизни, маленькие увлечения, которые увенчались любовью к Николаю. На этом и остановилась теперь память, рисуя картины их первой встречи.
А познакомились они случайно. Маша тогда, как и сейчас, была студенткой биофака. Приехала из провинции, жила в общежитии. А Николай был коренным петербуржцем…
К тому времени, она уже знала, что Питер – город замкнутых одиночеств. И, в то же время, город страстей, чувств и размышлений. А ещё, сплошных и скорбных обсуждений этих страстей, чувств и размышлений, – повсеместно, везде, со всеми: от лучших подруг и друзей до случайных прохожих. Питер предстал Марии именно таким… Городом, переполненным до краёв чувствами, не выраженными внешне эмоциями, подавленными в себе талантами. Городом не свершившихся, но великих надежд.
Об этом плакали и кричали стены, об этом шептались и пели люди. Это чувствовалось везде. Одиночество рыдало в постелях длинными и тихими ночами, в комнатах, напоминающих своею пустотой гробы. Или же, наоборот, ютилось на общих кухнях, под дым сигарет, кофе и пива, под песни под гитару хором, на застольных вечеринках. Там оно, одиночество, тоже присутствовало. Быть может, ещё более ощущаемое вот так: в толпе.
Всё в этом городе было переполнено невысказанными и невыраженными идеями, не воплощёнными начинаниями… Ввысь, к далёким мирам и созвездиям, уносились несбывшиеся мечты и воспоминания былого – и, чем большим было реальное расстояние между людьми, тем сильнее кричали затаённые страсти, тем громче звучала музыка не выплеснутых наружу эмоций.
Чем больше было запретов, подавлений, тотального контроля и репрессий – во все исторические времена, что тихо шелестели до сих пор на этих улицах, прятались здесь в зданиях и подворотнях – тем ирреальней были мечты, тем сильнее был бунт. Тем безнадёжней была невысказанная боль, отравляющая пространство несбыточностью и безутешной безысходностью. Город великой славы и великолепнейшей красоты – но также и декабристов, бомбистов, нечаявщины и революций… Город противоречивый: великолепный, строгий, стройный – и самый таинственный, тайный, запрятанный вглубь.
Отстуканные на клавиатуре компьютеров или нарисованные кривым росчерком на сенсорном экране художественные опусы-дневники, плавающие на просторах Глобального Общего Сознания, в довольно большом проценте от всего русскоязычного интернета, принадлежали именно питерцам. Как и расписанные стихами подворотни старинных кварталов, подъезды исторических зданий, и стены в граффити…
Маша полюбила всем сердцем этот странный город, полюбила сразу – и навсегда.
Она любила гулять одна по его улицам, всегда узнавая что-либо новое: про здания, про людей, которые здесь жили когда-то… А вот знакомиться она не умела. И никогда бы не познакомилась с Николаем, не будь у неё тётки, которую она называла просто Светкой… В Питере сложно знакомиться, в особенности, когда основная интеллектуальная жизнь перебралась в интернет.
А в последнее время, благодаря появлению ЭМЧ (электронной модели человечества, то есть, общей совокупности сохранённых единиц интеллекта), Глобальное Общее Сознание, как иногда теперь называли интернет, поглотило в себя интеллектуальный мир почти целиком. Электронная Модель Человечества – стала реальностью, практически затмившей человечество физическое. Входя в интернет, отдельные лица неизбежно соприкасаются теперь с миром интелов и общаются в первую очередь с ними.
Такое положение дел в некоторой степени сделало обыкновенных людей как бы людьми второго сорта, во всяком случае, в глубинах информационного мира. Постоянные обитатели наиболее продвинуты в нем, и у них больше времени… Бесконечно больше. Потому, они зачастую относятся к физическим людям, как к братьям своим меньшим.
А это вызвало даже бунт у некоторых представителей реала. Их протест против вечного просиживания за компом всего свободного времени выразился в том, что появились «нью-натуралы», декларирующие любовь к «натуральным» посиделкам и вечеринкам «вживую», а также к выездам на природу, спорту и танцам, к чтению бумажных книг и театральным кружкам. Нередко среди нью-натуралов встречались и весьма экзотические культы: нео-язычество, различные эзотерические движения, и даже так называемые «сетеборцы», которые объявили интелов прислужниками дьявола, поскольку они, по их мнению, не имели души.
На одной из вечеринок, организованной как раз таки для культивации живого общения, хотя и без нью-натуралов и сетеборцев, Маша и оказалась, и всё благодаря своей тётке, которая была коренной петербурженкой, а старше – всего на десять лет. Подобные вечеринки устраивались посредством приглашения к себе в гости через интернет. Собирались фрэнды, ещё не состыкованные в реале, а также, их знакомые.
А Маша в тот день вовсе не намеревалась попадать на большую тусовку. Просто, заглянула к тётке, почти случайно: бродила по Питеру, близ тех мест – вот и зашла мимоходом. И застала Светку: даму с резкими, угловатыми чертами фигуры, с вечной длинной чёлкой, выкрашенной в фиолетовое, – уже в коридоре. Светка красила тушью ресницы перед большим старинным зеркалом в резной деревянной раме, и уже собиралась выходить.
– Пойдём со мной, матрона! – предложила она довольно бесцеремонно: это было полностью в её стиле. – Посидишь, поглазеешь. Может, с парнем каким познакомишься. Пора бы уже!
Конечно, Маша вовсе не собиралась на каком-то странном сборище искать себе жениха, но со Светкой спорить не стала: себе дороже, та ведь обсмеёт тогда по полной. Да и почему-то в тот день ей совершенно не хотелось спешить в тесную комнатку общежития, где вплотную стояли двухъярусные кровати, чтобы предаться зубрёжке. Слегка поднадоело. Так что, можно было и слегка развеяться.
Подругу Светки, к которой они тогда направились, все без исключения звали Тётя Валя. Именно так, и никак иначе. С двадцати двух лет: с тех пор, как она приехала в Питер из Тамбова искать работу и новую жизнь, полную приключений. Тётя Валя была коренастой и плечистой, но с узкими бёдрами: с такой нестандартной для женщины фигурой. Она всегда стриглась сама, очень коротко, под «бокс». Работала где-то бухгалтером и в одиночку воспитывала сына.
И, как оказалось, эта самая Тётя Валя жила в коммуналке… Самой настоящей, весьма классической. Мария и не предполагала, что такие коммуналки до сих пор существуют: с лепными украшениями в виде кариатид по углам, с детьми, которые катались на велосипедах по длинным коридорам… Этакий реликт коммунального прошлого, сохраняемый веками.
У Тёти Вали не было ни кухонного комбайна, ни прочей «машинерии», как она выражалась. И, как самую молодую из собравшегося за столом общества, именно Машу послали на кухню мыть чашки и блюдца.
С Николаем, который пришёл к своему приятелю в гости и как раз выходил из комнаты напротив, Маша столкнулась в коридоре, и при этом чуть не уронила с подноса пойманную Николаем на лету чашку. Почему-то он извинился перед ней, хотя, это ведь она на него налетела, улыбнулся своей обаятельной улыбкой. Николай вызвался помочь Маше: дошёл с нею до кухни и распахнул перед нею дверь. А потом, долго развлекал Машу беседой, пока она мыла посуду. Николай как-то сразу ей приглянулся, она почувствовала его надёжность, душевную теплоту. Он понравился ей ещё тогда, на той самой кухне. И Маша постоянно ловила на себе его изучающий, пристальный взгляд из-под короткой чёлки светлых волос. Вскоре вся посуда была весьма тщательно и неспешно перемыта, но поднос с чистыми чашками и блюдцами ещё долго продолжал оставаться на кухонном столе, застеленном невзрачной клеёнкой в мелкий цветочек…
Внезапно Машины воспоминания были прерваны неожиданным и грубым вторжением. Дверь, ведущая сюда, на огромный и пыльный чердак, вдруг заскрипела и распахнулась. Послышались грузные шаги и, кажется, те же самые грубые мужские голоса, которые она недавно слышала на лестнице.
Маша затаилась, спиной вжавшись в деревянную балку. Все слова довольно громкого разговора незнакомцев теперь доносились до неё чётко и звонко. Как ни странно, на чердаке была очень хорошая акустика.
Потом девушка развернулась, из темноты уставилась краем глаза, скрытая за деревянной подпорой, на двух незнакомцев. Наверняка, это были именно те двое, которых она уже видела, когда глядела вниз, в пролёты лестницы.
– А я сяду в кабри-о-лет, и поеду куда-нибудь, – пропел один из них басом. Грузный, приземистый и плотный.
– Дурацкая песня, – заметил другой, повыше и постройнее, фальшивым тенором. – И где они её откопали? Но водка была хорошая, натуральная, – и он смачно икнул. – Ну что, Логово, колись, где у тебя здесь нычка?
Порывшись немного в карманах и закурив, «бас» неспешно ответил:
– Да здесь она, прям в лифтёрной. Там ниша есть, она была всяким хламом завалена, и лифтёры туда по любому не совались: не к чему им там рыться. Я там, по уговору с ними, товар и беру. Он брезентовухой прикрыт. А замок на дверях – примитивный, навесной, легко вскрывается. Ведь, кто сюда сунется? Бомжи? Так тут-то не поспишь: лифт рядом с головой будет грохотать.
– Так, это – того… Забираем груз по-быстрому – и в тачку. Шеф уже наверняка подъехал. Клиента видал? Того, высокого, что на девку совсем навис. Это – он. Дозреет – будет на нас пахать. А пока – пусть погуляет ещё маленько, немножко тело освоит…
– Сомневаюсь я, Стерг, что план ваш выгорит. По поводу Клиента. На точку, пожалуй, он будет вхож, но вот с мозгами, как я погляжу, у него сплошной трабл. Не наш он. Заморочный больно, и, хотя интел не должен быть нюней, но этот – совсем потёк. На всех баб вешается – ни одну не пропустил, наверное.
– Это он просто дела ещё не нюхал. А управляемости ему вскоре шеф добавит. Он будет полностью наш. И мозгами, и телом. А что от спиртного вмиг окосел – так хозяин тела спортсмен был, непьющий!
– А всё же, Стерг! Не моё дело, конечно, шефу виднее, но что, если в его, не полностью идентичные натуральным, мозги придёт что-нибудь вовсе нечеловеческое, и он выйдет из-под контроля? Ведь подобных ему ещё не было, не так ли? Не опасно ли это?
– Разве что – сбой программы если… Но это – вероятно мало. Да и шеф, настоящий Царь, в этом случае сбой отследит. Он считает, что, раз Клиент настроился на чужую человеческую матрицу, то он получил базу данных для управления чужим телом. И для дальнейшей работы, значит, годен. Только, немного освоиться должен, с управлением чужим телом.
– Вполне вероятно.
– Ну, на крайний случай, убьём его, и получим программу невозврата для того… Настоящего. Если набедокурит по полной, надо будет это тело вовсе ликвидировать, а то – вдруг наше дело всплывёт. Лично мне жаль, конечно, будет реального парня, застрянет он тогда навсегда в «кубе». Хотя, и вернуться из «куба» после того, что натворит интел, обратно в тело, отвечать потом за всё… Прежде всего за то, что выдал своих – тоже вариантик ещё тот… Не завидую этому парню. Но, всё же, эксперимент есть эксперимент. Сложный, вдобавок. И того стоит. Риска такого. Но, именно потому, нам и нужен был Крот – ну, чувак тот мелкий, из научного центра. Только он в таких делах сечёт. А ещё, даже Крот опасается, что всё может пойти не так. Поговаривают, что этот интел из «куба» – как бы уже и вовсе не интел… Ну, то есть, он не совсем такой, как другие интелы.
– Чем – не такой? Он же с Царя писан?
– Ага. Вот именно. А как ты думаешь, прижился бы интел Царя в сети?
– Ха-ха… Ведь он совсем наумняк не строит.
– Вот именно. Потому, вне тела – не жилец. И до запуска его хранить можно было только в «кубе», причём, недолго.
– А «куб» – это тот приборчик, чёрненький?
– Вроде бы, да. Его при мне так и называли: «чёрный ящик». Похож на те, куда нормальных интелов записывают, но другой немного. Но, харе тебе курить, Логово! Открывай уже! – скомандовал тот, кого называли Стергом.
Послышался скрежет железных дверей, а через некоторое время эти двое дружно проволокли через порог лифтёрной какой-то тяжёлый груз.
– Чёрт! Я башкой треснулся! – послышался голос.
– Двери здесь низкие – просто мрак! Передохнём немного – рука устала. Опускай!
– Стерг, а ты на этих трясульках девки не видал? Ну, той, что с настоящим была? Помнишь, когда мы за ним, настоящим, следили, так их вместе несколько раз видали?
– Нет, вроде как. Может, она в туалете или на кухне плакала. Милый другой козой увлёкся.
– Шеф сказал, чтобы мы за ней внимательно следили: вдруг та заподозрит чего… Ещё забьёт тревогу. И сдаст нашего, как человека в неадеквате.
– Это мы ей полный неадекват устроим, на всякий случай, – хихикнул Стерг. – В особенности, если что не так из-за неё пойдёт. Попадёт тогда к Кроту и его компании…
– В смысле – убьют медики девку? Под видом операции?
– Ну, что ты! Зачем так сразу – и убивать! Может, вырежут только какой-нибудь не слишком нужный орган… Например, почку. Месяцев шесть в себя приходить будет. А за это время дело и сделается. Так – и проще, и с пользой. Орган продать можно. Пошли, что ли? Хватай товар снизу, а я – спереди зацепил!
Когда шаги спускающихся по лестнице незнакомцев, которые даже не удосужились закрыть за собой дверь, полностью стихли, Маша вышла из своего укрытия. Странные и страшные слова и напугали её, и в то же время отрезвили от личных, глубоко внутренних, переживаний. А также посеяли множество размышлений. Что-то неясное, но жуткое до озноба почудилось ей в словах незнакомцев. И, хотя и не было в том полной уверенности, но Маша почему-то решила, что говорили они именно о Николае… А в конце разговора даже упомянули о ней самой. Что происходит? Как в дурном сне. Чертовщина какая-то…
Она спустилась по лестнице. И решила сейчас же отправиться домой: то есть, срочно вернуться в общежитие. А до этого, съездить и забрать на квартире Николая свою сумку с вещами: ключ у неё ещё по-прежнему был в кармане.
Глава 3. Фрэд: начало поиска
Я стал иногда приходить и смотреть, как выглядит Владик и чем он занят. А потом – возвращался в компьютер, и мы болтали в одной из социальных сетей. Я рассказывал ему о том, что видел и чувствовал в его комнате.
– Упражняйся так, продолжай ко мне заходить. Или, куда-либо ещё. Попробуй видеть мир вне интернета, – посоветовал мне Владик. – И тогда… Мне не будет за тебя страшно.
– Страшно за меня? Почему?
– Ты ведь мой друг.
– Я знаю. И ты – мой друг. Навсегда.
– Я не люблю терять друзей, – сказал Владик. – Очень не люблю. По какой бы причине они от меня не уходили.
– Я не уйду.
– Понимаю, ты думаешь, что вечен. Но, ты знаешь… Хотя я и компьютерщик, но стал им поневоле: мало какие специальности мне подходили, в связи с ограничением физических возможностей. И… я боюсь, что интернет – создание не только людей. Не считай меня сумасшедшим: у меня есть повод так думать. Но, это пока что бездоказательно. И я опасаюсь, что те, кто его реально создал, в один прекрасный миг его и уничтожат.
– Уничтожат? Зачем?
– Мало ли… Я не знаю их планов. Но, ты не бойся уничтожения интернета. И тех, кто им правит. Они не властны будут над тобой… Впрочем, забудь: может быть, это лишь – мои напрасные, надуманные страхи. Я когда-то входил в интернет-секту, под ником, конечно… Там собирались люди, которые считают, что, если у человека есть действенный интел, а сам человек умер – то есть, потерял оболочку, тело – то его душа может переселиться в интела, существовать в компьютерной сети. Конечно, если только интела запустили в сеть почти сразу после смерти его хозяина, не более трёх суток если прошло. Именно у таких интелов, существующих внутри сети, есть души. Они по-прежнему здесь, хотя должны быть в ином мире… Нас сочли деструктивной сектой и прикрыли. Приписав нам ненависть к интелам. Да, мы были как бы против их существования – но вовсе не потому, что не любим вас, внутрикомпьютерных людей. Просто, вас кто-то обманывает. Или же, нас, людей. Нас всех обманывают, создавая вместо реального бессмертия удобный компьютерный мирок виртуальной реальности, вызывая привыкание к ней – причём, в среде людей умных, чей интеллект при смерти не разрушается, а способен и после функционировать. И тогда, вместо иных миров и освобождения, будущие интелы залипают в мир, им привычный: внедряются в сеть. Если, конечно, кто-то «запускает» в сеть записанного и сохранённого интела. Слепок мозга умершего человека… Прости, Фрэд, я не сказал ничего лишнего? Не сделал тебе больно?
– Нет, – ответил я, хотя этот разговор вызывал у меня странную, и довольно болезненную реакцию.
– В общем, Фрэд, ты – единственный интел, с которым я подружился, и с которым могу обсуждать подобные вещи. Потому и завёл этот разговор. Мы с тобой, как я считаю, поставили эксперимент… И ты, как оказалось, можешь видеть… То, что за пределом сети, и должно быть за пределом твоих возможностей.
– Да. Я нахожу это довольно странным – и даже поразительным.
– Мы продолжим эти наши эксперименты. Если ты будешь думать обо мне – то, пытайся попасть ко мне. Можешь прогуляться и куда-нибудь ещё – но потом, в этом случае, ведь никто не подтвердит тебе правильность твоих видений. А я могу выслушать тебя и сказать, что всё, что ты видел – таким и является. Что это не твоя выдумка, Фрэд.
А потом… Потом мы с Владом снова, до бесконечности, гуляли по Питеру, по карте «гугл». Попадая то в осень, то в весну, то в зиму; он узнавал те места, что видел в реале совсем мальчишкой, и мы вновь и вновь, до бесконечности, кружились по улицам.
Однажды, он смог выбраться в город. В реальный город. Он тогда называл место – и я, как жёлтый мурзилка, падал туда… В реал. И, на какие-то мгновения, я оказывался там. В настоящем мире. И тогда, ещё глубже, ещё более по-настоящему понял, как же люблю этот город. Очень. Возможно, что я и при жизни бывал здесь… А возможно, что нет. Наверное, это не важно. Просто, я чувствую Питер – и его странную душу.
Но вот… Однажды, я бродил где-то один, среди литературных сайтов, останавливаясь там, где что-нибудь меня заинтересует. И вдруг…
Не знаю, как описать это. Если бы у меня было сердце – я бы сказал, что оно сжалось. Ледяная картина уже наступившей зимы, ворвавшейся в ещё осенний город, затмила моё воображение. Повеяло смертным холодом. А потом…
Потом я провалился в совершенно странную, чужую реальность… «Владик…», – внезапно пронеслось в моём сознании. И я мгновенно перенёсся… Нет, не в ту комнату, что была уже привычной, и где я так часто уже видел или ощущал моего друга. Нет, в какое-то мрачное пространство, из которого не было выхода. Что это? Гроб? Но он, Владик, был жив. Я чувствовал это. Мне стало жутко, нестерпимо больно в душе. И вдруг… Вновь выкинуло прочь, на улицу. Туда, куда тихо, незаметно, не вовремя прокралась зима, среди осени вдруг завыла она между высотных домов ледяным ветром… Косые нити дождевых, стекленеющих на лету, капель хлестали в окна. Толпы продрогших, несчастных прохожих спешили по своим делам, забегали в магазины и в створки метро.
Здесь было лучше, чем в том гробу или коробке. Но, мне надо было вернуться назад, к Владику… Чтобы понять, что же с ним произошло.
Я снова подумал о нём, и…
На этот раз, оказался в абсолютно не знакомом мне помещении. Это была комната, квартира – но не Владика. Другая.
