скачать книгу бесплатно
Бракованные
Лина Манило
Девушка со шрамами на лице и парень со шрамами на сердце.
Их ничего не связывает, их миры не должны соприкасаться, но иногда у судьбы свои планы.
Чем сильнее она его отталкивает, тем больше ему хочется забраться под её панцирь. Оградить от опасности. Защитить от призраков прошлого.
И когда вспыхнет пламя, на что они будут согласны, чтобы защитить свою любовь?
Бракованные
Автор: Лина Манило
Пролог
Пять лет назад
Арина
– Ариша, ты же помнишь: синяя Лада, у дяди Валеры пышные усы, – жужжит в трубку ответственная Катя, моя старшая сестра. – У меня работы много, а он тебя заберет.
Толкаю плечом тяжелую дверь со старомодными узорами, выхожу из музыкальной школы и выпадаю в царство тихого зимнего вечера. Небо очень темное, затянутое пленкой облаков. Они такие плотные, что ни одной звездочки не видно, но я все равно смотрю в надежде увидеть хоть что-то. Только это бесполезно. Неужели уже так поздно?
– Слушай, может, я сама? Тут всего восемь остановок на автобусе. Ну, что со мной случится?
– Нет, нет и еще раз нет! – буквально вижу, каким недовольным становится лицо сестры, хоть технически это невозможно. – Не ставь меня в неловкое положение. У дяди Валеры, знаешь ли, и другие дела есть, кроме твоих демаршей независимости. Все, ничего не хочу слушать! Я его попросила тебя встретить, он приедет, а ты подожди.
Катя тарахтит, а у меня уши закладывает. Вот в этом вся моя сестра: надавить авторитетом и заболтать до смерти. И приходится согласиться с ней, иначе голова кругом пойдет.
– Ла-а-адно, – протягиваю и иду в сторону школьной парковки. – Но вообще не надо было никого просить… я бы сама замечательно добралась. На автобусе!
– Ой-ой, какие мы взрослые и самостоятельные, – хмыкает в трубку Катя, а на заднем плане мама громко объявляет, что у нас на ужин ростбиф и мой любимый торт. – Слышала? У кого-то ведь сегодня праздник. А этот кто-то спорит и нервы мне треплет!
– У меня сегодня День рождения, – улыбаюсь, и от одной мысли о торте слюна вырабатывается с удвоенной силой. – Я бегу уже, бегу!
Кладу трубку, запихиваю телефон в карман теплого пальто, удобнее подхватываю футляр с любимой скрипкой и просто жду. Зима в этом году выдалась волшебная, и я поднимаю голову, жмурюсь, абсолютно счастливая, и, высунув язык, ловлю им снежинки. Они тают, смешно щекочут язык. Весь мир сейчас кажется огромным и прекрасным: и шапки снега на ветвях деревьев, и люди, укутанные по самый нос шарфами, и спешащие мимо автомобили, вывески магазинов, и высокий шпиль делового центра впереди. Мое настроение взлетает до небес, и даже ледяная корка под ногами не снижает градуса радости в моем сердце.
До Нового года чуть больше двух недель, и вот уже месяц мое настроение прыгает от отметки «замечательно» до пометки «великолепно». А еще у меня сегодня День рождения, и в школьном рюкзаке помимо нотных тетрадей, карандашей, ручек и блокнота для заметок лежит коробка конфет и открытка, подписанная всеми ребятами из моего музыкального класса. Чего мне только не пожелали! Здоровья, радости, счастья. А конфеты мои любимые – птичье молоко, и я никак не могу дождаться момента, когда гордо поставлю коробку на стол, и мы всей семьей будем пить чай и рассказывать друг другу смешные истории. Люблю ли я кого-то сильнее своей маленькой семьи и наших домашних вечерних посиделок? Кажется, нет.
Переминаюсь с ноги на ногу, жду дядю Валеру и тоскливо смотрю на автобусную остановку, куда чуть ли не каждую минуту бодро подъезжают маршрутки, увозя людей в разные концы города. Иногда меня раздражает, что мама и сестра никак не хотят понять, что я уже выросла. Мне ведь уже пятнадцать, неужели они не понимают? Но похоже, проще смириться, чем каждый раз спорить, хотя я и пытаюсь раз за разом настоять на своей взрослости и самостоятельности.
Запыхавшийся дядя Валера – родной брат моей мамы – приезжает спустя пять минут, и выглядит таким взъерошенным, словно все это время не в машине ехал, а бежал марафон. Даже его всегда аккуратные усы слегка топорщатся.
– Не замерзла, куколка? – спрашивает, когда занимаю место рядом и осторожно укладываю драгоценную скрипку на коленях.
– Чуть-чуть, – тянусь и целую большого доброго дядьку в щеку.
– У меня печка кочегарит на всю катушку, – добродушно улыбается дядя Валера, а я чувствую, как душное тепло проникает под плотную ткань пальто. – Расстегнись, ехать долго, еще упаришься.
– Долго?
– На Ленинском ремонт дороги, а на Кирова – авария. Дороги обледенели, так что поедем через ЦУМ и по Объездной прямехонько домой. Чуть дольше, зато безопаснее.
Я слушаюсь, кое-как скидываю пальто, прячу смешную шапку с кошачьими ушками в рукав и откидываю одежду на заднее сиденье, на котором у дяди Валеры привычное кладбище очень нужных вещей. Сколько я себя помню, мой дядя всегда был собирателем разного хлама. Помнится, когда на уроках литературы читали Гоголя, я на месте Плюшкина видела именно дядю Валеру. Зато с ним весело, и всю дорогу он развлекает меня байками из своей жизни, травит безобидные, но очень веселые анекдоты, а я хохочу, не останавливаясь, и вытираю слезы, крепче хватаясь пальцами за футляр скрипки, чтобы она не упала на пол.
– Так, свернем здесь, – дядя Валера всматривается в дорогу, решает, каким путем доехать проще и лучше. – Ага, сюда, тут меньше машин.
– Может, лучше вот так? – указываю рукой и очерчиваю хорошо освещенный участок дороги. – Там, вроде, тоже ничего…
– Да ну! – смеется. – Я этот город как свои пять пальцев знаю, доверяй своему старому дядьке.
– Старому? Вы что!
Я еще что-то хочу сказать, ляпнуть какую-то чепуху, вот только свет чужих фар бьет прямо по глазам, и все мысли обрываются. Сначала это просто свет, но следом раздается резкий возглас дяди Валеры, звук глухого удара и скрежет металла. Единственное, что я успеваю заметить: сетка трещин на лобовом стекле. Оно идет рябью, а после что-то буквально толкает меня в сторону и выбрасывает вперед под чьи-то оглушительные крики.
Иногда мне снилось, что лечу, а после с громким стуком падаю в глубокую яму, но я никогда не думала, что летать настолько больно. В голове только одна мысль: кажется, я не успею сегодня на ужин. И так обидно становится… Сначала приходит тишина. За ней темнота, а уже после боль. Она в каждой клетке тела, в каждом нервном окончании. Снег набивается за шиворот, я открываю и закрываю рот в попытке закричать, сделать хоть что-нибудь, но боль оказывается сильнее, и я проваливаюсь в зыбкую пустоту, в тепле которой так здорово плавать. Нырять рыбкой. Подплываю к берегу, чтобы через мгновение снова пойти на дно.
Не чувствую тела, но где-то на задворках почти потухшего сознания слышится голос. Тихий, он зовет меня, манит к себе, увлекает в туманные дали. Кажется, голос мужской, но совсем мне незнакомый. Я абсолютно точно не знаю ни одного человека с таким же красивым голосом. Моргать больно, шевелиться страшно, но чем дальше, тем все больше шума врывается в мой тихий покой. Нет-нет, я не хочу просыпаться, и цепляюсь за остатки марева, пытаюсь спрятаться в его безопасности. Ведь если я проснусь, мне будет снова больно. Боль невыносима. Не хочу ее больше испытывать.
– Тут девушка, молоденькая совсем, – обрывками втекает в сознание чей-то громкий крик. И следом: – Подожди, мелкая, сейчас скорая приедет.
Во рту пустынная сушь, в горле пожарище, и я разлепляю губы, но ни звука не в силах произнести.
– Ну-ну, не дергайся. Вдруг у тебя позвоночник сломан? – все тот же прекрасный голос, и уже кому-то другому, в сторону, громче: – Да мать вашу, где эта долбаная скорая?!
Я хочу попросить у незнакомца еще немного слов – они меня обязательно успокоят, но рот мой онемел. Вместе со слухом, ко мне возвращается и боль, и это убивает. Что происходит? Кто я? Где… Где дядя Валера?! Что с ним?! У меня почти нет сил волноваться о ком-то, когда внутри полыхает личный ад, но я пытаюсь позвать дядю, только ничего не выходит. Он же жив? Жив? Скажите мне, что с ним все хорошо, пожалуйста…
– Господи, бедняжка…
– Такая молоденькая и уже наверняка инвалид.
– Кто-то знает эту девочку?! Надо родителям сообщить…
– Скрипка! Скрипка! Поднимите скрипку.
– Чтоб этому козлу пьяному пусто было! Раскурочил чужую машину и глазом не моргнул.
– Да разойдитесь же вы, а?! Что вам тут, медом намазано?! – а это уже мой незнакомец, и я пытаюсь раскрыть глаза.
Мне нужно его видеть. Я должна понять, кому принадлежит такой голос – он словно музыка ласкает, успокаивает. Сама не понимаю, зачем, но я раскрываю глаза – кое-как, с трудом, но у меня получается – и таращусь сначала в пустое небо, и его чернильная темнота наваливается толстым одеялом. Неужели мне пригрезилось? Неужели нет никакого незнакомца? А потом я вижу глаза. Огромные и добрые, они мне улыбаются, и так тепло становится. Будто бы рядом кто-то, кому не все равно.
– Тихо-тихо, врачи приехали, все будет хорошо.
Это последнее, что я слышу перед тем, как снова провалиться в небытие.
1 глава
Настоящее время
Арина
— Вот зачем ты это делаешь, а? – Катя, сестра моя, плавно покачивая округлыми бедрами, подходит к большому зеркалу, у которого я изо всех сил пытаюсь навести красоту.
Останавливается за спиной, кладет руки мне на плечи, впивается взглядом в отражение – прямиком в мои глаза. Я снова чувствую себя маленькой девочкой, которая изо всех сил цеплялась за руку сестры, чтобы не упасть, не провалиться в пропасть. Катя – моя опора, человек, рядом с которым могу не притворяться, не скрывать, что творится внутри. Сестра для меня – не просто член семьи, она самый лучший друг, которого послала мне судьба. Единственная, кто смогла выдержать мои нервные срывы после аварии.
Катя собирает мои волосы в пригоршни, пропускает светлые пряди через пальцы, гладит, как делала это в детстве. Родители часто работали в ночные смены, и нам с сестрой приходилось самим о себе заботиться: греть еду, убирать игрушки, читать сказки на ночь. Катя часто придумывала для меня новые миры – у нее удивительный талант творить чудеса из воздуха, сплетать слова в предложения так филигранно, что остается лишь восхищенно ахать. И я засыпала, положив голову ей на плечо, и видела самые лучшие в мире сны, наслаждаясь игрой пальцев в моих волосах. Потом, после аварии, Катя часто ночевала в моей палате и точно так же успокаивала, поглаживая по волосам и рассказывая сказки.
– Кать, отстань, а? – беру со столика карандаш для глаз, кручу его, фокусируя взгляд на остро заточенном кончике. – Просто дай мне накраситься и не морочь голову.
– Ты ведь красивая, ну? – не унимается сестра. – Всегда такой была, такой и останешься. Зачем снова городишь эту занавеску из волос на лице? Не прячься, не надо.
Горько усмехаюсь: я могу сколько угодно соглашаться с ее словами, могу даже верить в них, но внутри все сопротивляется, потому что… Потому что я далеко не так красива, как хочет убедить меня Катя – авария размашистыми жестами оставила следы не только на сердце, но и отпечаталась уродливыми шрамами на лице. Шрамами, которые очень хочется замазать.
– Привыкла, мне так удобнее, – пожимаю плечами, оставляю в покое карандаш, беру в руки баночку с тональным кремом и выдавливаю несколько капель на спонж.
– Их же не видно почти, – Катя наклоняется, кладет подбородок мне на плечо и расплывается в улыбке. – Ты просто загоняешься.
– Тебе нужно проверить зрение, – хмыкаю, – или перестать мне врать. Вот они. Ну? Вот щека, а вот бровь, а вот тут лоб и еще подбородок, губы. А еще шея и грудь…
Гадство, снова сорвалась. Да блин!
– Все-все, Ариша, все… тихо-тихо, – Катя сгребает меня в охапку, хотя чуть ниже меня ростом, фиксирует дрожащее тело в крепких объятиях и слегка покачивается из стороны в сторону. Истерика отступает плавно, словно морской волной ее смывает, и я затихаю.
– Хорошо, что ты у меня есть, Катерина, – улыбаюсь, а из глаз сестры уходит тревога.
Сначала я срывалась так часто, что, казалось, только и делала, что плакала. Жалела ли я себя? Нет, я просто не знала, как мне жить дальше. Спасибо сестре и психологам, сейчас я почти молодец.
– Давай, помогу, – усмехается Катя, усаживает меня на табуретку и, отвернув от зеркала, забирает спонж. Несколько минут, и я уже могу смотреть на свое отражение без содрогания.
– Ты кудесница, знаешь? – говорю и, наклонившись к зеркалу ближе, кручу головой из стороны в сторону. Вроде бы и ничего, вроде бы уже можно показаться людям.
Катя смеется, хлопает в ладоши и выходит из комнаты персонала, напомнив, что до начала смены в нашем с ней баре «Ирландия» остается всего десять минут, и, если я не потороплюсь, ей ничего не останется как выписать мне штраф. Несмотря на то, что она моя единственная и любимая сестра, ко всему она еще и мой начальник. Очень строгий начальник – с ней не забалуешь, потому я в последний раз окидываю свое отражение в зеркале, поправляю воротник форменной футболки и выхожу из крошечной задней комнаты прямо в обеденный зал бара «Ирландия». Бара, ставшего моим спасением, терапией и новым смыслом жизни.
***
Знаете ли вы таких самовлюбленных мужиков, которым даже напрягаться не нужно, а девушки слетаются на их свет, будто мухи на мед? Слишком красивые мужики, неприлично высокомерные, с холодным равнодушным взглядом, в котором читается «эй, детка, покажи, на что ты готова, чтобы быть со мной». Девчонки провожают их восхищенными взглядами, мечтают хотя бы о поцелуе и всерьез сравнивают мужские задницы с орехами.
Мирослав Овчинников.
Именно из такой породы Мирослав Овчинников – новая звезда нашего универа, загадочный молчаливый шатен с волевым подбородком и четким профилем. Его волосы, кажется, вечно треплет ветер, и это делает его… сексуальным.
Да, черт возьми, даже такой сухарь, как я, не смог придумать другого эпитета. А еще у Овчинникова потрясающая фигура, широкие плечи, узкая талия, высокий рост… вот все при нем, а мне почему-то даже смотреть на него тревожно. Будто стоит немного сильнее задержать взгляд и уже никуда не деться. Засосет в воронку, только держись. Упаси господь попасть в его сети. Сначала очарует, потом сплетет вокруг паутину, выжмет все соки, выбросит на обочину жизни, как ненужную тряпочку, и уйдет в закат, гоняя во рту спичку. Встречается ли он с кем-то? Не знаю – я вообще мало что знаю об этом парне, хотя он и учится в моем универе. Говорю же, он мрачный и загадочный, словно тысячу тайн в себе хранит.
– Делать ему, что ли, нечего… каждый вечер с друзьями тут, – бухчу про себя, а Катя стоит рядом и тихонько смеется.
– Ну красивый же парень, приятно посмотреть.
– А еще у него друзья наглые, и сам он высокомерный, – не успокаиваюсь, а пивной бокал в моих руках уже натерт до скрипа. – Ты заметила? Он ни разу сам к бару не подошел. Ну, вот сколько он ходит сюда?
– Месяц, что ли, – задумчиво решает Катя, постукивая пальцем по подбородку. – Ну да, с начала сентября, как в универ ваш перевелся.
– Вот-вот, а всегда кого-то из друзей посылает за заказом, сам ни-ни. Видно, это ниже его достоинства.
Возле барной стойки сейчас ни одного посетителя, и у меня есть несколько минут, чтобы побухтеть на окружающий мир.
– Главное, что они платят, – мудро изрекает Катя, и мне ничего не остается, как кивнуть. – И вообще, они приличные парни же. Никогда не орут, не требуют включить им футбол, не громят бар и ни с кем не дерутся. Прелесть. Меня все устраивает.
– Так-то да, – заканчиваю протирать последний стакан и, чтобы не скучать, полирую стойку.
Вдруг дверь распахивается, и в бар вваливается толпа раскрасневшихся и шумных студентов. В зале сразу становится тесно, шумно и жарко.
– По-бе-да! Орлы – чемпионы! – скандируют парни, а я закрываю глаза.
Баскетбол! Сегодня же студенческий матч между командой нашего универа – теми самыми «Орлами» – и командой политеха «Быстрые бобры». Судя по всему, «Бобрам» сегодня не подфартило, и они уехали восвояси точить зубы, а в «Ирландии» этим вечером прибавилось желающих выпить за победу.
– Крепись, Арина, я на подхвате, – Катя касается моего плеча в знак поддержки, а я инстинктивно встряхиваю волосами, закрываясь от случайных взглядов.
– Пива нам! – орет Паша Соловьев, вечный заводила и мой однокурсник. – И орешков!
Женя, наш официант, уже крутится возле барной стойки, а я планомерно, бокал за бокалом, готовлю заказ. Катя рядом, помогает, а я нет-нет да смотрю на Мирослава. Просто не захочешь, а взгляд сам за него цепляется. Мирослава невозможно не заметить даже в такой плотной толпе. Самый высокий из всех посетителей, широкоплечий, свободный и расслабленный, ему, кажется, совсем не мешают шумные посетители. За его любимым столиком в самом углу сидят еще трое: Вадик Рогов, Юра Филиппов и какая-то брюнетка с выдающимися… глазами. Мы все учимся в одном вузе: они на юристов, я на экономиста, только Мира можно чаще увидеть в нашем баре, чем на парах. Не знаю, посетил ли он за месяц хоть одну.
Атмосфера в баре становится по-настоящему жаркой. Шум, гомон, крики, бурные обсуждения всего, что произошло на матче. Я терпеть не могу баскетбол, как и его болельщиков – они, в пылу азарта, способны на что угодно. И вроде бы днем мирные ребята, но стоит любимой команде выиграть – туши свет и прячься. Хуже они себя ведут только, если «Орлы» проигрывают.
Проходит, наверное, час, а народ только прибывает. Студенты, их девушки, случайные барышни и даже сами «виновники торжества» – все смешивается в один разноцветный крикливый клубок. Люди мигрируют между столиками, бурно «братаются», а наш охранник Дима – добрый, в сущности, парень – хмурится и готовится к тому, чтобы вышвырнуть самых активных за порог.
– Киска, дайкири сообрази для Ритки, а мне пиваса, – Паша Соловьев хлопает рукой по стойке, тарабанит пальцами и ждет свой заказ. Рядом с ним крутится Маргарита – девушка с соседнего потока, периодическая любовь Соловьева до гроба. – Ну, чего возишься? Не услышала, что ли?
– Паша, отвали, а? – беззлобно бросаю и принимаюсь за составление коктейля для Риты, но Павел, похоже, перешел черту в своем желании круто провести вечер.
– Что ты сказала? – зло хмурится и поворачивается к Маргарите, а та хлопает пушистыми ресницами и осоловело смотрит по сторонам. – Маргош, она меня послала? Эта обезьяна уродливая послала меня?
Кровь приливает к лицу, и все шрамы на моем теле начинают зверски пульсировать. Яркие пунцовые пятна расцветают на щеках, и хочется плеснуть ледяной водой в лицо. Каменею, и руки с шейкером зависают в каком-то странном, совершенно неэлегантном жесте. Обезьяна, обезьяна… и так на бесконечном повторе в голове. Возле стойки много людей, и все они затихают, будто бы ждут, чем дело кончится. Настоящий цирк, коней только не хватает. Мне срочно нужно собраться и сделать хоть что-то, чтобы прекратить этот балаган.
– Я сейчас тебе в глаза ром вылью, – заявляю каким-то механическим голосом и щурюсь. – Тогда посмотрим, кто тут обезьяна.
– Дура, – Паша выплевывает это, точно яд, и не отвечая за свои действия, слишком напившись, чтобы контролировать себя, бросается вперед, норовя перепрыгнуть через высокую стойку и… что он сделает? Распустит руки? Ударит?
Я учусь с этим человеком на одном курсе три года. Да, у него специфическое чувство юмора, а еще он любитель шумных сборищ и крепкого градуса, но ни разу до этого он не трогал меня и не оскорблял. Не то чтобы физический вред причинить! Он всегда казался мирным, но сейчас… Сейчас это кто-то другой, совсем мне незнакомый. Будто бы бесноватый. Отшатываюсь назад, как от источника заразы, а руки действуют сами по себе. Хлопаю по корпусу моего любимого бостонского шейкера и, не задумываясь о последствиях, махом выплескиваю содержимое в лицо Паши. Мне наверняка должно быть стыдно, только вот фигушки. За себя постоять я умею и обещания выполнять тоже.
– Охладись, придурок.
– Дрянь уродливая! – Паша похож на мокрого гуся. Алкоголь стекает с его головы, пачкает модный свитшот, а вокруг улюлюкает и смеется возбужденная толпа.
– Так ему, – взвизгивает какая-то девчонка, а Ритка пытается оттащить своего разбушевавшегося возлюбленного подальше от стойки. Хоть у кого-то из этой парочки еще остались мозги в голове.
Только куда ей? Паша злой и грязный, пьяный и дурной. В его глазах красная ярость и алкоголь, а это, поверьте мне, адская смесь. Я за время работы в «Ирландии» многих идиотов видела, но Соловьев в эту минуту все рекорды бьет. Вдруг чья-то ладонь ложится на его плечо, и я узнаю татуировку на кисти. Мирослав Овчинников собственной персоной. Я настолько ошарашена его появлением, что только и могу, что удивленно моргать. Мирослав еще крепче сжимает пальцами Пашкино плечо, глядя прицельно мне в глаза. Под этим темным мрачным взглядом теряюсь, кажусь себе глупой и растерянной, но и не могу себе позволить прервать зрительный контакт.
– Тебе мало, Соловьев? – его хриплый голос – единственное, что улавливает мой слух, когда в ушах пульсирует кровь. – По-моему, девушка доходчиво объяснила…
