скачать книгу бесплатно
Культы леса и поля
Вильгельм Мангардт
Это сокращенная версия первой части работы немецкого исследователя Вильгельма Мангардта (1831—1880), посвященной культам леса и поля на территории европейских государств: от Германии до России. Работа посвящена концепции души дерева в европейской культуре. Содержит богатый этнографический материал. Перевод этого издания продолжает серию переводов М. Сиренко, посвященную немецкой традиции, народной мистике Европы и России. Публикуется впервые.
Культы леса и поля
Вильгельм Мангардт
Переводчик Максим Викторович Сиренко
© Вильгельм Мангардт, 2022
© Максим Викторович Сиренко, перевод, 2022
ISBN 978-5-0056-0738-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вильгельм Мангардт
Культы леса и поля
Культ дерева у германцев и соседних племен
Перевод на русский язык: Максим Сиренко
Том 1 из 2
Второй том издан ранее:
«Лесные духи и их родственные связи»
ISBN 978-5-0051-3519-3
Перевод на русский язык: Максим Сиренко
—
Опыты мифологии
1874
Предисловие
Культы леса и поля
Эта книга предшествует второму тому, посвященному греческим и римским аграрным культам в североевропейской традиции. Она начинает серию базовых исследовательских работ, которые издатель считает необходимыми и актуальными. Их цель – ясно и точно описать основополагающую конструкцию мировоззрения и полный спектр реальных обычаев европейских народов.
В этой книге автор постарался методически исследовать важнейшие сказания, а также весенние и летние обряды, которые показывают прямую аналогию с обрядами плодородия, и пришел к новым выводам на основе их содержания и значения. В работе были использованы сохранившиеся литературные источники и современные данные, основанные на ранее не публиковавшемся материале.
Если рассматривать эту работу в более широком контексте, то большая часть материала относится ко времени мая; обряды Рейнской области и свидетельства из Вестфалии (и некоторые другие данные) взяты из письменных источников (Kuhn). Указанные в этой работе французские источники взяты из более крупной коллекции свидетельств, которую автор лично составил в 1870 году, общаясь с французскими военнопленными.
Большое количество примеров новых материалов, использованных для описания шведских лесных духов, автор получил по благоволению господ Д.Д.Гибльдебрандт (D.D.Hildebrand) – отца и сына, проживающих в Стокгольме. Также мы хотим выразить благодарность почившему пастору Е. Ритцу (E. Rietz) из Тыгельсйо, что у Мальмё (Tygelsj?, Malm?), а также барону Дьюрклу (Djurklou) из Серби, что у Эребру (S?rby, ?rebro). Осенью 1867 года, во время моей первой поездки в Швецию, они предоставили автору широкий доступ в Рейхсантиквариум (Reichsantiquarium), к фондам Шонского союза любителей старины и к собственным спискам, собранным по устной традиции, значительно облегчив автору работу со всеми материалами.
Также мы коллегиально благодарим профессора Х. Вайсса (H. Wei?), хранителя Гравюрного кабинета в Берлине (Kupferstichkabinett, Berlin), за доступ к некоторым произведениям искусства, которые были упомянуты в данной работе. Отдельно хотим поблагодарить руководителей и сотрудников Королевской университетской библиотеки в Берлине за их дружественную и постоянную поддержку. Но прежде всего мы обязаны выразить благодарность Министерству просвещения – за поддержку и содействие настоящим начинаниям. Более полное объяснение основ, инструментария и методов этого исследования, а также общие результаты работы будут приведены во втором томе (имеется в виду книга «Лесные духи и их родственные связи», перевод на русский язык опубликован в 2020 году – прим. пер.), который содержит полную доказательную базу выдвинутых положений.
Надеемся, что эта книга принесет радость ценителям культурной антропологии и истории и внесет важный вклад в решение насущных задач на стыке множества наук.
Данциг, 13 октября 1874 г.
Вильгельм Мангардт
Основные представления
В вечном круговороте атомов, из которых состоят все земные вещи, когда любое твердое тело – это лишь временная форма в круговороте превращения всего во все, подчиняющаяся закону вечного движения, наш взор можно легко обмануть. Нам только кажется, что камень постоянен. А ведь по сути своей он пребывает в движении: оно хоть и относительно медленно, но регулярно и может быть доказано путем сравнения изменений, происходящих в окружающем органическом мире.
Все живые существа, будь то люди или растения, рождаются, растут и умирают. Эта общность судеб объединила их, и в период детства человеческого рода значимо повлияла на еще не устоявшиеся наблюдения наших предков. Они предпочитали не подчеркивать свойственные людям и растениям различия и часто не отделяли мир человеческий от мира растительного.
Признание такого равенства доходило до того, что некоторые народы считали, что первый человек произошел от деревьев или иных растений. Уже в эпоху письменной истории язык и самобытная поэтика большинства наций показали нам множество примеров удивительных сравнений животной и растительной жизни. Отчасти эта картина мира состоит из фрагментов древних мифов, основанных на таком наивном сознании идентичности, а отчасти – из сохранившихся в языке доисторических эстетических восприятиях, оформившихся в соответствующие воззрения. И часть такого мировоззрения основана на относительно недавно пришедших к нам из глубин человеческого духа образах, которые нам подсказала сама жизнь.
Чаще всего мы встречаем такие представления о связи растений и человека в образной картине речи. Вот человек «цветет, растет и увядает»; в его преходящей жизни он похож на «траву на поле» или «растет как трава»; сильный мужчина уподобляется «крепкому дубу», а нежная и женщина «грациозна как ива» или «цветет и пахнет».
Влюбленные всех времен и народов сравнивают красоту своих возлюбленных, сравнивая девушек с розами, лилиями, миртом или цветком граната.
Богатый набор немецких расхожих выражений, присказок или прозвищ можно найти в работе Якоба Гримма «О женских именах, связанных с цветами» (?ber Frauennamen aus Blumen). Если к ним присоединить весь корпус мировой литературы, то этот список можно продолжать до бесконечности.
Но язык и стихосложение могут использовать образ растения и для описания животной жизни. Так, например, весенний молодой побег или поросль сравнивали с молодым животным.
Римлянин видел в таком побеге ребенка, жеребенка или теленка (ср. pullus). Греку зеленый побег представлялся теленком: такой взгляд будет проиллюстрирован позже. Наша козья ива или ракита (нем. Palmk?tzchen, то есть буквально «пальмовый котенок») принадлежит к другой группе образов: ее так назвали по аналогии с серебряно-серой шерстью. А на скандинавском севере отросток дягиля (Angelica tenella) в народе называли «теленок».
Соцветия на женских и мужских особях конопли различают, называя «курочка» и «петушок». Тут налицо сравнение с птицами. И нельзя не вспомнить веками устоявшуюся традицию сравнения тех или иных частей растений с частями тела животных (в немецком языке, например, это Wolfsfu?, Gansfu?, Storchschnabel, L?wenzahn и т.д.).
Во всех этих примерах человек персонифицирует растения, которые часто хоть и находятся гораздо ниже, если сравнивать их рост с человеческим, но все равно продолжают бередить душу и побуждают нас искать в них что-то знакомое и близкое нам.
Создавая поэтические тексты, мы снабжаем героев цветами и другими растительными атрибутами, вкладывая их в руку, обвивая ими ногу, голову и подчеркивая ими глаза, грудь, вплетая их в волосы и одежду.
Множество таких примеров мы встречаем у современных немецких поэтов, а также у Шекспира или авторов классической древности. Для более детального изучения этого вопроса можно обратиться к богатому труду Гензе «О персонификациях в греческой поэзии» (Hense «Personificationen in griechischen Dichtungen», THL. I. Halle, 1868).
Уже эти (хоть и фрагментарные) примеры показывают, что появление такой персонификации обусловлено тем, что в том или ином образе наблюдатель признает наличие души. Человек приписывает растению наличие сознания. А так как мы склонны принимать те или иные свойства как данность, связывая их со схожими собственными переживаниями, наша фантазия ищет в окружающем мире такую жизнь, которая будет похожа на нашу. Мы ищем дух, порождаемый нашим собственным духом.
Представление о душе растения возникло и развилось в ранние периоды человечества и, несомненно, стало настоящим верованием. Оно подразумевает, что растение – это существо мужского или женского пола, которое, как и человек, обладает мышлением и сознанием.
Позже, когда в доисторических формах сознания произошел перелом и человек начал выделять отдельную категорию ботанического мира, это верование приняло другие формы и продолжило свое существование.
Сначала оно день за днем сокращалось, ограничиваясь все более узким списком отдельных видов, которые еще сохраняли в себе нечто чудесное. В то же время большинство растений перешло в область трезвого восприятия и стало предметом более прозаичного торгово-экономического уклада. Так, с одной стороны, растения стали восприниматься как временное вместилище, обертка или кокон для человеческой души, отделившейся от тела после смерти. Исследование Августа Коберштайна о поэтических воззрениях на жизнь человеческой души после смерти остается лучшей из публикаций, которую можно найти по этой теме. По другой версии, определенные растения – это преображенные люди или полубоги, чье сознание продолжает жить в них, благодаря заклинанию или предсказанию. Это объясняет то невероятное количество известных народных сказаний, в которых есть сюжет о превращении растений или в растения.
И, наконец, третий вариант – это образ призрака или демона, чья жизнь связана с жизнью конкретного растения. Он рождается вместе с этим растением, и с ним же он умирает. Такой дух обычно живет в отдельном растении, которое служит ему своеобразным телом. Но в то же время демон растения может покидать его пределы, превращаясь то в животное, то в человека, и передвигаясь недалеко от «своего» растения.
Один из вариантов такого представления мы встречаем в том, что такой демон находится не только в одном растении, но в их множестве или даже в самом процессе вегетации как таковой. Согласно такому представлению, он не умирает по осени вместе с отдельными растениями, но где-то пережидает зиму и в следующем году снова продолжает жить в природе.
Однажды покинув предел растения, такой демон становится подателем или творцом жизненной энергии других растений, и тогда он не только присутствует и раскрывается в процессе вегетации, но и как бы порождает саму силу плодородия.
В настоящей работе мы рассмотрим различные формы таких воззрений и увидим, что чаще всего они взаимно дополняют друг друга. Народная память хранит их в тесной близости или разными способами сочетает их в целом или по-отдельности, объединяя с новыми представлениями.
Автор ставит перед собой задачу проследить развитие этих взглядов, рассмотреть их влияние на верования и обычаи населения Европы, в частности – североевропейских племен, которые не в меньшей степени, чем греки или римляне, были подвержены влиянию таких представлений о растительном мире.
Настоящая книга в первую очередь служит делу раскрытия влияния этих воззрений на североевропейские представления о духах деревьев и леса.
Глава 1. Различные формы отождествления человека и растения
Для начала обратимся к ряду германских, балто-славянских и кельтско-римских воззрений и обычаев. Они покажут нам, каким образом мысль о том, что у растения есть душа, стала применима не только к деревьям, но и к разным формам идеи об отождествлении человека и растения. Как появилось верование о том, что у человека мог быть двойник в мире растений, и наоборот.
Такое отождествление мы встречаем уже в мифе о происхождении человека (антропогонический миф). Подобное отождествление также видно и в обрядовом отношении к дереву как к человеку.
Такая идентификация может даже распространиться и на воображаемое слияние телесности человека (или животного) и растения. Она приводит к допущению о том, что дерево может быть новым телом для души умершего человека. Стать вместилищем сразу нескольких эльфов или какого-либо духа-хранителя, который, по всей вероятности, также является альтер-эго человека.
Иногда душа дерева (или гений дерева) может жить вне самого дерева – он покидает растение во время бури или непогоды и путешествует по лесам и полям.
Так как мы позже более детально рассмотрим эти образы в главе о духах зерновых культур, сейчас мы ограничимся упоминанием поразительных соответствий в сказаниях о деревьях и народных верованиях, связанных с возделыванием зерновых культур.
Заранее просим прощения у читателя за то, что рассматривая североевропейские представления о духах деревьев и растительного мира, мы иногда будем использовать отдельные аналогии из отдаленных уголков мира и далеких стран.
Выбирая иностранные аналогии, мы ни в коем случае не хотели растворить самобытный образ североевропейских представлений о природе во всепоглощающем море универсализма.
Мы полностью согласны с золотыми словами из «Истории Римской Империи до Битвы при Пидне» Теодора Моммзена (1861):
«…взгляд, обращенный через пропасть наций, слишком легко подвержен головокружению и может забыть истинный и самый основной принцип всей исторической критики, согласно которому отдельное историческое явление должно быть сначала рассмотрено и объяснено в кругу той нации, к которой оно принадлежит, и только результат этого исследования может служить основой для сравнения с другими народами…»
Однако так как приведенные в этой книге сравнения не используются для установления какого-либо исторического родства, а только описывают типы, мы используем их так, как условный ботаник, сравнивающий хвойные деревья Европы и Америки. Наблюдение одинаковых свойств у обеих категорий показывает только то, что они относятся к единому роду.
Сходство представлений о том или ином предмете в двух разных зонах скорее расскажет нам о психологической необходимости такого сходства. И в таком случае одно рассматриваемое явление объясняется через другое.
Именно поэтому автор еще раз подчеркивает, что природа и смысл североевропейской традиции рассматривается вместе с вкраплениями аналогий из других культур только с целью объяснения соответствующих механизмов.
Глава 2. Человек и дерево
Сходства в «Речах Высокого» (Hаramаl).
Германский мир широко развил принципы сопоставления человека и растения. Вместе с другими мифологическими концепциями перевоплощения человеческого в растительное в нашей поэзии с древности присутствует эта идея. И если в современной немецкой поэзии образ дерева без листвы соотносится с покинутым учениками учебным заведением, то старонорвежский поэт, чьи слова позже были приписаны самому Одину, сказал:
«Древо, одиноко стоящее в деревне,
умирает и более не может
сохранить свои листья на ветвях
и кору на стволе; так и человек,
которого никто не любит.
Зачем ему дольше жить?»
Глава 3. Миф о сотворении человека. Аск и Эмбла
За много веков до того, как поэтический сюжет об Аске и Эмбле (Askr и Embla) приобрел свою устоявшуюся форму, он существовал в виде народной мудрости и включал в себя антропогонический миф.
Основываясь на психологических предпосылках, я считаю, что появление этого мифа было бы невозможным в той конечной форме, которая дошла до нас. Скорее всего, мы видим этот миф уже в той форме и объеме, которые были много раз изменены и поэтически обработаны.
Мы сможем понять то, какой была первоначальная форма этого сюжета, если сравним его с более простыми схожими историями других народов.
Как известно, одно из персидских сказаний о сотворении человека, которое приведено в разделе с толкованиием космогонии в книге «Бундегеш», говорит о том, что первая пара людей – Машиа и Машиана (Maschia, Maschiаna) – выросла из ревеня (Rheum ribes).
Изначально они были единым целым существом, обросшим листьями: от ног до пояса они представляли собой единый древесный ствол. Верхние части их туловищ переплетались в объятье так, что их руки (ветви) прикрывали уши друг другу. И только позже они отделились друг от друга. Ахурамазда вдохнул заранее созданные души в получившиеся тела, и они превратились в людей. При этом в них проявилась духовная составляющая, которая свидетельствует о присутствии души.
Эта теория появления человека взята из старых источников. Она известна и Авесте, и Фирдоуси, соотносится с седой древностью, показывая нам ту раннюю форму мировоззрения, согласно которой человек и растение сущностно равны и как бы перетекают друг в друга.
Очень похожее представление перешло к персам от их близких родственников – фригийцев, проживавших в долине реки Сангария (Сакарья). Они считали, что первыми людьми были корибанты: «Солнце встретило их, когда они буквально выросли из-под земли» (ср. «землеродные» – их прямое название у Страбона, прим. пер.). Мы не знаем, как рационализм следующих веков оправдывал пересказанный в этом мифе мотив перевоплощения дерева в человека.
Согласно мифам племени сиу, представители которого (как и караибы и индейцы Антильских островов) также почитали два дерева как своих первопредков, предки-деревья стояли на земле, прорастая ногами в почву, а затем большой змей подгрыз их корни, и они смогли ходить и стали людьми.
В свете этих примеров германский миф также видит первопредков не в виде безжизненной древесины, а как живые деревья, растущие из живого лона земли (один такой предок обязательно должен называться мужским именем, а другой – женским). Позже для объяснения свободного передвижения человека этот миф был изменен. И уже в новой версии этого мифа три мощных и любвеобильных божества нашли на морском берегу два выброшенных прибоем ствола (Аск и Эльмья (?) – «ясень» и «ива» (Esche und Ulme (?)). Они вдохнули дух и речь в их доселе не имевшие судьбы тела и дали им кровь и телесный цвет. Эти ожившие деревья – Аск и Эльмья (то есть ясень и ива) – стали первопредками всех людей.
Этот рассказ дошел до нас только во вторичной обработке, то есть в измененном виде. В этом мифе трудновыговариваемое имя Первоматери Эльмьи (Elmja) было изменено с помощью метатезы, то есть его стало легче выговаривать, когда оно изменилось на Эмблу (от Emla – amlja, «трудолюбивая»).
С примитивной точки зрения, которую мы видим в качестве основы для этого сказания о сотворении человека, то есть в смысле буквальной веры в идентичность человека и растения, мы также можем объяснить и популярные метафоры поэзии скальдов. Говоря о них, мы вполне можем сделать вывод о том, что есть прямая связь между их поэзией и поэзией природы (Naturpoesie).
Глава 4. Обращение с деревом как с личностью
Если миф о происхождении человека у северных германцев основан на концепции «Человек подобен Дереву», то обратное умозаключение «Дерево подобно Человеку» не менее глубоко присуще народным верованиям как скандинавских, так и германских племен. В этом воззрении к ним примыкают славянские и финские соседи.
Уже на нижних ступенях развития культуры это представление проявляется в различных формах, но почти везде, где бы оно ни присутствовало, оно уже отошло от идеи чистой идентичности человека и дерева. Такое мировоззрение считает растительную жизнь некоторым образом похожей на человеческую, но все-таки более таинственной и сверхъестественной по сути. По мере своего развития это представление переходит к утверждению о том, что человек обращается к дереву как к равному или даже вышестоящему существу, наделенному определенным характером и личностью с человеческим этосом. Такое обращение может заключаться как в действиях, так и в словах.
В Вестфалии деревьям рассказывают о смерти хозяина дома: дерево трясут и говорят ему: «Хозяин умер».
Моравские крестьянки во время приготовления рождественского теста вытирают руки о плодовое дерево, оставляя на нем часть клейкой массы. При этом говорят: «Деревце, дай много фруктов».
В новогоднюю ночь прыгают и танцуют вокруг плодовых деревьев, произнося такие стихи:
«Freue ju B?me / Радуйся, деревце,
N?jаr is k?men! / Настает новый год!
Dit Jar ne K?re vull, / В нем много забот,
Up et J?r en Wagen vull!» / И полон воз щедрот!
Между Эслёфом (Esl?f) и Саллерупом (Sallerup) в провинции Сконе (Haragers H?rad), Швеция, еще в 1624 году была роща, которую, по поверьям, высадила дева-великанша: в этой роще рос дуб, он же Gyldeeiche, «золотой дуб» (ср. «златы листы», прим. пер.), у которого раньше видели множество приведений. Прохожие почтительно приветствовали это дерево: «Доброе утро, золотой дуб!» или «Добрый вечер, золотой дуб!»
Скорее всего, это отголосок древнего обычая, по которому те же тирольцы говорили о бузине: «Бузина – такое благородное растение, что перед ним нужно снимать шляпу».
Дровосеки Верхнего Пфальца, Германия, говорят о деревьях в лесу как о личностях: когда ветер колышет крону дерева, считается, что «это дерево наклоняется и хочет что-то сказать». То есть здесь мы видим указание на присутствие у дерева сознания. Дерево «поет», когда ветер гладит его крону. Дерево не хочет погибать под ударами топора, поэтому оно буквально «вздыхает» при каждом ударе, и «стонет», падая на землю.
Вот типичная история, которая иллюстрирует это:
Лесник поспорил с хозяином леса, который приказал повалить два красивых бука.
Узнав об этом, деревья начали склоняться и вздыхать. – Кто это так вздыхает? – спросил хозяин леса. Но никто ему не ответил. Тогда он испугался и ускакал, а деревья остались на месте.
