скачать книгу бесплатно
Монолог
Инна Васильевна Манахова
Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова
Что определяет жизнь человека? Только обстоятельства? Или его стремление к счастью и желание жить полной жизнью может одержать верх над ними? Об этом думаешь, читая историю 16-летней Тани. Черный «ауди» лишил ее возможности ходить. Мечта стать фотомоделью остается в прошлом, надо учиться жить по-новому… По-новому строить свои отношения с девочкой надо и людям, ее окружающим, – маме, папе, подруге, молодому человеку. Кто поддержит ее на этом пути, кто не испугается трудностей?
Для среднего и старшего школьного возраста.
Инна Манахова
Монолог
Посвящается моей маме
© Манахова И. В., 2019
© Рыбаков А., оформление серии, 2011
© Садердинова М. Х., иллюстрации, 2019
© Макет. АО «Издательство «Детская литература», 2019
О конкурсе
Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почётным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.
В августе 2009 года С. В. Михалков ушёл из жизни. В память о нём было решено проводить конкурсы регулярно, что происходит до настоящего времени. Каждые два года жюри рассматривает от 300 до 600 рукописей. В 2009 году, на втором Конкурсе, был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ».
В 2018 году подведены итоги уже шестого Конкурса.
Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.
Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его подростковом «секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.
С 2014 года издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. В серии уже издано около 45 книг. Выходят в свет повести, романы и стихи лауреатов шестого Конкурса. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.
Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.
День 1
Кажется, я умираю. Мне очень больно. Где-то вверху горят желтые лампы, ослепляя меня и мучая своей невыносимой яркостью. Люди в белом и зеленом с размытыми лицами задают мне вопрос: «Как тебя зовут?» Я шевелю губами, чтобы произнести короткое слово «Таня». Они продолжают пытать: «Сколько тебе лет?» Но слово «шестнадцать» слишком длинное, я не могу его выговорить, беззвучно плачу и на все последующие вопросы отвечаю одинаково коротко: «Больно… Больно! Больно!!!» Их голоса переходят в неразборчивый гул и уносятся куда-то вдаль, оставляя лишь неразличимое эхо, которое пропадает в нарастающем шуме. И этот шум давит меня еще сильнее яркого света и незнакомых голосов.
Сколько времени прошло с того момента, когда я упала на капот сбившего меня черного «ауди»? Минута? Час? Сутки? Не знаю. Я помню только лицо девушки, сидевшей за рулем. Ее полные ужаса глаза и напомаженный рот, перекошенный от крика. Это моя смерть. Она меня убила, сломала, превратила в кашу мои ноги. Там внизу – один общий сгусток острой боли, омерзительно гудящей, как целый рой пчел.
Ко мне опять подошел кто-то в зеленом и белом. «Больно… – говорю я ему. – Больно. Больно». Почему он не отвечает? Почему ничего не делает? Стоит и смотрит на меня сверху вниз с бесстрастием судьи, который уже вынес приговор: «Вечная боль. Обжалованию не подлежит».
Помню, моя бабуля, когда еще была жива, любила смотреть телепередачу «Федеральный судья». Сколько раз я ей говорила: «Не смотри. Это же спектакль. Они тебя обманывают». А она всё равно смотрела и верила каждому слову. Бабуля, я сейчас умру. Мы ведь увидимся с тобой после смерти? Ты мне говорила, что обязательно увидимся. Ты мне обещала эту встречу, а я всегда сомневалась. Как я хочу, чтобы ты сейчас пришла! Ты бы пошептала надо мною молитвы и положила бы руку мне на лоб. У тебя были такие мягкие и легкие руки! Я так по тебе тоскую! Но я не хочу умирать. Я хочу жить и кататься на велике по городским улицам, тонущим в летней зелени и солнечной пыли, в своем любимом синем платье с полными карманами мелочи и мятных леденцов, в белых наушниках с тонкими проводами, по которым весело бегут радиоволны, а на них, будто сёрферы, стремительно и плавно катят мои любимые группы.
Обожаю инди-рок и трип-хоп! Под эту музыку приятно мечтать и легче думать о неизбежном.
Если бы сейчас мне дали ее послушать, мне было бы не так больно и страшно.
Откуда идет этот сильный гул? Как будто на меня вот-вот приземлится вертолет и его огромные лопасти раскрошат меня в капусту. Почему вдруг ко мне набежало столько бело-зеленых безликих людей? Они везут меня куда-то, мы почти летим, и только подскоки на неровностях напоминают мне, что под нами – твердый пол, а не воздух.
Везите меня осторожнее, люди, ведь мне так больно, что я могу умереть теперь в любую минуту!
Опять эти желтые лампы над моей головой! Выключите их, прошу вас! Почему вы меня не слышите? Почему вы такие безжалостные? Не перекладывайте меня на холодный стол! Не трогайте, я хочу умереть спокойно! Перестаньте, перестаньте! Скажите им кто-нибудь, чтобы они перестали! Я не могу говорить, я только могу бесконечно шептать одно-единственное слово:
«Больно. Больно. БОЛЬНО!» Зачем эта маска мне на лицо? Всё плывет, очертания людей растворяются, желтые огни мутнеют, и жуткий гул уже затихает вдали. Я снова мчусь на велике по широкой улице, и ветер приподнимает подол моего синего платья, а вслед за мною едет Саша, такой нереально красивый и классный в своей шляпе-котелке. Он свистит мне, я оборачиваюсь и вижу его смеющиеся голубые глаза с тигриными желтыми крапинками. Саша, я не хочу умирать, потому что я хочу остаться здесь, с тобой! Я не умру, потому что я тебя люблю!
День 2
– Просыпайтесь, операция окончена.
Я открываю глаза, но не вижу ничего, кроме густого творожно-желтого тумана, сквозь который едва различимы бледные очертания предметов. Боль еще есть, но она изменилась, стала тупой и тянущей. А ниже пояса – пустота. Ни боли, ни дрожи. Я пытаюсь двинуться, но сил нет, тело превратилось в груду камней и отказывается мне подчиняться, руки лежат как мертвые, ног как будто бы нет вообще. Горло сухое и саднит. У меня осталось только сердце, и оно сжимается от тоски, а из невидящих глаз катятся жгучие слезы.
– Не плачь, все наладится, – говорит мне кто-то голосом моей бабули.
А потом меня снова перевозят на каталке, которая с грохотом подскакивает на неровном полу, и моя спина отзывается ноющей болью на каждый подскок.
– Танюша, я здесь! – неожиданно доносится откуда-то сбоку беспокойный голос моей мамы.
– Мама… – Мой хриплый шепот причиняет мне новую боль, и я замолкаю.
Мама появляется из темноты и бежит рядом. Я не различаю ее лица, вижу только очертания фигуры, но совершенно точно знаю, что это она. Мама…
– Я тебе тут яблочки принесла, – пыхтя на ходу, бормочет мама и шуршит пакетом.
– Женщина, вы с ума сошли, какие яблочки! – осаживают ее строгим голосом. – Вашей дочери до вечера ничего нельзя ни есть, ни пить!
– Виноградик купила, – будто не слыша, продолжает бормотать мама. – Но он кислым оказался, пришлось самой съесть. Обплевалась, пока ела! Виноваты эти, с рынка! Я у них виноград брала, попросила самый спелый, а они мне подсунули килограмм дерьма кислющего! Смотрят в глаза и врут! Никогда больше у них ничего не куплю!
– Мамаша, вы замолчите или нет? – прервал ее чей-то раздраженный голос. – Ей нужен покой, оставьте вы ее со своим виноградиком!
– Что значит – оставьте? – возмутилась мама. – Вы же сами меня сюда вызвали! И пропуск мне выписали аж на десять дней! Я вам собачка, что ли? Свистнули – примчалась, пнули – уходи, так, что ли? Я ей вкусненького принесла, порадовать хотела! Ну и врачи пошли! Не приходишь – плохо, прибежишь – опять не так! Вы ее, что ли, кормить тут будете? Знаю я вашу больничную пищу: похлебка да каша на воде! Моя дочь такое есть не станет! Она у меня вегетарианка, между прочим.
– Больше не будет! – усмехнулся кто-то. – Ей теперь нужна белковая пища.
– Я ей шпината наварю! – гордо заявила мама. – Орешки привезу и этот, как его… хумус! Танюша, хочешь хумус?
– До вечера ничего не есть и не пить, – устало повторили маме, разворачивая каталку, которая сначала наткнулась на какую-то преграду, снова причинив мне боль, а затем въехала куда-то, где было очень холодно и тихо.
– Отдельную палату оплатила, – продолжала тараторить мама. – Три с половиной тыщи в сутки, представляешь? Как в санатории или в гостинице! Но там-то удобства, а в этой больнице только деньги дерут, а простыни у них рваные, одеяла вонючие, на окнах штор нет! Хорошо хоть холодильник работает, я проверяла! Завтра загружу его по полной. И одеялко тебе твое привезу, синенькое с рыбками. И шторки наши в клеточку повешу! Чтоб как дома!
– Кнопка вызова сиделки – в изголовье кровати. Как только понадобится помощь, вызывайте, – сухо и бесстрастно сообщили маме и ушли, негромко хлопнув дверью.
– Хамы! – возмущенно выдохнула мама. – Еще и дверью хлопают!
Я закрыла глаза и отвернулась.
– А услуги сиделки здесь вообще стоят целое состояние! – продолжала мама. – Но я всё равно оплатила. Врач говорит, тебе позвоночник по кусочкам собирали, поэтому я к тебе и пальцем не притронусь, а то вдруг хуже сделаю! Сместится там что-нибудь или оторвется, я же себе потом не прощу! Пусть медики тебя пока перекладывают. А я буду следить, чтобы всё делалось как полагается! Не переживай, Танюша, мама тебя в обиду не даст!
Я по-прежнему лежала молча, не поворачивая головы. Хотелось скорее уснуть, но, пока мама тут, о сне и покое нечего и мечтать. Ноющая боль в спине начинала потихоньку усиливаться.
– Кстати, эту дрянь, которая тебя сбила, еще не нашли! – вновь возбужденно заговорила мама, немного переведя дух. – Как ее земля носит, такую сволочь? Размазала человека по асфальту и укатила! Мне сказали, что она даже не притормозила, Танюша! Даже не притормозила!
Тут мамин голос оборвался, и она вдруг расплакалась навзрыд. Я повернула голову и с трудом открыла глаза. Мама сидела надо мною сгорбившись и вся дрожала от плача. Она закрыла лицо руками, и я видела, как слезы просачиваются у нее сквозь пальцы и сбегают вниз, за края манжет. Мне очень хотелось погладить ее по голове, но сил не было даже на то, чтобы вздохнуть поглубже, и я вновь закрыла глаза. Не плачь, мамочка! Я обязательно поправлюсь! Мне плевать на эту девушку в черном «ауди», но, если хочешь, мы ее отыщем! Я хорошо запомнила ее черты. Я узнаю ее в любом виде. Я ее найду, и ты лично выцарапаешь ей глаза. Но мне бы хотелось, чтобы всё было по-другому: пусть она сама приползет к нам каяться и просить прощения, а ты посмотришь на нее сверху вниз и скажешь: «Так и быть, на этот раз мы тебя прощаем. А теперь уходи. Уходи и впредь не сбивай людей». Вот это было бы благородно и красиво, как в кино. А по-другому не надо. Пусть уж тогда ее вообще не найдут. Это меня не волнует. Меня вообще ничего не волнует теперь, кроме того, что я совсем не чувствую собственных ног. А еще Саша. Знает ли он, что случилось? Видимо, нет, а то бы давно ко мне приехал.
Помню тот душный июльский день, когда я сидела в одиночестве в нашем опустевшем на лето дворе и, запрокинув голову, смотрела в далекое, выгоревшее на солнце, бледно-голубое небо, такое светлое и сияющее на фоне сахарно-белых панельных многоэтажек, и тут у меня впервые за весь июль зазвонил телефон. Оказывается, Саша вернулся из Испании, где он всегда проводил с родителями каникулы, раньше срока, потому что соскучился по мне! Я так неудержимо обрадовалась его приезду! У меня сердце выпрыгивало из груди от ликования, пока мы общались по телефону. Но голосом я себя не выдала: отвечала ему как ни в чем не бывало. А он извиняющимся тоном объяснил мне, что не мог совсем отказаться от поездки, которую родители устраивали специально для него одного, и, робко усмехнувшись, спросил, можем ли мы встретиться прямо сейчас, потому что ему нестерпимо хочется увидеть меня уже сегодня. И тогда я впервые ощутила эту сильную внутреннюю дрожь, которую в дальнейшем постоянно ощущала в его присутствии, и поняла, что влюбилась в него без памяти…
Саша приехал ко мне через полчаса. Он выпрыгнул из троллейбуса и взглянул на меня сияющими голубыми глазами, такими яркими на загоревшем лице, а затем весело тряхнул отросшими льняными волосами, да так сильно, что его неизменная шляпа-котелок съехала на затылок. Когда он раскрыл мне объятия, я не удержалась и, подпрыгнув от радости, буквально упала ему в руки, уткнулась носом в его плечо и чуть не заплакала от переполнявшего меня счастья.
Мы поехали на троллейбусе в «ИКЕА». Я сидела у окна, прижавшись к Сашиному плечу. От его рубашки в клеточку пахло мандаринами, а от шеи и волос – молоком. Ветер, врываясь в раскрытое окно, мягко перебирал наши волосы. Саша поймал мой локон губами и потянул его, а я придерживала его шляпу, чтобы ее не сдуло сквозняком. У нас были одни наушники на двоих и одна песня в плей-листе – Greek Tragedy группы The Wombats. Я запомнила ее наизусть и каждый раз, когда напеваю ее или просто прокручиваю в голове, меня охватывает безумный восторг…
Мы слонялись по «ИКЕА» до самого вечера: валялись в обнимку на выставленных на продажу диванах и кроватях, качались в плетеных креслах, со смехом кидали друг в друга подушками и спорили до посинения над какой-то нелепой вазой. Проголодавшись, забрели в кафе и взяли фирменные шведские фрикадельки с брусничным соусом для Саши и кусок миндального торта для меня.
– Я думала, ты – веган, – удивилась я, глядя на большое круглое блюдо с горкой ароматных куриных фрикаделек.
– Иногда я позволяю себе курицу, – спокойно ответил Саша и с аппетитом принялся за еду, начисто игнорируя мой насмешливый взгляд.
Перекусив, мы направились в отдел с книгами, чтобы подурачиться и погадать на судьбу, – не глядя, хватали с полки любую книгу, раскрывали ее наугад и, ткнув пальцем в какую-нибудь строку, зачитывали себе приговор. Кажется, мне выпало что-то хорошее, и, чтобы оно сбылось, Саша купил мне эту случайную книгу, которая оказалась сборником детских сказок.
Когда мы вернулись из «ИКЕА», уже вечерело, и Саша увлек меня на крышу одной из многочисленных новостроек любоваться закатом.
– У меня для тебя есть еще один подарок, – серьезно сказал он мне там, наверху. – Закрой глаза и протяни руку.
Я подчинилась и с улыбкой ждала, что он мне преподнесет.
Саша надел мне на запястье что-то прохладное и узкое.
– Браслет! – обрадованно воскликнула я, открыв глаза.
– Я купил его в сувенирной лавке неподалеку от музея Гауди в Барселоне, – пояснил Саша. – Специально для тебя. Ты ведь любишь синий цвет?
А потом мы целовались, не дождавшись заката, и я подумала, что теперь и умереть не жалко, потому что самое большое счастье у меня уже случилось…
Саша, мне казалось, моя смерть неизбежна, но я не могу умереть, не увидев тебя еще хоть раз. Ты ведь скоро придешь ко мне, правда? Мама расскажет тебе всё, что произошло, и ты примчишься в больницу с букетом моих любимых розовых пионов. Ну и пусть на дворе ноябрь, ты найдешь эти цветы, потому что ты всегда находил всё, что мне нравится! Мне сейчас очень больно, но с тобой рядом мне станет легче, я знаю! Скорей бы только ты пришел!..
Я тяжело и хрипло вздохнула и облизала пересохшие губы. Как выдержать эту нарастающую тупую боль?
– Меня предупредили, что тебе нельзя пить, – деловито затрещала мама. Она больше не плакала и вновь превратилась в суетливую и беспокойную болтушку. – Но я сейчас плесну немножко воды на полотенце и смочу тебе лицо и губы. Потерпи, Танюш, до вечера совсем чуть-чуть осталось! А там побалуемся чайком с пирожными. Я тебе миндальное купила, как ты любишь.
Я поморщилась от боли и закрыла глаза.
– Не хочешь миндальное? – мгновенно отреагировала мама. – А какое хочешь? Ты только скажи, а я его из-под земли достану! Может, с марципанчиком, а? Могу медовик испечь! Смотаюсь домой на пару часиков и испеку! У нас, правда, с газовой плитой проблема: представляешь, поставила вчера перец запекать, так он сверху подгорает, а внизу сырой! Я как знала, что ты дома ужинать не будешь, – психанула и опрокинула весь противень в помойку! Не хватало еще, чтобы мы с тобой перцами горелыми давились! С мясом, конечно, проще. Жалко, что ты мяско совсем не ешь! А я газовиков завтра с утра буду вызывать: пусть починят мне духовку! У меня ребенок больной после операции, мне духовка нужна, чтобы пироги ребенку печь!
В своем возмущении мама совсем позабыла, что собиралась смочить мне губы. А у меня не было сил напомнить ей об этом. Я вновь отвернулась и затихла. Мама продолжала вздыхать, охать, со скрипом ерзать на стуле, шуршать пакетами и многочисленными свертками и жаловаться на всё и вся.
Боль усиливалась. Я лежала молча, закусив губу, и слушала, как где-то неподалеку монотонно капает вода. Моя боль возрастала с каждым новым ударом капли. Через некоторое время я начала еле слышно стонать. Из глаз вновь градом полились слезы. Мама заметила это и заметалась в панике по палате, будто сорвавшийся с привязи воздушный шарик, из которого стремительно выходит воздух. Пока ее носило от окна к двери и обратно, я собрала остатки воли в кулак, скрипя зубами от усилия, приподняла ослабевшую руку и нажала на кнопку вызова сиделки.
Казалось, прошла целая вечность, пока она явилась. Я не различила ее лица, но голос у нее был молодой и ровный. Она велела маме успокоиться, смочила мне губы, поправила подушку и исчезла. А через минуту явилась вновь и сделала мне укол.
– Это обезболивающее, – сказала она. – Скоро полегчает, и поспишь.
И действительно, меня вновь окутал густой творожно-желтый туман, заглушая боль и путая мысли в моей голове. Я наконец-то спала, но это был странный сон, смешанный с воспоминаниями и явью, словно я одновременно пребывала в нескольких местах.
День 3
Утро выдалось хмурым и холодным. Проснувшись, я почувствовала, что ладони превратились в ледышки. Боль тоже как будто бы замерзла и до поры утихла. Мамы рядом не было. Наверное, убежала домой чинить плиту. Я с трудом потянулась к кнопке вызова и надавила на нее изо всех своих скудных сил. Скоро в коридоре послышались уверенные легкие шаги, и в комнату вошла девушка в бледно-зеленом халате – высокая, очень красивая брюнетка с бесстрастным выражением лица.
– В туалет хочешь? – спросила она меня.
Я молча покачала головой.
– Всё равно давай наденем памперс, – настояла она, – а то мало ли.
Я вновь покачала головой.
– Не надо памперс. Я сейчас встану.
– Не встанешь.
Она произнесла это так спокойно и твердо, что я сразу же умолкла и смирилась. Пока она меня двигала и переворачивала, боли почти не было, смущения тоже. Никаких эмоций. Всё остыло и заледенело у меня внутри. И я по-прежнему не ощущала свое тело ниже пояса.
– Готово, – коротко сказала девушка, укрывая меня одеялом. – Пить хочешь?
– Как вас зовут? – вместо ответа спросила я.
– Лена. – Она постучала кончиками наманикюренных ногтей по приколотому к карману бейджу. – Пить будем или нет?
Я выпила полстакана холодной кипяченой воды из ее рук.
– Как понадоблюсь, звони, – уходя, предупредила меня Лена. – Запиши мой номер телефона.
– У меня нет с собой мобильного, – тихо ответила я. – Мама вечером привезет.
– Хорошо, потом запишешь, – кивнула Лена и вышла.
Я некоторое время лежала, разглядывая потолок и пытаясь собраться с мыслями, но они прыгали и разбегались, будто рассыпавшийся бисер.
Вскоре вернулась Лена и принесла мне завтрак: тарелку каши, кусочек хлеба с маслом и сладкий чай. Она быстро и ловко покормила меня с ложки, ополоснула тарелку под краном и вновь ушла. Я продолжала лежать.
Кажется, я задремала, потому что, когда я в следующий раз открыла глаза, передо мной уже стояла капельница, и лекарство по трубочке бежало в катетер на моей левой руке. За окном шумел осенний дождь, и почерневший опавший лист прилип к оконному стеклу. Я долго смотрела на него, ни о чем не думая и отдыхая от боли, а потом опять уснула.
Меня разбудила мама. Она вихрем влетела в комнату, взъерошенная, с кучей сумок, и сразу же кинулась развешивать привезенные из дома шторки. Трещала при этом не умолкая.
– Танюш, представляешь, бегу я сейчас по коридору, а навстречу мне мужик: огромный, неуклюжий, как медведь, весь в белом и с бородищей, как у старовера. Я думала, у нас на этаже кто-то умер и они попа пригласили отпевать. Говорю: «Здравствуйте, батюшка!» А это, оказывается, главврач!
Я слушала ее, почти не вникая в смысл, и молча смотрела в окно.
