скачать книгу бесплатно
Он оправился.
– Отдайте честь по уставу.
Он отдал.
– Вы делали перекличку?
– Нет.
– Почему?
– Солдаты спят еще.
После училища мне было дико это слышать.
– Что?! Выведите их немедленно.
Он пошел по бараку крича:
– На перекличку, выходите все.
Никто не тронулся. Солдаты лежали на двухэтажных нарах, смотрели на меня с любопытством, но не двигались. Взводный вернулся.
– Они не хотят.
Я побледнел.
– Все унтер-офицеры сюда. Поднимите солдат.
Я встал в широко распахнутых воротах барака. Барак был длинный, и там были вторые ворота. Дневальный принялся мести около меня. Унтер-офицеры бегали крича, но мне казалось, что повернув мне спину, они корчили гримасы, потому что, глядя на них, солдаты смеялись.
«Что же я буду делать?» – спросил я себя.
Один солдат, лежа на верхней полке, прямо против меня, усмехнулся, глядя на меня:
«Этот еще молодой. Он думает, что мы его послушаемся…»
Он не договорил, так как кровь ударила мне в голову. Я вырвал метлу у дневального и со всего размаха смазал метлой его по физиономии. Затем в бешенстве я пошел по бараку, раздавая удары метлой направо и налево.
Эффект был поразительный. Солдаты как по команде скатились с нар и, на ходу натягивая сапоги и штаны, побежали строиться.
Весь дрожа от возбуждения, я за ними последовал. Унтер-офицеры, уже подтянутые и без гримас, командовали.
Двери других бараков распахивались, и все новые потоки солдат бежали строиться. Им не было конца. Все время прибывали новые. Когда наконец все были выстроены, я находился перед громадным фронтом, вероятно, до двух тысяч человек. Была ли это батарея или вся бригада, я не знал. Их было слишком много для меня одного.
Взводный скомандовал:
– Батарея смирно! – И подошел ко мне с рапортом. На этот раз он показал воинскую выправку.
– Делайте перекличку.
Перекличка шла, вероятно, с пятого на десятого, я проверить, конечно, не мог. Перекличка окончилась. Я достал из-за рукава расписание занятий. Было время занятий при орудиях.
– Взводный, ведите наш взвод к орудиям.
Колонна прошла передо мной. Я молча и строго осматривал людей и за ними последовал. Люди образовали группы вокруг орудий. Унтеры объясняли части. Я ходил взад и вперед, останавливаясь, чтобы послушать.
Меня удивляло, что ни один из 56 офицеров не появляется, хотя было уже 8 часов с лишком.
Прибежал солдат.
– Господин прапорщик, командир взвода вас требует.
– Сейчас иду. Взводный, продолжайте занятия. (Вероятно, все пошли на митинг, как только я исчез за углом).
* * *
– Что вы сделали?! – сказал взводный командир.
Я не понял о чем он говорит и вытащил бумажку расписания.
– Все же это так. Занятия при орудиях от 8 до 9.
– Да нет, я не об этом. Вы побили солдата!
– Ах, да. Но это не имеет значения, потому что он этого заслужил… Впрочем, мне кажется, что я побил нескольких.
– Тише, ради Бога, не говорите так громко… Идите к командиру батареи.
Капитан впустил меня в свой кабинет, услал писаря, сам закрыл дверь и повернулся ко мне.
– Что вы наделали, прапорщик?
– В чем дело, господин капитан?
– Вы ударили солдата.
– Так точно, господин капитан. Что мне было делать, когда он надо мной насмехался?
– Все же не бить его.
– Да, я знаю. Я должен был применить оружие, но…
– Молчите, молчите… Нас могут услышать… Идите к командиру бригады.
– Хм… Хм… прапорщик, что с вами случилось, что вы побили солдата?
Слезы выступили у меня на глазах.
– Господин полковник, что я сделал преступного? Я поступил, как каждый офицер поступил бы на моем месте, если солдат над ним насмехается.
– Хм… Хм… Да, конечно… Нет, конечно, вы неправы. Времена переменились. Не понимаете вы, что у нас революция и нужно обращаться осторожно с солдатами.
– Господин полковник, уверяю вас, что это им пошло на пользу. Вы бы посмотрели, как они побежали строиться и вдруг стали опять солдатами. Если бы все офицеры проявили бы твердость, то армия была спасена.
– Замолчите, замолчите… Хм… конечно… Не возвращайтесь в батарею. Идите в собрание, я пришлю адъютанта через несколько минут.
В собрании я подсел к столу, за которым было много знакомых. Но все замолчали и один за другим разошлись. Я остался один, кругом пустота. Даже соседние столики опустели. Я понял, что происшествие уже известно и мне боятся подать руку, боятся солдат.
Адъютант вошел и протянул мне бумажку. Это был приказ отправляться на фронт.
– Полковник освобождает вас от прощального визита ему и командиру батареи. А я вам советую поскорей уехать отсюда; солдаты могут вас убить. Не идите на трамвайную остановку, возьмите другое направление. Желаю успеха.
Можно сказать, что служба моя в Москве была недолгой.
* * *
Я думаю, что подлость и трусость начальства были причиной разложения армии. Солдаты как дети. Если их распустить, они становятся невыносимы, а потом опасны. Трудно опять взять их в руки. После запасной бригады мне понятно, что в октябре против большевиков выступило так мало офицеров. Большинство струсило и старалось спрятаться. Как будто можно было спрятаться! Ну, попали в тюрьмы и лагеря. И сами виноваты.
На фронт
Меня назначили на Юго-Западный фронт. Штаб фронта находился в Житомире, оттуда меня послали в штаб армии в Бердичев и потом в штаб 12-го корпуса в Проскуров. Всюду я просил меня назначить в 64-ую артиллерийскую легкую бригаду, потому что она работала с 64-ой пехотной дивизией, где служил брат в Перекопском полку. Через Казатин я доехал до Жмеринки. Но тут поезда почему-то не шли, и комендант предложил мне ехать на подводе, за что я и ухватился с радостью. Таким образом я видел новые места и ночевал в чисто еврейском местечке, где меня угостили «рыбой-фиш» (фаршированная щука, вкусно). Наконец я подъехал к большому селу Пятничаны, где находился штаб 64-ой дивизии и бригады (артиллерийской). Меня назначили во вторую батарею. В штабе дивизии меня ждал денщик брата и отвез меня в Бурту, маленькую деревушку, где стояли 1-ая и 2-ая батареи и помещался командир дивизиона (3 батарей). Подъезжая к Бурте, я все спрашивал денщика где фронт?
– Да вот, – тыкал он в пространство.
– Далеко?
– Зачем? Сейчас за этим бугром.
– Почему не слышно выстрелов?
– Так днем не стреляют, только ночью.
– А где полк брата расположен?
– Да ось в этой деревне по-над рекой. (Река Збручь, старая граница).
– Я представлюсь командиру и потом приду к брату, скажи ему.
– Лучше идти по шоссе. Напрямик ближе, но австрийцы даже по одиночному человеку стреляют из артиллерии.
Я представился командиру батареи, капитану Коленковскому, и был радушно принят офицерами и поместился вместе с ними в одной хате.
Крещение огнем
Мне не терпелось навестить брата, увидеть окопы, нашу пехоту, проволоку и, конечно, противника. Я отпросился у Коленковского.
– Будьте осторожны. Идите по шоссе, это небольшой крюк, но по шоссе редко стреляют. Было бы глупо быть раненым сейчас же по приезде.
Я, конечно, пошел прямиком через поле. Деревня была видна верстах в двух. Посреди поля было небольшое кладбище с деревьями. Я должен был пройти мимо, но до него было еще далеко. Вдруг что-то зашипело в воздухе, вблизи кладбища взорвалась австрийская граната. Я не слыхал выстрела. Первый снаряд!
«Должно быть, дальнобойная 105 миллиметров», – подумал я как специалист.
Еще одна граната лопнула в самом кладбище, и один крест полетел в воздух.
– Стреляют зря, снарядов много.
Стрельба прекратилась. Я было подумал обогнуть кладбище, но успокоился и пошел мимо.
Тут-то оно и началось.
Австрийцы просто пристрелялись и ждали, пока я подойду к пристрелянному месту. Лопнули одна, две, три гранаты шагах в 60, и вдруг одна шлепнулась у самых моих ног, ушла глубоко в землю и появился всего лишь дымок.
«Камуфлет, слава Богу», – мелькнуло у меня в голове, и я с запозданием упал на колени. Откуда-то появились два солдата. Я вскочил и подбежал к ним.
– Как вам повезло. У самых ног – и не разорвался.
Австрийцы почему-то больше не стреляли. Испугался я по-настоящему только вечером, когда сообразил, что вел себя глупо. Сам накликал огонь австрийцев. Но мне чертовски повезло, все кончилось благополучно, и я был горд, что обстрелян. Камуфлетом называется снаряд, летящий издали и зарывающийся глубоко в землю, так как падает почти вертикально. Взрыв не имеет силы поднять землю и появляется лишь дымок. Камуфлеты случаются редко, так что мне действительно повезло.
Окопы
В деревне я нашел брата. Он меня еще не видел в форме. Потери в пехоте были большие. В батальоне было всего два офицера: командир батальона и брат. Это вместо 22 офицеров по уставу. А в это время в Москве сидело 56 бездельников в одной батарее.
Я непременно хотел пройти по окопам. Брат ни за что этого не хотел. Но командир батальона, видя мое молодое рвение, решил пройти со мной и показать окопы противника.
– Будь осторожен, – просил брат, – нагибайся и не высовывайся.
Позиция была твердая. Прекрасные, глубокие окопы с ходами сообщения. Много проволоки, река Збручь, и на той стороне австрийская проволока и их окопы. В одном месте мы остановились, и командир батальона мне что-то показывал через амбразуру в навесе, имевшую, вероятно, размер 20 на 20 сантиметров. Он отклонил голову, и с это самое время в амбразуру цыкнула пуля и вонзилась в столб, поддерживающий навес.
– Ого – сказал он просто. – Хорошо стреляют. На 900 шагов всадить пулю в такую маленькую дыру! У них прекрасные ружья Манлихера с оптическим прицелом и, вероятно, станком.
Ни слова о том, что он только что избег смерти. Ход сообщения шел зигзагами.
– Проходите побыстрей этот отрезок. Его обстреливают вон оттуда. В следующем можете задержаться.
Нам навстречу шел солдат, несший раненного в грудь и окровавленного солдата. Раненый был очень бледен. Пришлось прижаться к стенке, чтобы пропустить. Сознаюсь, мне стало тошно и захотелось домой.
Впервые мелькнула мысль, что тут и убить могут.
Обстрел батареи
На фронте положение было много лучше тыла. Здесь еще была дисциплина, офицеров уважали. Приказы выполняли. При мне было только два небольших боя. Офицеры брали меня с собой, чтобы научить и показать как что делается. Раз мы были с поручиком Воиновым на батарее и вели редкий огонь. На наблюдательном пункте находился капитан Коленковский. Приказания передавались нам по телефону. Появился австрийский самолет. Воинов с большим неудовольствием сделал еще два выстрела. То, чего он опасался, и случилось. Самолет стал крутиться над нами и прилетел тяжелый снаряд. Другой. Ясно, самолет корректировал стрельбу. Воинов приказал солдатам разойтись с батареи. Вдруг настал ад. Три тяжелые австрийские батареи стреляли ураганным огнем в течение 20 минут. Потом перерыв. Воинов не позволил солдатам идти на батарею. Он был прав, еще два раза по пяти минут длился обстрел, с расчетом, что люди сбегутся смотреть. Потом все смолкло.
– Теперь можно идти. С немцами то хорошо, что все у них делается по правилам. Теперь они больше стрелять не будут и не стреляют вбок, где толпятся любопытные. Мы бы стреляли без правил и, наверное, нанесли бы поражения, а у нас по немецким правилам поражений нет.
Батарея выглядела ужасно. Все перерыто кругом. Три орудия получили прямые попадания, одна пушка перевернута. Один ствол был как отрезан, у другой исковеркан лафет, у третьей колесо. Бомба попала в склад снарядов, но они не детонировали, как бы им полагалось, а их разбросало как кегли.
Меня очень удивило, когда после осмотра Воинов доложил по телефону Коленковскому, что повреждения незначительны. Тут же привели все в порядок. Из трех попорченных орудий составили одно негодное, а семиорудийную батарею перевезли ночью на заранее выбранную позицию. Батареи были 8-орудийные, что было много удобней.
