скачать книгу бесплатно
«Вышел чиновник из черной машины…»
Вышел чиновник из черной машины,
Лысый, с портфелем – захлопнулась дверь.
А из далекой холмистой равнины
Мчится на шум растревоженный зверь.
«Мы уснем, когда погаснет пламя…»
Мы уснем, когда погаснет пламя,
и остынет светлый воск свечи
бледно-голубыми кружевами
на подсвечнике. Ну, а пока – молчи.
Видишь, свет еще кружится рядом,
еще ждет чего-то тишина…
«Морщинами свой облик злило…»
Морщинами свой облик злило
Лохматое лицо залива
И тыкалось в песок.
И злости пенистая сила
Меж двух утесов билась, выла
И падала у ног.
И брызги, оседавшие с шипением
На камни, оставляли мутный след.
Струна
Темнота секрет печальный
не доверит больше мне.
Осенняя мелодия
Стали ночи холоднее
и короче дни.
Солнце светит, но не греет.
Мы опять одни.
Зебра
И пасется на белом лугу,
И копытами легкими мнет
Осторожную белую мглу
И хрустящий по-зимнему лед.
Астрономия
Учусь искусству превращенья,
Учусь искусству быть другим.
Планет холодное вращенье
Причастно таинствам земным…
Плющ
Вижу лесенки крапивы,
малину, плющ.
А сам, как ветвь сухая сливы, —
колюч и злющ.
«Мы любили лежать на горячей…»
Мы любили лежать на горячей,
На горячей жести крыши.
Это было апрелем всходящим
Синим солнцем все выше, выше.
Таял снег и в пальто шли люди,
Хмуря брови и глядя в землю,
А мы, гордо выгнув груди,
Людей на земле не приемлем.
Распластавшись, раскинув руки,
Мы лежали и щурились в небо,
Рвал на части холодный ветер
На груди нашей солнца негу.
А потом мы сразу вставали,
Трое ангелов в плавках белых,
Вниз смотрели и улыбались,
Если кто-то там что-то делал:
Если дворник колол свои льдышки
Черным, ржавым, тяжелым ломом,
Если кто-то во двор наш вышел,
Друг, товарищ, просто знакомый.
И упасть нам совсем не страшно
С горячей, горячей крыши.
Поскользнуться совсем не страшно
На коварно хрустящей жести.
«Нет музыки такой…»
Нет музыки такой,
чтоб выразить меня.
Какой же я, какой?
Какой же я?
Быть может, я стога,
которых еще нет;
быть может, я закат,
быть может, я рассвет?
Какой же я, какой,
какой же всетки я?
бредущий по прямой
сквозь желтые поля.
«Все умерло…»
Все умерло.
Жена заснула.
Поблескивает ножка стула.
Тель-Авив
О, злая моя воля! Почему
я возлюбил и центром посчитал
себя, сидящего у моря на скамейке?
В копилке пусто – хоть разбей —
едва ли светанёт одна копейка.
Уныние заброшу. Крик такси
заполовинил жития былинку.
Меня смело и сдуло, как пылинку,
с кромешной тьмы залитых солнцем
улиц Тель-Авива.
«Не дали электричества…»
Не дали электричества.
И мой огонь потух.
И времени количество
мне пропоет петух.
И ночкой полусонною
я с привязи сорвусь.
Не дали электричества,
и не дадут, боюсь.
Кино
Сегодня плеск, плеск волн.
Сегодня разное небо.
Влез в окно и вылез обратно.
Долго стоял на ветру на гнилых досках,
странно, кто-то еще увидит все это
через несколько лет.
Война
День – крылатая победа.
День – все войско полегло.
По лесам бегу я в кедах
самому себе назло.
«Я погрузился в этот вечер…»
Я погрузился в этот вечер,
во весь покой его, до дна.
Я погрузился, и на плечи
легла мне полная луна.
«Летит ли жук…»
Летит ли жук,
закат ли протяжен,
лежит ли груда кирпичей у дома —
Все это дорого мне, все знакомо.
Вот с этим я всем сердцем сопряжен.
Не побегу в тропическую даль,
в пучины скал, сияющих зловеще.
Останусь здесь, где Бог меня узнал,
среди листочков, червячков и трещин.
«Соленое теплое море…»
Соленое теплое море,
будто бочонок с селедкой.
Сын удалился в евреи
спокойной и твердой походкой.
Другой в колебаньях и шквалах
моей златоглавой Москвы.
Я роюсь в чердачных завалах
и думаю: вместе ли мы?
И с тем, кто застыл неподвижно;
и с тем, кто бежит в никуда…
Веселое солнышко вышло,
Сияет морская вода.
«Какие там моря и океаны!..»
Какие там моря и океаны!
Винд-серфинги, курорты и винцо!
Зелеными ветвями осиянный,
я прозреваю Господа лицо.