скачать книгу бесплатно
Старичок озлился:
– А чего тут спрашивать? Смерть – это не нашего ума дело…
Его, однако, одёрнули:
– Какая тут смерть? Мы все живые. Просто будем сходить на станциях, куда нас доставит поезд.
Лёне до безумия захотелось увидеть того молодого человека, у которого на ладони образовалась чёрная пустота. Но где его искать? В ад Лёня не стремился. Для порядка он решил спросить, сам не зная о чём, у проводницы. Та, заспанная, выглянула из своего купе и лишь хрюкнула:
– Вам чего, гражданин?
Тогда Лёню разобрал хохот. Это был даже не его хохот, а тотальный хохот, как будто хохотала вся Вселенная.
Так и хохотал он долгое время, но на него никто не обращал внимания. «Хохочет, ну и пусть себе хохочет, до ада ничтожных душ ещё далеко», – добродушно заметила сухонькая старушка.
Неизвестно, чем бы кончился этот хохот, если бы Лёню наконец не толкнули в бок. Мимо него проплыл слегка невещественный человек, на взгляд неопределённо-среднего возраста. Его лицо было чем-то ошеломительно запоминающимся и светилось загадочностью.
Человек незаметно шепнул, в одно дыхание: «Лёня» – и подмигнул ему. А потом исчез.
А поезд мчался и мчался. То, что виднелось за окном, напоминало всё что угодно, только не покинутую землю.
…Лёня приходил в себя после того, как его окликнули. Ему показалось, что он узнал этот голос. Да, да, это был его собственный голос! Как же он не признал самого себя! «Возможно ли здесь ошибиться? – с горечью подумал Лёня. – А как же тогда свести концы с концами?» Но мысли гасли, подавленные присутствием иного мира.
Одинцов тупо решил вернуться в своё купе, как будто это что-то меняло. «Может быть, там таится прежняя жизнь?» – тихонько понадеялся он.
Но ничего особенного там не таилось. На нижней койке храпел толстый сосед, Савельев, он чуть было не попал в ад, а потом заснул.
Храп внушал уют, но уюта нигде не было. «Какой уж тут уют», – зевнул Лёня и вполне обезумевшим взглядом осмотрел купе. На столике стоял недопитый им чай и бутыль с водкой, видимо Савельева. Странно, что бутылка стояла нетронутой.
Остальных соседей Лёня видел в коридоре, но кто из них попал в ад, он не разобрался.
Между тем из других купе стали понемногу выходить пассажиры с сумками, чемоданами и даже с бутербродами – в ожидании следующей остановки. Одна худенькая женщина выползла даже с раскладушкой – как будто в аду нет более нужной вещи.
Лёня тоже высунулся из купе и, взглянув, понял, что он как-никак сохранил остатки банального земного разума. А потом решительно стал приставать к вышедшим, чтоб те объяснили.
– Что ждём от перемены места жительства, мамаша? – довольно развязно обратился он к худощавой даме. – Зачем вам раскладушка?
– Да я с ней никогда не расстанусь, – вразумительно ответила та. – В ней вся моя жизнь.
И подмигнула Одинцову.
Это последнее почему-то опять ввело его в ступор. Он снова осознал, что находится всё-таки в ином мире. «У нас не подмигивают первому встречному, – вспомнил он. – Если только в сумасшедшем доме…»
И всё-таки, несмотря на ступор и смутное понимание, что он уже в ином мире, Лёня нервозно подбежал к пожилому человеку, расплывшемуся от жира, и криком спросил у него:
– Что всё это значит?
– Ничего, – шепотком прозвучал равнодушный ответ.
– Как ничего?
– Так ничего. Просто ничего нет. И это приятно.
Лёня безнадёжно махнул рукой. Он решил ни о чём не спрашивать, а главное, не думать вообще. «Далеко зайдёшь, спрашивая», – мелькнула последняя мысль.
И туман заволок его ум. Да и все остальные пассажиры были как в тихом дурмане. Только до самых глубин сознания Одинцова доносились какие-то несвязные обрывки витающих в вагоне слов и мыслей: «Мой бизнес, мой бизнес…», «Где деньги…», «Я не выключил плиту, забыл…», «Я стала здесь чудовищем, чудовищем… домашнего вида…», «Где крысы, где крысы?!! Где деньги?!!», «Улечу в Амстердам».
Наконец Лёня насторожился: «Может быть, я стал телепатом?»
Тут же пронёсся какой-то мысленный взвизг, и Лёне послышалось: «Дайте досмотреть телесериал!.. Хочу домой!..» И потом более явственно: «How are you? How are you?»
Потом поток английских слов, и всё о деле, о фирмах в Нью-Йорке, о ситуации на бирже, и что-то ещё, до бесконечности. Одинцов уже ничего не понимал в этих криках, кроме «How are you?».
«Так можно английский язык выучить, если постараться», – выплыла мысль в душе Лёни. Но она утонула в взвизгах, в решительных «It is my business» и так далее.
«Вот тебе и тишина», – подумал Лёня и разинул рот от удивления.
Тем временем поезд замедлил ход. И внезапно пропали обрывки слов и мыслей. Наступила подлинная тишина. Но скоро разорвалась – возник до ужаса знакомый голос комментатора:
– Господа! Требую внимания! Рад сообщить, что мы приближаемся к «Аду ничтожных душ». Будьте готовы те, кто предназначен к выходу.
На этот раз тон его указаний был довольно миролюбивый.
Лёня увидел в окне некие призрачные очертания, возможно обитателей, напоминающие безысходное сновидение, которому нет конца.
Было ощущение, что всё это пространство наполнено еле видимыми существами, несущимися в вихре полоумной и даже в чём-то сумасшедшей суеты. И всё это тонуло в тумане безбрежной тупости и скуки и возникающего откуда ни возьмись беспощадного и нелепого страдания.
Лёня тихонько взвыл, подумав о том, что обитателям этого мира, как бы они ни суетились, спешить, собственно говоря, некуда.
Поезд остановился, двери открылись.
– Прошу! – сухо отреагировал комментатор.
И «предназначенные» – их было страшно много, разнообразных – толпой вываливались из вагонов поезда, точно влекомые незнаемой мистической силой.
Но другие оставались недвижимы, мистическое дуновение не касалось их. «Не заметили, и слава Богу», – шепнул кто-то на ухо Лёне.
Одинцов прилип к окну. «Батюшки, сколько их!» – хрюкнув, вскрикнул он.
Народу оказалось гораздо больше, чем на предыдущей станции. Из вагонов ещё продолжали высыпаться люди. Весьма разные, иностранцы, местные господа и товарищи, коммерсанты и домохозяйки, толстые и тонкие, важные и тихие – все оказались тут.
Но Лёню смутили торжественные звуки. Нет, он не ошибся: прибывающих встречали с музыкой. Правда, была она до одурения невразумительна на слух. Лёне показалось даже, что ревел какой-то потусторонний мамонт. Но на самом деле у Лёни просто сдали нервы. В аду ничтожных душ мамонты не водились. Лёня задергался, пытаясь заткнуть себе уши. Но музыка внезапно стихла, и Одинцов опять прильнул к окну.
Картина за окном неожиданно вызвала у него немыслимую скуку, и суета этого ада спровоцировала у него поистине загробную зевоту, которую невозможно было сдержать.
В то же время картина мироздания за окном вызывала ужас. Ужас трудно совместить с зевотой – но в ином мире всё это совмещалось.
Лёня отпрянул внутрь вагона и тут же спрятался в своём купе под нижнюю койку. Он оказался в подобии надёжного сундука. Потом пугливо высунул голову. К его обалдению, человек на соседней койке проснулся, помрачнел, укусил себя в руку и опять закрыл глаза. Жирный его живот оказался оголённым и выделялся словно ночной горшок. Лёня плюнул и, изумлённый своим поступком, выскочил в коридор.
Двери почти всех купе были открыты, и народу явно поубавилось.
Поезд нёсся дальше – вперёд, вперёд, к неописуемому!
Минут через пять снова заголосил комментатор:
– Дамы и господа! Со смешанным чувством страха и душевного облегчения спешу объявить нашу следующую остановку. Она называется «Рассеянные во Вселенной». Готовьтесь, дорогие мои.
И тут же по вагону забегала девица с распущенными волосами, и к тому же грязная и шумная до бреда. Коридор был почти пуст. Она подскочила к Лёне и странно прохихикала ему в лицо:
– А ты не мёртвый?.. Не мёртвый?
Лёня испугался (а вдруг и в самом деле мёртвый) и вскрикнул, отшатнувшись.
– А, дрожишь!.. Значит, живой или хочешь жить, если мёртвый!.. А то у нас тут много покойников развелось! – и с этими словами девочка сама отшатнулась от Лёни, словно жить с покойниками как-то веселее, чем быть с живыми.
Высунулась откуда-то совсем потерявшая голову проводница и погрозила кулаком в пустоту. Потом скрылась. «Видимо, навсегда», – подумал Лёня, почему-то успокоился и стал смотреть в окно. Через минуту холодок прошёл по нижней части живота. Там, за окном, ничего не было, кроме безграничного звёздного неба. «Неужели туда? – скользнула Лёнина мысль. – Не хочу! Не хочу! Тем более навсегда!»
В коридор стали высыпать люди.
Сначала пассажиры как пассажиры, а потом!.. С одной стороны, конечно, человеки, а с другой… Лёня провидел в них зачатки иных, неведомых существ. Одинцов пощупал себя самого, в страхе, что и он уже тот, и сладостно застонал: нет, пока ещё не тот.
Зато в пассажирах всё настойчивей и исступлённей проглядывали иные, далёкие от людей твари, иногда дурашливые и даже задушевные, порой, наоборот, отпугивающие или небывало-потаённые.
К Лёне подошел человечек с глупо-добродушным выражением лица. Словно он уже превратился в некую мымру.
Опять провизжал голос из динамика:
– Господа, товарищи! Хочу предупредить – рассеяние лучше ада, – и не сравнивайте. Но человеческий статус будет потерян. Навсегда ли – другой вопрос. На бесконечно долго, по крайней мере. Идёте, в общем, вниз от человека. Но не унывайте.
Никого особенно не возмутили, даже не взволновали эти слова. Словно все молчаливо согласились. Впрочем, какая-то грусть у некоторых появилась.
Мимо Лёни прошёл весьма задумчивый человек, который всё время шептал: «Помогите, помогите мне поскорей расплыться по Вселенной».
К кому он обращался, было непонятно. Лёне тоже взгрустнулось после таких намёков. Непонятно было, где, в каком пространстве несётся этот поезд, тем более сейчас. Как будто он уже превратился в поезд-призрак, рассекающий миры, окутанные тайной.
Поезд внезапно остановился. Пассажиры, их было много, даже больше, чем сходило на станции «Ад ничтожных душ», мирно чуть-чуть похрюкивая, без всякого размышления выходили наружу.
Сойдя, они сразу переставали быть похожими на вещественные существа, а скорее на шары, перекати-поле, которых разносило в разные стороны. Каждому предназначалась своя сторона.
Видимо, тут находился перевалочный пункт – и от него шли пути-дороги. Бог знает куда. И кем становились эти люди, – не человечьего ума эти вопросы.
«Зато без нечистой силы обойдётся», – улыбнулся Лёня и по глупости подошёл близко к выходу. И вдруг какая-то костлявая старушечья рука вцепилась в него. Обладательница костлявой руки сходила, уже наполовину была там, и тянула за собой в эту пропасть Одинцова.
– Мой милый, родной, идём вместе, иди за мной, не пропадём вдвоём, слышишь, дорога-то наша шамкает, – голосила старуха. – Будь моим мужем там! Спляшем свадьбу над луной!
Лёня не захотел и стал отчаянно сопротивляться, барахтаться.
– Проходите, проходите же! – орали за его спиной. – Что вы мешаете сойти!
– Ишь, упёрся! – твердокаменно заорал кто-то сзади. – Не хочет идти! Здесь твоей воли больше нет!
Но Лёня явно был не предназначен на лихое это и звёздное рассеяние. Злобно оттолкнув старуху, которая ахнула в бездну и куда-то покатилась, Лёня вынырнул из-под тел пассажиров и скрылся.
Странный свист, и поезд двинулся. Последние предназначенные попадали со ступенек во Вселенную. Кто-то даже с диким хохотом. Лёня оглянулся и побежал по коридору. Все двери в купе были открыты. Жирной проводницы как не бывало. «Улетела во Вселенную, бедолага!» – вздохнул Лёня. Вообще поезд значительно опустел. Основная масса вывелась на предыдущих трёх невообразимых станциях. Осталось меньшинство.
Динамик долго молчал. «Что же теперь будет?» – взволновался Одинцов. Почему-то именно сейчас он озаботился. «Надо же, меня никуда не спихнули», – подумал он в некоем трансе.
Он опять осмотрелся, лица оставшихся были привычные, родные. И в этот момент заговорил динамик:
– Господа! Следующая станция «Обители». Этих обителей у Творца много, и они весьма разные: от предназначенных для чистых душой до искателей высших истин и тому подобное. Иными словами, для людей, у которых есть вертикаль к небу. Пусть даже небольшая. У всех них, однако, есть одно общее: все эти люди не попадают в низшие миры. Они не теряют человеческий лик и соответствующий статус.
Никогда ещё голосок в динамике не был таким предупредительным. Однако внезапно он изменился, став немного насмешливым:
– Надо сказать, нас удивляет, что в этот, запредельно-гнусный по своей антидуховности, циничный и бездушный период, который длится сейчас на земле, нашлось среди наших пассажиров достаточно много людей, чья послесмертная дорога ведёт в высшие обители и чистые миры… Это поразительно и непонятно, – с некоторой даже досадой закончил неведомый комментатор.
Одинцов присмирел. «Наверное, теперь-то мне и сходить», – понадеялся он.
К его удивлению, предназначенных сойти на следующей остановке оказалось не так уж мало. Откуда ни возьмись в коридоре появились люди, в глазах которых был свет. Изменилась аура, померк ужас. Лёня заметил, что и поезд изменил свои очертания – да и был ли это поезд? Он уже превратился в субстанцию света, внутри которой находились они, оставшиеся путешественники. И этот корабль света входил в иную неописуемую сферу бытия. Чёрные миры страданий и неутолённой ярости остались внизу, позади. Лица человеков вокруг были не только привычно-родными, но в то же время и особенными, своеобычными, начиная с тех, от которых исходила тишина и покой, и кончая теми, в чьих глазах преобладал разум поиска.
Лёня очень надеялся, что и он будет среди них. «Пора, пора, – вздыхал он, – жене напишу записку, что попал в рай и в ней теперь не нуждаюсь». Лёне даже не пришло в голову, что в раю нет почты.
Всё стало как-то понятно само собой. Самые странные мысли и самые нелепые движения находили своё оправдание, словно так и должно быть. Незнакомые целовались с незнакомыми, возникали люди, о существовании которых Лёня не мог и помыслить. К нему подошёл красивый и внушительный мужчина и проговорил, вернее, как-то передал или послал свою мысль:
– Вы не представляете, как окрепло во мне моё бытие. Я просто расширяюсь от чувства благости. Скоро превращусь в планету.
Лёня понимающе кивнул головой, и будущий небожитель ускакал.
«Куда несётся этот поезд света, в котором мы сидим, – вдруг засомневался Одинцов, – за его пределами ничего не видно, только нечто умопостигаемое, но у меня тупой ум, поэтому я почти ничего не вижу». Около него вдруг оказалась женственная фигура. От неё изливался поток такой необъяснимой нежности ко всему живому, что Лёня внутренне ошалел и стал приплясывать на месте.
– Кто вы? – спросил он мысленно.
– Раньше Таня была, – прозвенел ответ. – А что?
Да и во всём коридоре разлилась аура невиданной непорочной нежности.
Лёне стало жутко от бесконечно хорошего к нему отношения окружающих. Все были нежны и открыты друг другу, точно сливались душами, оставаясь собой. Ему стало и блаженно из-за такого необъятно-доброжелательного отношения, и немного боязно, если порой не жутко. Первый порыв боязни, однако, прошёл.
Та, которая назвала себя Таней, улыбалась ему, и её улыбка проникла во всё его существо, во все уголки души, обогревая, словно он попал в рай, и в то же время вызывая смятение – ибо то, что он ощущал, было не похоже ни на что из испытанного им ранее на земле. Он не нашёл ничего лучшего, как засмеяться. Но смех замер… Ещё минута, и Лёня бы разрыдался, но в этот момент поезд остановился.
Раскрылись двери, уже не похожие на раскрытую пасть неведомого. Здесь ощущался трепет тихого приглашения.
И снова зазвучал чуть гнусноватый голос комментатора:
– Господа! Рад предупредить, что среди этих распрекрасных обителей есть одна, не такая уж распрекрасная. Это так называемая обитель «Ожидание». Нет, нет, я уже чувствую, некоторые дёргаются среди вас. Но вы же сами, ваше внутреннее состояние, ваш духовный уровень определяют вашу судьбу. Увы, никто, никакие боги это не в силах отменить. Что же некоторые вздрагивают? Какие вы всё-таки нервные. Особенно женщины. Нельзя так дрожать за себя, как будто вы абсолютная ценность… Спешу успокоить: «Ожидание» всего-навсего ожидание своей дальнейшей судьбы. Только и всего. Вы сохраняете статус человека и ждёте, когда поставят, так сказать, точку над «i». Будет вам время разобраться как следует и познать, кто вы есть на самом деле. Будете видеть как на ладони свою суть. Это вам не на земле жить в вашем диком бреду, который вы принимали за реальность… Так что радуйтесь, что попали в «Ожидание», а не в разные сомнительные сферы, в сообщество счастливых каннибалов. Тише едешь, дальше будешь.
И на этом оборвалось.
Лёню эта речь не очень смутила. «Ожидание так ожидание, – подумал он, – мы и при жизни всё время чего-то ждём. Подождём и здесь».
