скачать книгу бесплатно
Заметив это, Пракситель, ещё больше раздражаясь, сказал:
– Хватит меня изучать! Ты же не скульптор! Вот мне не надо тебя изучать, я и так вижу, что голова у тебя слишком большая, а шея короткая! Ты весь непропорционален, но ты счастлив и смеешь рассуждать о мере, – взглядом скульптора Пракситель скользнул по грузной фигуре философа. – Ноги твои коротки, пальцы толстые, как бочонки, а ещё отвислый живот уродует и без того твоё «совершенное тело»!
Платон его замечания, казалось, не слышал, он лишь сосредоточенно наблюдал за другом, а потом неожиданно сказал:
– Я знаю, в тебе восстает твоё творческое начало, раздираемое страстями, которым нет выхода! Но я знаю, как тебе помочь!
– Как же? – съехидничал скульптор.
– Вечером пойдём к новой гетере, о красоте которой говорят все Афины!
– Ну, вот ещё! Не хожу я к гетерам! Не хочу! Сидеть там, впустую говорить, делать вид, что мне интересна подобная трата времени, умиляться танцами и пением какой-то там гетеры лишь для того, чтобы она снизошла до моих человеческих желаний и возлегла со мной на ложе любви! Нет! Я уж лучше к порнаям.
– Но ты наверняка ещё не видел Фрину!
– Не видел и не хочу…
– Не видел?.. Ты не видел Фрину?! – Платон от удивления даже остановился и, хитро улыбаясь, добавил: – Ну тогда идём к морю!
– Да-да идём, освежимся, – радостно подхватил его предложение Пракситель.
Долго шли, и вот почти у самой воды путь им преградила праздничная процессия. Полуобнажённые девы – самые красивые дочери Афин, воздавая почести богам, шли двумя стройными колоннами. Они несли кувшины и блюда с лепестками роз. Их юные стройные фигуры лишь с небольшими кусочками ткани на бёдрах вызывали всеобщие одобрительные возгласы. Мужи Афин провожали прелестниц вожделенными взглядами, рисуя себе, как хороши те в храме Афродиты на ложе любви.
Вдруг толпа ахнула, как один человек, и заворожённо притихла…
Пракситель и не понял, что произошло…
Он, как скульптор, сосредоточенно впивался взглядом в каждую из прелестниц, старался увидеть ту самую, которая могла бы стать его натурщицей, его Афродитой. Но ни одна из полуобнажённых красавиц не соответствовала его требованиям: то грудь слишком большая, то наоборот, маловата, то бёдра слишком массивные, то узки, как у мальчика.
Вот дева с красивой грудью и округлыми бёдрами, но чуть дольше задержав на ней взгляд, он отмечает, что голова её, как у Платона, несоразмерно большая и зиждется на короткой шее. Другие же «красавицы» из-за несовершенства тел даже заставили Праксителя сплюнуть в дорожную пыль – он разозлился, сморщился и негодующе отвернулся от них.
– Нет, не найти мне здесь натурщицы! Придётся отправляться в Айгиптус[3 - Айгиптус – древнегреческое название Египта.].
Он было устремился прочь, но толпа восторженно ахнула как один человек. Пракситель остановился в замешательстве, оглянулся, посмотрел туда, куда смотрели все, и воскликнул:
– Боги! Кто это?!
– Фрина! – восторженным шепотом ответила толпа.
– Фри-и-н-на… – растерянно вторил им Пракситель.
Прямо на него шла богиня! Стройная, кроткая, грациозная, как лань, она застенчиво шла, чуть склонив голову. Волосы струились по плечам лёгкими волнами, упруго поддёргивалась восхитительная высокая грудь с едва различимыми сосками, а изящные руки всё пытались прикрыть их совершенную наготу, и это вызывало ещё большее народное одобрение и возгласы восхищения. О, это были не те одобрительные выкрики красоте дев, нет, это уже были сдавленные стоны мужских сердец, что не могли совладать с собой – так прекрасна была она!
От Фрины шёл незримый божественный свет, и теперь все взгляды были прикованы только к ней, словно и не было никого больше! А она шла, склонив голову, и стыдливый румянец покрывал её лицо!
Девы дошли до воды и уже полностью обнажились, а все смотрели только на Фрину! Девы гурьбой забегали в воду (и, казалось бы, зрелище захватывающее: десятки молодых, обнажённых красавиц, и возрадуйся всяк видящий!), но все смотрели только на неё! Лишь Пракситель острым, беглым взглядом мастера оценивал входящих в синие воды: у этой отвисшие ягодицы и слишком покатые плечи; эта худа, даже тоща, да так, что выступают позвонки и торчат в разные стороны лопатки; а у этой несоразмерны длины ног и спины…
Он боялся признаться, что с замиранием сердца ждёт, когда же обнажится Фрина. Боялся найти и в ней изъяны!
А девы уже выбегали из холодной воды, и опять же возрадуйся каждый пришедший на праздник, полюбуйся, сколько красавиц оголилось ради того, чтобы воздать благодарность богам – такое бывает лишь в дни мистерий! Но нет, взгляды всех мужчин (да и женщин) были обращены к Фрине. А она не спеша подошла к кромке воды и долго стояла, не обнажаясь, пока все девы не вышли из моря. Она ждала, инстинктивно чувствуя (или зная), что все они только фон, шумный и незатейливый, лишь для того, чтобы оттенить её красоту, а взоры толпы прикованы именно к ней, к её красоте.
Море чуть колыхалось – бирюзовая гладь подёргивалась белой рябью. Фрина неспешно подняла красивые руки с нежными, трепетными пальцами, собрала волнистые волосы в тугой узел на затылке, легонько дотронулась до пояса на тонкой талии, и невесомая ткань заструилась по стройным ногам. Вновь восхищённый стон, словно один человек выдохнул, будто удивился. И было чему! Со спины красота Фрины была ещё более волнительной: великолепные плечи, спина, талия, бёдра, ягодицы не слишком велики и не тощи, а дальше… дальше удивительной красоты ноги. (Взрослые, опытные мужчины одобрительно кивали, юнцы учащённо дышали…)
Грациозно вошла в воду Фрина,
Нежно окутали воды прекрасное тело,
Затаив дыхание, все ожидали её возвращения.
Вот, окунувшись несколько раз,
она возвращается, улыбкой своей потрясая.
Солнце искрится в каплях на мраморной коже,
словно подсвечивая и без того прекрасное тело…
Толпа ликовала: «Фрина! Божественна твоя красота!»
И озарённый идеей Пракситель вдруг воскликнул:
– Так вот же она! Платон, я нашел ее! Смотри! Афродита, выходящая из пены морской! – указывая на Фрину, оживился Пракситель. – Вот она, моя Афродита – богиня любви и красоты!
А Фрина, выйдя на берег, подобно богине, гордо, с едва уловимой улыбкой, лоно застенчиво прикрывая рукою, ткань подняла и, облачившись поспешно, ушла сквозь расступившуюся пред нею толпу.
Пракситель так и остался стоять, зорко выхватывая каждое движение Фрины: и лёгкую походку, и улыбку, скользящую по губам, и голову в едва заметном поклоне, и то, как она целомудренно прикрывает свое лоно от жадных взглядов…
– Она совершенна! Какие безупречные пропорции! Какая грация! Кто же она?
– Гетера! – улыбнулся Платон.
– Фрина – гетера?!
– Да! Гетера! И сегодня я иду к ней! – все так же улыбался Платон. – Идешь со мной?
Пракситель не нашелся, что ответить, лишь кивнул и залился краской до корней волос. А уже на следующий день, вдыхая мраморную пыль, он самозабвенно высекал прекрасную Фрину в камне. Теперь он знал, как создать Афродиту, какой. Именно какой! Он создаст обнажённую богиню! Обнажённую! Впервые! Никто из старых мастеров не осмелился бы этого сделать, а он сделает и будет первым, кто прославит божественную, чувственную красоту женщины!
Но самое главное – он влюбился! И опьянённый любовью, он создает обнажённую статую Афродиты. Правда, жители острова Кос откажутся от подобной богини (разве может богиня быть нагой?). Тогда Пракситель создаст для них ещё одну Афродиту, целомудренно закутанную тканью, но и такая – «стыдливая» – она будет поражать всех чувственной красотой, что даже не может скрыть мраморный покров. А статую обнажённой Афродиты купят жители острова Книда и поставят в храме, и паломники со всей Греции вереницей потянутся преклонять пред ней колени. И будут шептать, молитвенно простирая руки: «Как ты прекрасна, Афродита!», а думать: «Как ты божественна, Фрина!»
Слава Фрины всколыхнет Афины и вызовет естественную ненависть всех женщин города. Ее осудят за безбожие и развращение граждан. Защищать Фрину возьмётся известный оратор Гиперид. Когда же на суде у него не останется слов в её защиту, когда смертный приговор неминуемо нависнет над ней, он в отчаянном порыве выведет Фрину перед ареопагом и, сдёрнув с плеч покрывало, оголит ее…
…Ареопаг замер, судьи смотрели на Фрину, что, низко склонив голову, прикрывала руками обнажённую грудь и лоно. Но как она ни пыталась прикрыть наготу, ей это не удавалось. Мужчины в изумлённом молчании смотрели на неё. Кто-то даже привстал, чтобы лучше рассмотреть: и грудь, с нежными, как лепестки роз, сосками, и удивительной красоты плечи, тонкую талию и мягкую линию бёдер – вздох одобрения пролетел над головами мужчин (а у многих зачесались ладони, жар охватил их тела). Вдруг в наступившей тишине прозвучало пока еще несмелое: «Она невиновна!»
И судьи, восхищенные её красотой, подхватили и закричали все как один:
– Она невиновна!
– Невиновна!
– В таком превосходном теле не может быть несовершенного духа!
– Она невиновна!
– Невиновна!
P. S. Возможно, именно после этого суда над Фриной Аристотель изрёк свою знаменитую сентенцию: «Закон есть разум, свободный от страсти!»
* * *
Если бы меня попросили назвать три понятия, с чем у меня ассоциируется Греция, то я бы, не задумываясь, ответил: Парфенон, Афродита, Олимпийские игры. Греки – единственные в истории человечества, кто военные конфликты заменил спортивными состязаниями. А началось это очень даже просто: чтобы ослабить соперничество между городами – полисами и не проливать потоки крови на полях сражений, эллины решили проводить Олимпийские игры. Первые игры состоялись в 776 году до н. э. Спорт – это подарок древних греков всему человечеству. Сейчас мы не мыслим себя без спорта, без фитнеса, бассейнов, но бывает так, что «Игры полов» интересней обычных спортивных состязаний…
Игры полов
– Алло, – голос на том конце провода нежен и приятен.
– Я хотел бы посмотреть квартиру.
– Какое время для вас предпочтительней?
– Желательно вечером…
Положил трубку, сверкнул глазами, мысленно улыбнулся – уж очень у неё голос обещающий: ласковый, зазывающий, но как бы с дистанцией, никаких заискивающих ноток и полная уверенность в себе. Да, всё так. Но что-то в этом «обычном» голосе улавливается другое. Мягче. Мягче… Да! Именно так – голос ее стал мягче, то ли с придыханием, как с затаённой радостью от будущей встречи, то ли озорная искорка в глазах промелькнула, и это сразу же отозвалось в голосе. Я этого не знал, но почувствовал. Почувствовал, как самец самку, как лев запах львицы из чужого прайда за сотню шагов. Из чужого прайда…чужая… но как манит!
Когда она неспешно, как по подиуму, давая мне оценить её красоту, подошла к машине, я понял: она слишком хороша, чтобы быть простым агентом по недвижимости. Слишком хороша! Красивые длиннющие ноги, красивое лицо, красивый разрез глаз, красивый чувственный рот, волосы – сочная рыжая бестия, красивые руки с дорогим маникюром, за воротом распахнутой шубки красивая шея, поражает нежностью и атласом кожи. И венка на шее чуть пульсирует, притягивает внимание, и все это так красиво, чувственно, что я невольно улыбаюсь, улыбаюсь глазами, искрю ими – я уже охотник. Знаю, она мне нравится, и она будет моей! Я это знаю. Всё остальное – дело времени. И настоящий охотник во мне потирает от удовольствия руки.
Игра началась.
Первый раунд
Я поднимался за ней по лестнице. Прямая спинка, коротенькая шубка, а дальше джинсы и топорщатся упругие ягодицы, которые так и хочется шлепнуть или ухватить. Так бы и ухватил, так бы и сдавил их… Ладони зачесались.
От неё приятно пахнет свежестью – шлейф изысканных духов. Ножки семенят по лестнице. И она всё время оборачивается – пытается разговаривать со мной. Отвечаю. Но это ответы не на вопросы и не ей, а все ответы ее попке, разговариваю с этой аппетитной, красивенькой попкой…
И мысленно я уже остановил ее… здесь, на лестнице, здесь так удобно… поза номер два – лицом к стене… Она упёрлась руками в стену, податливо прогнулась, запрокинув голову, окатила запахом душистых волос. Я потерялся в этой рыжей копне, пахнущей свежестью. Губами нашел шею… ухо… покусываю ухо… шею… А руки? Руки каждая в своём амплуа – одна придерживает тоненький девичий стан, другая уже стягивает с неё неподатливые джинсы. Они застревают на крутых бедрах. Обозлившись, уже двумя руками стягиваю с неё проклятущие джинсы, а там, там тонкая полоска черных кружев на белоснежной коже. Черт, что у неё за попа, шедевр, а не попа. Вздёрнутые, красивейшие ягодички, такие упругие, сочные, да ещё в этом кружевном роскошестве!
Обхватываю их руками… сдавливаю… Нет, стоп! Отпрянул! Забыл! Забыл поцеловать их, впиться в них, ласково покусать их… забыл насладиться нежностью кожи и запахом её тела… Она томно стонет: «А-а…»
– А-а… – её неожиданный возглас оборвал меня на взлёте. Она повернулась, показывая на дверь: – А вот и квартира…
Раунд второй
– Да!.. Нет! – тяну каждый звук, впиваясь в неё глазами. Мне нравится наблюдать за ней, за ее переживаниями, что ясно читаются на хорошеньком личике. – Нет… м-м-м… Наверное, нет, мне не нравится эта квартира! Или все же… подумаю! Но… но… нет… я покупаю… Покупаю!
– Уф! – она не скрывает радости! (Как же! Так долго, вероятно, не было продаж, деньги на исходе, и дома шаром покати.) И она торопится довести всё до юридического конца. – Тогда вам нужно внести задаток.
– Хорошо! – мысленно скользнул по точёной фигурке, не смотрю, нет, сканирую.
Вижу её всю и даже без одежды, мне не нужно водить по ней взглядом – вижу её и так. Полные губы, чувственный влажный ротик, горячий, страстный; ямочку на щеке вижу и родинку на шее. Вижу пульс на ключице, вижу нежную линию талии, и бархат её кожи – вижу! Вижу её желание – она хочет меня! Улыбаюсь… Она принимает мою улыбку за радость покупки, повторяет:
– Залог внесете сейчас? – и робко добавляет: – Или?..
Она, склонив голову, улыбнулась (как-то уж очень томно она улыбнулась).
– Сейчас! – произношу, но это «сейчас» звучит слишком чувственно и относится совсем не к деньгам. Это мое «сейчас» принадлежит той венке, что пульсирует у неё на ключице, и ямочке на красивой попке, желанию в её глазах и чуть неровному сбившемуся дыханию. И я повторяю уже настойчиво, серьезно: – Сей-час!
Она ответила мне лишь глазами, а в них – благодарный восторг!
– Сейчас! – и вновь соблазнительно ласковая улыбка скользит по моим губам. (Знаю, они у меня красивые!)
Она улыбается мне уже другой улыбкой – она поняла! Поняла всё: и эти чертовщинки в моих глазах, и улыбку нежную, чувственную. Она лишь на доли мгновения задержала на мне взгляд, на том, как я вдруг, глядя на её грудь, инстинктивно облизнул губы, и улыбнулась уже именно им, моим губам (и она даже ощутила их прикосновение у себя на шее – чуть ниже ключицы), зарделась, потупила взор, и случилось странное!.. Странно! Но она покрылась мелкой испариной! (Я видел это!) И я понял: «Она – моя!»
А она?
Она нежно пролепетала:
– Нам нужно проехать в офис…
Раунд третий
Офис огромный, множество комнат с кожаной мебелью и тонюсенькими мониторами. И кишмя кишит народ. Хоть уже и поздний вечер, но у всех такой озабоченный вид, словно завтра вселенский потоп, потому им всем нужно, просто необходимо, срочно продать оставшихся мест так сто в Рай.
Я долго изучал бумаги, спорил с директором (неприятная, надо сказать, тетка) и поглядывал на свою рыжую бестию. Она бледнела, краснела, казалось, застревая взглядом на мне и на моих губах, вновь и вновь покрывалась испариной…
Сколько это всё тянулось, не помню, но, как кино одного кадра, в голове чётко застряла картинка: она – мой Рыжик, доставая какой-то очередной документ, не обошла стол и не присела перед ящиком, а перегнувшись через стол, попыталась достать бумаги, демонстрируя мне все свои миленькие прелести. Всё бы ничего, да вот только она была уже в юбочке! В коротенькой юбочке! (Когда успела переодеться? Зараза!) И какая зараза! Продумала всё! И высоту стола, и то, как я сидел, и то, что видеть её мог только я, и то, что я мог видеть! Она перегнулась через стол, почти легла на него и даже не видно, где голова, да голова и не нужна. Зачем голова в этакой-то позе?! Точёные ножки в чёрных чулочках с кружевной резинкой, и попка двумя упругими яблоками…Уф! Зараза!
А она как резко легла, так резко и встала, но по тому, как одёрнула юбочку и игриво взглянула на меня, я понял: всё это специально. Специально для меня! Благодарно улыбнулся ей опять же одними глазами, подумал: «Зая, я тебя ух!..»
Она взглядом парировала: «Попробуй». А я, перехватив этот взгляд, уже и не думал о сделке, а мысленно затащил её вон в ту дальнюю комнату и, распластав ее там, на столе, попой вверх…
Раунд четвертый
Нет! Не случилось! Не произошло! Кишмя кишит народ – готовятся к вселенскому потопу… И Рыжик мой уж больно серьёзная!
Или?..
Может?..
Нет, вижу, нравлюсь ей…
Играет…
Меня заводит, распаляюсь ещё больше – женская недоступность всегда и всех мужиков заводит, распаляет, будоражит, вызывает желание бороться за недоступное тело. Возможно, не так уж и нужно именно это тело – но его же не подали ни на жаркое, ни на десерт, его лишь демонстрируют в меню. Оно кажется таким аппетитным! И текут слюнки! И как мальчишке хочется иметь новую машинку, а потом открутить все колёса и заглянуть под капот – так и тут: залезть к очередной недоступности под юбку так хочется! Интересно! Хотя, может, и не так весело, как откручивать колёса у новенькой машинки.
Хорошо! Игра продолжается, так даже интересней!
– Может, выпьем шампанского, отметим сделку? – произношу эту фразу как бы вскользь, с интонацией «выбор за тобой, твоё желание – твоё решение, а мне это как бы по барабану», но сам, не отрываясь, слежу и за её ресницами, и за дыханием, за легким движением плеча.
– Да не знаю…
Так, ломается, уже хорошо! Зацепило! Значит, только этого и ждала!
Очень всё миленько и душевно: ресторан подальше от посторонних глаз, и она раскраснелась от выпитого шампанского – повеселевшая, ставшая чуть роднее и мягче. Она всё улыбается и смеётся грудным тёплым голосом, томно опускает глаза и склоняет голову в сторону так, как если бы видела меня уже раздетым и пыталась оценить меня. В этом взгляде и в том, как скользила (уже она скользила!) по мне глазами, я видел её желание, видел, что только не говорит об этом, не кричит, не шепчет, прильнув ко мне разгорячённой грудью, не шепчет мне в ухо, что хочет этого и сейчас!
Её томный, скользящий взгляд распаляет меня, и я уже чувствую влажность и бархатистость кожи, её бархат у себя на груди, и она ласкает меня… и уже всадница… на мне! А я скольжу руками по телу, по груди, что вольно колышется… и розовый сосок перед глазами… и пытаюсь дотянуться до него губами… дотягиваюсь, тяну на себя, и она уже не всадница, а моя пленница. Сдавливаю её, подминаю под себя… Смотрю на неё – глаза чуть прикрыты, с поволокой, улыбка блаженная… И вдруг она вздрагивает, закрывает глаза и томно выдыхает…
