скачать книгу бесплатно
– Я русский только наполовину: мои предки жили в Петербурге ещё до Революции – прапрадед перевёз всю семью в США – в Чикаго – а другая половина моей крови по матери испанская.
Годы спустя я узнаю, что эти самые иммигранты были русской аристократической элитой из рода Соболевых, удачно сохранившей и преумножившей свой капитал, чудом избежав финансовых и человеческих потерь во время Революции 1917 года, так что Алекс никогда в своей жизни не знал, что такое бедность, и с детства получил самые широкие возможности. Его предки были не только промышленниками, но и людьми с хорошей интуицией.
– Почему ты решил стать архитектором?
– А что может быть прекраснее, чем создавать и строить дома? Наверное, только производить на свет детей, но этого я, к сожалению, не умею!
Это была шутка, и мы оба над ней смеялись, но его слова оставили в моём сознании магический отпечаток. Плохо только, что впоследствии этот отпечаток упорно игнорировал мой излишне расчётливый разум.
Глава 3. Песня и первый поцелуй
Вскоре мой муж Артём придумал совместный выход в караоке–клуб. Караоке – наше семейное увлечение, мы, в общем-то, и дома поём, поэтому натренированы, и у меня в арсенале имеется штук тридцать песен, которые выходят особенно хорошо. Я обладатель довольно сильного грудного контральто с бархатным тембром и, будучи в настроении, могу произвести нешуточное впечатление. Бывало и такое, что другие посетители караоке предлагали мне деньги, лишь бы я спела их любимую песню. Моему мужу чрезвычайно это льстило, хотя и он тоже неплохо поёт, особенно репертуар Виктора Цоя.
Была пятница, в клубе набилось полно народу, и нам пришлось долго ждать своей очереди. Я, конечно, нервничала, потому что в этот раз хотелось спеть особенно красиво. Вшитые караоке минусовки не устраивали меня своим качеством, поэтому я принесла на диске свою. Алекс это заметил и, лукаво прищурившись, спросил:
– О, а ты подготовилась… У тебя ко всему такой серьёзный подход?
– Почти, – улыбаюсь.
Я выбираю энергичную композицию Pink «Family portrait» и пою её именно так, как и задумала – эффектно. Все детали моего выступления были продуманы ещё дома: босоножки на каблуке с тонким ремешком вокруг щиколотки и чёрное узкое платье, обрисовывающее мои контуры во всех правильных местах – козыри нужно использовать.
«Family portrait» – динамичная песня, требующая движений, поэтому моё бедро не слишком усердно, но и не вяло отбивает ритм, производя эффект, неожиданный даже для меня – мужская подвыпившая половина любителей петь не только глазирует меня вожделеющими взглядами, но и некоторые встают со своих мест, аплодируя. В общем, фурор удался, на что я, собственно, и рассчитывала.
В конце песни по залу раздаются крики, чтобы я спела ещё. Не сильно удивившись, поскольку подобное бывало и раньше, я соглашаюсь. Высокий парень с широченной улыбкой оплачивает следующую песню, и я решаю, что теперь, пожалуй, можно ударить и по романтике. Выбираю невыносимо красивую балладу на испанском Шакиры и Мигеля Боссе «Si tu no vuelves», однако петь её необходимо дуэтом. Желающих сделать это вызывается много – больше, чем я рассчитывала, но Алекса среди них нет. Я приглашаю на сцену приятного блондина, голос которого уже успела оценить во время предыдущих выступлений, и мы поём не просто хорошо, а сногсшибательно. И пока поём, я конечно поглядываю на Алекса (нужно же проверить, есть эффект или нет), и он смотрит на меня как завороженный, не отрывая глаз, не суетясь, не рыская пальцем по каталогу песен, как Артём. И когда в припеве мой голос раскатывается волной по залу, мне кажется, Алекс перестаёт дышать. Ему явно нравится мой голос, его глаза горят, он улыбается так широко, как ещё ни разу до этого.
Мы отлично провели тот вечер: много шутили, пели, общались. Алекс отказался петь, сознавшись, что у него вряд ли получится так, как у нас с Артёмом, и он не хочет позориться. Мы изрядно повеселились и поздно разъехались по домам.
Я сама себе хозяйка, потому что работаю удалённо, летом у меня долгий отпуск, и мы много гуляем с Алёшей. Алекс часто присоединяется с предупреждением или без, иногда просто находит нас в парке, на площадке, во дворе, появляется вдруг ниоткуда, как снег на голову.
Солнечный день, шум каруселей, детские крики, визг и смех – настоящее лето. Мы делимся воспоминаниями, Алекс рассказывает о своих приключениях в детстве, о том, как сильно шалил, и как изобретательно его наказывали. Я смеюсь от души, потому что и в самом деле очень смешно и даже завидно, ведь моё детство было несравнимо скучнее и проще. Алёша внимает Алексу с открытым ртом, он никого и никогда не слушал с таким интересом и даже почтением. Мой ребёнок нашёл своего кумира, и как же мне больно и обидно, что не в родном отце, а в совершенно чужом для нас человеке и, что хуже всего, абсолютно незнакомом и временном.
Я чувствую, что Алекс сознательно выдаёт минимум информации о себе, создавая лишь иллюзию открытости, но, несмотря на это, я ясно ощущаю в его личности глубину Марианской впадины. Её темнота и таинственность манят, желание приблизиться приковывает всё сильнее.
Но я – человек с детства поставленный в рамки – твёрдо знаю себе цену и пределы своих возможностей, вижу свои горизонты, никогда за них не хожу и даже не имею таких намерений. Меня воспитали в традиционно пуританской семье, и это лишь первая часть Марлезонского балета. Вторая – моя исключительно природная чёрствость и холодность: Артём метко прозвал мою душевность Северным Ледовитым Океаном, а моё тело – ледяной глыбой. Конечно, осознавая свои недостатки, я пыталась их исправлять и медленно шла по этому пути, но нечто более серьёзное, нежели флирт с другим мужчиной, бесспорно, лежало вне границ моего мира.
Самое удивительное – Алекс это понял. Почувствовал, не знаю, может, очень опытный и знавал таких, как я. Я догадывалась, что нравлюсь ему, но не была до конца уверена в качестве кого: друга, собеседника или кого-нибудь ещё. Главное, он долго – около месяца – не делал никаких попыток развить наше наиприятнейшее и комфортное общение в ухаживание, и я была благодарна ему за это.
Почему? Потому что переход наших отношений на новый уровень означал бы их неизбежный крах, а я не только уже успела прирасти к нему душой, но даже более того: Алекс стал для меня живительным кислородом, глотком воздуха в душной маленькой комнате.
Selig – Knockin' On Heaven's Door
Моя теория дружбы прожила недолго – до одного жаркого июльского дня в парке развлечений.
Мы ели шоколадное мороженое. Из-за жары оно таяло так быстро, что вытекало из рожка на Алёшины руки и щеки, капая на его шорты огромными коричневыми кляксами. В любой другой день меня бы это расстроило, но только не сегодня. Мы так много шутили и от души хохотали, что жизнь казалась счастливой, день роскошным, а испорченные шорты ерундовыми. Я заливалась смехом, абсолютно не боясь показаться неадекватной, и между приступами этой беспочвенно-безудержной радости выхватила карие глаза, затем снова, и снова, и это был взгляд ребёнка, глазеющего на безумно желанную, но безбожно дорогую игрушку в магазине, которой можно любоваться, но нельзя трогать и уж тем более играть. Он был приятен, этот взгляд. Он обволакивал приторной, как мёд, сладостью, размывая реальность и с головой погружая в море влечения, купая в эйфории.
Именно в тот день произошло самое восхитительное и яркое событие в моей жизни – одно из тех, которые навсегда остаются любимым воспоминанием, наполняющим существование смыслом, и проносятся перед глазами в момент угасания навеки – первый настоящий поцелуй.
Моё мороженое так же, как и Алёшино, тает, испачкав моё бедро, запястье и подбородок. Я смеюсь, чуть запрокинув назад голову и прикрыв глаза, чтобы не ослепнуть от счастья, и в этом состоянии невесомости вдруг ощущаю нежнейшее прикосновение к своей коже – лёгкое касание бабочки. Она садится на моё бедро, затем задерживается на запястье, но ещё до того, как её фееричные крылья приблизятся к моему лицу, я усилием воли распахиваю глаза и вижу только фрагменты: воспалённые губы, смуглую кожу, черты и линии лица, тёмного против яркого солнечного света. Мои ноздри впервые втягивают его запах в такой концентрации – он ведь не просто рядом, а находится в той зоне близости, которую называют интимной. Происходящее одурманивает меня до такой степени, что я забываю, кем являюсь и где нахожусь.
Но очень хорошо осознаю, что за мгновение до этого Алекс собирал растаявшее мороженое с моего бедра и запястья губами и языком, нечаянно подарив мне самое экстатическое переживание в моей жизни. Я дрейфую в блаженстве: шум парка внезапно стихает, люди и весь мир перестают существовать, остаются лишь ослепляюще яркий свет и нежные, но уверенные мужские губы. Алекс целует меня страстно, жарко и так жадно, будто хватает воздух, словно до этого задыхался, и вот, наконец, может дышать.
Я знаю, что это не флирт и не ухаживание, чувствую всем своим существом, что это порыв внезапный, незапланированный, несдержанный. Когда сам Алекс приходит в себя и осознаёт, что сделал, я уже смотрю в его глаза совершенно осмысленно. Он медленно отстраняется:
– Прости меня…
– Всё нормально, – уверяю его, – но не делай так больше.
– Я не буду. Извини.
Но глаза его теперь совсем другие: похоже, его накрыло так же сильно, как и меня.
Несколько дней спустя Алекс неожиданно предлагает снова поехать в караоке-клуб, и мы с Артёмом соглашаемся. Это будний день, народу набежало не так много, и нам с Артёмом удаётся даже несколько раз спеть. Алекс, как и в прошлый раз, смотрит на меня, не отрывая глаз, затем вдруг признаётся, что у меня один из самых красивых голосов, какие он слышал. Но настоящей неожиданностью этого вечера становится его предложение спеть с ним дуэтом.
– Опозориться не боишься? – подшучиваю над ним, осмелев.
– Ну, я постараюсь, – отвечает, широко улыбаясь.
– Что за песня?
– Рианна в дуэте с Микки Экко, песня называется «Stay», ты же поёшь на английском?
– Да, конечно.
– Не то, что бы это была моя любимая песня или что-то в таком духе… Вчера я услышал её в машине, и мне понравились слова. Поможешь?
– Я тоже слышала её по радио, это очень красивая песня. Не уверена, правда, что спою правильно без подготовки, она сложная, и мотив почти полностью выводится голосом, но можно попробовать. Дай-ка угадаю: сегодня мы пришли сюда, чтобы спеть именно её?
– Ты правильно всё понимаешь, – смотрит в глаза так пронзительно, что мне становится не по себе. Алекс, как и всегда, улыбается, но, на этот раз, несколько таинственно.
Мы выходим на сцену, и я впервые вижу то влияние, которое этот парень, очевидно, неизменно оказывает на женскую половину планеты. Он нравится не только мне – всем. И не просто нравится, а примагничивает своей броской красотой, грацией, манерой лишь слегка улыбаться, оставляя шлейф загадочности, манящей сексуальности, вкус тайны, требующей познания. Женщины, сидящие в зале, все без исключения и независимо от возраста, наций, вкусов и предпочтений, очарованы им. Это видно в выражении их лиц, в вызывающе-заигрывающей манере посадки в креслах, в их жестах и глазах, наполненных не просто интересом, а желанием, влечением.
Ошеломлённая тем эффектом, который Алекс так нечаянно произвёл на женскую половину посетителей клуба, я и сама невольно им любуюсь: элегантные белые брюки, на узких бёдрах тонкий чёрный ремень, отливая глянцем, ещё больше подчёркивает изящность его тела, белая рубашка с длинными, но собранными до локтей рукавами, и ворот открыт лишь слегка – как этого требуют правила этикета – но достаточно, чтобы показать его смуглую кожу и совсем немного тёмных волос на груди, оставляющих мощное сексуальное послевкусие. Алекс невероятно притягателен и, похоже, хорошо об этом знает.
Он садится за фортепиано – в нашей песне есть музыка только этого инструмента. Удивлённая, что мой партнёр собирается играть сам, я подхожу к нему ближе и опираюсь на крышку инструмента, сжимая в руках слова песни. Круг света от прожектора падает только сцену, оставляя весь остальной мир в полнейшей темноте и погружая нас двоих в иллюзию уединения, шарм и напряжение.
Алекс играет профессионально: его пальцы так красиво касаются клавиш, легко извлекая из инструмента безупречную по моим скромным ощущениям музыку, будто он всю жизнь только этим и занимался. И меня это окончательно покоряет.
Rihanna Stay
Мои слова следуют первыми, и я начинаю петь:
С самого начала, это была лихорадка,
Холодный пот выступил на моём разгорячённом лице.
Я протянула к нему руки с просьбой: покажи мне что-нибудь!
Он ответил: если осмелишься, подойди ко мне ближе…
Я отрываю глаза от листка с текстом песни, смотрю на Алекса, и понимаю, что моя догадка верна: в этих строчках заложен особенный смысл, и он только для нас двоих.
«Если осмелишься, подойди ко мне ближе!» – вот его призыв. Ради него в эту секунду мы находимся на сцене, не отрывая друг от друга глаз.
Не знаю, как быть с этим,
Но что-то в твоих движениях
Заставляет думать, что я не смогу жить без тебя,
И это полностью затягивает.
Я хочу, чтобы ты остался!
Я впечатлена, эмоционально взвинчена. Понимание того, что эта песня – признание в любви, заставляет моё сердце биться о грудную клетку. У меня подкашиваются ноги, те самые «бабочки разлетаются» по всему моему телу из центра груди. Сладость заложенного в песню смысла сжигает мою волю, достоинство, принципы и меня целиком.
А тем временем наступает черёд Алекса, и он поёт свои слова, глядя мне в глаза с такой нежностью, словно хочет проникнуть в самую душу:
Не всё так уж гладко в твоей жизни.
Не то, чтобы ты это выбрала – тебе это дано.
Его голос… Боже, его голос… то бархатно низкий, то изящно высокий, незаурядно сильный, мужской. Он не стелется как мой, нежной волной, нет… он пленяет тех, кто его слышит, будоражит воображение, околдовывает.
И тут я понимаю, что Алекс никогда не рисуется и не выпячивает своих достоинств. Этот человек – закрытая шкатулка с секретами. И это распаляет меня ещё больше.
Смысл следующих слов мне ясен лишь частично, окончательное понимание их глубины и пророчества разорвёт мою душу в клочья много лет спустя. Мы поём одновременно, наши голоса сливаются в одну чувственную спираль, идеально совпадая и дополняя друг друга.
Итак, Алекс предлагает мне пренебречь условностями и рискнуть подойти к нему ближе.
Вопрос в том, насколько ближе? Не настолько ли, когда физически между телами не остаётся ни микрона пространства?
Я вытягиваю последнее «I want you to stay», Алекс смотрит только на меня и улыбается – видит, что всё поняла, и искренне этим доволен, ведь девушка могла бы оказаться глупенькой и ни черта не разобрать его намёков. Да как минимум, не знать английского языка! Забегая вперёд, скажу, что эта его привычка общаться намёками, заставлять людей читать между строк и делать это самому – особенно самому – принесёт нам обоим немало бед.
Глава 4. Первое свидание
Аналитик по натуре и по призванию, я исследую финансовое состояние компаний, рыночные риски, тенденции, разрабатываю стратегии и бизнес–планы. Я смотрю на мир сквозь призму своих профессиональных навыков: абсолютно всё, что со мной происходит, подвергается жесточайшему анализу. Я не романтик, я прагматик.
Помимо моей воли в моём мозгу уже выстроены таблицы причин навязчивого появления Алекса в моём доме, а также карта возможных вариантов развития событий для меня. Вопрос в том, позволю ли я себе это «пирожное»? Я не святоша, но замужем, и до этого момента в моей жизни не было ни единого достаточно привлекательного шанса изменять мужу. Кроме него я не знала других мужчин вообще, мы вместе с ранней юности, почти с детства. Мои губы никто кроме него не целовал – это редкость, и в этом мой характер, мой темперамент. Но в данной точке нашего супружества мы почти не спим вместе – у нас затяжной кризис в отношениях, скорее даже стагнация. Быт вынуждает поддерживать контакт, однако близости, той, которая необходима для интима, между нами нет и уже давно. В этот сложный период мы лишь формально муж и жена, однако под давлением ответственности за счастье общего ребёнка, а также являясь носителями восточного менталитета, где брак – это навсегда, невзирая на неудачи и ошибки семейной жизни, ни один из нас не думает о разводе. Я жду того счастливого момента, когда муж мой, наконец, проснётся и повзрослеет, поймёт, что по званию мужчины обязан взять на себя ответственность за семью, начнёт заботиться о главном её фундаменте, коим, как человек опытный смело заявляю, является отнюдь не любовь, а материальное благополучие. Вопреки увереньям романтичным, чувства разбиваются о быт, вянут от жара раздражения, вызванного финансовыми проблемами.
Я всё ещё молода, но под гнётом несомой в одиночку ноши ответственности за семью и необходимости работать за двоих уже почти забыла об этом, растеряла свою женственность, едва успев её обрести. Я так и не поняла, была ли во мне сексуальность.
А жизнь и молодость неумолимо отсчитывают свои дни, и мне отчаянно хочется не упустить главного. Может ли это стать оправданием для измены? И если уж привносить в свою жизнь перемены, то не с кем попало: этот влекущий, буквально будоражащий воображение самец сможет доставить немало удовольствия…
Вопрос в том, каков его интерес? Меня вряд ли назовёшь красивой, скорее, я выгляжу привлекательно, а если очень нужно, могу выжать из себя даже эффектность. Я среднего роста, после родов не слишком худая, у меня не такие большие глаза, как хотелось бы, совсем не идеальный нос и тонковатые брови. Я часто меняюсь, но в этой точке жизни натуральная почти блондинка – ношу длинные светло–русые волосы. В плане внешности во мне объективно нет ничего выдающегося, ровным счётом ничего. Ну, разве что, мне повезло с фигурой, только бёдра чуть полноваты. А! И губы достались красивые. На этом всё. Целеустремлённость и упорство – мои главные достоинства, ум – моя козырная карта, и вот этот незаурядный ум некоторые особо внимательные личности умудряются прочесть в моих синих глазах.
Однако я совершенно не умею соблазнять мужчин. Эта способность неожиданно проявилась лишь однажды – когда я заинтересовала собственного будущего мужа. Во всех остальных случаях, даже если она очень была мне нужна, призвать её мне больше не удавалось. Я не умею раскачивать бёдрами, взмахивать ресницами и томно трогать себя за волосы, почти не ощущаю своей сексуальности, хотя очень хорошо осознаю, как много теряю в жизни. И как любая молодая женщина, живущая в чувственном вакууме с безразличным мужем, мечтаю познать её краски если не сполна, то хотя бы немного расплескать их на полотно моего серого существования.
Ввиду всех изложенных причин категоричный отказ от интереса красавца не рассматривается мною как единственно возможный и правильный путь. Но самое главное – он меня волнует, и я волную его.
Ludovico Einaudi – Experience
Не буду скрывать, очень тянуло влюбиться. Но я слишком рано стала жить по-настоящему взрослой жизнью, которая не означает «отдельно от родителей», а подразумевает «сложный новорожденный с набором диагнозов, полнейшая вынужденная независимость в вопросах заботы о нём, второй курс заочного обучения в институте, а также головная боль о том, чем платить за квартиру и на какие деньги купить памперсы».
К счастью, я всегда была излишне серьёзной, и ситуацию спасли (именно спасли) заработанные мелким промыслом и накопленные в школьные годы тысяча пятьсот долларов. Я растянула их до того момента, пока сын не позволил хоть пару часов в день подрабатывать. Да, в девятнадцать лет у меня имелись: ребёнок, учёба, работа и полнейшее отсутствие какой-либо помощи, даже моральной. Потому что, если ты, несмотря на все предупреждения и увещевания, была неблагоразумной и умудрилась «залететь», будь добра, напрягайся. Очень справедливая позиция, надо сказать, но, если от моего сына кто-нибудь когда-нибудь забеременеет, и случится это не вовремя, я буду помогать хотя бы деньгами. Это всё-таки жизнь, и порой она очень сложная штука.
Так вот, несмотря на стальной стержень, выкованный жизненными трудностями, я всё же женщина, и кое-что от существа нежного, очевидно, во мне всё-таки осталось. Поэтому любить тянуло, а тем более устоять перед таким сгустком нежности и мягкости, средоточием вселенской красоты и обаяния, ходячим апогеем успешности и мужественности не представлялось возможным. Благодаря тесной дружбе разума с сердцем, я могу смело похвастать тем, что легко контролирую свои чувства, и во мне сразу же начался внутренний диалог, сжатый смысл которого легко уложится в поговорке: «не твоего поля ягода, не по аршину кафтан».
На этом с темой «любви» было покончено.
А вот тема секса меня волновала, и ещё как! Ведь в свои опытные во всех отношениях двадцать три я понятия не имела, что это такое. Нет, ну общее представление, конечно, сложилось, и даже ребёнок родился, но я всерьёз подозревала, что мне не всё показали, не всё открыли и многое (очень многое) утаили. Догадаться об этом было легко хотя бы потому, что я так и не выяснила смысл, скрывающийся в страшном слове «оргазм».
Рядом с Алексом контролировать гормоны немыслимо трудно: тянет. Тянет не просто сильно, а с непреодолимой мощью, настолько невыносимо, что решение уже принято: как только – так сразу. И чёрт с ними, с гордостью и пристойностью. Глядя на этого парня, думать о чём-то ещё кроме секса не получается: желание прижаться к нему и дышать, жадно втягивая носом его запахи, безжалостно сжигает волю, выкорчёвывает разум. Не сразу, но я научилась с этим управляться – холодностью: чем черствее внутренний настрой, тем менее пагубны последствия – на этой волне я буду лететь долго и далеко.
Мы продолжали встречаться и всегда втроём – с Алёшей, но каждый из нас хорошо понимал, что мы оба актёры театра под названием «Иллюзия дружбы». Мы ходили в кино, смотрели полнометражные американские мультфильмы, смеялись, и, когда совершенно случайно рука Алекса касалась моей, нас обоих прошибало током. Мы гуляли в парках, и я украдкой с жадностью любовалась его красотой, безумно мечтая дотронуться. Желание быть ближе сжимало, будто тисками, и заставляло искать поводы сократить официально допустимое расстояние, не ограничивая воображения.
Это было упорядоченное движение космических тел по заданным траекториям, одиночное движение по пересекающимся путям. И ожидание неминуемого столкновения, которое для нас обоих было уже очевидным, стало самым сладостным предвкушением в мире. Моя пуританская сущность забилась в самый дальний и тёмный угол моей души, скомкалась до массы, стремящейся к ничтожно малой, и накрылась, в конце концов, шапкой невидимкой, ожидая своего часа, однако.
Таймер движения Алекса остановился первым, и случилось это в пасмурный, дождливый день.
Подъехав к моему дому, мы сидим в его Порше, никак не решаясь расстаться, и наблюдаем за тем, как дождевые капли монотонно сползают по стеклу, оставляя мокрые зигзаги-следы.
Алекс осторожно спрашивает:
– Могу я тебя попросить кое о чём?
– Ну, смотря о чём…
– Мы можем остаться наедине?
– Ты хочешь, чтобы я пристроила сына и встретилась с тобой без него? А зачем?
Алекс отворачивается, едва заметно улыбнувшись, наверное, думает, что я дура. А моё сознание/воспитание/благоразумие пульсирует в захмелевшей от его близости голове тремя красными прописными буквами «Н.Е.Т.».
Но кто ж станет слушать разум при таких-то обстоятельствах?
Hammock – Then the Quiet Explosion (Oblivion Hymns)
Мы входим в полумрак довольно большого холла со стеклянной стеной. Уже смеркается и остатки только что уснувшего солнца лишь слегка наполняют комнаты светом. Я слышу едва уловимую, незнакомую, но безумно красивую музыку и неосознанно ищу её источник. Заглядываю в комнату, расположенную правее, и вижу рабочий стол, весь уставленный мониторами и гигантскими планшетами, на которых Алекс, очевидно, и рисует свои проекты. На одном из мониторов виден эквалайзер в движении, но равномерное звучание музыки во всех помещениях, включая душ, выдаёт стереосистему, распределённую по всей квартире. На полу разложены профессиональные планшеты, развёрнуты рулоны чертежей.
Его квартира не просто красива, она необыкновенна. Немного мебели в стиле Хай-тек и минимум декоративных предметов расставляют акценты, а подсвеченные изнутри стеклянные панно с причудливыми узорами застывших пузырьков воздуха создают иллюзию движения и дарят ощущение комфорта. Эти панно-перегородки, совершенно разные, но каждая по-своему красивая, служат внутренними стенами, зонирующими одно большое помещение на комнаты.
Космическая музыка, тихая и едва уловимая, именно «живёт» в этой квартире будущего, дополняя её своим релаксирующим фоном. Внешние стены – это полностью окна, закрытые полупрозрачной белой тканью, настолько нежной, что малейшее дуновение ветра поднимает их, как паруса, открывая взору огромную террасу с растениями и бассейном. Мой нос улавливает едва различимый аромат то ли цитруса, то ли ванили – вероятно, это тоже какая-нибудь сверх прогрессивная система поддержки заданного благоухания.
Я заглядываю за перегородку из матового стекла в левой части квартиры и вижу её – спальню. Посередине, не прижавшись ни к какой стене, а прямо в центре комнаты стоит огромная кровать; белоснежная, как в люксе для новобрачных.
В моей голове болтается мысль, что, «пожалуй, не один десяток таких, как я, уже успел здесь побывать», однако с ней спорит другая: «Но ведь пью же я в семейном ресторане из общественных бокалов и ем из общественных тарелок общественными же вилками, так какая к чёрту разница?». Тем более что в этом заведении весьма трепетно следят за чистотой: белоснежное и ровно выглаженное бельё дышит такой свежестью, какой позавидовали бы даже новорожденные дети – его явно меняли сегодня. И скорее всего Алекс делал это не сам.
Кроме кровати и пушистого, как облако, кремового ковра, в этой комнате, размером с мой дом, больше ничего нет. Одна из панелей стеклянной стены отодвинута, открывая путь на террасу – именно отсюда и рвётся свежий ветер с запахом дождя, прошедшего где-то недалеко от нас. Он гуляет по всем лабиринтам космического жилища, колыхая белые шторы и наполняя жизнью это пристанище людей будущего.
