скачать книгу бесплатно
– Скажи, тебе становится лучше?
– Ну… – я пожала плечами. – Наверно… ну или нет…
– Правильно ли я понимаю, что, когда ничего не происходит, тебе лучше. А когда происходит что-то неприятное, то будто бы не лечилась?
– Да! – я аж подпрыгнула. Обычно другие доканывали расспросами, типа ну а как так. Ты ж говорила, что лучше, а теперь опять всё не так. А он, этот голубоглазый Денис Васильевич, понимал с полуслова.
Всё прям как в книжке. Да, эти голубые глаза, светлые кудри – как у молодого МакКонахи, щетина и расстёгнутая на три пуговицы рубашка.
– Окей. На этот раз что тебя привело? Хочу услышать от тебя, а не бумажки.
– Уф… ну… в общем… у одного пацана была днюха… я его так-то не знаю, просто он знакомый моей подруги. Ну и она меня с собой позвала. Поехали к нему на дачу, на шашлыки. А у него там полуразвалившийся дом, холодрыга. Ну и этот придурок, – я осеклась, прикусила губы. – Пацан этот развёл огонь прямо в печи в комнате. В смысле, там не было печки, он тупо припёр всяких камней, кирпичей натащил и в этом взял и развёл. Дом хотел протопить. Протопил… – с каждым словом сердце билось сильнее, меня начало колотить, картинки, картинки, жар.
– Эй, Маша! Маш, – Денис Васильевич защёлкал пальцами, привлекая внимание. – Следи за моим пальцем, – он водил им то вправо, то влево, вправо-влево, вправо-влево. – Только глазами, не крути головой.
Я вперилась взглядом в его мигрирующий палец. Смотрела то вправо, то влево. То… он резко поднял палец вверх, я последовала глазами, и сделала вдох. Глубокий-глубокий. Вы-ы-ыдох.
– Ну как ты?
Я кивнула.
– Отлично. Это ДПДГ, наверно, ты знаешь, раз у тебя ПТСР. Работали с тобою так раньше?
– ДП… что?
– Десенсибилизация и переработка движением глаз – ДПДГ. Не слышала?
Я помотала головой.
– Странно. Ну ок. Будем практиковать. Это научно-доказанный метод. Очень эффективный. Ну ты сейчас сама убедилась. Да?
– Ну да…
– Готова продолжить?
Я снова вдохнула, выдохнула. Продолжать не хотелось.
– Пока все жарили шашлыки, он там… короче… жарил себя… он был уже датый, наглотался дыму, видать, и вырубился… а огонь… короче, еле спасли… Скорая, медики, фигня вся эта…
– Угу. И какие чувства у тебя сейчас при воспоминаниях?
Какие тут могут быть чувства? С той днюхи прошло уже два месяца, я до сих пор видела огонь и не могла спать. Мне казалось, я тоже сгорю.
Так же было и с Пашей. В смысле, когда он попал под машину, я ведь даже не видела, но стала бояться машин. У меня начиналась жуткая паника, стоило мне подойти к дороге. Ну тогда я, собственно, и познакомилась с дуркой.
Хотелось поменьше спать, чтоб фантазировать о Денисе Васильевиче. Но снотворное вырубало. Поэтому утром я не хотела вставать и ждала нашей встречи. Строила планы, как мы будем общаться, а потом, как в любовном романе, он признается мне в любви, и мы будем вместе.
– Мария, подъём! – воспиталка сбросила с меня одеяло. Как бесит такая бесцеремонность.
Ведь мы реально же не в тюрьме. Нам нужен покой, внимание и любовь. А тут того и гляди новый ПТСР заработаешь.
Как говорила, я люблю всякие коды и прочее. Для справки скажу, что ПТСР – это посттравматическое стрессовое расстройство. Начали его диагностировать у солдат, побывавших на военных действиях. Думаю, мало кто не слышал о вьетнамских флешбэках – вооот, это оттуда. Ну и если у тебя ПТСР, то тебя буквально затягивает в травмировавшую ситуацию. Кто-то на сто процентов там оказывается, у кого-то просто картинки, но критика сохраняется. Такого, чтобы я прям полностью была там, как в реальности, со мной не случалось. Обычно я замираю и смотрю на всё это. А кто-то, говорят, начинает действовать, будто он там. Но я таких не встречала.
В дурке есть кружок актёрского мастерства. А ещё школа. Пока что у нас каникулы – вовремя я попала, но с понедельника – добро всем пожаловать.
Лицедействовать я люблю. В одну из прошлых отсидок играла Дездемону. Потом худрука уволили за неподобающие дурке произведения. Так-то и правда, достаточно странно ставить «Отелло». Особенно пацан, игравший Отелло, слишком увлёкся. У меня даже синяки на шее остались. Короче, никому мы спектакль не показали, зато круто повеселились.
Новый художественный сезон открывал новый худрук Петрович и «Гамлет». Никогда не понимала любви к Шекспиру и его бездарным трагедиям. В конце концов, как можно историю двух идиотов считать историей великой любви?
Ну «Гамлет», так «Гамлет».
Петрович, усатый плечистый мужик, любивший зваться Петровичем.
– У меня слишком сложное имя, чтобы его называть, так что давайте просто по-свойски – Петрович.
Имени он своего не назвал, как мы ни уговаривали. Потом долго игрались, типа как бы его могли звать. Акакий? Павсикакий? Боян?
– Каллистрат, – тайно поведала Галя и запретила нам говорить.
Но, как говорится, если тайну знают двое, это уже не тайна.
Каллистрат Петрович – это, конечно же, сильно. Интересно, его родители здесь наблюдались?
Ну просто я как представлю, что я – дядя Петя, рождается у меня сын, и я такой: о, назову его Каллистратом, круто же будет!
Некоторые родители приколисты. Хорошо, что мои не стали так изгаляться. Ну Маша и Маша. Даже Вене не так повезло. Сорян, конечно, но в двадцать первом веке Вениамин – как-то слишком уж вычурно.
Раньше я очень жалела, что меня не зовут какой-нибудь Ангелиной или Лейлой. Но вот в классе у нас была Алсу – красивое имя. Всем говорила, что это – розовая вода. И так всех достала, что её назло стали звать Ослу.
В итоге она перевелась в другую школу. Не думаю, что из-за имени, но Машей быть проще.
От тебя нет ожиданий, никому ничего не надо доказывать. Ты – просто Маша. И видят тебя, а не фасад с нагромождением букв.
С Денисом Васильевичем я встречалась через день, ещё у нас была семейная терапия, групповая, но уже без него. На первой же сессии с семейным психологом папа стал задвигать про мою безответственность. Типа я не должна была идти на ту днюху. Что он же вот говорил.
Ксения, семейный психолог, женщина лет тридцати с зализанным хвостиком, молча выслушивала всё, что каждый из нас говорил. Это была не первая семейная тусовка подобного рода, так что я знала, как надо себя вести: сидишь, слушаешь, кто что говорит, потом сам высказываешься. Но блин как это тупо! Да-да, конечно, у каждого своя правда и бла-бла-бла, но папа вёл себя так, как будто я могла предвидеть, что случится такое. Или мне всегда надо дома сидеть? Изолироваться от общества и уйти в монашки?
– Да ты надоел! – я вылетела из кабинета и фиганула дверью так, что расквасила бы нос каждому, кто за мной побежал.
Но никто не бежал. Нафиг? Они привыкли к моим закидонам. Конечно, Машенька ж у нас сумасшедшая.
За закрытой дверью слышались голоса. В голове всё гудело, виски пульсировали. Я облокотилась о стену и старалась дышать. Долгий вдох, задержка, медленный выдох. Ещё раз. И ещё. И ещё десять раз. Сердце размеренно колотилось, голоса за дверью были такими же ровными. Я приложила ухо, аккуратно, прислушалась. Но ничего непонятно. Какие-то только слова. Обрывки.
Ладно.
Зашла обратно, уселась на стул.
– Спасибо, что вернулась, Маша, – Ксения провела по хвосту, сбросила невидимые волосы, – готова продолжать?
– Ага…
– Мне показалось, что тебе неприятно было, что говорил твой отец, правда?
– Ха! Да блин!
Ксения выждала и опять задала вопрос:
– Можешь об этом подробнее рассказать?
– Ну… типа… э… серьёзно? Он мне говорил не ходить на днюху, и? Он мне много чего говорит не делать, если бы я слушалась, я бы вообще из дома не выходила, кроме как в школу. И в магазин – да, я ж ещё должна продукты покупать и мусор выкидывать. Да, мне ещё до мусоропровода можно.
Вымуштрованный папа молча выслушивал. Он вообще всегда такой правильный, выполняет инструкции, всё у него под контролем. Кроме меня. Я – тёмное пятно на его идеальности.
– Маша, я слышу, что тебе хотелось бы больше свободы, так ли это?
Я кивнула.
– У вас есть, что ответить, Николай Романович?
Лицо отца приняло то особое выражение, с которым Безруков рекламирует банк.
– Я понимаю, что подростку хочется больше, чем стоит ему давать.
Я закатила глаза и сжала зубы до скрипа.
– Но в то же время, я как отец не могу просто закрыть глаза на то, чем, где, когда и с кем она занимается. Нужен контроль. Возможно, – он поднял вверх указательный палец, – повторюсь, возможно, где-то я перебарщиваю. Но. Мне кажется, иногда я, наоборот, даю слабину. Ну сами подумайте, не пустил бы я её на это… мероприятие, ничего бы и не было.
– Ещё ничего бы не было, если бы ты не давал дружить мне с Пашей, да, папа?
Тут он не нашёлся с ответом. Не всё ты в состоянии проконтролировать?
– Не перегибай палку, – после долгого молчания разродился новой тирадой: – Ты же не будешь спорить, что нельзя перебегать дорогу на красный? Это не исключает вероятности того, что тебя могут сбить на зелёном. Но. Крайне повышает шанс остаться здоровой и невредимой.
– Да что такого могло случиться на дне рождения?! – я воздела руки к белому потолку, с которого таращились люминесцентные лампы.
Папа медленно повернулся и цокнул.
– Это как раз тот самый дурак, проехавший на зелёный для пешеходов! Это был простой ДР, я на таких сто раз бывала и всё было окей!
– Машенька, не кричи, – наконец вклинилась мама.
– А я не кричу!
– Маша, давай чуть отвлечёмся, – Ксения выпрямилась и выпятила вперёд почти плоскую грудь.
Не знаю, почему все так гонятся за объёмами выше талии. По мне, так это вообще неудобно. Да, у меня третий размер, а я хочу первый. Можно просто скакать, прыгать и бегать – ничего не мешается. Можно спокойненько спать на животе – в общем, одни только плюсы.
Выпрямилась Ксения, значит, и спрашивает, какое у меня самое счастливое воспоминание за последнюю неделю. Было ли такое.
Денис Васильевич.
Я не успела остановить улыбку, но озвучивать, конечно, не стала.
Ксения наклонила в бок голову.
– Маша, я вижу, что ты что-то вспомнила, да?
Я поджала губы и пожала плечами. Нет, ну а что мне рассказывать, что я вкрашилась в собственного психолога? Это законно, вообще?
– Не хочешь делиться?
– У-у…
– Хорошо, главное, что ты переключилась на что-то приятное. Наша сессия заканчивается, и мне хотелось бы подытожить. Ситуация складывается такая, что папа хочет больше контроля, а Маша – больше свободы, правильно?
Все закивали.
– А чего хочет мама?
Мама большую часть сессии как-то молчала, не особо принимала участие в беседе. Это на неё не похоже. Она так-то любит поговорить, на старых сессиях могла трепаться без умолку, а тут… непонятно.
– Мама… – она вздохнула, медленно, обречённо. Грудь её широко поднялась и зависла. Потом резко опустилась, и мама повернулась ко мне: – Мама хочет, чтоб дочь была счастлива.
– Та-а-ак… хорошо. А если мы возьмём поконкретней? Например–
– Я не знаю, – мама развела руками. – Я не знаю, как правильно, понимаете? Я пробовала и так, и так. Я пробовала пускать всё на самотёк. Я пробовала контролировать. Я пробовала найти какой-то баланс – не получается. Просто всегда мы приходим к одному и тому же – сюда.
– Хорошо, Полина, я вас поняла, – Ксения сделала заметку и отпустила нас восвояси.
Выдала нам всем ДЗ: сформулировать, что мы хотели бы для себя и что друг для друга. Типа, что я жду от отца, чтобы мне было с ним комфортней.
Это уже не первый раз, когда я получала такое задание. У меня стаж уже – ого-го. Но… так странно, я совершенно не помнила, что писала в прошлый, и в позапрошлый, и позапоза…
Надо обсудить это с Денисом Васильевичем!
Психиатр продолжал играться с пилюлями, подбирал мне лечение и дозировку.
От повышения дозы нейролептика я была как пришибленная. Пошла на макраме и долго плела длиннющую косу. Плела, плела и плела.
– Лекарства – это, конечно, же важно, – Денис Васильевич пришёл в белой футболке под белым халатом. Сидел, расставив ноги, как мужики в метро, почёсывал нарастающую бородишку. – Только помни, что без психотерапевтической работы–
– Да-да, я это всё знаю. Просто я уже сто раз писала, что мне надо и бла-бла-бла, но даже не помню, что.
– А может, стоит ещё раз попробовать? И ещё, если надо? Ты же знаешь, что, особенно травмированные структуры очень ригидны. Мы не любим меняться. Поэтому, возможно, ты забываешь. Так же проще, оставить всё, как есть. Как привычно.
– ХЗ, – я отвернулась к стене. Он так на меня таращился, что я просто не выдержала. Эта привычка находить с пациентом зрительный контакт меня вымораживает.
Если человек мне не нравится, то это бесит. Если я чувствую от него опасность – пугает. Если безразличен – да не смотри на меня, вообще. А вот если нравится, то я просто начинаю краснеть прям изнутри.
