У пещер «Богом зданных». Псково-Печерские подвижники благочестия XX века

скачать книгу бесплатно


Некая Мария приехала на несколько дней в обитель во время отпуска. Чтобы вернуться по его окончании на работу, она должна была выехать в определенный день. Мария пришла к батюшке, чтобы благословиться на выезд вечером, а старец сказал: «Поедешь завтра». Она стала батюшку уговаривать, убеждала, что завтра должна быть уже на работе, а отец Симеон опять говорит: «Ну и что же – завтра поедешь».

Тогда Мария пошла к матери Александре и стала просить ее, чтобы она уговорила батюшку благословить ее на выезд. Они начали старца вместе уговаривать, но батюшка спокойно сказал: «Поедешь завтра». Мария послушалась отца Симеона, осталась до завтра; утром и получила благословение на отъезд. Через несколько дней она прислала письмо, в котором сообщила, что с поездом, на котором ей не было благословения ехать, случилось крушение. Дорогой наш пастырь и отец следил за своими овцами – поэтому он так мил и дорог нашим сердцам, поэтому и стремятся к нему душою и телом за тысячи километров.

Последствия непослушания старцу рабы Божией Любови (по рассказу матушки Александры)

В день своих именин из Пскова в Печоры приехала в обитель Люба помолиться, а к вечеру ей надо было вернуться в Псков, так как там должны были ожидать ее гости, приглашенные на именины. После службы Люба зашла к отцу Симеону взять благословение ехать домой. Но батюшка в тот день ехать не благословил. Люба его уговаривала, что ее ведь будут ждать дома гости, приглашенные ею к вечеру на именины. Батюшка же благословения на отъезд все не давал. Тогда Люба пошла к матери Александре просить, чтобы та уговорила старца. Вдруг попалась грузовая машина, водитель которой согласился подвезти именинницу к назначенному месту. Мать Александра ушла, довольная тем, что она проводила Любу вовремя.

Но не получилось, как рассчитывала Люба, – попасть на свои именины, где ее ожидало много гостей. Машина попала в аварию, и все пассажиры были выброшены из нее, получив ранения. Вместе с ними попала в больницу и Люба; вместо именинного накрытого стола она увидела покрытый простыней больничный операционный стол. Так потом она писала об этом матери Александре.

Вот что значит не считаться с благословением старца и настаивать на своем желании. Плачевны результаты нашего своеволия! Старец духом видел, что может случиться беда, потому и не благословлял.

* * *

Печерский старец Симеон мог, как мы знаем, и молиться в огороде о даровании «плодов земных» для монастырской братии, и переживать о сохранении от воровских рук только что купленного поросенка. О последнем случае очень живо и непосредственно рассказывает в своих воспоминаниях Александра Петровна Васильева (Царева), жительница Пскова. Александра Петровна постоянно посещала старца в послевоенные годы, была его духовной дочерью.

Из воспоминаний А. П. Васильевой (Царевой), духовной дочери старца Симеона[17 - Сообщено А. П. Васильевой составителям жизнеописания в 1993–1994 годах в Пскове.]

…Отец Симеон никогда не отпускал нас без причастия. Когда мы приезжали с сестрицей, он всегда говорил: «Вы что – приехали огня высечь?» Хотя мы часто ездили в Печоры и по хозяйству, на ярмарку, мы всегда имели в виду, что будем у отца Симеона и что для встречи с таким великим старцем нужно непременно подготовиться относительно исповеди. Он так говорил: «Огня высечь» – это чтоб мы без причастия не уезжали. «Вы в Печоры напрасно не являйтесь, – говорил он, – я вас так просто не отпущу, не дам вам благословения уехать без принятия Святых Христовых Таин». Тогда мы оставались, ночевали: в гостиницу он нас направлял.

А я, можно сказать, каждую неделю к нему ездила – очень много было связано с ним событий.

…В 1951 году сын наш в армию ушел. Мы, конечно, молебен заказали; отпустили в армию и, хотя он и не был комсомольцем, думали, что теперь уж он не наш – там уж его обработают. И вот я, когда со старцем Симеоном беседую, то о сыне молчу: отслужили молебны – и дело с концом. А жили тогда у меня два племянника – по комнате занимали. Познакомились они с девушками и спрашивают: что если им жениться и всем у меня жить? Думаю, будет ли на это благословение? Я ведь без совета старца, конечно же, решить это дело не могу – как батюшка скажет.

Рассказала ему обо всем – может, пустить молодых? А батюшка и отвечает: «Вот как: ни тому, ни другому сейчас жениться нет моего благословения. Наведут они комсомолок неверующих, они свою волю возьмут да тебя из дома-то и выгонят. И тебе на то, чтоб кого пустить, нет от меня никакого благословения». Потом говорит: «Все о племянниках заботишься. А о сыне, о сыне-то своем, что же не беспокоишься?» Я отвечаю: «Что ж теперь – сын? Это теперь – на волю Божию. Он в армии, и не знаю, что с ним: Господь ведает.

Молебны за него послужили: Ангелу Хранителю, Ангелу его – Иоанну Крестителю Господню, Матери Божией, Спасителю, Михаилу Архистратигу, Иоанну Воину, а всего семь молебнов отслужили. Теперь – Божия воля… Не знаю, что с ним будет». А батюшка и говорит: «Молебны – это очень хорошо. Но только сейчас сугубая молитва нужна: над сыном вашим нависла черная туча – может не вернуться. Иди сейчас же в Успенскую церковь, становись на колени перед иконой Царицы Небесной «Всех Скорбящих Радость» и стой так до тех пор, пока подойдут все к елеопомазанию; а потом и до конца службы достой и вернись, зайди ко мне». Я так и сделала. Стояла я и знала, что теперь надо не так просто стоять, а просить Божию Матерь с глубокой верой… Это матерям такое назидание: каждой матери советую так. И вот, знаете, стояла я и море слез, наверное, пролила. И просила Божию Матерь отвести эту беду от сыновней головы. Потом захожу к батюшке, и он говорит: «А вот и миновало!» – «Батюшка, – спрашиваю, – а что же миновало?» – «Беда великая миновала; Матерь Божия отвела эту беду. А то ты своего сыночка больше бы и не увидела». – «Ну как же, батюшка, что там было бы? Скажите, Христа ради!»

Вижу – задумался он: говорить или не говорить? Может, думаю, и недостойна я знать. Но батюшка так сказал: «Вот сын твой уже фельдшер, и теперь его бы принудили учиться на врача (а тогда три года служили) и отправили бы его так далеко, так далеко, что он больше бы и не вернулся. Еще его и в партию стали бы тянуть – уж и начали… Не дай Бог, не дай Бог!» Так и сказал и осенил себя крестным знамением: «Не дай Бог, чтобы это случилось!.. А теперь он будет священником!» Я даже возмутилась, говорю: «Как так? Чтоб от нас, недостойных, ведь мы люди совсем мирские, светские, и совершенно не годимся к этому, чтоб от нас произошло такое великое таинство, это священство? Я ведь знаю, что это такое: величайшая благодать Божия для этого должна быть!.. Мы праздников не нарушаем, чтим праздники, в церкви всегда в воскресенье – и муж, и я. Но мы обыкновенные люди, рабочие, недостойные. Откуда же у нас, таких, и сыну быть священником?» А батюшка и говорит: «Господь и из недостойных производит достойных. Да, да, – говорит, – пять лет сынок твой на селе послужит, а потом и Троице Святой поработает». Так вот можете себе представить? Все так и свершилось!

Пять лет сын в Печках, в Георгиевской церкви служил – день в день: как в день Никандра преподобного начал, так в этот же день через пять лет и закончил. А вот когда батюшка сказал, что сын Троице Святой послужит, то сколько времени – не сказал. Но уже с 64-го или с 65 года, 30 лет, как сын мой Иоанн Самой Святой Троице священником служит в Невеле в Троице-Преображенской церкви! Перед принятием сана сыну жениться надо было. В Пскове были хорошие невесты, достойные. От всего сердца имели мы в виду и дочь печорского регента Вехновского. А она еще совсем молоденькая была, ей даже для регистрации немного возраста не хватало. Раньше-то сын хотел остаться неженатым, может, и в монастырь пойти. Но батюшка отец Симеон сказал: «Нет, я тебя на это не благословляю. Тебе трудно будет духовно устоять в монастыре, даже и у нас искушений от мира много. Я тебя благословляю в миру, женатым быть. И невесту благословляю взять поближе от монастыря – регентову дочь. У нее и деды и прадеды священники. Она тебе будет хорошей помощницей. Так что твое благословение – быть семейным. И дети будут. Много не будет, но средне будет: почитай, целая деревня».

Вот как старцы-то – они и браки благословляли… А матушка вышла для сына очень даже хорошая: воспитала детей в вере в такое трудное время. Отец Николай, что на Зaлите служит, тоже одобряет, говорит, что «отец Иоанн не проженился».

…А вот еще случай был совсем мирской, но и тут отец Симеон свою прозорливость показал. Нам бы за легкомыслие наше попенять надо: что мы хотели у него благословение взять на одно дело – да не взяли, а он, наоборот, нам еще и помог. Случилось это в середине 1950-х годов. Как-то мы с папашей моим поехали в Печоры на ярмарку; там 1-го и 15-го, дважды в месяц, тогда ярмарки бывали. А нам нужно было поросенка купить. Но перед тем собирались мы к батюшке зайти за благословением и даже накануне приехали. Утром пошли и не удержались, заглянули по дороге на базар: так, посмотреть, что есть. Глядим, а там так быстро все разбирают. А папаша мой умел хороший выбор сделать.

Вот он и говорит: «Дочуша, давай возьмем этого боровка. А то, пока мы сходим за благословением, его другие купят». Я спрашиваю: «Как же без благословения?» А папаша: «Потом сходим; может, и благословит так – и хорошо будет». Но с поросенком-то в монастырь не пойдешь. Папаша и решил: «Снесем-ка его тут рядом в дом, у знакомых оставим». Договорились. Занесли поросенка в дом на горе: как в Печоры въезжаешь – красивый желтый дом с воротами; там его и оставили. Хозяин тамошний – тот выпивал: ему все равно; а хозяйка – та с удовольствием, она нас хорошо знала. Открыли нам чуланчик, накормили мы боровка, заперли; хозяйка ключ себе в карман положила – и всё. А мы к отцу Симеону пошли.

Приходим: «Батюшка, вот так и так» – объясняем, что поросенка купили, да без вашего, мол, благословения… Какой-то еще будет? А батюшка и говорит: «Будет-то хороший… Да вот только как бы его не унесли… А вот сейчас его у вас и украдут». Мы отвечаем, что «нет, не украдут, он заперт – под ключом». А батюшка все свое: «Нет, нет, его сейчас украдут, украдут». Потом говорит: «Беги, Александрушка, беги скорее, – а сам мне просфору дает, завертывает в бумажечку, – бегом беги, и в гору все беги, беги, а то сейчас его уведут… А папаша пусть остается. И ты потом возвращайся». И вот прибегаю я к этому дому. Уже не в те ворота иду – там лошадь чья-то заведена и закрыто; я с другой в двери вбегаю.

Слышу разговор на дворе: по-эстонски говорят. Смотрю: двое мужчин, лошадь, сани с решеткой – с озадками, а в решетке – наш поросенок! Стоят эти двое с хозяином дома и рассчитываются – дают ему 350 рублей за поросенка: тогда это деньги были немалые. А я-то бежала прямо через коридор – видела уже, что чулан открыт и все сено разбросано: хозяин замок сорвал – на водку деньги понадобились. И вот вижу: деньги ему отсчитывают. Я кричу: «Граждане, прекратите! Вы что тут делаете? Этот поросенок арестован! Сейчас здесь милиция будет». А эстонцы отвечают: «Так мы же купили – вот хозяин». Я говорю: «Не платите деньги – никакой это не хозяин». Тут «хозяин» как пустится бежать – он хоть и немного, но знал меня. Хорошо, что они деньги у него успели отобрать… Убежал. Я, конечно, поросенка сразу взяла. Да тут же и отправила к нам – нашлась машина из нашей стороны: увезли.

Вернулась я в монастырь к отцу Симеону. Батюшка говорит: «Животина-то будет хороша, да вот видите – сейчас бы у вас ее и украли». Такой был прозорливец!

…Я часто к нему приезжала. Вот так приехала я как-то к батюшке рано утром, а в этот день выборы проводились – голосовать надо. Говорю: «Вот, батюшка, я приехала литургию постоять у вас, причаститься, а потом уеду – я спешу, голосовать нужно». А он смеется: «Это игра в снежки. Не надо никуда ехать. Оставайтесь – у меня побудете». Я говорю: «Я же тогда не проголосую, и моего голоса не будет!» – «Ничего, – отвечает, – ничего, как-нибудь уж переживут, как-нибудь без нас обойдутся. Все это – игра в снежки, пусть поиграют. Оно ведь и так, и этак: все равно всех выберут, и все пройдут – и без наших голосов; без пользы все это. Оставайтесь-ка лучше тут; а я буду принимать вас: побеседуем – будем за Царство Небесное “голосовать”!».

…Батюшка меня учил читать не только одно Евангелие, но и Псалтирь. По умершим я много читала – это не в похвалу себе говорю. В Псалтири 118-й псалом, 17-ю кафизму, нужно больше читать – для смирения. Это его благословение – так и сказал: «Это спасет тебя». С 1950-х годов-то я и на память выучила. Евангелие, по его совету, я по три главы в день прочитываю. Батюшка говорил: «Старайся молиться даже во время беседы; больше слушай не себя, а других людей; а мысли свои в то же время занимай Иисусовой молитвой».