Жираф

Малика Бум

Жираф

Вместо предисловия

Наверняка вы немного знаете о жирафах и будете приятно удивлены, прочитав мою историю.

Часть I

Научное название жирафа – camelopardis. Древние греки и римляне считали, что жираф – это плод страстной любви леопарда и верблюда.

-… помоги мне.

Я стоял на пороге своей комнаты, одет и даже обут. Без пяти восемь. Я опять опаздывал.

– Помоги, что стоишь?!

Мать отчаянно крикнула, голос ее сорвался вместе с отцом, которого она силилась поднять с пола. Бац! – отозвался его лоб о кафельный пол коридора. Я очнулся, дернувшись как от испуга, и поспешил на помощь.

Пока я затаскивал большое, грузное тело отца в зал, я думал о любви леопарда и верблюда. Кто из моих родителей леопард? – Наверное, мать. В шкафу на балконе пылится ее старый пятнистый полушубок, который она сбросила туда, как свою старую шкуру, родив меня и располнев на два десятка килограммов.

А отец – верблюд? Он же дня не может, чтобы не выпить. Было бы здорово, чтобы он мог не пить хотя бы месяц.

– Что ты возишься с ним? – услышал я заплаканным голосом и бросил отца на ковре. Тот зарычал, совсем как раненый хищник, и даже попытался схватить меня за ногу.

Я опоздал на 20 минут. Об этом кричал дневник очередной красной записью в графе пятницы.

Я бросил скучающий взгляд в окно, поймал свое отражение на грязном стекле, отвернулся. Если я – плод страстной любви, то теперь понятно, почему у меня нет ни братьев, ни сестер. Еще один беглый взгляд: отражение ответило большими выпученными глазами, длинное лицо с острыми скулами уперлось подбородком в ладонь, толстая полоска губ неуверенно дрогнула.

Меня зовут Жираф. Зовут исключительно в школе, но так часто, что, порой, мне кажется, что это мое истинное имя. Они ссылаются не на научные факты, а на внешние данные. Глядя на меня, первое, что можно отметить, это рост. К 9му классу мне удалось вымахать до 190 см и обогнать по росту всех учителей. Я вырос из всей одежды так резко, что замена моего гардероба стала огромной проблемой в семье. И я донашиваю свой старый школьный костюм и рубашки под грузом стыда и желания приземлиться, сутулясь и пряча голову в плечи.

В начале года меня пересадили на последнюю парту к окну к Светке Царевой, маленькой, миниатюрной девчонке, которая сразу же обозначила свою территорию, разделив парту напополам жирной линией. На моей половине кто-то старательно вывел мое прозвище синей ручкой и пририсовал жирафьи рожки. Светка часто била мне в локоть, если я посягал на ее половину, потом краснела и криво улыбалась, безмолвно извиняясь глазами. Она вообще была для меня загадкой: учились мы с ней с первого класса, но заметил я ее только в девятом, когда мы оказались бок о бок в неравной борьбе с гранитом науки.

Она казалась серой и невзрачной, хоть и любила одеваться в яркие свитера и короткие юбки. Она всегда была в каком-то образе и много рисовала на полях тетрадей. Порой, я смотрел на нее пристально, силясь смириться с ее глупыми значками на блузке или тигровым принтом водолазки.

– Что пялишься? – Светка даже не обернулась. Рыкнула почти в голос, не отрывая взгляд от учебника.

Я дрогнул, но глаза не отвел. Мне хотелось видеть, как ее бледное лицо покроется алыми пятнами то ли от смущения, то ли от гнева.

Через минуту, когда я уткнулся в строчки Пушкина, она бросила в меня комком бумажки. Он отскочил от стола и упал на пол.

– Дура что ль? – угрюмо прошептал я одними губами. Светка театрально вздохнула и закрылась от меня учебником.

Через минуту прилетел еще один комок, врезался в подоконник и так же упал на пол.

Светка цокнула, уронила лицо в ладони.

– Ну, поднимай, – прыснула она и я полез под парту.

Сначала я слепо шарил по полу руками, потом попытался залезть под стол с головой, но был вовремя замечен учителем и отправлен к доске.

Когда я вернулся на место, на учебнике лежал скомканный клочок бумаги, и Светка многозначительно растягивала губы в улыбке. Я разгладил бумажку: в середине послания красовалась какая-то каракуля. Я вопросительно дернул плечами, Светка молчала. Я пригляделся и добавил каракуле пару своих мазков мажущей гелевой ручкой. Светка вскинула свои тонкие брови и закатила глаза.

– Господи, как до жирафа… – с лицом умирающего лебедя так же вычурно и неестественно произнесла она.

Это мне потом объяснили, что в той каракуле скрывались наши имена.

–…пишешь сначала одну букву, потом на нее вторую и так далее! – кричала Светка мне в ухо. – Тест такой!

Она старалась перекричать громкую музыку, я при этом сильно наклонялся и пытался не упасть. Нас штормило от дешевого алкоголя в танце под русскую попсу, от Светки ужасно разило спиртным, но ей хотелось поговорить.

– Ты его не прошел!

– Что?!

– Не прошел тест, говорю!

Я кивнул, неуклюже задел ее лбом, она вся скривилась и делано упала мне в руки так, что я едва устоял, и как младшую сестру подтянул ее за подмышки и поставил на ноги.

– Жираф! – зло крикнула Светка.

И больше со мной не танцевала. В тот вечер я скучал у стенки, наблюдая за беснующимися одноклассниками в маленьком спортзале на дискотеке после школьного КВН`а. Давя в себе первые признаки тошноты мятной жвачкой, я смотрел, как разношерстная толпа девятиклассников сливалась у меня перед глазами в одно большое серое пятно. Из него то выпрыгивали счастливые девчонки, то фигуры парней. Я искал пьяным взглядом Светку. Говорили, что она целовалась с кем-то из 9Б, и я успокоился.

– Эй! – слышу я в спину. Я тороплюсь и не останавливаюсь. Через мгновение мне прилетает между лопаток маленьким камешком. Я торможу в грязи между гаражами. Меня догоняет Маша Печенина.

– Что, оглох? – вместо приветствия кидает она. Голос у нее всегда хриплый, как у бывалого курильщика. Она курит, это не для кого не секрет. – Пошли, – нетерпеливо говорит она и тянет меня в сторону за рукав куртки.

Я не сопротивляюсь: я и так безбожно опоздал, замерз и уже с утра вымотался. Я не курю, но всегда ношу в кармане отцовскую пачку, чтобы не быть осмеянным.

– Фу, что за дрянь ты куришь? – брезгливо косится Маша и достает мятую пачку Marlboro. – На, попробуй жизнь на вкус, – сладко добавляет она и щерит свои неровные зубы. Маша совсем не из благополучной семьи, но она уже пару лет как находит себе благополучных друзей и курит дорогие сигареты.

Я закуриваю, низко наклоняясь к зажигалке, смотрю на свою нечаянную спутницу и почему-то невольно сравниваю ее со Светкой. Маша младшая в классе, но выглядит старше всех. Волосы у нее всегда зализаны назад в какой-то странный, даже несуразный пучок на затылке. Она не носит шапки – у нее на голове всегда один и тот же массивный ободок (так она скрывает свои непослушные кудряшки). Они все равно вылезают то там, то тут и нервируют ее. Глаза у Маши серые, почти бесцветные, вечно с хитрым прищуром, от которого хочется отвернуться.

– Ну? – кивает она. – Что, было что, нет?

Я не понимаю, затягиваюсь неглубоко, делаю неимоверное усилие, чтобы не закашляться, и смотрю Маше прямо в глаза. Она выдыхает мне в лицо и смеется.

– Да, ладно. Светка растрещала всем все давно.

Я хмурю брови – мне невдомек. А Маша продолжает гоготать как гусь и жадно затягиваться. Она не похожа на гуся, скорее – на курицу из старого диснеевского мультфильма, я не могу оторвать от нее взгляд, а она насмешливо добавляет:

– Ты знаешь, что она вчера с Лешкой целовалась? – говорит и сканирует меня глазами. Ее острый носик морщится, она ждет реакции, но мне все равно.

– Лешка Панин из В, – едко приправляет она и снова ждет.

Меня уже дико тяготят навязанные отношения со Светкой и я отворачиваюсь: за периметром облезлого забора – здание школы. В окнах горит свет. Я так продрог, что больше всего мне хочется туда. Но я стою у мокрых гаражей, в грязной луже; левый ботинок давно промок, правый жмет у мизинца.

– Что ты неразговорчивый какой? – сплевывает мне под ноги Маша и наконец выкидывает окурок. Ей не холодно: у нее нараспашку кожанка, под ней тонкая блузка. – Что она в тебе нашла? – бурчит она, уходя по грязной тропке вдоль забора. – Ни кожи, ни рожи. Жираф…а толку ноль.

Светка не разговаривала со мной до нового года. Она демонстративно пересаживалась за парту к Орлову Женьке, тестировала его своими каракулями. Женька тест прошел. Я царствовал за своей партой полтора месяца, успел привыкнуть к вольготности своего положения, как вдруг Светка меня простила и вернулась обратно.

На ее круглом лице все чаще появлялась игривая улыбка: она внезапно поворачивалась ко мне, растягивала свои тонкие губы в яркой помаде, чем пугала меня и доводила до нервного трепета. Что было ждать от нее, я не знал и однажды даже улыбнулся в ответ.

На новый год секретный Санта принес мне плюшевого жирафа. Светка хохотала во все горло, когда я доставал его из мешка на классном часе. Класс валялся со смеху, я прыснул смешком в ответ и вернулся за парту. Жираф мне понравился: у него были добрые пластмассовые глаза и кривые ножки.