скачать книгу бесплатно
Матабели в Одессе
Евгений Анатольевич Маляр
Продолжение серии «Детективные повести начала XX века». Следователя Ордынцева посылают в Одессу на помощь городской полиции. В южном городе происходит серия ужасающих по жестокости убийств. Вместе с коллегами-одесситами чиновник работает над разгадкой ужасной тайны. Одновременно развивается сюжетная линия героини предыдущей повести, ставшей заметной фигурой преступного мира и тайно влюбленной в Ордынцева. В конце повести, когда дело успешно раскрыто, их пути пересекаются.Кто такие матабели, и что они делают в Одессе, читатель узнает в самом начале книги. Следующая повесть – о расследовании убийства в разгар Гражданской войны.
Евгений Маляр
МАТАБЕЛИ В ОДЕССЕ
Детективная история начала ХХ века
Список действующих лиц:
Ордынцев Николай Арефьевич – коллежский асессор, человек уже не юный, по-прежнему в чинах небольших. Знаком читателю по предыдущей повести.
Дионисий Иванович Ждан-Пушкин, коллежский советник – полицмейстер, начальник Ордынцева;
Анастасия, она же Настя Триандафилова, она же товарищ Нарыжная – беглая дочь купца, по-прежнему очень красива;
Роза Ордынцева, в девичестве Штрамбуль, жена Ордынцева;
Василий Буров – старший следователь уголовной полиции города Одессы;
Владимир Стоев – сотрудник уголовной полиции города Одессы, болгарин по национальности;
Генрих Баум – сотрудник уголовной полиции города Одессы, просто немец;
Сколопидис – одесский коммерсант;
Савелий Богуславский – жертва преступников. Сорок один год, счетовод конторы «Зильберт и компания, перевозка зерна»;
Софа Богуславская – его жена;
Папа – один из главарей ростовского преступного мира. Как звали его на самом деле, никто уже не вспомнит;
Сеня Башмачник – ростовский уголовник;
Товарищ Иванов – видный деятель социал–демократического движения, подпольщик;
Никифор Вятский – лидер одесского социал-демократического подполья;
Михельсон – студент-подпольщик;
Штерн, Хоменко, Мисливченко – гимназисты седьмого года обучения;
Юрий Петрович Мартынов – директор гимназии, что в Одессе на улице Надеждинской;
Кирилл Петрович Лурье – бухгалтер полицейского управления, человек натуры героической, хотя по виду и не скажешь;
Жандармы одесской полиции;
Прочие жители Одессы, Ростова и Волгска по состоянию на 1910 год.
Пояснение по поводу названия повести: матабель – представитель древнего африканского племени, в котором культивировалась крайняя жестокость и презрение к человеческой жизни. Конечно же, повесть не об африканцах.
I
2 октября1910 года. Одесса, Ланжероновская дача
В записке было сказано: «Жду возле Ланжероновской дачи в три пополудни завтра. Будьте одна, без оружия, и смотрите, не приведите за собой ненужных провожатых, иначе не гарантирую Вашей безопасности». Подписи не было, и так ясно, от кого принес этот клочок бумаги мальчишка лет девяти-десяти, этакий одесский Гаврош, оборванец в кепке набекрень и залатанных штанах. Кривовато улыбнувшись, он обнаружил изрядную недостачу зубов, молочных еще, и сунув в руку Анастасии свернутый в кубик пакетик, быстро убежал.
И вот, за сорок пять минут до назначенного часа, молодая женщина села в желто-красный трамвай на Греческой площади. В вагоне было малолюдно по случаю ненастной осенней погоды и рабочего часа, а к тому времени, когда он достиг, миновав Канатную и Сабанский переулок, своей конечной станции в Александровском парке, вовсе оставался всего один пассажир – Настя.
Выйдя из трамвая, она неспешно побрела по парковой аллее, по шелестящим под ногами багряным листьям, слушая приглушенный шум порта, прибой и сдавленные гудки Воронцовского маяка. Справа высилась Александровская колонна и женщина невольно улыбнулась.
Многое из окружающей жизни вызывало у нее усмешку, о причине которой не все догадывались. Вот и арка дачи Ланжерона развеселила ее упитанностью амурчиков, парящих над входом. Настя пришла вовремя, даже на несколько минут ранее назначенного часа она еще вечером сверила наручные золотые часики с думскими. Из боковой аллеи показался мужчина лет сорока в клетчатом, застегнутым наглухо пальто и английском кепи, Настя не сразу заметила его: «джентльмен» шагал почти бесшумно.
– Товарищ Нарыжная? – спросил он
– Да, это я. Здравствуйте, товарищ Никифор, – ответила Анастасия, она привыкла за семь лет к этой фамилии.
– Пройдемся, – предложил мужчина тоном, не допускающим возражений, – нам есть, о чем поговорить.
– Итак, давайте сразу о делах, – через минуту предложил Настин спутник.
II
5 октября 1910 года. Новости из провинции. Город Волгск
«В Саратовской губернии, в уездном городе Волгске раскрыто два загадочных преступления, связь между которыми была крайне неочевидна. Дочь купца второй гильдии Т. совершила умышленный поджог питейного заведения, побуждаемая к сему действию чувством оскорбленной чести. Некий приказчик М. воспользовался ее крайне затруднительными обстоятельствами, связанными со случайной гибелью ее любовника Ф., и принудил к связи, о чем рассказывал своим собутыльникам в вышеуказанном заведении. Дела о пропаже Ф. и пожаре приняты были в следственное делопроизводство как отдельные, не имеющие связи между собой преступления, но молодому следователю Ордынцеву Н.А. удалось выявить таковую в их временном совпадении и некоторых малозначительных, на первый взгляд, обстоятельствах. С помощью логических построений и новейших достижений криминалистической науки Ордынцев сумел раскрыть преступления и выявить их истинных виновников. Поболее бы нам таких одаренных молодых сотрудников, и преступность в нашем отечестве стала бы стремительно отмирать, уступая место человечности и доброте!
Газета «Полицейские ведомости», Санкт-Петербург, 16 августа 1903 года»
– Николай Арефьевич, Вас вызывает Дионисий Иванович! – раздался в коридоре голос коллежского регистратора, секретаря Мордвинова.
Дверь в кабинет Ордынцева была приоткрыта для лучшей вентиляции, Николай считал свежий воздух одним из главнейших условий доброго здоровья. Да и информация так доходила быстрее.
Служба после повышения в чине текла складно и спокойно, больших хлопот не доставляла. В городе почти ничего не происходило. Вернее, происходило, но это как-то не касалось Ордынцева.
Ну, начались какие-то волнения среди рабочих на всех трех цементных заводах, практически одновременно, так тут загадочного ничего не было: в городе вдруг появились какие-то незнакомцы, и связь между их появлением и последовавшими стачками была столь очевидна, что и анализа никакого не требовалось.
Установили негласное наблюдение за всеми четырьмя. Ну и что же? Они в открытую издевались над своими соглядатаями, провинциальными молодыми сыщиками.
Впрочем, московские или питерские сыскари тоже ничего им сделать не могли бы: никаких законов они не нарушали, а собираться и разговаривать никому не воспрещается. Ордынцев тоже выполнял это нелегкое задание, участвовал в слежках и наблюдениях, но его тяготила эта нудная работа.
В конечном счете, лишь через полгода одного из агитаторов удалось поймать на вполне уголовном занятии, – он подрался с мастером цеха, уличившем его во лжи. В пивной состоялся диспут, в результате которого телесные повреждения легкой степени получил собственно революционно настроенный приезжий, а патриот-мастер вызвал полицию.
При задержании возник повод обыскать молодчика. В его кармане оказался револьвер, дешевенький, но заряженный, вот его под микитки и взяли, а коль скоро с остальными агитаторами его связь была установлена во время слежки, то и их прихватили.
У одного – «бристоль-бульдог», у другого – динамитная шашка, у третьего – листовки с призывами к свержению царизма. В общем – полный букет, икебана, как стали говорить после японской.
Волнения сразу прекратились, да и успех-то заезжие агитаторы имели только у сезонных рабочих, живших по три месяца в году в «казармах» при заводах. Там и в самом деле бытовые условия были не очень, но это были работники временные, их нанимали в разгар строительства, когда цемента продавали больше, чем в среднем за год.
Мужики и молодые ребята из деревенской бедноты, попадая в город, пусть и небольшой, и получая жалование, пусть и тоже небольшое, испытывали некое смятение духа, которым и пользовались чужаки, подбивая их на безобразия, и обещая большие достатки, причем сразу, если они побунтуют. А рабочие квалификацией повыше возражали агитаторам, иногда очень активно, как упомянутый мастер цеха.
В общем, прошли эти события, и снова – тишина. То козу у кого увели, а то в кабаке кто подрался.
Не спеша, Николай встал из-за стола и пошел к начальству на прием.
– Дионисий Иванович, здравия желаю! – поприветствовал он шефа.
– Здравствуй, Коляша, а у меня для тебя новость какая! – коллежский советник улыбнулся и даже несколько заговорщицки подмигнул. У них вообще после случая с пожаром в питейном заведении установились отношения почти приятельские.
Впрочем, Ордынцев не злоупотреблял таковой протекцией. А как злоупотребить-то ею? Да, небольшой все же грешок был за Колей, любил он по утрам поспать подольше, из-за этого и опаздывал на службу, а г-н Ждан-Пушкин на это глядел сквозь пальцы, ну и все. Больше льгот не было.
– Так вот, читай, – Дионисий Иванович дал Ордынцеву распечатанный телеграфный бланк. Николай прочел:
ТЕЛЕГРАММА
КОЛЛЕЖСКОМУ = СОВЕТНИКУ = ЖДАН=ПУШКИНУ = ГОРОД = ВОЛГСК = САРАТОВСКОЙ = ГУБЕРНИИ
ДЛЯ = ПОМОЩИ = РАССЛЕДОВАНИИ = ОСОБО = СЛОЖНОГО = ДЕЛА = СЕРИЙНОГО = УБИЙСТВА = ПРОСИМ = КОМАНДИРОВАТЬ = КОЛЛЕЖСКОГО = АСЕССОРА = ОРДЫНЦЕВА = НЕ = ОТКАЖИТЕ = НАСЛЫШАНЫ = УСПЕХАХ = НУЖЕН = СВЕЖИЙ = ВЗГЛЯД = НАЧАЛЬНИК = СЛЕДСТВЕННОГО = ОТДЕЛА = ПОЛИЦЕЙСКОГО = УПРАВЛЕНИЯ = ОДЕССЫ = ГЕЙН
– Ну-у-у, Дионисий Иванович! – протяжно загудел Николай, – где уж мне одесситам помогать! У них, небось, в день происходит поболее, чем у нас за пять лет! Засмеют ведь!
– А ты Коля не бойся ничего, я уж думал об этом. Ты съезди да погляди что там и как, – опыта наберешься. Поможешь им чем, так почет тебе, а не выйдет, так и спросу особого с тебя не будет, – чай, из провинции приехал. Вот ежели бы кто из столиц к нам пожаловал учить да помогать, а у него ни шиша бы не вышло, вот тогда бы мы посмеялись…
Ждан–Пушкин тут же расхохотался, представив себе такую ситуацию,
– Гейн же прочитал о нашем деле с «Венецией» в «Полицейских ведомостях», там очень тебя нахваливали!
(У Коли этот номер петербургской газеты лежал в заветном альбоме, так что рассказывать ему было не нужно…),
– Так что давай, пакуй кофр, да и поезжай. Дорогу они оплатят, гостиницу тоже, командировочные неплохие – шесть с полтиной в день, и это при сохранении оклада. Эх, я бы сам поехал, так не зовут, – и полицмейстер снова раскатисто рассмеялся.
Домой Коля пришел взволнованный.
– В твои края посылают, Розочка! – с порога прокричал он.
– Да? Это куда же? В Бердичев? – проявила любопытство Роза.
– Да нет, в Одессу! Там у них непонятно что происходит, людей убивают почем зря, и без меня не могут разобраться, – слегка прихвастнул счастливый супруг.
– Ну-ну, с тобой они таки точно всех бандюг переловят! Как же без тебя? – скептически процедила мадам Ордынцева, в девичестве Штрамбуль.
Она вообще особым оптимизмом последнее время не отличалась. Все свое время, и все силы отдавая сыну, она считала, что Коля, как отец, недостаточно участвует в воспитательном процессе. А когда все же занимается с ним чем-то, то не так, внушая ему всякие реакционные мысли и религиозные идеи, водит для чего-то в церковь, учит не гневаться и тому подобным глупостям.
Разоблачая противоречия между идеями, пропагандируемыми мужем и его поведением (иногда), она как-то выпускала из виду собственные нестыковки в мировоззрении, впрочем, такое свойственно не только нашей героине, а многим, если не всем прочим людям.
Да, Коля был не ангел. Кроме уже упомянутого стремления поспать подольше были и другие грехи у него: засматривался на красавиц, покушать вкусно любил, но отдадим ему должное, для семьи старался.
Занятие Ордынцева казалось Розе не то что полезным, а вообще вредным. Сколько Коля не доказывал, что без полиции никак нельзя, даже если и станут все люди братьями, и всех тиранов свергнут, все впустую было. К тому же Роза стала настолько фанатичной матерью, что практически потеряла интерес ко всему остальному.
Да может, это и к лучшему, –думал муж иногда, – хоть революцией не бредит.
Расстраивало Колю главным образом почти полное отсутствие интимной стороны их супружества. Он даже советовался с отцом Павлом, своим духовником, и получил очень мудрый, хоть и предсказуемый совет: быть добрее с домочадцами, не скрывать своей любви к ним, поболее молиться, и рано или поздно таковое смирение непременно принесет свои плоды.
Коля подумал, перекрестившись, что все-таки лучше бы пораньше, чем попозже. Жили супруги в хорошей съемной квартире, жалованье в сто тридцать рублей позволяло, подумывали уже и об ипотечной покупке дома, вот в этом было полное единодушие, – Роза вообще была на редкость практичной, хозяйничать умела очень экономно.
Что касается сына Ивана, а ему было уже шесть, то Николай все больше к нему привязывался.
Сразу после родов, и первые пару лет, к своему удивлению, Ордынцев не чувствовал никаких отцовских чувств, кроме ответственности, что скрыть было невозможно, и что, в сущности, пробило первую трещинку в отношениях с Розой. Она сразу стала очень заботливой матерью, и часто попрекала Колю, что он не разделяет ее восторгов, на что тот парировал, что она была с их чадом одним организмом целых девять месяцев, чего он, понятное дело, был лишен, и вообще, мужчины по другому относятся к детям, чем женщины.
В ответ на него обрушивался целый ворох примеров именно такого отношения к потомству, о каком она, Роза, мечтала. И у той ее подруги муж заботлив как пингвин, и у этой, а ты, дескать, дундук дундуком. Ну что же, как там у Старицкого, – «один такой, другой такой», – парировал в свою очередь Коля. Вот так они и спорили.
III
8 октября 1910 года. Волгск – Одесса
В этих невеселых думах проделал Ордынцев весь путь от Волгска до Саратова на пароходе «Княгиня Ольга», гуляя по палубам и коридорам, проходя мимо железной двери за которой шлепало колесо по речной воде, и вдыхая вкусный запах, доносящийся из камбуза, – то ли макарон по-флотски, то ли еще чего-то, чем потчевали пассажиров третьего и четвертого класса, следовавших вниз по Волге.
Сам Николай не отведал этих блюд, он плыл на пароходе лишь шесть часов, затем гулял по Саратову до вечера. Московский скорый отходил в полвосьмого. Прибыв в Белокаменную утром, также прошелся по «дистанциям огромного размера», по Тверской, по Пятницкой, и вечером сел в одесский литерный, заняв место в четырехместном купе второго класса – ему по чину не полагалось большего комфорта.
Зато соседи ему понравились – это была тихая и доброжелательная еврейская семья, родители, им было за сорок, и их дочка лет пятнадцати, очень милая, как отметил Коля.
Отец назвался Яковом, представил свою семью, сказал, что он – портной, и между делом предложил свои услуги в пошиве костюма. Кроме того, Яков похвалил одежду Николая, хотя тот был в обычном партикулярном платье.
Речь его своим звучанием напомнила беседы с Розой периода предсвадебных Колиных ухаживаний, и с легкой грустью Ордынцев открыл бутылочку шустовского, подаренного коллегами в дорогу. Яков сперва отказывался, но, после некоторых уговоров, и узнав, что супругу его попутчика зовут Розой, все же пригубил. После третьей он кратко поинтересовался:
– Аид?
– Нет, – Коля знал от жены некоторые слова на идише, поэтому смысл вопроса понял, несмотря на его лаконичность, – а что, похож? – поинтересовался в ответ он.
– Не, но все же… У Вас такое интеллигентное лицо, – нашелся портной, не утративший, однако, несмотря на отрицательный ответ, своей доброжелательности.
Завязался разговор, и тут Коля узнал, почему его позвали в Одессу. Оказалось, что в городе действует банда грабителей, по ночам убивая мирных жителей, причем таковых (убиенных) уже насчитывается более сорока. Не выдавая своей заинтересованности, чиновник внимательно слушал, заранее предвкушая все трудности и ощущая полную беспомощность перед грядущими обстоятельствами.
Так, в расстроенных чувствах, он и залег на свою верхнюю полку, на которой и проспал почти полпути. За утренним чаем, уже в Раздельной, Коля отметил разницу в ландшафтах: кругом были степи и поля, ни тебе гор, ни лесов.
IV
10 октября 1910 года. Суть дела
И вот он, одесский вокзал. Благодаря телеграмме, данной Ордынцевым из Москвы, встречавшие (если таковые предполагались) должны были знать, в каком вагоне он едет. Так и вышло: на перроне стоял офицер полиции, поручик, в щеголеватом мундире под распахнутой светло-серой шинелью, в сапогах со шпорами и с лихо закрученными усами.
– Буров! – протянул он руку Николаю, представляясь.
– Ордынцев – постарался так же браво ответить Коля.
– Слышишь, Фира, этот молодой человек ехал-таки к нам не просто так. И встречает его не абы кто. Ты поняла? А я сразу увидел, что он не простой какой-то шлёма. Это ж боже-ж мой кто! Он таки наведет у нас порядки, что б ты знала! Это я тебе говорю!.. – далее Николай не слышал, вокзальная сутолока заглушила восторженные возгласы портного.
