Портал

скачать книгу бесплатно

Портал
Роман Максишко

Пространственные скачки и путешествия во времени – это реальность, которая становится доступной человеку, ищущему и размышляющему о законах мироздания. Студент МГУ находит портал в Шамбалу, но всякий раз, возвращаясь оттуда, он обнаруживает, что наш мир меняется до неузнаваемости. При этом он вступает в схватку и со спецслужбами, и с потусторонними существами.

Роман Максишко

Портал

Глава 1. Камень

А что, если нет никакого будущего? Что, если это просто плод моего воображения? Сколько раз я ловил себя на том, что представляю себе, как оно будет, или могло бы стать – рисую мысленно картинки этого будущего, в деталях вижу события, вижу людей, вижу, во что они одеты, как жестикулируют, как говорят и спорят, и что я им отвечаю… И тогда я спрашиваю себя, как часто в моей жизни все происходило именно так, как я себе это представлял? Да, собственно, никогда! Так в чем же смысл? Кому все это нужно? Зачем я постоянно забиваю голову всякой ненужной ерундой, переживаю, страдаю, испытываю гнев или радость, любуюсь своей крутизной – мол, какой я славный парень: умный, сильный, волевой, справедливый – и разрисовываю в своем воображении каждую мелочь, а на самом деле все всегда случается совсем по-другому…

Вот и сейчас, находясь в каких-то ста пятидесяти метрах от места назначения, я думаю лишь о том, как бы не срезаться. Удастся ли добраться? Смогут ли ребята надежно прикрыть меня?

Большой пыльный камень у входа в старую чудом сохранившуюся часовню – цель моего броска – уже виден. Он вмонтирован в иссеченный пулями парапет и как-то по-особенному выделяется среди обычных булыжников, из которых сложен невысокий вал вокруг палисадника. Вал огибает строение и вместе с узенькой улочкой поворачивает налево к каменистому пляжу, где волны теплого ласкового моря мерно плещутся, шумно перекатывая тонны мелкой гальки под жарким южным солнцем, словно и нет никакой войны.

Все в точности, как и описывал дядя Коля. Громоздкий и неуклюжий, мой камень слегка выпирает наружу и даже немного залезает на тротуар, так что на него можно поставить ногу, как на ступеньку, или присесть. Думаю, нищие в свое время прямо на нем и сидели, выпрашивая подаяния у прохожих курортников. Такое ощущение, что сотни лет назад строители вкатили его, как смогли, а потом бросили эту затею и просто оставили на месте, обложив со всех сторон валунами поменьше. Древнюю поверхность камня украшает едва заметная старинная резьба: узор из замысловатых линий – то ли ветвей, то ли каких-то символов. Кто и когда их вырезал, навсегда останется загадкой. Ясно лишь, что этот почти стершийся от времени рельеф появился на шершавой поверхности глыбы задолго до строительства часовни. Да и важно ли это сейчас? Сейчас необходимо преодолеть эти несколько десятков шагов. Только бы добраться… Только бы добежать…

И вот я уже чувствую, как хорошо знакомая мне сила воображения снова одолевает меня. Призраки вымышленного мира тихо вползают в мой мозг неторопливыми скользкими червями и принимаются как бы невзначай буравить его. Они старательны и неумолимы. Сейчас мое сознание начнет производить кадры, один за другим. Вот я вижу дом, стены которого сильно побиты пулями и осколками мин, стекол давно уже нет, из пустых глазниц оконных проемов валит дым, внутри что-то тихо потрескивает – вероятно, догорают остатки мебели, но опасность не там, а за углом, ближе к лестнице, над которой склонился помятый городской фонарь. Где-то здесь притаился человек в грязной куртке с серо-зелеными пикселями камуфляжных разводов. Он пахнет костром с навязчивым острым оттенком застарелого пота. Руки в изодранных перчатках сжимают автомат, в подствольнике граната. Сейчас он пальнет немного снизу. Одновременно я перекачусь вправо и ударю короткими в его сторону. Надеюсь, успею, иначе ребятам…

Стоп. Нет, хватит! Хватит! Я замираю, опустившись на колени, и пытаюсь вслушаться в окружающие меня звуки. Расширив ноздри, я подобно голодному волку внюхиваюсь, медленно и размеренно вдыхая горячий воздух с привкусом пыли и порохового дыма. Сейчас самое главное сосредоточиться на настоящем. Остановить фантазии! Только настоящее, только происходящее здесь и сейчас. Важен лишь данный момент…

Вот хрустнула какая-то стекляшка под моим потертым кевларовым наколенником. В полуметре от уха послышалось тихое и короткое жужжание или даже звон. Наверное, это пролетела пуля. Я слышу, как справа и немного сзади шкварчат горящие колеса подбитого бронетранспортера. Запах гари становится уже совсем привычным, но и сквозь него я чувствую смрад нестиранной неделями военной робы. Знойно. Капля пота стекает из-под пыльной каски и неспешно крадется по небритой щеке к подбородку. Вот она начинает двигаться все медленнее и медленнее. Почти остановилась. Время концентрируется. Мысли исчезают. Тишина. И в этой хрустальной тишине я улавливаю невнятное еле заметное движение где-то слева и начинаю ощущать, как жар понемногу усиливается. Капля пота повисла на щеке. Воздух, насыщенный пряным кисло-горьким запахом горящего пороха заполнил легкие. Черные, заворачивающиеся в спирали филигранные узоры дыма и разлетающиеся комки грязи с обломками кирпичей, раскаленных камней и огрызками асфальта замерли. Все замерло. Время спрессовалось и остановилось.

Я осторожно встал, выпрямился и попытался пристальнее разглядеть стоп-кадр. Опасность была не под лестницей, как мне казалось, а у груды битых кирпичей в самом начале переулка, уходящего вниз к набережной, шагах в тридцати от часовни. Какой-то долговязый смуглый парень в черной бандане, испещренной белой арабской вязью, швырнул в меня гранату. Это она подняла веер осколков и обдала мою левую щеку сухим жаром взрыва. Я отчетливо разглядел густые клубы дыма, взвихрившиеся над воронкой, вперемежку с гибкими и рельефными языками пламени. Несколько искореженных кусочков металла повисли в воздухе буквально в пятнадцати сантиметрах от моего лица. У меня даже возник соблазн протянуть руку и дотронуться пальцами до их горячих рваных краев. В самом центре огненных протуберанцев вдруг заискрился ослепительно-белый свет.

Странно. Я ведь еще не добрался до точки. Однако времени рассуждать уже не было. Пора. Пространство сгустилось и собралось в яркий шар, а потом вывернулось наизнанку фантастической воронкой и открылось мерцающими вратами в иную реальность. Надо идти. Я сделал несколько шагов навстречу застывшему взрыву и ощутил привычное облегчение. Свет струился отовсюду. Я словно плыл в нем, погруженный в приятную расслабляющую субстанцию…

* * *

– Блин, как он это сделал? – удивился Чиф, глядя на то место, где только что стоял Шаман. – По описанию до портала еще далеко… Или мы ошиблись с координатами?

– Лан, погнали, – ответил его напарник Стас, привычным жестом стряхивая с себя кусочки земли и мелкого мусора, которыми его обильно посыпало в момент взрыва. – Потом разберемся, если нас тут всех не накроют. Выбираться надо.

– Не накроют, – ухмыльнулся бывший морпех Леня с говорящей фамилией Уж, юрко выползая из-под ощетинившейся бахромой арматуры железобетонной плиты, где он устроил себе огневую точку. – Ща Шаман нашаманит, и все будет тип-топ.

Чиф пристально посмотрел на Ужа, как бы взвешивая ситуацию и подбирая нужные слова, но ничего не сказал. Вместо ответа он начал собираться, и все поняли, что пора уходить.

Боевик, пытавшийся взорвать Шамана, в ту же секунду был срезан очередью из соседнего дома. Он упал очень неловко. Его тело согнулось в нелепой позе над кучей битых кирпичей и приняло на себя часть осколков его же собственной гранаты. Стрелял, по всей видимости, Алик, которого все почему-то называли Мирза, а может быть и бывалый казак лет шестидесяти по кличке Лом, любивший в ответ на навязчивые шутки ребят, мол, против Лома нет приема, при каждом удобном случае разглаживать свою жесткую седую бороду и приговаривать: «Эт ничего…» Минут за пять до взрыва они перебрались на другую сторону улицы и заняли позицию у основания полуразрушенного морского вокзала, чтобы пулеметным огнем прикрыть Шамана на последнем этапе рывка.

Как бы то ни было, операция прошла успешно. Все живы. Врата открылись, и Шаман отправился на задание. Дело было сделано, группа могла возвращаться на базу.

Глава 2. Странный мальчик

В отрочестве Дима Кляйн был в меру рослым, но очень тощим и невзрачным ребенком. Его парадоксально долговязая худоба, рельефно проявлявшаяся на теле в виде торчащих ребер и острых крыльев лопаток, карикатурно подчеркивала заграничную фамилию мальчика, словно издевалась над парнишкой. Но, к счастью, немецкого языка – а слово «кляйн» по-немецки означает «мелкий» – во дворе никто не знал, и местные шалопаи и хулиганы, не обнаружив здесь никакой связи, так и не удосужились наградить тщедушного лопоухого подростка столь явно напрашивающимся позорным и унизительным прозвищем.

К тому же Дима был физически слабым и плаксивым пацаном, точнее даже не плаксивым, а каким-то чувствительным и не в меру ранимым, и очень робким, если не сказать трусливым. Он всегда сильно переживал за справедливость, но драк и открытых конфликтов, столь обычных в среде сверстников, старался избегать. Мощь его мускулов была обратно пропорциональна уму и находчивости, поэтому за правду, как ее понимал худосочный юноша, приходилось бороться нетрадиционными способами, включая сообразительность на полную катушку. И вот что примечательно, именно за остроту ума большинство ребят во дворе и даже в соседних дворах очень уважали смекалистого Диму Кляйна, а некоторые всерьез побаивались. И это никого не удивляло. Во-первых, он был совершенно неуязвим в словесных перепалках, а во-вторых, неистощим на выдумки и постоянно изобретал всякие интересные игры, которые длились подолгу – иногда неделями – и никогда никому не наскучивали.

Но была и третья причина, по которой мальчика остерегались и старались не задевать.

Неизвестно как и почему, у него сложились дружеские отношения с самым крепким и задиристым пацаном во всем микрорайоне – Саней Ровенским, который в довесок к своим прекрасным физическим данным еще и изучал приемы каратэ по фотографиям, сделанным его старшим братом с какой-то редкой заграничной книжки. Короче, шутки с Саней были плохи. А потому и к Диме все автоматически относились с почтительным страхом.

Кляйн много читал, смотрел по телику научно-популярные программы, выписывал хорошо иллюстрированную и доходчивую «Технику молодежи», авангардную «Науку и жизнь» и даже экстравагантную «Химию и жизнь», размышлял, ставил опыты, анализировал. В общем, в его арсенале были все средства, доступные в тихие и спокойные семидесятые годы молодому человеку, который не на шутку интересовался научно-техническим прогрессом.

Это он научил друзей плавить свинец в старых консервных банках и отливать из него грузила для донки, разные красивые печатки и забавные статуэтки, а порой и самые настоящие кастеты, столь необходимые для дворовых противостояний. В соответствии с Димиными инструкциями здоровые белобрысые бугаи исполнительно бегали по помойкам в поисках старых автомобильных аккумуляторов, а сам Дима, как великий гуру, сидел у костра, благосклонно принимал очищенные от солей электроды и опускал их в банку. Ему нравилось следить, как массивные клеммы с темно-серыми сеточками пластин оседают в лужице расплавленного металла, а потом наступал волнительный момент, когда мальчик принимался разливать горячую серебристую жидкость по гипсовым формам, которые он предварительно делал сам в полном уединении, сидя вечерами за стареньким родительским секретером.

Если уж Дима за что-то брался, то делал это с полной отдачей, как и подобает настоящему естествоиспытателю или художнику. Он с упоением экспериментировал со сплавами свинца, олова и даже алюминия, а один раз умудрился расплавить серебряную чайную ложку из дореволюционного фамильного сервиза, применяя в качестве катализатора марганцовку. Литейные изделия Кляйна пользовались во дворе огромным спросом. Но на этом фантазия подростка не заканчивалась.

Не мудрствуя лукаво пытливый отрок разработал сложную игру, где одна команда делала тайники, а другая искала шифровки, разгадав которые можно было найти новые подсказки и ключи, и в конце концов обнаружить клад с сокровищами: редкой и диковинной стеклянной призмой от зеркального фотоаппарата «Зенит», набором значков или вожделенной коллекцией фантиков от гигантских шоколадных конфет «Гулливер». Толпы детишек самых разных возрастов и калибров, как заведенные, бегали по крышам гаражей, носились по пыльным тропинкам большого пустыря за домом, залезали в самые непроходимые джунгли из лопухов и каких-то неизвестных дворовой науке трав высотой в человеческий рост, рыли ямы в земле и, рискуя получить строгача от родителей, гоняли по стройке детского сада рядом с соседним домом – и все это ради щемящего чувства радости победы, духа приключений, аромата тайны и привкуса неизведанного, ну и, конечно же, из-за простого и понятного меркантильного стремления стать обладателем богатого клада.

Затем подросток воодушевил местных мальчишек на игру в индейцев, тем более что в то время во всех кинотеатрах их тихого и знойного городка на юге великой Советской империи как раз крутили захватывающие фильмы про краснокожих с бесподобным Гойко Митичем. Справедливости ради надо сказать, что в индейцев ребята играли бы и без Димы Кляйна, но, как мы уже знаем, он много читал, и к тому времени уже успел прочесть все книги Фенимора Купера, которые только можно было раздобыть. Поэтому умный мальчик лучше всех остальных знал быт и особенности жизни североамериканских аборигенов. Ему было ведомо, как сделать настоящий лук, томагавк и даже мокасины. Он разбирался в боевых раскрасках, умел бесшумно ходить не оставляя следов, знал, что такое трубка мира. Без усилий молодой эрудит выучил множество непонятных индейских слов, а также названия племен и имена вождей. И когда Саня Ровенский по праву назначил себя главным вождем всех могикан двора и нарекся Чинганчуком, Дима убедительно и авторитетно поправил его, сказав, что на самом деле надо говорить «Чингачгук», и что в переводе с древнего языка делаваров это означает Великий Змей. И еще он сказал, что вождь – это вообще-то шеф, а если говорить правильно по-английски то – чиф, и что у каждого племени должен быть шаман – личный советник вождя и в натуре очень важная персона, и тут же провозгласил себя шаманом под одобрительный гул всех остальных индейцев и робкие вздохи местных дворовых скво. Так игра закрутилась на совершенно ином историко-культурном уровне, а к нашим друзьям намертво приклеились их новые прозвища. Саню Ровенского с тех пор стали величать Чифом, а за Димой Кляйном закрепилась кличка Шаман.

И таких познавательных развлечений во дворе было много. А потом наступил выдающийся момент, который полностью изменил ход детских игр и направил их и без того изощренные забавы в новое и совершенно неожиданное русло. Как-то раз мама прихватила Диму-Шамана с собой в сберкассу. А там по случаю шел розыгрыш денежно-вещевой лотереи. И вдруг Диму осенило. Он увидел, что лотерейные билеты очень похожи на настоящие деньги. На всех столах и в пластиковых урнах сберкассы лежало множество проигравших билетиков с красивыми рисунками, муаром и даже самыми настоящими водяными знаками. Это был Клондайк – практически неисчерпаемый источник для творческих идей! Дима аккуратно собрал все лотерейки – получилась вполне увесистая пачка – и назвал их долларами, поскольку видел однажды подобные денежные развалы в фильме «Начальник Чукотки». На следующий день весь двор уже напоминал большой рынок. Лотерейки-доллары мгновенно стали общепризнанной дворовой валютой, и все с жаром принялись что-то продавать и покупать. Даже девчонки втянулись в новую игру.

Шаман же быстро сообразил, что любой пацан может легко догадаться, откуда взялись эти пухлые пачки денег, и тогда он стащил у папы острое лезвие, вырезал им из мягкого кохиноровского ластика красивую печать с изображением парусника и, проштамповав ею все свои билетики, объявил, что на рынке имеют хождение только лотерейки с клеймом в виде кораблика. Предварительно он, разумеется, безвозмездно поставил клеймо на все бумажки Чифа, который остался очень доволен нововведением, а с Чифом, естественно, никто из дворовой братьи спорить не посмел.

Очень скоро разношерстные бригады из недорослей и переростков обложили все сберегательные кассы района. Потоки отработанных и ничего не стоящих бумажек денежно-вещевой лотереи, лотереи ДОСААФ и художественной лотереи – это были самые большие, красивые и редкие бумажки максимального дворового достоинства – хлынули к Шаману, который не скупясь ставил свой штампик, легализуя тем самым новые поступления денежной массы. За эту скромную услугу он взимал по две лотерейки из десяти – одну для себя, другую для Чифа. Вскоре двор наводнился деньгами с правильным клеймом. После такой внушительной эмиссии товарно-денежные отношения закрутились с новой силой. Продавалось и покупалось все: пульки «Диаболо» для стрельбы из самых настоящих воздушек в тире, дефицитные импортные фломастеры, жевательные резинки, марки, значки, карманные календарики, фантики, игрушки. На рынок попадали даже дорогие столовые приборы, украденные из родительских буфетов. А один паренек фарцевал старинными монетами, запустив свою шаловливую ручонку в папину коллекцию – особенно всех порадовал увесистый елизаветинский пятак 1758 года, которым при случае можно было и голову проломить. Естественно, за пару хрустящих билетиков художественной лотереи редкая медяшка тут же перекочевала в закрома Шамана.

Потом началось производство. Кое-кто стал изготавливать самострелы и рогатки на продажу, кто-то тюнинговал цветной изолентой хоккейные клюшки, кто-то предлагал рынку футбольные мячи и ракетки для пинг-понга, разрисовывая их новомодными в те времена цветными шариковыми ручками, кто-то мастерил художественные поделки. Начался наемный труд. Процветало ростовщичество. Появились богачи-олигархи и нищеброды, готовые сами себя продать в рабство, и над всем этим возвышалась правящая верхушка из Чифа, Шамана и еще нескольких особ, приближенных к императору. В игру включились соседние дома.

Через какое-то время дворовые товарно-денежные отношения вместе с новоявленной валютой перебрались и в школу, где учился Шаман. Игра раскрутилась, расширилась и длилась невероятно долго – уже несколько месяцев. Кто знает, во что бы все это превратилось, если бы не бдительность директора школы. Однажды кто-то из ушлых пионеров украл из кабинета географии новенький электрический глобус с подсветкой, который эффектно вращался вокруг своей оси, и выгодно продал его за десять тысяч долларов на школьном рынке. Тут же нарисовалось дело, появились фигуранты и свидели-стукачи, заложившие виновников происшествия, равно как и основоположника игры. Шаман вместе с несколькими одноклассниками был серьезно наказан и пропесочен по идеологической линии в совете дружины школы. Досталось ему и от родителей. Учебный год, видите ли, заканчивался, нужно было сконцентрироваться на занятиях, экзамены на носу, а он…

В общем, в школе за ним стали присматривать, недвусмысленно опекать и при малейшей провинности вызывать к завучу или даже к директору, который предусмотрительно накатал докладную о странном предприимчивом подростке в районо, и, наверное, так бы и съели Диму Кляйна с потрохами, если бы не его феноменальные успехи в учебе и победы в городских олимпиадах по химии, биологии и математике, прославлявшие школу на весь город и даже далеко за его пределами.

Без Шамана, который постоянно генерировал новые идеи и задавал неожиданные повороты в игре, затея с долларами всем быстро наскучила и, в конце концов, сошла на нет, и все как-то незаметно утряслось.

Надо сказать, что Дима тогда не очень хорошо осознавал природу своих действий. Мальчик не понимал, что научившись хитрить и ловко изворачиваться, он начал с легкостью манипулировать людьми и получал от этого истинное удовольствие, а самое страшное – коварно эксплуатировал Чифа, по сути дела покупая его дружбу за ничего не значащие фантики. Его нежная и незамутненная душа не разбиралась в таких тонкостях, и потому, не смотря на все его трюки, можно было смело утверждать, что он все же искренне любил своего наивного и сильного друга, уважал его и верил ему без оглядки. Те же чувства испытывал и Чиф. Он неподдельно гордился дружбой с Шаманом, радовался его удачам и сопереживал, когда что-то происходило не так, как задумывалось. Они горой стояли друг за друга и гармонично дополняли один другого, являя собой скорее не деловой альянс, а единый слаженный механизм или даже живой, чуткий и подвижный организм. Поэтому, когда у Шамана начались неприятности, Чиф из солидарности, а вовсе не от страха перед наказанием, решил вместе с товарищем прекратить игру и сжечь все свои несметные богатства. Забава закончилась. Дружба, успешно пройдя испытания на прочность, продолжалась.

Как-то раз поздним вечером ребята сидели у костра, нехотя подбрасывая в огонь пухлые пачки дворовых долларов, аккуратно обвязанные бумажной лентой с изображением парусника, и смотрели на языки пламени.

– Ну, что дальше, Шаман? – спросил Чиф.

Дима пожал плечами и промолчал, ему совершенно не хотелось ни о чем разговаривать. В душе юноши было муторно и пусто. Неприятный осадок, который остался после тяжелых школьных разборок и мучительных разговоров с родителями, мешал смотреть на жизнь с прежней легкостью. Сердце просило новых подвигов, но рассудок говорил – не торопись. Приобретенный опыт не позволял действовать огульно. Теперь, прежде чем браться за очередное дело, нужно будет трижды все обдумать.

Мальчик погрузился в раздумья. Мысли медленно поплыли выспрь, начали причудливо ветвиться, филигранно раскручиваться, и потихоньку наполнили душевный вакуум теплом мечтательного спокойствия. Так прошло несколько минут.

Воспарив над своими проблемами, Шаман неожиданно оживился, новые идеи уже робко пульсировали в его сознании, призывая назад к бурлящим водоворотам бытия, и он с видом заговорщика поинтересовался у друга:

– Чиф, ты знаешь, что такое Шамбала?

– Неа. Впервые слышу, – лениво ответил товарищ. Ему было грустно расставаться с прежней игрой и мозгами шевелить совершенно не хотелось.

– Шамбала – это вещь, – задумчиво проговорил Шаман и замолчал, устремив свой взгляд куда-то вдаль и немного ввысь.

Дело было на пустыре рядом с землянкой, которую друзья сами выкопали в небольшом глиняном холмике вдали от тропинок, где взрослые часто ходили из одного микрорайона в другой. По сути дела это была яма довольно внушительных размеров, вокруг которой ребята соорудили основательный навес из досок, фанеры и старого шифера. Мальчики называли эту конструкцию норой, потому что ее кровля была тщательно прикрыта землей, и трава, укоренившаяся сверху, здорово маскировала всю постройку, превращая ее в настоящий бункер. Это было их секретное место. Мало кто из других детей, живших по соседству, знал о нем.

В норе было просторно. Несколько деревянных ящиков, украденных из ближайшего пункта приема стеклотары, составляли основу меблировки. На импровизированном столике с фанерной столешницей красовался светильник с тремя полуобгоревшими стеариновыми свечами. Рядом располагалась старая книжная полка, которую Шаман нашел на помойке, и еще один ящик из-под треугольных молочных пакетов, на котором, как на табурете, было очень удобно сидеть, прикрывшись дырявым шерстяным одеялом, неприятно пахнущим мокрой псиной, но в холодное время все же помогавшим согреться.

Здесь велись самые задушевные разговоры, и ребятам очень нравилось, сидя в землянке, мечтать о чем-то или втайне от всех обдумывать разные планы и проекты.

А однажды тут случилось самое настоящее чудо.

Как-то раз теплым солнечным днем в середине весны Шаман оказался в норе один. Он сидел за столом и сочинял шифровку. Дело не клеилось, и парнишка просто сидел и тупо смотрел на замызганный блокнотик со своими записями и тайными символами, напоминавшими знаменитый шифр пляшущих человечков, который описал английский писатель сэр Артур Конан Дойль.

Вдруг он заметил, как на глиняной стенке в основании норы появилось какое-то светлое пятно, по форме и размеру напоминавшее футбольный мяч. Пятно это было ослепительно ярким, но света в норе не прибавляло, а скорее походило на очень плотный и искрящийся снежно-белый туман. Поначалу мальчик подумал, что это шаровая молния, и сильно испугался, но потом понял, что это светится сама стена. Ему стало любопытно. Превозмогая страх, Дима Кляйн по прозвищу Шаман протянул к пятну руку. Он ожидал, что вот-вот дотронется дрожащими от волнения пальцами до холодной глиняной стенки землянки, но рука неожиданно легко прошла сквозь пятно вглубь стены, словно та была жидкой, или ее вообще не было.

Мальчику стало не по себе, и он резко одернул руку. Светлое пятно задрожало и тут же исчезло. Дима еще раз протянул руку, но в том месте, где ладонь только что свободно проникала в стену, она наткнулась на привычные шершавые земляные комья. Шаман сообразил, что впервые в жизни столкнулся с чем-то реально таинственным и непознанным. Это и пугало и вдохновляло одновременно. Озадаченный подросток настолько опешил, что решил никому не рассказывать о случившемся, во всяком случае, до тех пор, пока сам во всем не разберется. Даже Чиф оставался в неведении.

Событие в норе произошло пару недель назад, еще до скандала с лотерейками. За это время Дима Кляйн, возбужденный и подхлестываемый любопытством, успел перелопатить массу доступной ему популярной научно-технической и фантастической литературы, пытаясь найти хоть какое-то объяснение столь экстраординарному явлению. В основном поиски шли безрезультатно, но одна статья все же подавала надежду. Это была заметка в «Науке и жизни», где речь шла о возможности духовной трансмутации человека, под которой понимался некий метафизический процесс, когда преобразовывалась не столько привычная физическая материя, сколько сама личность человека, выходящая таким образом на совершенно иные рубежи развития. В частности, в статье говорилось о некой невидимой мистической стране Шамбале, жители которой якобы обладают сверхъестественными способностями к телепатии, телекинезу, левитации и телепортации. Особенно Диму заинтересовала телепортация – то есть возможность мгновенного перемещения людей и предметов в пространстве и времени, которое осуществляется в местах энергетических сгустков или порталов, имеющих вид ослепительно-белых искрящихся шаров. Далее по тексту публикации все эти загадки и малонаучные предрассудки методично развенчивались авторами заметки, твердо стоящими на платформе исторического материализма, но это уже было неинтересно и совсем не важно. Зерно попало в благодатную почву и дало первый пока еще едва заметный росток.

И вот теперь, на смену игре в доллары, Шаман решил, наконец, поделиться своим открытием с другом, потому и затеял разговор про Шамбалу у костра. Ведь как было бы здорово найти таинственное царство истины и света вместе! И все же полностью раскрывать карты не хотелось, вдруг Саня посчитает его сумасшедшим. Да, здесь надо потихоньку, осторожненько.

Чиф скосил глаза, наблюдая за вдохновенным лицом замолчавшего товарища, и вдруг почувствовал неподдельный интерес. Ему страстно захотелось развить тему:

– Ну, не томи! Давай уже, рассказывай, – приятель придвинулся немного ближе к Шаману и легонько ткнул его локтем в бок.

– Тут в журнале статья была, – сказал Шаман, с трудом подбирая слова, чтобы преждевременно не проговориться о недавнем приключении, пережитом в норе. – Где-то на востоке в горах, то ли в Гималаях, то ли на Тибете, то ли в этом, как его… Ну, короче, есть такое место, где живут великие посвященные. Это они управляют миром. Однажды оттуда спустится человек, который всех научит жить, а дуракам всяким и неверным покажет, где раки зимуют. Только никто не знает, когда это случится, и где эта Шамбала. Все ищут, ищут, даже Гитлер искал, но найти не могут…

– Да ну… А кому они посвященные? – полюбопытствовал удивленный и восхищенный Чиф.

– Не знаю, – ответил Шаман. – Так называются… Они же великие учителя. Может быть науке посвященные, а может еще чему.

– Клево! – Чиф был явно впечатлен. – И чему они там учат?

– Всему. Как сквозь стены проходить, или как летать. А еще не есть месяцами и не дышать.

– Да ты чё… – не поверил Чиф.

– Зуб даю, – подтвердил Шаман. – Так в статье написано. Я найду эту Шамбалу. Я это точно знаю.

– Я с тобой, – сказал Чиф, не раздумывая. – Мне тоже хочется сквозь стены проходить.

Шаман посмотрел на Чифа с нескрываемым уважением. Иного надо часами убеждать, а этот сразу ловит суть, все понимает с полуслова. Надежный человек!

Глава 3. Экспедиция

После окончания школы жизнь друзей разлучила. Дима Кляйн уехал в столицу и с первой же попытки поступил на геологический факультет МГУ. А Саня Ровенский попробовал сунуться в местный медицинский, но завалился на экзамене по биологии и уже осенью отправился служить в доблестные ВДВ.

Поначалу ребята переписывались, но потом Диму с головой захлестнула волна столичной жизни, и стало как-то не до старых друзей, тем более что, как позже выяснилось, Саню после учебки направили в Афган, а эта тема в снобистских и либеральных студенческих кругах была непопулярна. Там больше любили говорить об экзистенциализме, тенденциях и модных течениях, смотреть авангардные спектакли, слушать замысловатый английский рок, пить сухие вина, а не одну лишь простую водку, томно рассуждать об искусстве и глумиться над социалистическим образом жизни, изящно поругивая и высмеивая кремлевских старцев.

Последнее письмо от Сани пришло где-то в феврале, и больше никаких известий за несколько месяцев! Однако Дима не стал теребить ситуацию, временами на него накатывали приступы какого-то неизъяснимого беспокойства, и тогда он боялся, а вдруг Саню ранили на той далекой войне, или, может быть, даже убили… В такие минуты комок подступал к горлу, и становилось трудно дышать, но юноша уверенно гнал от себя эти холодящие душу мысли. Молодому студенту из глубинки не хотелось, чтобы жуткое известие о далеком друге детства как-то омрачило или нарушило его новую великолепно складывающуюся московскую реальность. Ведь та, былая жизнь вместе со своими радостями и проблемами, как ни крути – в прошлом, а в этой он, увы, не видел места старым детским делам и привязанностям, и даже немного комплексовал из-за своей провинциальности и заметного южного говорка, над которым нередко потешались и незлобиво зубоскалили модные столичные кенты.

И что там Чиф? Да ну его. Неприятно и глупо было думать об этом, да и некогда. Учеба, новые друзья, шумные и веселые пьянки, театры, активная культурная жизнь, перспективы – все это только укрепляло ощущение исключительности, которое у Димы и так было неплохо развито. К тому же приходилось заново доказывать крутой московской тусовке, что он и есть тот самый великий Шаман, интеллектуальный монстр, гроза и идол для почитания всех пацанов тихого райончика небольшого городка где-то на периферии страны Советов, вырвавшийся на столичные орбиты, а вовсе не никчемный, худосочный и лопоухий малыш Кляйн. А Чиф… Будет время, будут и новые чифы.

Первый учебный год прошел незаметно в шумных и радостных битвах за самоутверждение в столице. Ум и сообразительность снова не подвели, и Дима хорошо устроился в своей университетской компании, которая отличалась от всех остальных студентов геофака весьма выдающимися запросами и интересами, а геология в ней стояла где-то на 128 месте строго между моральным кодексом строителя коммунизма и любовью народа к партии и правительству.

Потом была весенняя сессия и чудесная практика в Крыму, а после наступили долгожданные каникулы, на которые у Димы имелись большие планы, поскольку благодаря новым друзьям, он с нечеловеческими усилиями умудрился пролезть в какие-то правильные кабинеты и записался разнорабочим в экспедицию на Тибетское нагорье.

Долгое время Тибет был закрыт для научных исследований. Первая серьезная китайско-французская геологическая экспедиция на плато прошла лишь три года назад. Полученные в ходе этих исследований материалы только подогрели любопытство в научных кругах. Поэтому, когда правительство КНР разрешило нашим ученым провести ряд изысканий, срочно была создана экспедиция, состоявшая из нескольких геологических партий. Дима попал в небольшой геохимический отряд, которому предстояло работать сначала в окрестностях Гонггара, а затем в Ниемо и Ринбунге. Наивная детская мечта о таинственной Шамбале, почти стершаяся из памяти в шумном потоке столичной жизни, снова всплыла из подсознания.

Еще в старших классах, штудируя эту тему, Дима поднял кучу научной, исторической и даже эзотерической литературы, из того, что смог достать в областной библиотеке. Казалось, он уже знал все о мифической стране Белого братства, населенной великими учителями мира, и соглашался с теми исследователями, которые считали, что искать ее надо не где-то в Сирии, как утверждали некоторые, и не в пустыне Гоби, а именно в Тибете среди вершин гималайских хребтов, отделяющих Индию от Китая. Теперь же, собираясь в длительный поход, Дима окончательно понял, что на самом деле он едет на восток не ради престижа и расширения кругозора, не ради экзотики и даже не ради геологии, его тайная миссия – поиски Шамбалы. И тут ему снова вспомнился Саня-Чиф, и от этого стало как-то не по себе.

В самолете Москва-Пекин Дима Кляйн, бывший дворовой Шаман, а ныне студент второго курса геологического факультета МГУ и участник экспедиции на Тибет, погрузился в мечты вперемежку со смутными предчувствиями. Воображение живо рисовало ему сладкие картины научно-исследовательского подвига и, конечно же, последующего триумфа – непременно мирового масштаба. Признание! Нобелевская премия! Цветы в машину, девушки, шампанское… А пока за стеклом иллюминатора – лишь море белых облаков в лучах солнца и мерное гудение авиадвигателей.

Главной задачей и рабочей обязанностью Димы было таскать и грузить рюкзаки белых людей – настоящих участников экспедиции, – а также ящики с оборудованием и какие-то большие брезентовые пакеты с неизвестным околонаучным хламом. Это его не сильно обременяло, хотя из Пекина до Лхасы и дальше по дороге на юго-запад в направлении Катманду до самого места назначения геологи добирались короткими перебежками, нигде не останавливаясь больше, чем на два-три дня, поэтому пришлось попотеть, постоянно разгружая манатки, и снова загружая их в большие и мощные военные машины. А позднее, уже в базовом лагере, предстояло ежедневно ходить в маршруты, рыть примитивной лопатой и кайлом шурфы в твердом каменистом грунте, помогать собирать пробы и паковать образцы. Все эти жертвы на алтарь давней детской мечты Дима принес безропотно.

Временами такая жизнь казалась ему даже прикольной. Однако в целом в экспедиции Шаману не понравилось. Шофер Витя и еще один разнорабочий Толик, с которыми студент делил просторную палатку, представляли собой довольно унылую пролетарскую компанию на грани тупости, пошлости и ранней стадии алкоголизма – в общем, не столичный бомонд. Еще четыре члена отряда из числа великих специалистов геохимиков, а также начальник партии и главный инженер были старыми дрищами в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет. Никакого интереса для Шамана они вообще не представляли, поскольку обсуждали в основном политику и жаловались на жизнь, ругали Брежнева и рассказывали про него глупые, но временами смешные анекдоты. Геология уже не представлялась Диме романтической профессией. Одно дело сидеть в приятной компании в обнимку с девчонками у костра, коптясь помаленьку в его дыму, петь песни под гитару, бухать и лопать шашлыки, и совсем другое – жить и работать в условиях минимального комфорта: ночевать в палатке на раскладушке, каждый вечер залезать в холодный и немного влажный спальник, постоянно есть тушенку с макаронами и испражняться в туалете типа сортир на отшибе лагеря. Про горячую ванну с пеной мы уже и не говорим.

Сам Тибет не впечатлил Диму ни культурой, ни традициями, ни современным жизнеустройством. Лхаса с ее изящным, гордым и таинственным Дворцом Потала – еще куда ни шло, было на чем остановить взор, но дальние деревни…

Величественные горы, обступавшие лагерь со всех сторон оказались совершенно неприступными и очень даже далекими. Казалось, вот они, рукой подать, а на самом деле туда и на лошадях-то непросто было добраться, не то что пешком. Местные жители, несмотря на всю свою благорасположенность и покладистость, категорически отказывались сопровождать молодого исследователя дальше, чем за пять километров от лагеря, да и режим в отряде был достаточно суровым, чтобы можно было надолго куда-нибудь отлучиться. Следов Шамбалы не было нигде и в помине. Даже аборигены не хотели разговаривать на эту тему. Здесь на месте все это начинало казаться полной чушью и бредом детского воображения.

Дима уже стал серьезно подумывать о переводе на другой факультет, поскольку ему стало очевидно: геология, в том виде, в каком он ее ныне постиг, – не для него. Юноша ловил себя на том, что работу свою выполняет механически, а мыслями блуждает где-то далеко-далеко, может быть в параллельных мирах. Поначалу это просто забавляло его, а потом неожиданно стало приносить странное и неописуемое удовольствие. Все чаще и чаще студент замыкался в себе и впадал в какое-то медитативное или скорее мечтательное состояние. Ему нравилось слушать треск дров в костре, тупо смотреть на журчащий между камнями ручей, который улыбчивые местные жители почему-то называли рекой, или зависать на несколько минут у какого-нибудь живописного камня, или просто вглядываться в бескрайнюю даль. Временами ему казалось, что когда он погружается в такие состояния, мысли буквально на какие-то секунды покидают его, и он получает несказанное наслаждение от того покоя, который ненадолго поселяется в нем.

Думать Диме ни о чем не хотелось, а особенно не хотелось вспоминать про Шамбалу. Ему уже было ясно, что никакой Шамбалы на самом деле не существует, и это просто красивая древняя легенда, сильно разрекламированная последователями Блаватской и Рериха, подхваченная романтически настроенными учеными всех стран и народов, эзотериками, искателями приключений и проходимцами разных мастей.

Еще в начале путешествия Дима частенько подбадривал себя словами из сказания о беседах с мудрецом Маркандеи, запечатленными в лесной книге Араньякапарве из Махабхараты, которые он выучил наизусть: «Час пробьет, и появится дваждырожденный по имени Калки Вишнуяшас, наделенный великою силой, умом и могуществом. Явится он на свет в достойной брахманской семье в селении Самбхала и силою духа возродит оружие и всевозможные средства передвижения, и воинское облачение, и доспехи, и панцири. Этот царь, побеждающий дхармой, примет верховную власть и внесет покой в мятущийся мир. Сверкающий брахман, высокий помыслами, явившись миру, положит конец разрушению. Так всеобщая гибель станет началом новой юги. Этот дваждырожденный вместе с брахманами уничтожит разбежавшиеся повсюду жалкие шайки млеччхов». Сейчас же, после полутора месяцев импровизированных доморощенных упражнений на отключение сознания, он с трудом вспоминал сложно произносимые имена царей и великих брахманов невидимой страны Шамбалы или Белых братьев, которых еще называют махатмами. Да и кому это было нужно? Ровным счетом никому…

Неподалеку от лагеря возвышалась одинокая скала, словно оторвавшаяся от горной гряды, которая уходила дальше на юг. В ее основании располагалась небольшая и хорошо ухоженная пещера – место очень живописное. В этом гроте побывали все участники экспедиции, да и залетные спиритуальные туристы с просветленными физиономиями и восторженными взглядами все время стремились попасть туда, а проникнув внутрь, подолгу сидели и медитировали. Надо сказать, что в пещере было действительно очень уютно. Аборигены содержали ее в чистоте и сухости. Дно грота было посыпано толстым слоем мягкого золотистого песка, а в центре располагался примитивный очаг, вокруг которого лежало несколько камней, покрытых циновками, чтобы европейцам было удобнее сидеть вокруг огня. Рядом местные жители заботливо соорудили небольшой дровяник для сухих поленьев и хвороста, поскольку хорошие дрова в этих краях были в дефиците, и найти их самостоятельно было нелегко. Вход в пещеру в северо-западном склоне горы, аккуратно обложенный камнями на цементном растворе, скорее напоминал арку, нежели обычную природную дыру. Кладка выглядела вполне современной. По всей видимости, обитатели соседней деревни специально обустроили это место для экзальтированных гостей, чтобы заработать немного лишних монет, рассказывая небылицы о каких-то там святых аскетах, якобы живших в этом гроте десять тысяч лет назад и искавших просветления.

Главный зал пещеры, площадью примерно в пятьдесят-шестьдесят квадратных метров, имел округлую форму. Закопченные своды были не очень высокими, но местами доходили метров до шести-семи. Ближе к входу на высоте около четырех с половиной метров имелось маленькое окошко треугольной формы, по-видимому естественного происхождения. В глубине грот сильно сужался до расселины шириной в полметра и длиной метра три – своеобразный аппендикс внутрь горы – и все, дальше был тупик. Никакой историко-культурной ценности это место не имело и ни для чего не использовалось, кроме проведения духовных пикников для впечатлительной публики, двигавшейся постоянным потоком из столицы или, наоборот, с юго-запада из Непала через местечко Шигадзе.

Вот в эту-то пещеру и зачастил Дима Кляйн, чтобы по вечерам, когда работа заканчивалась, и вероятность попадания в пещеру какого-нибудь туриста была минимальной, спокойно предаваться своим новым забавам, не нарушая лагерных правил. Всякий раз он приносил туда охапку сухих веток, чтобы пополнять запас дров. Одного часа сидения у костра ему хватало для получения заряда бодрости и оптимизма на весь последующий день, заполненный обычно монотонным трудом землекопа. Все участники экспедиции знали об этой новоприобретенной любви Димы к отрешенности и, уважая его право на медитацию, старались не нарушать его уединения.

Сидя у костра в пещере, Дима, как обычно, воображал себя древним посвященным, который в полном молчании посылает всему миру импульсы развития. Потом он переключился на осознание святости этих древних гор, кристальной чистоты и прохлады воздуха, божественной первозданности. Затем его внимание привлекли языки пламени, и на какое-то время он сконцентрировался на игре бликов и теней. Вскоре Диму накрыло приятное ощущение полноты его существа, словно волшебное тепло ласковой волной распространялось по всему телу, затекая в каждый из членов его организма. Когда тепловой поток достиг кончиков пальцев, он услышал тишину. Это не был привычный навязчивый звон в ушах, какой иногда можно услышать в ночи, когда остальные звуки вдруг исчезают. Это была настоящая пустота и абсолютное безмолвие. Мысли исчезли, наступило умиротворение и блаженство. В этот момент юноше показалось, что время остановилось. Он глянул на костер и с удивлением обнаружил, что языки пламени тоже стоят на месте. Блики на сводах пещеры перестали мерцать, а тени прекратили свой дикий и таинственный первобытный танец. Все замерло. Дым перестал клубиться и подниматься кверху, где он обычно просачивался наружу сквозь треугольное окошко-отдушину. Все это очень удивило молодого человека. Он встал и хотел было убежать, но тут вдруг во второй раз в жизни увидел светящийся белый шар, который появился в самой глубине пещеры. На этот раз шар был существенно больше – около двух метров в диаметре. Дима почувствовал, как таинственный свет магически манит его к себе. Надо идти. Сопротивляться нет сил.

Дима подошел к искрящемуся шару, немного помедлил, но затем решительно шагнул вперед. В ту же секунду он почувствовал, как окунулся в море света. Ни стен, ни пола, ни потолка – один только равномерный свет, не дающий резких теней, лишь мягкие скользящие полутона. Ощущение было необычное, но умиротворяющее и очень приятное, словно ты паришь в невесомости, окруженный со всех сторон некой лучезарной субстанцией.

Через какое-то время Диме захотелось продвинуться еще немного вперед, и в тот же миг он вдруг осознал, что мир снова пришел в движение. Белый искрящийся туман начал понемногу рассеиваться, и молодой человек увидел горы, ярко освещенные тем же ослепительно-белым светом, из которого состоял шар в пещере. Сам же он парил где-то в выси, и в его душе возникло ощущение, что это все тот же шар, но разросшийся до величины целого мира или даже вселенной, и эти горы вокруг и долины, и блестящая поверхность озера, которую он отчетливо наблюдал под собой, находятся внутри сверкающей сферы, и какая-то неведомая сила поместила Диму в самый ее центр. Все небо состояло из сплошного света: ни солнца, ни облаков на нем не наблюдалось, один лишь свет во всю необъятную ширь небосвода.

Сколько длилось это чудесное парение, сказать было трудно. Ощущение оказалось настолько свежим и неожиданным, что Дима не смог привязаться ни к каким привычным и естественным реперам. Часов у него не было. Сумерки, которые в этих краях быстро превращались в сияющие звездные ночи, сменились равномерным ярким светом. Сориентироваться по солнцу и теням также не представлялось возможным ввиду отсутствия небесного светила. Оставалось только расслабиться и ждать, что произойдет дальше.

Легкий дискомфорт от неопределенности по отношению к ходу событий вдруг сменился полным осознанием того, что время остановилось, или, если быть более точным, его попросту нет. И как это он умудряется висеть тут, между небом и землей, тоже не ясно. Хорошо бы ощутить почву под ногами.

Не успел Дима подумать об этом, как тут же оказался на земле. Его ноги по щиколотку погрузились в шелковистую траву и ощутили свежесть и прохладу живой зелени. Ого! Пока он наслаждался этим чувством, еще одна мысль возникла в голове: «Почему здесь не видно никаких признаков жизни?» И тут же небольшой кузнечик прыгнул к нему на ладонь, посидел немного, щекоча кожу лапками, и с легким немного шепелявым звоном улетел. В воздухе пронеслась стайка птиц. Все пространство вокруг наполнилось хорошо знакомыми звуками жужжания, стрекотания и щебетания.

Дима начал догадываться, что в этом странном месте его мысли каким-то непонятным образом тут же материализуются. Забавно. «Присесть бы», – подумал он, проверяя свою догадку, и в тот же миг увидел перед собой замысловатой формы стул из неизвестного темного дерева, покрытый весьма искусной резьбой.

* * *

Ну и дела… Ясно, хулиганить и злоупотреблять желаниями здесь не стоит. Хорошо бы узнать, есть тут кто-нибудь помимо меня. Сложив ладони рупором, я что есть мочи крикнул:

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Ау!

Звучный возглас эхом прокатился в горах, но ответа не последовало.

Я решил осмотреться и увидел узкую тропинку, которая вела куда-то вниз. Недолго думая я тут же помчался рысью под горку и вскоре заметил у самой кромки озера крохотную, словно игрушечную, хижину, утопавшую в зелени. Вдоль берега росли могучие столетние ивы с густыми шарообразными кронами, в сени которых вилась дорожка, огибавшая озеро. А рядом с домом был разбит сад из старых раскидистых яблонь, вишен и слив. Легкий сизый дымок поднимался из трубы и терялся на фоне невыносимо-яркого белого неба. От крыльца к озеру вели аккуратные деревянные ступени и мостки с резными перилами, заканчивающиеся причалом, у которого покачивалась на воде красивая лодка, чем-то напоминавшая по форме норманнский драккар с одной мачтой и скошенной реей с тщательно свернутым белым парусом. Высокий форштевень судна вместо характерной фигуры дракона был увенчан резной головой женщины с распущенными волосами, перетянутыми на лбу золотой лентой. Носовая скульптура обладала длинной изящной шеей и округлой грудью с золотыми сосками, а вместо рук по обоим бортам раскрывались крылья, изготовленные из золотистого металла с витражными вставками из стекол желтых, оранжевых и чайных оттенков. Ахтерштевень был выполнен в виде веера из перьев и напоминал хвост птицы. Его также украшали цветные стекла.

Это идиллическое место было плотно окружено кольцом островерхих снежных вершин. Возникало ощущение, что за пределами гор никакой жизни уже нет. Подойдя вплотную к домику, который оказался на самом деле не таким уж и маленьким, каким представлялся издали, я снова крикнул, но уже не столь громогласно, как в первый раз: