скачать книгу бесплатно
– Я – Иван. Мы вас уже два дня ждем, товарищ майор!
– Чего ж машину в Ханкалу на станцию не прислали? – заворчал я, пожимая его руку.
– Дак, мы звонка ждали. Чего не звонили?
– Звонил! С ТПУ. Вчера вечером, как только в Моздок прибыл.
– Блин! – Иван глянул на коменданта, на прапорщика, на меня – Эту дежурную службу надо порвать, как Тузик грелку! Ну, ничего, они еще свое получат.
Вопрос о моем койко-месте решился молниеносно. У наших парней как раз одно место освободилось, позавчера выпроводили одного офицера «на дембель» – так в здешних краях называлось окончание служебной командировки. Понятное дело, что комендант был не против моего вселения на это место.
– Не забудьте, сегодня банный день! – на прощанье напомнил комендант – И за пропуском вечером кто-нибудь зайдите, а то завтра на работу не попадешь!
– Зайдем, зайдем! – пообещал Иван и потянул меня на выход.
Наш жилой модуль, под номером четыре, изначально строился, как рабочий. Тогда, пару лет назад, когда все компьютеры и прочая аппаратура стояли в палатках, было сыро и холодно, в первую очередь хотели решить проблему с работой – машины не выдерживали перепадов температур и скачков влажности. Люди, соскочив со своих коек, уже были на своих рабочих местах. Теснота была невероятная, жили и работали практически на головах друг у друга в буквальном смысле этого слова. Кто-то топил печь-буржуйку, кто-то пил утренний чай, кто-то «набивал» на компьютере боевое распоряжение, а двое-трое за его спиной уже ждали своей очереди поработать на этой же машине. Потом появились бараки нашего типа, для работы, а затем и жилые модули – с умывальниками, унитазами и душевыми. Нам не повезло. В нашем модуле не было душа, был один общий туалет и общий же умывальник. И масса комнат, некогда бывших рабочими кабинетами. Но меня это никак не волновало. Прожившего всю жизнь «по углам» да в общежитиях, меня нисколько не стесняли такие условия, тем более что на войне мы постоянно жили в палатках, в земле, а эти условия можно считать царскими.
Внутри барак был отделан гипсокартоновыми плитами, выкрашенными в странный желтоватый колер, имевший не менее странное название – «слоновая кость». Выражение «Желтый дом» имело некогда для всех вполне понятный смысл. Непонятно только, почему вся армия вдруг стала казармы красить в этот самый «колер»… Пол, устланный старым латанным зеленым линолеумом, жалко поскрипывал и прогибался под моей тяжестью. Наши шаги гулко отдавались по всему коридору, и я мог поклясться, что последний спящий, в самой дальней комнате, слышит наши шаги.
– Ключ до конца не запихивайте, миллиметра два оставляете, аккуратно поворачиваете против часовой, вот та-ак… – Иван хорошенько поддал коленом в дверь за номером «7» – Ключ один, поэтому мы его оставляем дневальному, на входе который стоит. Занимайте вон ту койку, возле окна.
Я бросил свою сумку возле указанной койки, повернулся к Ивану.
– Если ты меня всерьез будешь называть на «вы», то я тебя ударю.
– Понял. Ужин в семь, в баню еще успеваем.
Я устало бухнулся на свою койку. Ноги гудели, пыль скрипела на зубах. Иван покопался в шкафу, бросил мне комплект постельного белья:
– Вот вам босяцкий подгон. Сегодня как раз банька, помоетесь с дороги.
Я сверкнул снизу глазами.
– Виноват… Я имел в виду – баня сегодня, как по заказу. И бельишко свеженькое.
Я снял берцы, с наслаждением переобулся в тапочки. Достал из сумки летний комплект формы с коротким рукавом, повесил на стену на «плечики». Затем принялся застилать свою койку. Теперь ближайшее обозримое будущее я проведу здесь, в этой не запертой тюрьме под названием ОГВС*. Настроение было прескверное. А этот Иван наверняка и есть тот «перворазник», за которым Багратион просил меня присмотреть.
– В Чечне в первый раз? – между делом спросил я.
– В первый. Жалко, конечно.
– Чего жалко?
– Да заканчивается все. Вот и жалко, что не поучаствовал нигде. Глупо, да?
Да, он, конечно, совсем еще младенец. Глупыш. Но что-то до боли знакомое угадывалось в нем. Я качнул головой:
– Знаешь, мне однажды, лет двадцать назад, один умный человек, ветеран Великой Отечественной войны, старый партизан, сказал как-то – войны на наш век еще хватит. Нахлебаемся. Досыта… Я тогда глупый был, молодой. Как ты сейчас. В Афган все рвался. Письма все в военкомат писал, с просьбой «отправить меня в ДРА* для выполнения интернационального долга»…
– И что?
– А то. Запомни: на твой век еще хватит, навоюешься… Досыта! Попомни мое слово.
– А вы… Ты здесь не впервой, как я погляжу?
– Тебе лучше не знать.
– Понятно. А этот, ветеран Великой Отечественной, он кто? Уж не твой ли дед, случайно?
– Нет. Он был нашим классным руководителем.
– В школе?
– Да. Сейчас, наверное, уже совсем старый. Я дома восемь лет не был. А когда мы в школе учились, он даже пенсионером не был еще. Как и все, он попал в оккупацию, ушел в лес, воевал с фрицами. Ему тогда пятнадцать лет исполнилось. Поэтому и был самым молодым среди ветеранов. И крепкий от природы, как гора. О войне много рассказывал.
– А-а… – понимающе покачал Иван головой.
– А ты это чего интересуешься? – вдруг спохватился я.
– Да есть в тебе что-то врожденное, я бы сказал – офицерское…
– Да? А ты что, внук Мессинга?
– Нет…
Я снова принялся копаться в своей сумке. Видя, что Иван по-прежнему ожидает продолжения разговора, нерешительно переминаясь с ноги на ногу возле шкафа, буркнул между делом:
– Из рабочих я. Мой отец вообще в армии не служил, по состоянию здоровья. А по поводу офицерства – так я и сам себе иногда удивляюсь.
Я, конечно, не сказал, что по своему отцу я происхожу из старого богатого рода, из зажиточных казаков. По матери дед мой был старшим офицером РККА. Моя мать помнит, что они жили в Крыму, у самого моря. За ее отцом всегда приезжала служебная машина, «эмка». Потом, однажды ночью, в доме были какие-то чужие люди, очень грубые. Отца своего она больше не видела. Шел тогда 1939 год. Но зачем это надо кому-то знать? Сейчас модно такие истории рассказывать. Спроси – каждый встречный поведает подобную историю. Но где правда, где вымысел? А мать мне рассказывала об этом еще в 1979 году, когда на подобные темы даже на унитазе остерегались рассуждать.
Желая «сменить пластинку», я спросил:
– Сам-то где тут устроился?
– У Верещагина я, «на направлении».
– Ага, Пиночет этот – прирожденный партайгеноссе.
– Пиночет? Это кто?
– Да Верещагин ваш!
– Почему Пиночет?
– А он сам так представился, – я принял осанку и, подражая полковнику, с наслаждением процитировал: – «У меня жестокая дисциплина, как у Пиночета!». Он что, поклонник чилийской хунты?
– Похоже на то, – пожал плечами Иван – Вообще, Верещагин – мужик толковый, зря не наседает, «самодурством» не занимается. Когда надо – защитит, заступится. Когда надо – ускорение придаст. Мужики его уважают. Ему, главное, с этим не дай Бог попасться, – Иван характерным жестом щелкнул себя под кадык – Иначе…
– Ага, снимут с довольствия на хоздворе, – поспешил я сообщить – Эту кухню я уже знаю.
– Ну вот, а разведчики тут такое бывает, вытворяют, скоро сам все увидишь. Короче, не любят здесь нашего брата. Кроме сбитых летчиков.
Я поднял голову:
– Сбитых?
– Сбитых, сбитых… – засмеялся Иван, увидев мое удивление – Это мы так называем наземную обслугу аэродрома – обеспечение полетов, технари разные. Они живут тут рядом с нами, через комнату. Веселые, я тебе скажу, ребята.
Тут в комнату ввалился еще один обитатель – невысокий крепыш с ручищами терминатора и короткой борцовской шеей, берущей начало от маленьких ушей и плавно переходящей в широченные плечи. Я бы мог поспорить, что этот человек – мастер спорта по борьбе.
– Михаил, – протянул он ко мне свою руку-лопату.
Не хотелось бы попасть под такую кувалду, отметил я про себя, пожимая руку. Его округлое лоснящееся лицо украшал широкий сплюснутый внутрь, сломанный, нос. Однако карие глаза светились мягким добродушным огоньком деревенского кузнеца. И только коротко стриженый ежик добавлял какой-то неповторимый боевой шарм. Может, потому, что все здесь стригутся налысо?
– Как добрался? – поинтересовался Михаил.
– Да ноги по пояс стер, если бы не армейцы. Спасибо, до ИСБ* подбросили.
– А что же наши? Не было никого?
– Да были.
– Не взяли?!
– «Не положено»… – передразнил я того прапорщика, с «хачипури».
– Тыловики, поди? Ну, паразиты!
Я копался в сумке, «обживая» свою тумбочку туалетными принадлежностями, размышлял вслух:
– А что удивляться? Что с меня можно взять? Тут все так просто не делается. «Бакшиш» подавай!
– Ну что ж, с прибытием на родную чеченскую землю! – артистически задрав китель, загадочным голосом поздравил Михаил.
Из-за ремня торчали три пол-литровых банки «Бочкарева».
– Давайте это возьмем в баню! – предложил Иван.
– Правильно, – поддержал я и вытащил из сумки пластиковую «полторашку» с этикеткой «Бонаква» – А это – ударить роком по этой дыре. Вечером, естественно.
– А что это? – уставились на бутылку ребята.
– Чистый спирт.
– Спирт?
– Спирт, спирт. Извините, водку тут провезти трудно. Вот, «это» пришлось закамуфлировать под газировку.
Баня представляла собой небольшой сарайчик с узкой раздевалкой, помывочным отделением и парилкой. Там, в углу, стояла небольшая огороженная прогоревшая печка с камнями в крошечной клетушечке. Михаил сразу полез кочегарить печку, пообещав, что через пятнадцать минут мы и минуты не высидим в парилке. Мы, опрокинув на себя по тазику, полезли париться, прихватив с собой «местную» плошку горячей воды.
– А этот… дядя Степа, ну из комендатуры. Странный он какой-то, – завел я разговор.
– Контуженый, – брызгая из плошки на камни, пояснил Михаил – В 96-м, в августе, когда «духи» в Грозный вошли, бои, знаешь, сильные были. Их подорвали на фугасе. Всех своих пацанов потерял. Его доктора в госпитале по запчастям сшили-сложили. Теперь вот здесь служит. Что интересно, всю первую войну прошел – ни царапины. А тут на тебе… Кстати, как тебе начальство? С Дедом познакомился?
?!
– Дед – генерал наш, начальник разведывательной службы, – пояснили ребята.
– А-а… Да, вроде, мужик спокойный.
Парни опять захохотали:
– Кто? Дед? Ну, это ты его еще не знаешь. Подожди, еще попадешь под горячую руку. А определили тебя куда?
– К Саватееву. За компьютер, блин! Дожил…
– А ты думал, тут Бородино?
– Где-то я уже это слышал.
– Ладно, не расстраивайся. Все мы тут за компьютером. Саватеев – мужик своеобразный, ГРУшник еще тот. Только запомни, этот человек ни дня взводом не командовал. Только бумаги да телеграммы. Как аналитику, ему, конечно, цены нет. А вот с людьми – посложнее.
– Час от часу не легче, – вздохнул я.
… Наутро мое состояние и процессы, происходившие в головном мозге, можно было назвать «характерными». Вчера у нас в гостях побывали, наверное, все обитатели нашего модуля: и артиллеристы, и спецназовцы, и автоматизаторы, и «сбитые летчики», конечно. Куда же без них? Даже дядя Степа посидел с нами немного. Он жил через две комнаты, левее нашей. А нашего спирту хватило, как говорят, «на затравку». Потом куда-то исчезли наши артиллеристы и появились уже с водкой. Потом летчики притащили свой «НЗ» – все тот же спирт. На столе уже оставался стандартный джентльменский набор – одна шоколадка и батарея пустых бутылок. Потом я уже плохо помню …
И вот наступило хмурое утро. Своего рода, час расплаты, о котором русские говорят: «Весело веселье – тяжело похмелье»… Чувствуя приближение убийственной дневной жары, я дал себе слово – бесконтрольное потребление в Чечне спиртного отныне прекратить. В умывальнике я столкнулся с дядей Степой, поздоровались. Дядя Степа как-то странно оглядел меня, осторожно спросил:
– А в-вы п-п… прож-живает…те в-в… здесь?
Я ошалело захлопал глазами, не зная, что и ответить. Соображал: это шутка или Степан действительно меня не узнал.
– Степаныч, брось комедию ломать, – раздался из-за моей спины голос Михаила – по-твоему, какого черта он вчера проставлялся?
– А-а… – понимающе закивал головой Степан, похлопал меня по плечу и побрел к своей комнате.
– Не обращай внимания, он всем по утрам задает подобные вопросы, – махнул рукой Михаил.
– Он что, меня совсем не помнит?
– Я думаю, он вообще ничего не помнит. Для него все это время после ранения – «день сурка».
– Бред какой-то! А как же врачи? Как же служба? Как он вообще в армии находится?
– Бред, говоришь? А на гражданке ему, думаешь, лучше будет? С голоду подохнет! Его первая же ВВК* в дурдом упечет. Наш командующий его еще с первой войны знает. Сказал: пока сам жив и при деле – дядю Степу в «дурку»* не отдаст. Да и потом, он совсем безобидный. Сидит себе у коменданта на КПП, за мониторами следит, пропуска выписывает.
– А родственники как же?
