скачать книгу бесплатно
– А как вы думаете, почему бепека оставила вас в покое? Вы ведь продолжаете работать в дельфинарии? Не так ли? И тема та же – дельфины-диверсанты?
– Но, во-первых, тема уже не та – просто дельфины, нет средств на содержание штата для специальных тренировок… Ну, а что касается контактов с офицерами из Желтого дома, – так по-прежнему называют Особый отдел флота на Городской горке – то это из-за моей специфической работы с сохранившимися дельфинами-диверсантам…
Я со стороны посматривал на эту двадцатипятилетнюю молодую женщину, типичную крымчанку – загорелую, с шапкой коротких волос темно-каштанового цвета и крепкой фигуркой спортсменки. Все в ней дышало энергией – от взгляда и речи до твердой походки уверенного в себе человека. И моя тревога о главном исполнителе по срыву угона украинцами нашей подлодки стихала. Доверие вызывали сила ее характера, столь четко проявившегося в этой короткой встрече с ней, и, конечно, подробные отзывы в ее досье.
Ранее в Москве я встречался с ее куратором по Севастополю:
– Ты найдешь в ней отличного помощника, – говорил мне коллега.
И действительно, так оно и есть. Долго мы не могли быть вместе, и я спросил:
– Вы не знакомы с Богданом Бродом?
Ольга резко повернула ко мне голову и воскликнула:
– Что он еще натворил?
– Пока еще – ничего, но…
– Так и есть, – в сердцах сказала Ольга, – он же «жовто-блакитник» и еще со школы гордился этим… Имел неприятности с комсомолом и учителями…
А я радостно подумал – Ольга хорошо знает Богдана, а это уже шаг в подходе к нему.
– Да. Мне это известно – он ярый националист… Имеет редкую морскую профессию: подводный диверсант… Вы это знаете? – спросил я Ольгу.
– И ваш сегодняшний интерес к нему связан как-то с его профессией? – уточнила Ольга.
– Да.
– Я знакома с ним давно. Он, как и я, из Судака. В детстве, в школе, я слыла «боевой пацанкой» и в делах ребят не уступала ни в чем… И он «ухаживал» за мной – проходу не давал… И после, когда мы встретились с ним здесь, в Севастополе…
– А сейчас?
– Кажется, успокоился. Жена, ребенок… Но у меня есть чувство, что семейная жизнь у него не удалась… Он откровенно радуется нашим случайным встречам… До недавнего времени продолжал встречать меня при въезде в дельфинарий… Точнее, перед входом в запретную зону в Казачьей бухте…
– Это где вы вышли сегодня из троллейбуса? – уточнил я.
– Нет, тогда, до событий девяносто первого года, зона начиналась ближе к центру города…
Помолчав, Ольга добавила:
– Он, как и я, увлекается плаванием. Мы часто встречаемся на тренировках и соревнованиях в Корабельной бухте…
– Значит ли это, что вы сможете общаться ним?
– Думаю, да. Однако я чувствую, что у него есть серьезный интерес ко мне…
– Почему? – спросил я, догадываясь, почему.
– Просто он чаще, чем ранее, попадается мне на глаза. И не просто здоровается, а ищет предлог, как он говорит, «пощебетать» о школьных и прочих пустяках…
Я попросил Ольгу тщательно разобраться, что за чувство у Богдана к ней. Ведь я вынужден был предполагать, что Богдан, имея задание по нашей подлодке, может втереться через Ольгу в доверие к ее брату, командиру этой лодки.
* * *
Оценка обстановки показывала, что в цепочке подхода к одному из исполнителей по угону подлодки, Богдану, имеется наш человек – агентесса Лада-Ольга. Она должна найти способ привлечь внимание Богдана к себе с тем, чтобы он доверился ей, возможно, проговорился или сообщил о некоторых деталях плана захвата лодки.
Предполагалось, что имея задание со стороны украинских спецслужб по выходу на окружение командира подлодки, Богдан может рассчитывать на личную взаимность Ольги. И может решиться втянуть ее в «дело с подлодкой». Хотя ему, вернее всего, не хотелось причинить ей неприятность, но…
Случилось так, что Богдан стал настойчиво искать пути чуть ли не ежедневных контактов с Ольгой. Сделать это было не сложно. Прошло немного времени, и они стали встречаться по вечерам. Обе стороны, хотя и не зная об этом, решали каждый свою задачу: Богдан обрабатывал Ольгу, а она – его.
Мне Ольга рассказывала, что общение с Богданом ее не тяготило. Он был ей приятен и как школьный товарищ, и как умный собеседник, и как внимательный спутник с претензией на нескрываемую симпатию к своей «школьной любви».
Однажды, после неоднократных пыток Богдана «выпить чашку чая из рук Ольги», она пригласила его к себе домой. Ее комнатка была весьма уютной. В квартире проживали еще трое – украинская пара, с добрым чувством к молодой незамужней женщине, и одинокий флотский офицер.
В ее комнате Богдан был поражен двумя моментами: эркерной площадкой, делающей комнату много объемнее и светлее, и видом из окон эркера на колонну-памятник кораблям, погибшим еще в Крымскую войну, и на Хрустальный мыс со стелой памяти защитников. Окна захватывали даже кусочек Графской пристани.
Все это выглядело издалека хотя и уменьшенным, но весьма живописным. Особенно когда море отражало в себе разные часы дня – от рассвета до заката и ночного сияния огней кораблей на рейде.
Пока Ольга готовила чай, Богдан начал просматривать книги – их было очень много для одной комнаты и одной хозяйки. Они по три-пять вклинивались разноцветными обложками в обстановку комнаты: стоялив шкафу, на подвесных полках, у письменного столика, возле диван-кровати, между вазами различных форм и размеров… Книги были в основном общеобразовательные, а не многотомные подписные издания, – о море, путешествиях, приключенческие, о войне. Последних было особенно много.
Чего-то не хватало… Журналов мод! Но были журналы специальные – «Вокруг света», «Наука и жизнь», альманахи о событиях в мире, но все довольно старые. Эти журналы остались в России, и выписывать их было дело не очень-то дешевое. А из книжных киосков и магазинов подобный «товар» исчез. На стенах в хороших рамках – отличные копии картин Айвазовского с парусными кораблями и хорошей выделки фото маяка в окружении чаек. И еще портрет улыбающегося морского офицера – брата Ольги.
Уют явно убаюкивал Богдана – и он, почему-то с тоской, подумал, что из этого «уголка счастья» придется уходить.
– Ольга, – сказал он, любуясь ее ловкими движениями – чашки, блюдца и вазочки с ложками для варенья стремительно перекочевывали из серванта на стол, – в твоем лице пропадает отличная хозяйка… Для двоих… Нас с тобой?
– Может быть, может быть, – задумчиво кивала Ольга. – Но двое – эту уже не свобода… Это лишь часть свободы… И ее нужно отдать с глубокой уверенностью, что потеря этой части стоит того…
– Это именно обо мне, Ольга, – подхватил игру слов Богдан. – Готов подарить кому-либо свободу и взамен не брать ничьей… Это тебя устроит, Ольга?
Зная коварный замысел украинцев, Ольга искала в отношениях с Богданом следы не личного, а служебного интереса. И не находила – пока. Он был только увлеченный ею молодой человек. Его искренность Ольгу успокаивала, но временами тревожила. Богдан также не мог не чувствовать крепнущую взаимную привязанность. Но, как выяснилось весьма скоро, не забывал и о «деле».
Однажды Ольга передала ему ключи от квартиры и попросила подождать ее дома. Это было сделано по моему совету – требовалось проверить искренность Богдана. После ухода Богдана Ольга проверила три контрольные точки – места, по которым можно было понять, грубо говоря, шарил ли кто-либо в ее вещах.
Уловка была предельно проста – расческа как масштабная линейка. Ее зубцы – это «свидетели»: смещалось ли что-то в вещах. К досаде Ольги, все три места оказались смещенными. Письменный стол тщательно исследовался – ящики, бумаги, документы… Богдан в вещах копался!
Мне стало понятным, что с этого момента Ольгу не стала мучить совесть за то, что она «работает» против своего «школьного товарища». И хотя она знала, что он из разведслужбы, но, как она сама сказала, «наивно надеялась», что он с ней честен. Я предупредил ее, что сейчас нужно делать так, чтобы он не почувствовал изменения в их отношениях.
Ближе к осени, как-то неожиданно, Богдан стал частенько приглашать Ольгу на Золотой пляж, который простирался в открытом море за пределами бонных заграждений у Константиновского равелина. Фактически пляж начинался от равелина и затем шел вправо вдоль берега за пределами «ворот» в бухту.
Вскоре Ольгу насторожил один факт из жизни брата. Будучи у него дома, она узнала, что его подлодка стоит на бочке вблизи равелина. Однажды Ольга даже помахала рукой брату, зная, что он в бинокль следит за катером, на котором она плыла на пляж. Этот легкий взмах рукой заметил Богдан и спросил, с кем это она «перемахивается». И Ольга ответила, что с братом, и что он командир подлодки.
Но делала она это сознательно, подталкивая Богдана на следующий шаг: попытку его выйти на брата-подводника. Теперь она узнала, что Богдан на катере не отдыхает, а «работает» – следит за обстановкой вокруг равелина и лодки.
О том, что Богдан интересуется подлодкой, Ольга узнала, когда провела незатейливую «акцию». В сильный ветер ушла на подветренный борт вместе с Богданом. Но вблизи лодки брата Богдан ее оставил и перешел на ветер. Будучи там, Ольга могла его наблюдать со стороны – он буквально «ел глазами» лодку.
На пляже Богдан стремился располагаться рядом с моряками, и, как поняла Ольга, кое с кем он был знаком. Среди них были моряки и с подлодки. По отдельным репликам ей стало понятно: он встречается с ними в городе. И это особенно настораживало.
И вот, по нашей задумке, однажды к Ольге на пляже присоединился брат. Знакомство состоялось, и Богдан был в ударе, стремясь понравиться брату его девушки. Конечно, его интересовал выход на саму подлодку.
На встрече со мной Ольга высказала опасение, что Богдан может найти выход на лодку помимо нее. Она готова была ускорить процесс вербовки ее Богданом, но как? И сама призналась – через постель.
– Ты хорошо взвесила свои чувства и деловую сторону с нашей общей точки зрения? – спросил я Ольгу. – Уверена ли ты, что он поверит твоей искренности после… этого?
– Его особый интерес подтвердился фактами поведения Богдана, связанного с лодкой, братом и экипажем… Нужно рисковать, Максим Алексеевич…
– Разве я об этом риске говорю, девочка ты моя… Как быть с твоей душой после этого?
– Но я говорила, что Богдан мне не так уж безразличен… Должна же я хотя бы ненадолго почувствовать себя женщиной?! – печально завершила Ольга разговор о личном.
Мое доверие к этой молодой женщине после такого признания не убавилось. Она – из флотской семьи, из хорошей советской школы в глубинке, разумная в делах нашей службы, а главное – умеющая действовать без потери самоконтроля.
Она – свидетель разрушения истории: на ее глазах высшая власть совершила предательство по отношению к стране и всему народу – эту душевную травму она носила в душе. И, как она отмечала, в беседах со мной искала слабое утешение в том, что совсем плохо стране не должно быть. Ольга хотела быть участником «вытаскивания страны из трясины разгула демократии и дикого капитализма». Теперь нужно было принимать решение.
– Ольга, последнее слово за тобой – действуй! Но при одном условии: при первой же угрозе тебе лично или делу ты должна исчезнуть… Для начала – в Судак, а затем мы поможем тебе перебраться в Россию…
Наступило многодневное трудное время – ожидание вестей от Ольги. Правда, скрадывал вынужденное безделье тот факт, что стала поступать информация о «деле с подлодкой» из Москвы.
Время от времени подлодка выходила за бонное заграждение, уходила в море и затем вставала на якорь на внешнем рейде, километрах в полутора-двух от берега. Это было необходимо делать регулярно, как говорят на флоте, для «проворачивания механизмов» – иначе застой в их работе ведет к мелким поломкам либо отказу каких-либо деталей.
Москва сообщала, что именно в один из таких выходов украинские спецслужбы готовят ее захват. Их план действий представлял собой следующее: еще до рассвета поближе к нашей лодке подойдет под перископом украинская подводная лодка. Высадит вблизи нашей подлодки подводных диверсантов, которые постараются захватить вахтенного в рубке нашей лодки и бросить в открытый люк усыпляющего действия бомбу. Затем их лодка возьмет нашу лодку на буксир и отведет ее в одну из бухт за пределами Севастополя, где ранее в тоннелях скрывались подводные лодки советского флота…
И больше ничего – все остальное мы должны были сделать сами. Мы – это я, мои коллеги и Ольга. Стало понятным, почему Богдан стремился установить контакт с моряками с подлодки. Ему нужно было знать время выхода в море и, что особенно важно, место, где лодка встанет на якорь после похода: на внешнем рейде или войдет в бухту?
И мы с Ольгой разработали свой план. В основе его лежали наши активные действия: навязать Богдану и его сообщникам «удобную» для них дату и время «атаки» нашей подлодки.
На последней встрече Ольга призналась, что ее близость с Богданом состоялась. Она обратила внимание на тот факт, что он чувствовал себя не в своей тарелке – что-то его угнетало. Причем он проговорился, что на несколько дней ему придется покинуть Ольгу. И это в тот момент, когда их первая близость состоялась?!
– Странно это все, Максим Алексеевич. Он искренен со мной в наших близких отношениях… Но вот – нервничает…
Последнее и меня озадачило: если угон состоится с участием Богдана, то он освободится от службы буквально в тот же день. А тут – «на время»… На сколько и почему?
Богдан фактически переселился к Ольге. Это нас устраивало – был повседневный контроль за ним, его поведением и настроением. Беспокойство Богдана нарастало, и время от времени Ольга ловила на себе его тревожные взгляды.
Мы предполагали, что он испытывает тяжелейшее раздумье: замешивать или нет Ольгу в это подлое дело? Ему нужно было перейти Рубикон… Наш план ускорила Ольга: она «проговорилась», что ее брат уходит в море на несколько дней. При этом она высказала досаду, которую заметил Богдан. И естественно, поинтересовался, в чем дело?
– Ольга, ты чем-то обеспокоена?
– Понимаешь, Богдан, хотела занять у брата деньги на покупку нужной мне вещицы… Вот этой, – указала она на старенькую и потрепанную временем люстру. – А он отбыл на лодку и уходит завтра в море, причем дней на пять… А люстра-то ждать в комиссионке не будет… – А я на что? Где эта люстра? И сколько надо?
Ольга как ножом отрезала:
– У тебя не возьму – мы не муж и жена, и я у тебя не на содержании…
Богдан знал эту непримиримую щепетильность Ольги в вопросе с деньгами и только развел руками. Но когда до него дошла новость о выходе лодки в море, тут уже ему было не до люстры.
В этой ключевой беседе мы рассчитывали на два момента: Богдан должен немедленно довести до сведения «заговорщиков» эту ценнейшую информацию – достоверную и актуальную. И в связи с появлением этих сведений он должен был немедленно покинуть Ольгу. Последнее должно было подтвердить тот факт, что Богдан не только возможный участник операции с захватом подлодки, но и информатор о ситуации вокруг нее – о точном времени выхода в море и сроке пребывания в нем!
А длительное пребывание в море говорило о том, что лодка будет стоять на якоре на внешнем рейде. Точнее – не на якоре, а на бочке, фиксированной якорной цепью и балластом на дне морском.
Через два дня, когда подготовка нашей стороны закончилась, встреча с «захватчиками» приобрела конкретные формы: наш спецназ, химзащита (если все же…), способ локализации налетчиков и последующие официальные действия в адрес украинской стороны.
В день передачи Богдану «ценной» для него информации он так и поступил: почти что бегом исчез из дома Ольги. В окно она видела, как он стремительно помчался вдоль ее улицы в сторону штаба украинского флота.
Только на третий день узнал я подробности операции «Шхуна». Так что произошло на борту лодки? Попытка убрать вахтенного в рубке нашей лодки «удалась», ибо руководивший операцией адмирал в перископ увидел долгожданный сигнал: «все в порядке». Украинская подлодка всплыла, подошла к борту нашей лодки, и группа из трех моряков во главе с адмиралом-украинцем вошла в рубку, где… и была повязана.
В рубке уже сидело с кляпом во рту четверо пловцов-диверсантов. И среди них – Богдан. Когда командир подлодки, брат Ольги, подошел к знакомому диверсанту-неудачнику и с презрением посмотрел ему в глаза, то заметил, что тот хочет ему что-то сказать. И командир принял решение: здесь, на борту лодки, допросить поочередно всех.
На допросе Богдан поведал трудно воспринимаемую новость:
– Они хотели угнать лодку в Турцию… И деньги за это получили…
Захват был предотвращен и сопровождался появлением взрывного содержания информации: адмиралы готовились угнать и продать нашу лодку в Турцию, точнее, спецслужбам НАТО.
После захвата должны были вывести ее в море, где уже ждал ее натовский сторожевик с командой для подлодки. И самое страшное было в том, что скрытность нахождения подлодки в российских руках и тайная акция по ее угону в Турцию предусматривала… ликвидацию русского экипажа, всех до одного!
Наши меры по разоблачению попытки захвата лодки были весьма ограниченными. В ситуации, когда лодка «не существует», мы могли указать на факт такого «вандализма» только руководству морского штаба Украины в Севастополе. И не более!
Как показали дальнейшие действия украинской стороны, «большие верхи» такого провала своим подчиненным не простили. На кратковременном допросе Богдан сказал брату Ольги, что не мог стать предателем и Украины, и России. Ольгу он увидел через день и поведал ей, что находится под колпаком безпеки – его «пасли» люди из наружного наблюдения.
И мы понимали, что все подозрения лягут на него: он дал точную дату выхода лодки в море, и он мог проболтаться Ольге о сделке адмиралов с турецкой стороной. Значит…
– Богдан, – говорила ему Ольга, – тебе нужно скрыться. Они тебе этого не простят…
– Заботься о себе, Ольга. Я понял, что ты была в среде тех, кто помешал этой затее. Но как ты вычислила, что я участник в этом трижды проклятом деле?
– Лучше сейчас думай о себе… Но почему ты не пошел на этот шаг и не взял деньги для жизни за рубежом?
– А как бы я жил с этими грязными деньгами и замаранной совестью? Ты-то меня знаешь – я националист, но… но не предатель Святой Родины… В ее едином лице: Украины и России… Жаль только, что я поздно понял это единение…
Он страдал, и Ольга видела это, особенно когда он стремился понять ее место в этом «деле».
– Все же, Ольга, почему ты пошла против меня?
– Спасайся, Богдан. Я буду действительно рада тебя видеть. А об этом – после, это долгий разговор…
«Долгий разговор» не получился: через день Богдан был «случайно» сбит машиной. И в тот же день она сама чуть было «случайно» не попала под машину. Ольга о гибели Богдана не узнала – к этому времени она уже была в Судаке. Впрочем, о судьбе Богдана я ей рассказал, но в совершенно не обычной для нее обстановке – далеко в море и далеко от нашей родины…
Побег в неизвестность
…Грохот бури становился все сильнее, и все сильнее зрело желание воспользоваться отвратительной погодой, чтобы ускользнуть от следящих за нами дюжих молодцев Рыжебородого. Они открыто уже не один день преследовали меня.
К власти обращаться было безнадежное дело – русский для них был человеком второго сорта, и они палец о палец не ударили бы ради его защиты. Более того, они просто не поверили бы мне. Да и моих друзей, Влада и Ольгу, я бросить не мог. Им также грозила опасность. А Ольге даже дважды – от украинской безпеки и Рыжебородого.
Рыжебородый был в чести у местной власти. Он был не только вхож в кабинеты местной администрации, но его нередко можно было видеть в их компании на берегу в фешенебельном кафе, которое он контролировал. Все бы ничего, но однажды, в апреле, я поднялся на гору Алчак, скалу, выдававшуюся в море. Как обычно, бродил по пустынным ее склонам, ибо в это время на Алчак мог забраться только такой чудак как я, а не местные и даже отдыхающие. А меня тянуло сюда из-за ветра – любимого мной сильного упругого ветра, как тот, что гулял в этот день на покатых склонах горы.
Гора имела своеобразную форму: она как бы окаймляла судакскую бухту слева и нависала над ней массой высотой в сотню метров. Со стороны бухты склоны ее были пологими, а с другой, невидимой, – резко и вертикально обрывались земным разломом.
