скачать книгу бесплатно
Джим был в подвале их дома, купленного родителями год назад, лишь два раза. Первый раз это была разгрузка вещей при переезде и разбор местного хлама. Тогда-то отец и нашел среди пыльных коробок именно эту, с фильмами, которые так захватили Джима. Подвал был на удивление большой и Дэвид, человек не робеющий перед испытаниями, в этот раз дал слабину и дал отмашку разобраться с завалами старых жильцов позже. Так оно и осталось. Часть коробок и отдельно лежащего непонятно чего все еще продолжала собирать пыль и пауков в дальнем углу. За год ни у кого не возникло желания разгрести это добро. Второй раз был, когда мать попросила Джима принести какую-то банку с приправой, стоящую на полке в подвале.
Спускаясь по деревянной лестнице, Джим думал о двух вещах: Первая – есть ли еще что-нибудь интересное в подвале? Диски продолжали просматриваться в хорошем темпе и вскоре рисковали закончиться. Если бывшие хозяева любили кино, то наверняка не могли, как ему казалось, остановиться на такой коробочке. Вторая – в подвале как-то…не по себе. Он погружался в темноту словно в бассейн, медленно спуская ноги по хрустящим ступенькам. Полная тишина замедляла его ход. Вокруг были лишь два источника света – свет из коридора и свет небольшой красной лампы, находящейся на каменной стене прямо напротив лестницы, под которой был выключатель. «Нужно добраться до выключателя и просто нажать его. И все. Это фильмы, просто фильмы.» Его самоуспокоение работало, но не давало стопроцентного результата. Как у любого ребенка, пусть и уже довольно большого, восприятие и фантазия у Джима были на высоте. Вдруг маньяк стоит прямо под лестницей и ждет, пока он подойдет к кнопке включения света? Вдруг чудище спит, и он его разбудит? Чем ниже была ступенька, тем больше подобных мыслей проносилось в его голове.
Ступени перестали хрустеть, и он спустился вниз. Кожа охладилась волной мурашек, поворачиваться было страшно. Но он повернулся. «Если бы тут кто-то был, родители бы давно это заметили.» Темнота молчала. Ни звуков, ни источников света, кроме тусклой красной лампы, не было. Решив не рисковать жизнью, Джим нажал на выключатель. Подвал залился светом, и мальчик получил подтверждения того, что ничего ему не угрожало. Старые деревянные полки, гора грязных коробок в дальнем углу, рабочий стол для хозяйственных работ, небрежно разложенные у стен пожитки семьи. Тут он осознал, что его интерес и храбрость победили тьму. Бодрость разлилась по телу, и он улыбнулся. Теперь он сможет и не такое!
Джим пошел к коробкам, до которых они не добрались еще с момента переезда. На них была, как казалось, вековая пыль и паутина. В каких-то местах пыли не было, паутина напрочь отсутствовала. «Странно.» – заключил Джим. Но желания выяснять судьбу всей этой гадости у него не было. Он пришел за искусством. Оно толкнуло его на подвиг, и оно все еще было с ним.
Расталкивая и открывая коробки, он с любопытством заглядывал в них, время от времени вытирая руки прямо о недавно постиранную футболку. Граммофон. «Он явно не будет работать, им как будто на войне воевали.» Грязные некрасивые майки и штаны в большом количестве. «Фу, вряд ли это уже кто-то наденет.» Несколько канистр с разнообразными жидкостями для машины. «Это мне точно не нужно, а отец никогда не зальет себе такую бурду.» Поиск для него становился все менее интересным, находимые им вещи его не радовали. Он ожидал что-то прикольное, в идеале еще бесплатное кино, а нашел откровенный хлам. Но пока его все еще держал детский азарт поиска.
Сзади что-то упало. Джим обернулся. Внешне ничего не изменилось. Он махнул рукой и продолжил изыскания. Через минуту послышался легкий, еле слышный скрежет. Он снова обернулся. Ничего не происходило. Он стоял и вслушивался, патрулируя глазами предметы вокруг. Решив развернуться и резко оглянуться назад, но опять ничего не увидел. Тогда он продолжил рыться в коробке с бейсбольным шмотьем, чувствуя нарастающее волнение. Тишину пронзил высокий собачий лай, сменившийся рыком. Джим дернулся и чуть не упал от неожиданности, сердце застучало. Он снова повернулся и понял, что звук идет сверху. Он подошел к лестнице и увидел на ее вершине Фрутти, которая стояла в дверном проеме и гавкала вниз.
– Ты чего орешь, блин? Тупая что ли? – выпалил недовольный испугом Джим.
Фрутти перестала кричать, пустив все силы на рык. Ей что-то не нравилось.
– Ну что? Что? Иди спи! – кричал ей мальчик.
Фрутти несколько успокоилась от агрессии брата, но продолжала смотреть вниз. Джим вздохнул и поглядел на гору коробок, которую он нещадно препарировал. Он заключил, что копаться дальше не хочет, ничего интересного не нашел. А отодвигать эти массивные коробки, чтобы добраться до тех, что стоят вплотную к стене, вообще никакого стимула он не видел. А еще было немного страшно.
Теперь надо выключить свет. Лестница совсем рядом, он может сразу на нее забраться, да и Фрутти стоит наверху. Страх постепенно поднимался из его груди в голову. Он еще раз огляделся и потянул руку к кнопке на стене. Собравшись с силами, он нажал ее и молниеносно побежал по скрипучей лестнице вверх. «Не смотреть назад, надо подняться.» Фрутти оскалила зубы и сместилась в сторону, снова начав гавкать куда-то за Джима, все громче и агрессивнее. Ее высокий и глуповатый крик только добавлял неуверенности. Мальчик быстро достиг верхней ступени, схватился за дверь и обернулся. Никого не было. Темнота и тусклая красная лампа. Фрутти рычала в эту темному.
– Чего случилось? Что орешь? – недовольно спросил Джим, снова заглянув вниз и не обнаружив ничего.
Он закрыл дверь и отправился за стаканом сока, дабы успокоить расшатанные собакой нервы. Фрутти, недоуменно постояв на месте, отправилась на свою собачью кроватку, через пять минут уже забыв о произошедшем и мило высунув кончик язычка во сне.
Линда была обижена на мужа за его грубую выходку. Он не просто не попытался помочь дочери, а еще и выставил их обоих в дурном, очень дурном свете. Она знала еще со времен их знакомства, что Дэвид – человек не интеллигентного десятка. Однако, будучи женщиной простой, она быстро отходила от подобного. Вскоре муж перестал ей казаться грубияном и противником дочери, а снова стал pater familias, которого она любила и который создавал томную атмосферу спокойствия в доме. Пусть он и был нервным и занятым мужчиной, но ее в принципе это устраивало, пусть самой себе она в этом не спешила признаваться. Пока он суетился ради всех них, она могла не суетиться ни о чем.
Единственными заботами в ее жизни сейчас были Джим, за которым надо хотя бы немного да смотреть, потому что она знала его друзей, и Фрутти, которую нужно выводить на улицу и кормить полезной кашей, чтобы ее животик никогда не болел.
Она возилась с двумя детьми, учитывая болонку, и чувствовала себя в своей тарелке. Тут же ее радость обрывалась. Лиза. Она могла потерять ее. Ее слабоумная, как ей казалось, радость быстро исчезала, когда она вспоминала это имя. Она плакала. Молилась. Плакала. Молилась. Читала интернет. Плакала. Когда ее глаза и ум уставали плакать, она постепенно переключалась на готовку, стирку, глажку. Труд возвращал ей обыденное сознание и успокаивал душу. Она разговаривала с Джимом, когда тот спрашивал как дела у сестры. Ее грела мысль, что если что-то случится, хотя этого не может случиться, у нее еще остается сын, сорванец, дикий и непослушный, но ее частичка. Остается муж. Грубый и властный, но ее защита. Иногда она сидела у окна и думала. Просто думала ни о чем, летая где-то в разреженном воздухе. Потом хорошее расположение духа возвращалось и она продолжала поливать макароны Джима томатным соусом, а в кашу Фрутти добавлять кусочки ягод.
Дэвид видел свой дом перевалочным пунктом, аванпостом, базой, в котором он восстанавливал силы для новых свершений. Хитроумные решения, такие как выставление фирменного пикантно улыбающегося быка у входов в рестораны, давали свои плоды, и это радовало его. Конверсия увеличивалась, музыка в его плеере становилось все энергичнее. Он четко осознавал, что работа давала ему возможность отключиться от депрессии, в которую его вогнала дочь. Иногда, выходя на перекур, он срывался и начинал думать о ней, накручивать себя и подолгу смотрел вдаль и прямо на землю перед собой. На вопросы сотрудников о том, почему он вдруг становился хмурым, он или отшучивался с холодным выражением лица, после чего разговаривать с ним не хотелось, или просто слал вопрошающего к его рабочему месту. Если он ее потеряет, то крепость его характера может разрушиться. Он чувствовал за этими стенами крепости любовь, которая не покидала его, даже когда он пытался казаться окружающим и себе Цезарем. Но это была и слабость, нельзя было показывать ее. И вообще, у него всегда есть поле боя, на котором он побеждает. Но сможет ли он побеждать, потеряв Лиззи? Не будет ли это слишком сильным тараном для его крепости? Не сопьется ли он или не повесится ли, если психика победителя не выдержит? Он беспокоился об этом.
Лиза лежала и не приходила в себя. Аппаратура вокруг нее мирно пикала, а медсестры суетились, выполняя стандартные обходы и необходимые перевязки. Ни одна из ее подруг не пришла ее навестить. Конечно, ей сейчас было все равно на такой смехотворный факт, как и на все вообще, так как сознание ее не функционировало. Дни и ночи проходили столь одинаково, что ни ее матери, ни ее собаке не снилось. Последнее, что запечатлел ее мозг – вспышка боли. После этого была пустота. Настолько пустая, что сознание в ней камнем пошло ко дну.
Наконец, в один из дней, аппараты вокруг нее стали выдавать неритмичные сигналы. Вскоре они переросли в отчаянные. Ближайшая медсестра, заметив происходящее, используя крик испуганной женщины, собрала коллег и доктора Хинкли, который своим профессиональным взором после быстрого анализа ситуации увидел признаки кровоизлияния в легкие. Лиза задыхалась. Крики собравшихся стимулировали работу по ее спасению. Доктор Хинкли стоял невозмутимо и давал указания. Медперсонал, занявшийся откачиванием крови из легких и восстановлением работы сердца, воспринимал спокойные команды начальника как слишком формальные, словно он пересказывает учебник. Огрызнувшийся на них Хинкли настоял на точном выполнении того, что он говорит. Подоспели еще два врача, сразу взявшихся за дело. Хинкли замолчал. Теперь они могли обойтись без него. Он смотрел на шум и суету перед ним, переводя взгляд на кардиомонитор. Он завел одну руку за спину и отошел подальше, наблюдая за работой своих людей. Они крутились вокруг Лизы, выбегали, вбегали, ругались. Тело начало дергаться от боли. Хинкли в этот момент задался вопросом о том, оплатил ли он счет за электричество. Кажется, забыл. Ладно, не страшно, сегодня еще есть время.
Пульс пациентки вдруг стал редким, и частота его стала замедляться. Джон подошел на шаг ближе. Один из врачей руководил происходящим и стал особо нервно кричать, когда заметил резкие изменения пульса. Через минуту пульс стал совсем слабым и начал пропадать. Хинкли набрал в грудь воздуха, выдохнул, свел губы в брезгливой манере и медленно вышел. «Ну вот, опять.»
Он вернулся в кабинет и спокойно достал бланк, предназначавшийся умершим пациентам. После этого достал медицинскую карту девушки и стал переписывать основные данные. С высоты своего огромного опыта, он чувствовал тот рубикон, перейдя через который уже нельзя вернуть человека в прежнее состояние. Некоторые могут назвать это интуицией, некоторые профессионализмом. Джон Хинкли никак это не называл, а просто следовал этой мысли. Когда дело плохо, то оптимист будет тратить силы на исправление ситуации, после чего ослабнет и падет. Пессимист сразу застрелится. Реалист же ближе к пессимисту, но стреляться он не будет. Он не грустил, он просто делал то, что должен – заполнял бумагу. Вскоре пришел один из врачей, крутившихся вокруг покинутой им пациентки, и доложил о случившемся.
Дэвид усиленно считал числа с монитора компьютера. Что-то не сходилось. Расходы на продукты были как-то слишком высоки, предварительные расчеты не давали таких показателей. А посмотрите на траты на воду, это же ужас. Хмуря брови, он полез за пачкой сигарет. Ловко вытянув одну, он разместил ее между губ и встал, направляясь к двери. Звонок мобильного телефона остановил его и заставил вернуться за ним к столу. В последнее время от нервов он стал забывать вещи.
– Да?
– Мистер Стивенсон, это доктор Хинкли. Я обязан сообщить, что ваша дочь час назад чудом выжила при кровотечении в легкие. Если бы не я, она бы уже не числилась у нас в живых.
Сигарета выпала изо рта Дэвида и закатилась под стол.
– Что с ней сейчас? – испуганным и совсем не патриархальным голосом спросил отец.
– Мы дежурим вокруг нее, пытаемся стабилизировать состояние, вроде бы у нас получается, но мы ее чуть не потеряли. Помните, я говорил вам о возможности подобного. Не волнуйтесь, мы делаем все, что можем. По инструкции я обязан вам сообщить. Сообщаю. – бубнил Хинкли, словно зачитывая расписание поездов на вокзале.
Дэвид побывал в больнице. Потом пил. Больше, чем обычно организм ему позволял. Линда уже налила себе бокал его виски, но он вовремя разбил его, напомнив жене, что ей это запрещено. Он купил новую пачку сигарет, на этот раз очень дорогих. По пути он ударил фонарный столб, после чего скрючился от сильной боли в костяшках пальцев. Он рассказал жене о случившемся. Пил. Жена плакала. Он курил. Джим выключил кино и просто сидел. Он не хотел показывать чувств, но ему тоже было больно. Его в известность не ставили, он просто услышал разговор родителей. Включать телевизор сейчас было бы неправильно и некрасиво. Никто ни с кем не разговаривал.
Дэвид сел на крыльце дома и смотрел в даль. Фонари включились, и он испытал к ним ненависть. Им все равно. Радовало, что бутылка виски все никак не кончается, булькая где-то на уровне половины. Одна сигарета сменяла другую.
Линда пошла молиться, но вскоре устала стоять и села на кровать. Пока муж был на улице, она достала свою косметичку и извлекла оттуда маленькую сигарету.
Джим не курил, так как ему не понравилось, когда ребята предложили попробовать впервые. Сейчас он сидел и думал о том, что Лизы могло не стать сегодня, и это может повториться снова, уже с плохим концом. Он не был преисполнен большой любви к домочадцам, но теперь чувства прорвались сквозь его засов. Он просто тихо сидел.
Искривленная физиономия Дэвида была противна ему самому, но лицо не слушалось и не возвращалось в прежний вид. Его уродовали эмоции и противный, но помогающий вкус спирта. Выпивка в этот раз попалась не лучшая. Все это обволакивал дым. Сейчас он чувствовал, что держится лишь на бутылке и сигарете. Спасибо тому, кто их изобрел, думал он сейчас.
Отец сидел так еще некоторое время. Когда выпивка кончилась, он усиленно принялся тянуть горящий табак. Когда и табак кончился, он встал и сунул руки в карманы брюк, угрюмо смотря в небо.
Линда проветрила спальню, и, как только запах ушел, вошел Дэвид. Он посмотрел на ее, неуклюже упираясь спиной в стену. В ее руке был телефон, где открыта одна из фотографий дочери. Она смотрела ему в глаза и видела уже другого мужа.
4
Они оба ехали молча и нахмуренно. Последние дни проходили тяжело.
Дэвид извлек из своего сейфа кейс. Кровно заработанные деньги должны были быть в максимальной безопасности, чтобы ни у кого не было шанса добраться до них. В кейсе лежала очень увесистая заначка на черный день. Заначка была столь увесиста, что день, для которого она была предназначена, должен был быть столь черным, как будто солнце погасло. Он извлек часть средств из него и переложил в небольшую сумку, взятую с собой.
Дэвид созвонился с Хинкли и встретил его после рабочего дня у выхода из больницы. Они сели в черную машину и долго обговаривали сделку, предусмотрительно отъехав на нейтральную территорию. Долгая дискуссия и стальная позиция Стивенсона убедили доктора, который скорее ломался в стиле знающей себе цену женщины, чем человека, который занимал пост заведующего отделением главной больницы города. Дэвид сунул ему зеленую котлету бумажек, и Хинкли с хорошо скрываемой радостью принял ее. Их позиции сошлись. Доктору уже давно не нужен этот балласт без шансов, занимавший койку, которая могла пригодиться кому-то другому. Ему нужен был новый телевизор, на котором бы он смотрел свой любимый сериал про девушек-спасательниц. Одинокая жизнь влияла на него не лучшим образом. Дэвиду же нужна была его дочь.
На следующий же день Хинкли пришел в свой кабинет и первым делом хитроумно оформил больничные бумаги Элизабет так, чтобы ее можно было отправить на оставшееся лечение домой. Любой его коллега достаточного уровня подготовки поднял бы шум, узнав об этом. Но статус Джона был достаточно высок, чтобы никто не проверял его бумаги, а младший медицинский персонал не задавал лишних вопросов. Лишь одна из медсестер во время начала транспортировки койки спросила: «Но как можно отправлять ее домой? Она же не с простудой лежит!» Хинкли строго посмотрел на нее и приказал делать то, что ей сказали. Кто здесь начальник? Она послушалась.
Лизу со всеми необходимыми приборами довезли до ее дома. Дэвид и бригада медбратьев не без труда подняли койку и все необходимое в комнату Лизы на втором этаже и разместили прямо у больших окон, решив развернуть ее затылком к ним. После долгих настроек аппаратуры и заключения Хинкли о приемлемых условиях для пациентки, он прочел Дэвиду и Линде краткий медицинский курс по уходу за больной, перечислил все необходимые действия для поддержания ее жизнедеятельности и все необходимые расходники, в том числе и лекарства. Линда испугалась, что рассказ доктора слишком сложен, и они не справятся. Линда раньше работала медсестрой, но чтобы самостоятельно полностью поддерживать у себя дома таого пациента… Дэвид успокоил ее, напомнил, что все будет не так тяжело, как она думает, и уточнил у доктора лишь главные моменты.
Джим с интересом наблюдал за всем происходящим. Отец поставил ему две задачи: не мешать и держать Фрутти. С первой задачей справиться было не трудно. Вторая же была сложнее. Болонка вырывалась из его рук и не закрывала пасть, изливая праведный гнев на пришельцев, которые гремели и ходили по ее территории. Она даже укусила палец Джима, но он шлепнул ее по попе, после чего собака не позволяла себе такого. Позже родители объяснили сыну, что дочери лучше, и они сделали все, чтобы ее позволили привезти домой. Сын с облегчением принял такие неожиданные новости.
Теперь белая большая койка заменяла предварительно вынесенную под подвальную лестницу кровать в комнате Лизы. Она лежала неподвижно и не открывая глаз. Пикающие и еле зудящие электрическим гулом аппараты стояли вокруг нее словно телохранители. Слабое дыхание регистрировалось дыхательным аппаратом. Только это и пульс на экране кардиомонитора напоминали, что перед вами не гора бинтов и гипса, а человек. Вырезанные в бинтах глаза, нос и рот давали возможность представить, что находится под всей этой пеленой. Черно-красная шелушащаяся кожа, словно уголь с кровью, напоминала о произошедшем с Лиззи и делала больно и Дэвиду, и Линде и Джиму.
После отбытия бригады врачей, они собрались вокруг дочери и долго смотрели на нее, время от времени озвучивая то, что они видят. Да, ее ноги и руки уже не были подняты на тросах, как в первую неделю ее нахождения в больнице и теперь смирно лежали пластом, но смотреть на все это было больно и страшно. Линда и Дэвид понимали, что если вдруг что-то случится, то они не смогут ничем помочь, даже после подробных, структурированных, показанных на пальцах объяснениях врача как стоит поступать в тех или иных случаях ухудшения ее самочувствия. Поэтому нужно было действовать сейчас и идти ва-банк, как они и решили. Ничего другого не оставалось. Джиму они не рассказали. Фрутти коллективным решением тоже была оставлена в неведении.
На следующий день, который как раз был выходным, с утра родители засуетились, прилично оделись и ушли из дома. Джим, проснувшись в момент их выхода, ничего не успел спросить. Он встал, протер глаза и вышел из комнаты, дверь которой была прямо напротив двери комнаты сестры. Он приоткрыл дверь и, опершись о стену, смотрел на Лизу. Ни один ее мускул не дергался, словно это был манекен. Он с грустью смотрел на сестренку, и в его животе начало пробиваться чувство, которое он испытывал в раннем детстве. Он давно ее не видел и соскучился даже не смотря на то, что с сестрой они не были близки.
Они не были не разлей вода и даже не были любящими друг друга братом и сестрой, но нерушимая родственная связь поддерживала их отношения на достаточном уровне. Он жил своей жизнью, наполненной школой, тройкой друзей и теперь искусством. Она своей, а именно учебой в университете, которая успешно совмещалась с тусовками у звезд ее факультета, где в ход шли литры пива и коробки презервативов. Но вторая часть ее жизни была умело скрыта от окружающих. Если что, то она идет на ночевку к подружкам, а на следующий день приходит уже отреставрированная, на что она всегда выделяла время в конце веселого мероприятия. Портить перед родителями образ взлетающей в степенную жизнь ракеты и приличной девушки она не хотела, это грозило как минимум потерей финансирования отца. Родители и брат не догадывались, что пусть получения оценок и наград для Лизы был не таким тяжелым, как она рассказывала.
Линда и Дэвид продолжали напряженно ехать. За долгое время ни он ни она не могли припомнить такого единения, которое было сейчас.
– У меня болит живот. – заявила Линда, проглатывая слова и гладя его.
– Ты ничего не ела с утра? – не отрывая глаза от дороги ответил Дэвид.
– Да, и то правда. – спокойно сказала она.
– Как освободимся я куплю тебе пиццу. – сказал Дэвид и перевел взгляд на супругу. – Тебе же нравилась та, с морепродуктами? Или ты любила ту с беконом? Я по такому поводу могу купить и две сра…
Линда закричала и схватила его за плечо. Энергия удара прошла волной от капота машины до руля, и обзор из лобового стекла заслонился. Дэвид вдавил педаль тормоза до отказа, и машина со свистом проскользила по асфальту, раскидав мелкие камешки дороги по сторонам. Пастора Льюиса отбросило энергией торможения с капота автомобиля на асфальт.
– А-а-а-а-а-а-а! – визжала Линда и трусила руками.
Дэвид вытаращил глаза на происходящее, и дыхание его нервно участилось. Он выбежал из машины и бросился к телу.
– Боже мой, Говард! Вы целы?! Как вы?!
Лицо Льюиса было красное как чилийский перец. Глаза вылезали из орбит, когда он пытался подняться. Линда выбежала вслед за мужем и начала мельтешить вокруг мужчин,произнося пустые возгласы испуга и сожаления.
Дэвид помог пастору подняться, отряхнул его и настойчиво добивался ответа о его самочувствии. Льюис весь путь с асфальта до стоячего состояния, вытаращив глаза, смотрел куда-то вдаль и глухо охал. Придя в чувство, он схватился за ногу и стал втягивать воздух через стиснутые зубы.
– Ох, черт… Точнее мне не по себе. – сказал он с диким взглядом, еще не осознав происшедшее событие, параллельно открещиваясь от сказанного слова качанием головы.
– Давайте мы отвезем вас в больницу! – сказал Дэвид и аккуратно повел его к двери машины.
Пастор пришел в себя.
– Нет, нет, не надо. Все нормально. – сказал он и снова втянул воздух через зубы, выдув его сложенными в трубку губами. Он держался за левую ногу.
– Это я виноват, я отвезу вас, садитесь. – говорил Дэвид.
– Нет, нет, все нормально. Если хотите, можете подкинуть меня до дома. Все в порядке. – говорил Говард, не смотря на держащего его Дэвида и не перестававшую громко суетиться Линду.
Они доковыляли до двери заднего сидения, и пастор с трудом сел. Машина изменила первоначальное направление и вскоре прибыла к дому Льюиса. Весь путь был наполнен извинениями супругов и обещаниями всяческих компенсаций. Говард молчал и отнекивался от их слов, потирая ногу руками. Она ныла и сильно посинела под его брюками. Он проверил свое памятное зеленое кольцо на пальце и с облегчением заметил, что оно не пострадало. Супруги вдвоем довели его до входной двери, нажали на звонок, и жена пастора с испуганными вздохами приняла Льюиса, сразу закрыв за ним дверь.
Дэвид и Линда вернулись в машину. Они посидели в ней какое-то время, споря о произошедшем. Не придя ни к чему, кроме того, что нужно лучше смотреть за дорогой и навестить в скором времени пастора с пачкой денег, они успокоились и двинулись по первоначальной траектории. У них были более важные дела, с пострадавшим они разберутся позже. Они знали пастора как человека истинно христианских начал. Он вполне мог подставить после аварии еще и правую ногу. «Такой как он не будет поднимать громкого шума.» – думал Дэвид. «Надеюсь, он успокоит свою жену, и она не натворит дел.» – думала в резонансе с мужем Линда.
Добравшись до места назначения, они вышли и полностью переключились с аварии на свою главную задачу. Бриджит кислотно улыбнулась им из приоткрытой двери и впустила. Сегодня ее черная помада была нанесена особенно плотно, а камин трещал особенно громко. Супруги снова оббежали взглядом необычный интерьер большой мрачной гостиной с зелеными обоями и кучей странных побрякушек, но в данный момент у них не было желания изучать окружающее пространство.
– Вы все-таки решились, мистер Стивенсон? – усаживая их и себя спросила свысока Бриджит, блистая бледной кожей.
– Да. – скупо ответил он. – Давайте перейдем к делу.
– Давайте. Извините, тогда я не представилась вам должны образом, возможно в том числе и это смутило вас. Я Бриджит Майлз и я помогаю людям, когда их проблемы переходят порог этого мира. Проще говоря, я спасаю людей от духов или, как многие их называют, призраков. И, как видите, могу и использовать их.
– Это все не фокусы?
– Нет. К сожалению или к счастью. Я занимаюсь этим уже несколько лет. Несколько лет я погружаюсь в то, о чем многие не догадываются за всю свою жизнь. Я зарабатываю себе на хлеб тем, что успокаиваю души умерших, когда они не уходят на тот свет, а продолжают засиживаться в нашем мире. Конечно, не просто засиживаться, а, будем честны, терроризировать людей. Как я и сказала, я начала заниматься этим давно и за это время открыла для себя много новых знаний и практик. Поверьте, вы не захотите даже знать о многих из них. Одним из моих открытий стало то, что человека можно спасти, вселив в него духа. Я поняла, что могу вам помочь, когда Линда связалась со мной, потому что уже делала то же самое.
Дэвид внимательно слушал и на сей раз отгонял от себя мысли о полной нерациональности происходящего.
– Так. – прервал он Бриджит. – Что мы делаем?
– Как раз к этому я и подвожу. Возможно, вы испугались моей прямолинейности и резкости в прошлый раз, но теперь вы готовы. В мой самый первый выезд на вызов, я попала в дом, где по ночам хозяевам мешал спать дух. По итогу нашей схватки он вселился в детскую игрушку. Почему бы не взять этот первый трофей с собой, решила я? Я, так сказать, закупорила его в игрушке. Мистер Грин, как я его называю, потому что он завелся в доме Гринов, все еще находится у меня как память. Других пока нет. Мы можем использовать его для того, чтобы поставить на ноги вашу дочь. Призрак вынужден будет вылечить своего носителя.
Дэвид с интересом слушал, и его диалог с собой состоял из зовов одной половины разума, говорящей о глупости и уголовном характере происходящего и скорбных доводов второй половины, говорящей о том, что по другому он никак не поможет дочери, стоит хотя бы попробовать, да и Лиззи уже у них дома, все подготовлено и ставки сделаны. Оставлять девушку в больнице и ничего не делать это было равно положиться на божественную волю. Они даже не будут рядом, если что-то случится. Оставить ее там в больнице с духом внутри это риск даже еще больший. Такую дочь нужно было держать только дома. Все было продумано.
– С чего вдруг ваш призрак согласится на такое? И почему вы уверены, что он не сделает хуже? – спросил он со всей серьезностью, все равно понимая, что дороги назад нет.
– Мы заключим с ним контракт. – сказала Бриджит, и блеск самомнения засиял в ее глазах. – Они обязаны соблюдать астральные контракты. Это не человеческие договоры, где каждый может предать друг друга. В нашем случае невыполнение невозможно из-за самой их природы. Для них нематериальное важнее материального, нам трудно это осознать. Слова и действия для них играют большее значение, чем для нас. Мы предложим ему сохранять жизнь вашей дочери и восстанавливать ее организм, а когда он поставит ее на ноги, то мы вознаградим его исполнением его заветного желания – упокоением. Ему что-то понадобится для того, чтобы покинуть этот мир. Я выполню его просьбу, наверняка это будет что-то необычное. И, конечно же, мы поставим все условия вашей безопасности. Как вам план?
Дэвид сидел нахмуренный, но мысль о возможном выздоровлении дочери зажгла в его душе слабенький, но огонек оптимизма.
– А он точно не будет творить неприятных дел? – поинтересовался Дэвид.
– Для полной безопасности вы должны повесить по всему дому кресты. Такие сущности их не любят, они ограничивают их силу. Один из крестов можно будет повесить в комнате Элизабет, не близко от нее, подальше, но повесить. Это не будет мешать мистеру Грину делать свою работу, но помешает ему заниматься тем, что нам не нужно, если в его импровизированную голову закрадется мысль пошалить.
Отец задумался. Его раздумья были мертворожденными, так как все было давно решено и отступать было некуда, но не подумать, хотя бы для вида, он не мог.
– Хорошо. Что от нас требуется? И какова цена? Две тысячи, все верно?
– Верно. – ответила довольным голосом Майлз. – От вас требуется соучастие и понимание происходящего. Пойдемте.
Она провела их к подвалу и открыла дверь ключом из кармана. Зайдя внутрь, Дэвид и Линда поняли, что Бриджит не врет. Кругом стояли постаменты с какими-то странного вида артефактами. Некоторые из них просто лежали на полках, так как для них просто не нашлось места где-либо еще. Здесь было много примечательного. Изодранный флаг США, какая-то черная грязная книга за стеклом, старое письмо от некой Мэри и другие необычные вещи. Подвал напоминал небольшой музей, но в этом музее было не сильно комфортно находится. Не каждый хозяин будет хранить у себя вещи типа закупоренной головы старухи. Здесь стоял и стол, на котором были навалены книги в одинаковых обложках. Линда всмотрелась в корешок одной из них и прочитала название: «Духи средних веков, том 2». Дэвид подошел к постаменту с черепом. Он был грязный и поросший уже задубевшими, давно высохшими водорослями. Как будто его поднимали со дна, где он провел не один год. И за пять тысяч долларов он бы не заночевал в этом месте. За десять бы подумал.
– Это череп неспокойного моряка. – разрядила его очевидное любопытство Бриджит. – Его подводная лодка утонула прямо недалеко от верфи. Потом работникам этой верфи было неприятно работать, когда он стал ходить за ними по пятам в ночные смены. Даже не спрашивайте что он хотел для того, чтобы обрести покой. – хвастливо сказала она.
Майлз стала рядом с самым дальним постаментом и взглядом позвала супругов к себе.
– Это мистер Грин. – сказала она, смотря на стеклянный куб, в котором на небольшой подушке сидел маленький улыбающийся желтый медвежонок с овальным фиолетовым животиком. Куб был перевязан двумя цепями, на месте пересечения которых красовался большой крест. – Он сидит на этом месте уже давно и примерно себя ведет. Вообще это из-за этого креста, который вы можете наблюдать на его саркофаге, но он и сам по себе довольно спокойный. Сейчас у меня один такой экземпляр, и я готова вам его отдать. Если что, поймаю еще.
Дэвид и Линда безотрывно разглядывали медвежонка и его саркофаг. Все это выглядело так гротескно и пугающе, что им было не по себе.
– Существуют разные виды духов. – начала хозяйка необычного помещения, также не сводя глаз с этого необычного объекта. – Например, домовые. Домовые – это духи, которые были очень привязаны к дому эмоционально и очень сильно не хотели его покидать. Это единственный вид духов, который может мирно сосуществовать с людьми долгое время. И да, им не обязательно давать молоко на блюдце, как думают некоторые. Они не пьют и не едят. Боятся домовые гнева хозяев дома в их сторону, а распознать их можно чаще всего через специфическое поведение домашних электроприборов. Еще среди духов есть интересный отряд химер. В него входит, например банши. Банши – это женский вид призраков, который завлекает человека сладким зовом и навязчивыми идеями в свое логово, где либо пугает, либо, если не повезет, может даже и убить, что бывает редко. Я раскрываю их по очень простому признаку – когда они в доме, то мужчины чувствуют постоянную слабость и странные желания, а женщины же не чувствуют ничего. Тогда я или договариваюсь с банши об упокоении и выполняю их волю или же насильно прогоняю их.
– Ужас. – заявил Дэвид, что тут же подтвердила его жена. – А что они хотят для этого упокоения?
– Ничего невыполнимого на самом деле. Кому-то нужно организовать нормальные похороны, кому-то нужно передать послание родственниками, а кому-то конечно нужно что-то особенное, о чем я бы не хотела говорить. Кстати, есть и такой вид духов как демоны. Это экзотика в мире духов, к примеру я с ними никогда не встречалась. Это в корне своем злые сущности, ненавидящие живых. Согласно книгам, лишь сам бог может дать им покой.
Линда тяжело сглотнула слюну, легкий холодок пробежал по ее плечам и улетел куда-то в поясницу.
– А наш друг кто? – спросил Дэвид и показал подбородком в сторону медвежонка.
– Мистер Грин так называемый заблудший. Это самая частая категория духов. Он просто потерялся и испугался. Старик умер, не нашел выхода на свет и стал пугать людей, разозлился на происходящее с ним. Самая стандартная история. – пояснила Майлз, сложив руки замком, словно учительница.
–Это точно безопасно? – широко раскрывая глаза спросила Линда.
– Если мы сделает все правильно, то успех обеспечен. Не беспокойтесь, я всегда буду на связи с вами, когда мы совершим переселение.
Супруги стали расспрашивать Бриджит о деталях, и когда речь зашла о самом процессе переселения, то она подошла к столу и вынула из ящика лист желтой дешевой бумаги, а потом передала гостям. Они въелись глазами в документ.
«Мы, Дэвид Стивенсон и Линда Стивенсон предлагаем тебе договор.
Ты томился в заключении и теперь можешь получить упокоение. Есть девушка, ее зовут Элизабет, ей плохо, и она умирает. Мы переселяем тебя в ее тело, и ты не даешь ей погибнуть. Ты излечиваешь ее. В награду мы выполняем все, что тебе нужно для того, чтобы ты упокоился с миром, если это в наших силах. Тебе запрещено причинять нам вред. Тебе запрещено покидать дом девушки.
Если ты согласен, то дай нам знак на этой бумаге.»
– А призраки знакомы с юриспруденцией? – ухмыльнулся Дэвид. – Мы сможем подать на него в суд если что?
