скачать книгу бесплатно
Главный инстинкт (сборник)
Максим Стрежный
Фантастическая повесть «Главный инстинкт» задает парадоксальные и провокационные вопросы: завершена ли эволюция человека? Возможно ли идеальное общество без изменения природы человека? Обустроенный 22-й век, научная экспедиция на далекой планете, где героев мучают те же проблемы, что и наших современников. Но неожиданное открытие резко меняет все нормы и правила.
Рассказы весьма разнообразны: от мистического триллера до юмористической истории. Но их объединяет вера в человека, в силу его светлых сторон, в необходимость деятельной и доброй – пусть и непростой – жизни.
Максим Стрежный
Главный инстинкт (сборник)
© Стрежный М., текст, 2015.
© «Геликон Плюс», макет, 2015.
* * *
Главный инстинкт
Повесть
Спасибо родителям за терпение.
Спасибо всем, кто помогал.
С любовью пишу ваши имена:
Наталья и Александр З.
Евгений К.
Светлана М.
Отдельное спасибо Наталье Д.
Наташа, без вашего участия во мне этот текст никогда бы не был написан.
Если рядом с тобой кто-нибудь умирает, ты этого не чувствуешь. В этом несчастье мира. Сострадание – это не боль.
Эрих Мария Ремарк. «Возлюби ближнего своего»
1
Хомяк целил в складной столик. В самую его десятку – в стакан с апельсиновым соком. Несколько не слишком решительных попыток, с плавным набором высоты и аккуратным облетом объекта, были явно пробными заходами, а вот теперь он шел на цель со стремительностью хищной птицы. Траектория, по которой он двигался, неминуемо пересекалась с высоким запотевшим стаканом, и уже некоторое время присматривавшаяся ко всем этим хомяковым упражнениями доктор Арцимович поджалась, предчувствуя на теле ледяные брызги.
Однако в самом конце пике, за какие-то пару сантиметров, хомяк свечкой взмыл кверху, кувыркнулся (в шерсти вспыхнули рыжие искры заходящего солнца), выполнил еще два-три рискованных пируэта и оказался вдруг на голой ноге доктора.
Арцимович даже не успела второй раз испугаться. Да и пугаться было уже нечего. Только что метавшаяся над поляной коричневая молния благополучно рассеялась. Хомяк был теперь добрый и пушистый, как знакомая с детства плюшевая игрушка. Он осторожно потрогал лапкой колено доктора, остался им доволен и аккуратными шажками двинулся вверх по длинному полному бедру. Прикосновения мягких подушечек на его лапах напоминали доктору кота, который у нее когда-то был, а скользящий по телу пушистый хвост будил ощущения несколько иного характера. Эти вторые ощущения Арцимович предпочла проигнорировать.
Хомяк тем временем миновал узкую полоску ткани – ни разу на нее не наступив, прошагал по спортивному животу и остановился, оценивая размеры возникшего перед ним препятствия. Он медленно, будто потягиваясь, развернул крылья, но потом, видимо, передумав, вновь сложил их и уселся. Зажмурился и пристроил голову способом, который лет пятнадцать назад Арцимович ни за что бы не позволила даже знакомому с детства плюшевому мишке.
Пахло от хомяка на удивление приятно. Чем-то горьковатым, похожим на пачули. Доктор потянула руку – почесать хомяка за ушком. Но на треугольной трехцветной кошачьей мордочке с белыми отметинами на щеках тут же распахнулись совершенно не кошачьи блестящие глазки и уставились на нее спокойным внимательным взглядом. Глазки были черные. И впрямь медвежонок. Доктор все-таки осторожно провела кончиками пальцев по пушистому загривку, надеясь, что не слишком нарушает принятый у хомяков этикет. К ласке хомяк остался равнодушен. Арцимович повторила жест с тем же результатом, вздохнула и взяла со столика раскрытую книгу.
Она успела пробежать глазами пару страниц, когда на разворот книги легла тень. И сразу же за изголовьем ее шезлонга с тщательной деликатностью покашляли.
– О, дорогой старпом! – сказала Арцимович, салютуя книгой в направлении звука, – вас можно узнать даже не видя – по ауре дисциплины, которую вы распространяете далеко за пределы своей физической сущности.
– Увидев вас в столь пикантной ситуации, и не одну, я, право, поначалу хотел было удалиться, но дело мое столь безотлагательно, что мне просто не оставалось иного выхода, кроме как нарушить ваше уединение. И поскольку постучаться мне было решительно не во что, пришлось обозначить свое присутствие иным… – в речи у старпома Шафранова, которую он произносил, проявляясь в поле зрения доктора по частям – черный рукав кителя, козырек фуражки, серебряный погон, – возникла заминка.
– Способом, – заключил он, но было поздно. Финал оказался уже не тем.
– Браво, старпом! Судя по тому, что вы извели на меня свой полугодовой запас изысканности, ближайшие шесть месяцев нам предстоит общаться знаками. Вы ведь не станете употреблять в разговоре с дамой более привычный вам флотский язык?
Шафранов молчал. Арцимович понимала, что тираду свою он готовил заранее, еще только подходя к пляжу, может быть, даже специально останавливался, чтобы подумать. Сдаваться, однако, старпом не собирался.
– Честное слово, товарищ доктор, – сказал он, – я готов использовать любой язык, лишь бы вернуть вас к исполнению обязанностей.
Доктор посмотрела на него с восхищением.
– Вы демонстрируете значительные успехи, старпом!
«Но весовые категории у нас с вами совершенно разные», – добавила она про себя.
Она перекатилась на бок, чтобы положить на столик книгу. Хомяк плюхнулся на шезлонг и недовольно затряс мохнатой мордочкой. Доктор чуть изогнула ногу. Серые глаза старпома, не отрывавшиеся от лица Арцимович, были непроницаемы. В них была сталь, в них был устав, в них был долг. Старпом хранил молчание.
– Не столь, впрочем, значительные успехи, для того чтобы пускать вас в места, не тронутые цивилизацией. Под вашим взглядом трава жухнет. Вы тут всю экосистему загубите. А вы посмотрите, какая она здесь замечательная! – доктор повернула голову.
Местность и вправду была хороша. В густых волнах широкой тихой реки дрожала алая дорожка отходящего на покой солнца. Река несла свои воды к полоске леса, в который превращалась окаймляющая пляж золотистая роща, а потом вокруг леса, а потом в какую-то неведомую, раскинувшуюся под прозрачным небом осеннюю бесконечность. Бесконечность, как точно знал старпом, заканчивалась десятком километров ниже, у озера, в техзоне, где располагались основные силовые установки научников.
– А эта замечательная рощица, – продолжала Арцимович, – вы где-нибудь еще видели елки с золотистой хвоей? – доктор чуть шевельнула бедром. Она говорила еще, очень изящно – что-то о художественном ансамбле, могущем послужить утешением для самого притязательного художника, о грибах, непременно прячущихся под этими соснами, о романтике и чувстве, но, уловив ее движение, старпом от рощицы все-таки отвлекся.
– Хомяки, видимо, большие поэты, раз инстинкт направляет их к таким местам… А куда влекут вас ваши инстинкты, дорогой старпом?
Шафранов мгновенно перебросил взгляд на лицо доктора и осознал, что она, скосив глаза, за ним наблюдает. Многоэтажная конструкция «она поняла, что я понял, что она поняла…» воздвиглась над старпомом, нависла всей тяжестью, покачнулась и с жутким треском обрушилась, хороня его в обломках.
Губы Арцимович дрогнули, она откинулась и с видом вполне насытившейся на сегодня тигрицы потянулась.
Шафранов погибал. Он медленно наливался краской, изо всех сил пытаясь этому противиться, и от своих усилий краснел еще больше.
«Инстинкты, дорогой старпом, дремучие инстинкты. Мы старательно прячем их за нашим воспитанием и формой, но стоит только на миг ослабить хватку, как они тут же рвутся наружу – дикие, властные, не желающие ничего понимать… Скрытая в нас природа, старпом… Запоминайте, а лучше записывайте…»
Доктор взяла книгу.
«Станислав Лем», – механически прочел на обложке старпом.
– Вы читаете бумажные книги, – сказал он. Вполне себе ровным голосом. Он признавал поражение.
– Да, старпом. Меня влечет архаика, – сказала доктор и рассмеялась. Вполне себе добродушно. Никакая она была не тигрица. – Простите меня, Алексей. Все от этой дикой осенней скуки… Четвертый месяц осени… Так что там стряслось? Научники вдруг заторопились?
– Да, днями стартует мини-серия. За вами освидетельствование пусковых смен.
– Увлекательнейшие наблюдения за акробатическими этюдами хомяка уступают место унылой сертификации желудочков и предсердий…
Арцимович вздохнула.
Она поднялась и, отряхнув с подошв соринки, сунула ноги в темно-розовые сабо. Накинула форменный халат, тронула панель столика. Они с Шафрановым стали ждать, пока свернется кемпинг. Вновь лишившийся приюта хомяк прыгнул в воздух и заметался над поляной.
Когда последняя направляющая шезлонга втянулась, Шафранов наклонился, подхватил образовавшийся пакет и вопросительно посмотрел на доктора.
– Идемте, старпом, – сказала она.
Хомяк отправился вслед за ними, по пути атакуя в знакомой доктору манере редкие букетики каких-то местных злаков. Физически флора не страдала от нападений хомяка, но ее желтый цвет и уныло опущенные стебли свидетельствовали о психологической действенности его усилий. Хомяк почему-то все время выбирал ближайший к людям пучок зелени. Набрав высоту после пикирования, он начинал биться, словно подстреленный спрятавшимся где-то охотником, потом его полет выправлялся, и он уходил далеко вперед, почти исчезая из виду. И вновь возникал рядом с людьми, неожиданно выныривая из-за плеч или проносясь очень низко над головой, обдавая порывом разорванного крыльями воздуха.
– А как называется вот это? – спросила Арцимович, показав рукой туда, где только что пролетела пушистая фигурка.
– Это называется многократная восходящая правовинтовая бочка.
Они шли прямо по степи. Доктор обнаружила пляж совсем недавно во время вечерней пробежки, и тропинка еще не образовалась. Арцимович видела, как изо всех сил старается выглядеть непринужденным обутый в тяжелые армейские ботинки Шафранов и как не слишком хорошо у него это получается. С осторожностью ступавший меж кочек Шафранов отмечал, сколь легка и грациозна Арцимович, даже в своих сабо вышагивавшая, точно по ковровой дорожке на министерском приеме. Еще ее легко было представить на подиуме или… Шафранов оборвал мысль. Он мужественно игнорировал вырезы ее халата, располагавшиеся чересчур высоко – Арцимович была значительно выше ростом.
Они прошли мимо куста, до сих пор украшенного зеленоватыми треугольными цветками. Потом мимо куста, поросшего вьюном с жесткой колючкой. Кустов вообще-то было наперечет – роща осталась у них за спинами, и все разнообразие, которое предлагала их взглядам расстилавшаяся далеко во все стороны серая аскетичная степь, заключалось в неровных рыхлых кочках с шапками реденькой пожухлой травки. Небо над всем этим было бледно-голубым и совершенно пустым.
По кусту, мимо которого они шли, энергично перебирая многочисленными ногами, семенил продолговатый пурпурный жук, окрасом и решительностью явно протестуя против царящего всюду увядания. Куст был третьим. Коричневые без листьев веточки были покрыты желтоватым пушком, отчего казалась, что…
– Скажите, Алексей, а как вы боретесь со скукой?
– Играю в шахматы с Дитрихом.
– Помогает?
– Если Дитрих играет молча, то помогает.
Доктор понимающе усмехнулась.
Они никак не могли пройти мимо солнца, продолжавшего садиться.
– А сегодня, значит, Дитрих был разговорчив. Или он был занят?
Старпом помедлил с ответом.
– Конечно же, можно было просто позвонить. Но Дитрих и вправду был сегодня в ударе. Пришлось по-быстрому проиграть ему две партии.
На плечо старпому упал хомяк. Вцепившись лапками в погон и расставив для равновесия крылья, он стал смотреть старпому в правый глаз.
– Капитан пиратского судна и его попугай, – сказал Шафранов.
– Скорее, прогулочной яхты, – сказала Арцимович, – зафрахтованной столичными туристами, отправленной в несусветную глушь и поставленной на стоянку в пустой гавани необитаемого острова…
– А попугаи были бы кстати, – сказал старпом, – если уж ни нанеров, и ни киберов, и ни космоса… Двадцать первый век. Двадцатый даже. Подобная архаика, доктор, вас привлекает?
Шафранов согнал хомяка.
«Пустая гавань необитаемого острова… – подумала Арцимович, – ни Сети, ни друзей, ни нормального ионного душа. Ни даже работы…
Впрочем, работы нет уже давно», – добавила она к своей мысли через несколько шагов.
Когда они подошли к высокой длинной серой стене периметра солнце еще продолжало садиться. Оно продолжало садиться уже третьи земные сутки.
2
Улыбаться Этьен Мирзоев начал еще до того, как двери медицинского отсека распахнулись.
– Здравствуйте, милый доктор! – склонил он гордо посаженную, слишком рано начавшую лысеть голову. – И здравствуйте…
– И здравствуйте, Этьен! – ответила ему Арцимович, видя как постепенно гаснет его с надеждой обегающий помещение взгляд.
– Аллочки нет, – продолжила Арцимович, – она с вместе вашими коллегами учится на Ангаре.
«Улетела и даже не предупредила», – прибавила она мысленно.
Широкая белозубая улыбка Этьена исчезла лишь на секунду.
– Ах, – сказал он, – Не знал, что вы одна, – непременно захватил бы вина! – и прищелкнул пальцами.
– Я бы вас с ним и забраковала…. Поберегите его лучше для Аллочки. Впрочем, если я узнаю, что вы ее здесь поите, забракую вас обоих.
– Вы сегодня суровы. Куда прикажете?
Легкое пришепетывание, которым приправлялись реплики Этьена, удачно оттеняло чересчур вежливый тон, с которым они подавались.
– А вот в креслице присаживайтесь. Только разденьтесь сначала.
Этьен стал раздеваться.
– Прямо даже неловко, – пробормотал он.
– Ничего-ничего. Поднимите-ка руки. Отлично! Вы случайно танцами не занимаетесь?
– Как же не занимаюсь? Приходите как-нибудь к нам на хуторок в пятницу, сами все увидите.
– Непременно, вот только Аллочку дождусь.
Арцимович принялась закреплять на нем датчики «обвязки».
– Может быть, я лучше сам?
– Зачем же сам? Сервис входит в стоимость… Вы сегодня начальство вперед не пропускаете? Владимир Евгеньевич обычно первым заходит. А сегодня уже и материаловеды прошли, и физзащита.
– Владимир Евгеньевич там, в коридоре. Он… еще зайдет.
Владимир Евгеньевич зашел предпоследним.
