скачать книгу бесплатно
– Да, да, Костя. Отмена крепостного права. – Император смотрел прямо в глаза брату. – Государственный совет, разделение властей…
– Саша… – прошептал Константин. – Саша, не делай этого! Они придушат тебя, как придушили отца!
На лицо Александра легла тень. Уголки губ нервно дёрнулись, и он отвернулся. Константин переваривал услышанное и нервно мял шёлковую перчатку.
– Но это всё – весьма нескорый прожект. К сожалению или счастью, – наконец задумчиво произнёс император. – Грядёт большая война. Бонапарт не остановится. Я видел это в его глазах там, в Тильзите. Любой заключённый мир для него – это передышка между войнами.
– Думаешь, он осмелится пойти на Петербург?
– Я не знаю. Условия Тильзитского мира ты читал… Мы получили Финляндию, он – Ионические острова. Турция без поддержки Франции долго не протянет, но ведь главное в этих соглашениях вовсе не передел границ. Этот корсиканец навязал нам континентальную блокаду Англии, а Англия – наш крупнейший торговый партнёр. Потерю британских товаров ещё можно пережить, но куда прикажете деть пшеницу, дёготь, пеньку, лес, щетину, железо, соль, медь? Империя теряет на блокаде немыслимые деньги! У нас нет выбора, мы будем вынуждены нарушать её условия. И рано или поздно он обо всём узнает.
Странно, но Константин испытал облегчение. Время, когда какие-то скоты, происхождения весьма подлого, будут решать, какие империи нужны законы, отодвигалось на неопределённый срок. В преддверии большой войны проводить подобные реформы было бы чистым самоубийством. Государь это понимает, оттого-то и позволяет подданным много лишнего. История с кавалергардами становилась понятной. Вскоре Александру понадобится их доблесть, преданность и даже кровь. Между тем государь продолжал:
– Позвал я тебя, конечно, не из-за этих певунов, а как главу Комиссии по реорганизации воинских сил. Третьего дня пришла депеша от нашего агента в Париже. Бонапарт в чрезвычайной секретности направил в Россию своих агентов. Им предписано сообщать в Париж о местах расположения полков, численности, вооружении. Особое внимание велено уделить артиллерии, запасам в арсеналах провианта, пороха, также сбору сведений о новых образцах оружия, – Александр сделал паузу. – Он начал подготовку к войне.
– Государь, мы тоже будем готовы. Закончено формирование двух новых гвардейских полков, к осени будут ещё два.
– Хорошо. Я поручу военному министру обеспечить их фуражом и довольствием. Как обстоит дело с новыми нарезными штуцерами?
В мае месяце в Гатчине император присутствовал на военных манёврах. Полк егерей в тот день поразил его точностью стрельбы. Оказалось, что короткие нарезные ружья, состоящие на вооружении полка, удобны в использовании, неприхотливы и, что самое главное, обладают большей прицельной дальностью и точностью. Император поручил Воинской комиссии изучить возможность массового перехода армии на штуцеры.
– Видите ли, государь, – растерянно начал генерал. – Производство нарезных ружей на Тульском оружейном заводе невозможно, нет умельцев. Лучшие ружья, как известно, делают в Англии, и покупать их там мы из-за известных обстоятельств также не можем. Был в Ахтырском полку некий майор… Левин. Очень дельный человек, инженер. Придумал хитрый способ выплавки стали, а ещё увеличил количество нарезов в канале ствола, да по весне утонул в имении своём, в отпуске.
– И что же?
– Все бумаги Левина перевернули. Ни чертежей, ни образцов, ничего…
Император вздохнул.
– Нет умельцев… Так ищите, Константин! За границей, у Демидова, где хотите ищите! Армии надобно современное оружие!
– Исполним, государь.
Александр кивнул головой, и великий князь понял, что аудиенция закончена.
Уже начинало смеркаться, когда военный министр, граф Алексей Андреевич Аракчеев вошёл в рабочий кабинет императора. Это был высокий, чуть седоватый человек с аскетичным и худоватым лицом. На графе был мундир полковника гренадёрского полка его имени, чёрный двубортный колет с золотыми эполетами на плечах и красным однотонным высоким воротом безо всякого галуна.
– Ваше Императорское Величество! – граф по-военному вытянулся и отдал короткий поклон.
– Здравствуйте, Алексей Андреевич! Прошу вас, садитесь. – Государь отложил бумаги, которые читал перед приходом графа. – Что там у нас?
Аракчеев раскрыл папку и передал императору несколько листов.
– «Анна Ивановна» опять просит денег, Чернышов пишет, что посольство Франции получило от Бонапарта огромные деньги, дабы употребить их на подкуп ваших подданных, государь.
– Вот каналья! – усмехнулся Александр, пробегая глазами написанное. – Сколько мы заплатили этому мерзавцу в прошлом месяце?
– Мы покрыли его карточные долги на одиннадцать тысяч франков, государь.
После заключения мира в Тильзите состоялся конгресс в Эрфурте, где Россия и Франция окончательно закрепили все условия. Именно в Эрфурте и случилась та интереснейшая встреча Александра с министром иностранных дел Талейраном. Эта хитрющая лиса, умевшая петлять между роялистами и республиканцами, как заяц между борзыми, напрямую предложил Александру свои услуги соглядатая и шпиона. Нисколько не стесняясь, наглец дал понять, что банально любит деньги. С тех пор русский посол исправно оплачивал его расходы, а Талейран исправно писал российскому императору о состоянии дел у императора французского. Подписывался негодяй «Анна Ивановна».
– Он просит ещё десять тысяч. Отправьте сегодня же. В конце концов, Чернышов подтверждает его депеши. Что-то ещё?
– Ваше Величество, принимая во внимание то обстоятельство, что ни имён, ни личностей французских шпионов мы не знаем, прошу высочайшего разрешения поделиться сведениями с обер-полицмейстером Балашовым. Как знать, государь, может, и его ведомство нечто интересное сообщит?
Александр задумался. Сеять панику в столице подготовкой к войне и поисками шпионов совсем не хотелось. С другой стороны, привлечь к этой работе дополнительные силы было разумным решением. К тому же Балашов был человеком, владеющим в тончайшей степени шпионским искусством и по сердцу привязанным к своему ремеслу.
– Алексей Андреевич, – император встал, заложил руки за спину и подошёл к окну, – с Балашовым можете поговорить доверительно и откровенно, думаю, у него тоже на сей счёт мысли появятся. В беседе укажите, что лишнего рвения в деле не нужно, действует пусть по своему разумению и избирательно. Ни к чему пересуды в столице.
– Будет сделано, Ваше Императорское Величество.
– Вы свободны.
На улице наступили сумерки. Зажглись огни, и река за окном стала тёмной. Всё же война. В глубине души Александр чувствовал, что его самолюбие уязвлено и результатами вынужденного мира, и унизительными поражениями под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау, Фридландом. Кто мог подумать, во что для Европы превратится эта кровавая комедия восемьдесят девятого года? Монархи Англии, Австрии, Пруссии, Италии, Испании, России потешались в те дни над Парижем, где головы аристократов сыпались с плахи, как горошины из прохудившегося мешка. Всем казалось, что подлая чернь, захватившая власть и выкинувшая Бурбонов с трона, сейчас напьётся крови и, одумавшись, будет умолять их вернуться. Ведь к этому поначалу всё и шло. Откуда взялся этот коротышка-артиллерист, не просто оседлавший эту взбесившуюся толпу, но и выкинувший из Тюильри сначала Барраса, а потом и вообще поставивший жирный крест на Директории.
Александр вспомнил рассказ старого екатерининского генерала Заборовского, как в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году, будучи младшим лейтенантом артиллерии во французской армии, Бонапарт подал прошение о переводе на русскую службу. Тогда Россия воевала с Турцией и по указу Екатерины Великой иностранные офицеры принимались на службу с понижением в чине. Бонапарт, как рассказывал Заборовский, в бешенстве отверг это условие, заявив на прощание, что в прусской армии ему дадут чин капитана.
И вот теперь вся Европа лежит у ног этого жалкого, нищего лейтенанта, ставшего императором Франции. С полдюжины европейских престолов занимают его родственники и такие же безродные выскочки. Король той самой Пруссии, где он мечтал о чине капитана, униженно умоляет не отнимать у него земли. Александр нахмурился. Вспомнился отец, несчастный император Павел… Его называли «последним рыцарем Европы». Он всерьёз предлагал монархам этой самой Европы, в случае каких-либо обострений отношений между государствами, не начинать войн, а решать спор на дуэли между… самими монархами! Раздражительный, тщеславный и желающий управлять всем, отец по-настоящему сблизился с самозваным коротышкой и даже состоял с ним в регулярной переписке. Бонапарт верно прочитал характер отца. Он сделал то, что окончательно сразило русского императора прямо в сердце – вернул шесть тысяч пленных, предварительно пошив им новые мундиры, причём сделал это за счёт французской казны. Результатом этого рыцарского жеста стал их договор о завоевании Индии, этой дойной колониальной коровы англичан.
Смерть Павла от рук заговорщиков поставила крест на этом завоевании. Александр, став императором, отозвал русские войска, и в отношениях с Францией наступило похолодание. Вспомнился март девятьсот четвёртого. Весть о расстреле герцога Энгиенского во рву Венсенского замка облетела тогда все дворы Европы. Россия вручила французскому посланнику ноту возмущения, на что Наполеон не преминул едко ответить. Александр помнил его пощёчину дословно: «Жалоба, которую Россия предъявляет сегодня, заставляет спросить, если бы, когда Англия замышляла убийство Павла I, удалось узнать, что заговорщики находятся в одном лье от границы, неужели не поспешили бы их арестовать?» Это был намёк на его участие в убийстве отца! Можно ли было стерпеть такое?! Он вздохнул. Прошло уже пять лет. Пять лет битв, крови, обиднейших для самолюбия поражений, наконец, мирного договора на условиях, позволивших сохранить лицо, но экономически удушливых, и вот теперь… Теперь всё идёт к новой войне…
В Эрфурте они провели бок о бок несколько дней. Два императора. Два тщеславных соперника. И ещё там, на шумных приёмах, под звуки вальсов и в темноте театральных лож Александр понял, что подлинное величие эгоистично. Они не договариваются о мире, они берут паузу для решающего сражения.
Он обернулся. На стене в огромной золочёной раме висел портрет его бабки, Екатерины Великой. И ему вдруг показалось, что она… улыбнулась.
ГЛАВА 4. НОВЫЕ СТОЛИЧНЫЕ ЗНАКОМСТВА
Рихотин чувствовал себя разбитым. Ночь прошла в каком-то неимоверно длинном, беспокойном и растянутом сне. Грезился мертвенно-бледный гусар, в окровавленном исподнем он сидел отчего-то за карточным столом, ямщик в кургузом чепце звал на помощь городового, затем привиделся оскалившийся турецкий моряк, тонущий в кипящей воде пролива. Утром граф проснулся совершенно не отдохнувшим.
День прошёл в обследовании места убийства, затем Рихотин с надлежащим тщанием исследовал жилище Валевича. В четыре часа пополудни он явился с докладом к Балашову и застрял там почти на два часа. Разговор получился долгим, и всё услышанное от Балашова необходимо было переварить. Рихотин вспомнил, что его старый боевой товарищ, капитан-лейтенант Мишарин, по словам Бальмена, находится в Петербурге. Что ж, это было очень кстати. Мишарин живёт на третьей линии Васильевского острова, пешая прогулка вдоль Невы будет весьма полезна, да и раненую ногу необходимо нагружать. Он застегнул сюртук, взял со стола перчатки и трость с серебряным набалдашником и вышел из здания Управы.
Итак, что мы имеем? Гусарский ротмистр играет всю ночь в карты в компании офицеров. Разговоры вполне себе обычные. Проигрывает порядка десяти рублей, что тоже вполне обычно. Денщик показал, что накануне Валевич получил какое-то письмо, коим был чрезвычайно обрадован, и пребывал в прекрасном расположении. Далее он едет на Галерную, где получает удар ножом в печень, от коего и кончается. Деньги и драгоценности при нём, стало быть, не ограбление. Упоминает ружьё.
Ещё утром это был тупик, но после разговора с Балашовым внутри поселилась необъяснимая тревога. В России действуют французские шпионы. Мало того, сослуживец Валевича, майор Левин, утопший по весне в имении, как оказалось, входил в воинскую комиссию под началом великого князя. И Балашов, и Бальмен – оба упоминали о знакомстве Константина Павловича и с Левиным, и с Валевичем. Утопший майор как раз предлагал некие улучшения конструкции пехотных ружей. Необходимо выяснить все обстоятельства его смерти. Если предположить, что Левину помогли утонуть, то из всей этой истории явно торчат французские уши. Но почему Валевич? Ротмистр славился лишь своими похождениями по дамским будуарам, кутежами да храбростью, граничащей с безумием. В бумагах убитого обнаружились лишь личные письма, несколько закладных и ломбардные записи. Что их связывает с Левиным? Куда он ходил на Галерную? Письмо, о котором говорил денщик, тоже не нашли ни при убитом, ни в его бумагах. Характер смертельного ранения таков, что понятно, Валевича ждали и застали врасплох. Первым долгом нужно дознаться, куда же всё-таки он ходил. И Левин… Имение майора находилось в шестидесяти верстах от столицы, нужно будет отправиться туда завтра. Что-то подсказывало Рихотину, что лишней эта поездка точно не будет.
Свежий невский ветер приятно обволакивал лицо, и Рихотин ощутил прилив сил. Он уже миновал мост и здание Кунсткамеры, по левую руку осталось здание Биржи. Нога на удивление чувствовала себя прекрасно. Остаток пути граф преодолел с особым удовольствием, и когда дверь квартиры Мишарина распахнулась, на его лице сияла самая благодушная улыбка.
– Господи, Андрей! – Мишарин был в белом морском камзоле и длинных панталонах. – Ну здравствуй, братец!
Они сердечно обнялись.
– Здравствуй, Василий!
– Проходи скорее, ну как ты? Как нога? – Он пропустил Рихотина внутрь и закрыл дверь. – Захар, прими у барина платье! И тащи ещё вина!
Последние слова относились к денщику, услужливо выскочившему в переднюю.
– Я без приглашения, прости, у тебя гости, – кивнул Рихотин на огромную вешалку, сплошь занятую мундирами и сюртуками.
– Да полно тебе, – сверкал глазищами Иван, – пойдём, я представлю тебя моим товарищам! Хотя погоди, позволь всё же спросить, как здоровье?
– Всё хорошо, благодарю. Нога заживает, рука… – он поднял искалеченную кисть. – Рука тоже… почти.
– Пальцев стало поменьше, это ничего! Мы ведь когда тебя на берег отправили, ты лицом бел, как парус, был. Всей командой в церкви свечи за тебя ставили! Бог отвёл! Стало быть, поживёшь ещё! Пойдём, шампанского откроем, граф! Как же я рад!
Они прошли по едва освещённому коридору, поднялись по лестнице и вошли в гостиную.
– Господа! Позвольте представить вам моего боевого товарища, граф Андрей Васильевич Рихотин, капитан-лейтенант флота Его Императорского Величества в отставке.
Рихотин коротко кивнул.
– Добрый вечер, господа!
Мишарин небрежно, по старой флотской привычке представлял присутствующих. Начал по обыкновению с самого молодого, светловолосый корнет с голубыми, водянистыми глазами, Валуйский. «Совсем юнец, – думал Рихотин, – даже нежный румянец ещё не сошёл со щёк». Курчавый, с заросшим кустистыми бакенбардами, поручик Вагин. Судя по мундиру, гусар Гродненского полка, доломан был накинут на спинку стула, зелёный, с белыми завитками шнуров. Николая Брамса, лейтенанта флота, граф знал, поэтому с улыбкой кивнул. Далее хозяин представил Жиля Монтрэ, француза, давно состоящего на русской службе. На нём был синий гражданский сюртук, хотя сам француз служил по артиллерийскому ведомству. Тонкие, изящные усики подчёркивали красивое и порочное лицо, сразу не понравившееся Рихотину. Все четверо проводили время за карточным столом, густо заставленным бокалами с шампанским. В глубине гостиной у растворенного окна расположились ещё двое – уланский майор Гуревич и граф Порядин, темноволосый красавец с правильными чертами лица и умным, проницательным взглядом. Он также был в гражданском платье, но по выправке и осанке Рихотин легче представил бы его в мундире гвардии. Гуревич попыхивал трубкой, Порядин же только что раскурил вошедшую нынче в моду сигару мунуфактуры Буше. Сизый ароматный дым медленно выплывал на улицу, где уже начинали сгущаться сумерки.
– Захар, неси свечи! – Мишарин был навеселе. – Выпьем, господа!
– Только умоляю, без витиеватых тостов, – поднял бокал Монтрэ и улыбнулся. – Знаете, господа, живу в России без малого десять лет, а всё никак не привыкну, – он сделал большой глоток, – никак не привыкну к вашей традиции непременно пить за что-то.
Рихотин расположился на софе, в противоположной стороне гостиной. Мишарин опустился рядом с ним и рассмеялся:
– Что же, этот пустяк – самое тяжёлое для вас испытание, мой друг?
– Одно из. Сначала мне трудно давался язык, разумеется. Потом кухня, – Монтрэ задумался, – а вообще, много чего. Даже дуэльные правила.
– Хе-хе… – подкрутил ус Вагин.
– Да-да, поручик, именно! Вот объясните мне, господа, почему весь цивилизованный мир дерётся на шпагах, саблях, эспадронах – к слову, оружием, при владении которым нужно мастерство? Этому мастерству учатся годами, нанимают учителей. Лишь в России предпочитают пистолеты.
– Так ведь стреляться веселей! – хохотнул гусар.
– Мало того, – продолжал француз, – русские предпочитают дуэлировать на непристрелянных пистолетах! Идут секунданты в лавку, покупают две пары, и вечером глупый случай решает, кому умереть! Или быть покалеченным…
– Сударь, но ведь и стрелять тоже можно научиться, – вставил своё слово Валуйский.
– Вы уже стрелялись, господин корнет?
Валуйский залился краской.
– Ещё не приходилось, но уверяю вас, господа…
– Тогда как человек, стрелявшийся уже трижды, позволю себе дать вам совет, молодой человек, – проговорил Монтрэ. – Не тратьте время на обучение стрельбе. Из своих пистолетов я с тридцати шагов попадаю в горлышко от бутылки. Стрелялся, как я уже имел честь доложить, трижды, со схождением. Дважды, целясь прямиком в голову, попадал с двадцати шагов в дерево позади противника, в третий раз решил не спешить и не рисковать, с пятнадцати, стреляя в грудь, угодил в ногу.
Гуревич попыхтел трубкой:
– А что же противники? Тоже промахнулись?
– Один стрелял в воздух, двое других попали. Так, лёгкие ранения, – Монтрэ махнул рукой и откинулся на спинку стула. – Так вот, позвольте спросить, господа, почему нельзя драться, как дерётся вся Европа? Ведь любая каналья имеет шансы застрелить приличного человека! И самое главное, ведь не имеет никакого значения умение владеть оружием!
– Не выходит попасть с пятнадцати шагов, так стреляйтесь через платок, Монтрэ! – расхохотался Вагин.
– Не смешно, поручик. Через платок, с завязанными глазами или рулетка, это не дело чести, это убийство! Слепой случай.
– А может быть, не случай, а провидение? – все обернулись на Порядина, который наконец покончил с сигарой и решил вступить в разговор.
– Не вижу особой разницы, граф.
– А между тем она есть, сударь. Ведь что из себя представляет дело чести? Это возможность предоставить Господу рассудить, кто прав, а кто нет. Предположим, некий весьма нелицеприятный господин в совершенстве овладел искусством фехтования. Не имея высоких моральных качеств, он по самым ничтожным предлогам раздаёт вызовы достойным и благородным людям и режет их, как телят на бойне, простите мне это крестьянское сравнение. Это, по-вашему, цивилизованно и честно?
– Бретёры были во все времена. И в наше время они тоже есть.
– Никогда не ссылайтесь на время, мой друг, ибо мы созданы, чтобы его менять.
– Браво, граф!– Мишарин поднял свой бокал и улыбнулся.
– Красиво! – согласился Монтрэ. – Но, граф, всегда ли следует передавать в руки Господа решение вопроса об оскорблённой чести? Ведь зачастую убитым бывает и тот, кто находится в своём праве!
– Это правда! – оживился корнет. – Минувшей зимой в нашем полку был такой случай. На балу у Трубецких некто Рокотов оказывал знаки внимания одной даме… За ней ухаживал и один из офицеров нашего полка, Гунин. Они повздорили. И Рокотов публично нанёс оскорбление мундиру…
– Это как? – поднял брови Монтрэ.
– Он положил руку на эполет Гунина. А когда тот попросил её убрать, заявил, что не заметил, как испачкал об эполет ладонь, прилюдно вытерев её платком.
Гуревич и Вагин усмехнулись.
– Да, господа, – продолжал корнет, – разумеется, Гунин вызвал Рокотова. И был убит.
Монтрэ повернулся к Порядину.
– Что скажете?
– То же, что и говорил, – спокойно ответил граф. Поединок. – Это Божий промысел. Всякий раз, когда дворянин бросает или принимает вызов, он должен понимать, что это не игра. Всякий раз дворянин ставит на кон жизнь, и не важно, как он стреляет или владеет шпагой. Всякий раз он даёт Господу решать, прав ли он. Именно поэтому пистолеты не пристреливают, осечка засчитывается за выстрел, а иногда заряжается лишь один пистолет.
– Воля ваша, граф. Я всё равно не понимаю этого.
– Потому как вы не русский, Монтрэ! – вновь пьяно расхохотался Вагин. – Откройте-ка лучше ещё шампанского!
Рихотин с интересом слушал разговор. Шампанское делало своё дело: тело стало лёгким, и голова приятно шумела.
– Кто такой этот Порядин? – вполголоса спросил он у сидящего рядом Мишарина.
– Иван Францевич? О, это весьма примечательная личность! – улыбнулся Василий. – Граф командовал лейб-гвардии драгунским полком. Сейчас, как и вы, в отставке после ранения под Прейсиш-Эйлау. В армии со времен покойного императора, участвовал во всех сражениях в Европе, даже во французском плену побывал.
Рихотин усмехнулся. Предположение о гвардии оказалось верным.
– Впрочем, – продолжал Мишарин, – про плен рассказывать не любит.
– И давно вы знакомы?
