скачать книгу бесплатно
Почему сердце находится слева, а стрелки часов движутся вправо. Тайны асимметричности мира
Крис Макманус
Кругозор Дениса Пескова
До недавних пор даже объяснить разницу между «право» и «лево» условному инопланетянину было бы проблематично – настолько «земными» казались эти привычные понятия. Но и без таких абстрактных проблем вопросов хватает. Почему большинство людей являются правшами? Действительно ли левши ведут себя иначе, чем правши? Как связаны доминирующие руки с некоторыми нарушениями речи, такими как заикание? Почему сердце почти всегда находится с левой стороны тела, а человеческий организм состоит из аминокислот с левой хиральностью? Почему два полушария головного мозга настолько разные? Отчего торнадо вращаются против часовой стрелки в Северном полушарии и по часовой стрелке в Южном полушарии? Почему одна треть мира ездит на автомобиле слева, а две трети – справа? Из-за чего европейское письмо идет слева направо, а арабское и иврит – справа налево? На какие-то вопросы наука уже нашла ответы, но с некоторыми парадоксами асимметрии в природе, теле и культуре по-прежнему увлекательно борется. Рассматривая примеры от физики частиц до человеческого тела и от культуры и спорта до повседневной жизни, эта книга развеет ваши заблуждения о левом и правом и раскроет тайны асимметрии.
Приз Лондонского королевского общества за научно-популярную книгу года.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Крис Макманус
Почему сердце находится слева, а стрелки часов движутся вправо. Тайны асимметричности мира
Посвящается Кристине, Франциске и Анне
RIGHT HAND, LEFT HAND
by Chris McManus
First published in Great Britain in 2002 by Weidenfeld & Nicolson First published in ebook in 2013 by Phoenix
Copyright © Chris McManus 2002
The moral right of Chris McManus to be identified as the author of this work has been asserted in accordance with the Copyright, Designs and Patents Act 1988.
All rights reserved. No part of this publication may be reproduced, stored in a retrieval system or transmitted in any form or by any means without the prior permission in writing of the publisher, nor be otherwise circulated in any form of binding or cover other than that in which it is published without a similar condition, including this condition, being imposed on the subsequent purchaser.
© Дейниченко П.Г., перевод на русский язык, 2019
© ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Предисловие
Не сосчитать, сколько раз мне попадалась на глаза книга «Рука левая. Рука правая!» в букинистических магазинах. Но каждый раз я оказывался разочарован. Я надеялся найти какие-то книги, посвященные различиям между левой и правой сторонами нашего тела, левой и правой руками. Вместо этого в моем распоряжении оказывался первый том автобиографии английского писателя, сэра Осберта Ситвелла. В нем мало говорилось об интересовавшем меня предмете. Моя книга называется почти так же, и я питаю надежду удовлетворить тех немногих, кто, может быть, тоже ищет книгу о различиях двух наших рук и сторон тела – о том, почему в нашем мире, во всей вселенной, повсеместно и, казалось бы, иррационально преобладает асимметрия.
Ситвелл озаглавил так свою автобиографию, «поскольку хироманты утверждают, что линии левой ладони остаются неизменными с рождения, тогда как линии на правой ладони меняются в зависимости от наших поступков, окружения и образа жизни». В этом любопытном суждении соединились и хиромантия, которую отвергает большинство ученых, но для которой характерна универсальная символика левого и правого, и типичный для нашего времени акцент на совместном влиянии генов и окружающей среды на нашу жизнь. Сам Ситвелл был не настолько наивен, чтобы видеть в этой идее нечто большее, чем вольную метафору. И хотя он говорил: «все люди суеверны, и я в том числе», – стереотипы, присущие хиромантии, он все же отвергал.
В наши дни ни к чему всерьез пытаться понять, есть ли в этом утверждении какая-либо эмпирическая истина, но оно может послужить отправной точкой в изучении вопроса, почему наши руки и в самом деле отличаются. Также мы можем рассматривать его как часть обширной символики правого и левого, занимающей важное место в нашей повседневной жизни – от левых и правых в политике до «хождения налево» или «левых браков»[1 - Так в Британии называют фиктивные браки. – Здесь и далее прим. пер.], и таких слов как dexterity, значение которого в английском значительно шире буквального «праворукость» и включает такие понятия, как «сноровка», «ловкость», «умелость», или cack-handedness – то есть «леворукость» («леворукий» в английском – примерно то же, что «безрукий» или «криворукий» в русском). Почему возникают такие символические значения? Потому ли, что наши руки столь несимметричны, или потому, что несимметрично наше сердце, или же потому, что несимметрична вселенная, в которой мы живем? Эти вопросы, с одной стороны, глубоки, с другой – способны погрузить нас в многочисленные и разнообразные аспекты жизни общества и антропологии, работы мозга и тонкостей языка. Они заставят всмотреться в наши несимметричные тела с несимметричными сердцем, печенью, желудком, почками и даже половыми органами и заглянуть еще глубже, в устройство кирпичиков, из которых построены наши тела – аминокислот и углеводов, тоже асимметричных, и, наконец, в асимметрию самой физики и, следовательно, Вселенной.
Во вступлении к своей книге Ситвелл размышляет: «Мне уже почти пятьдесят, и седина в волосах говорит о том, что я достиг водораздела и уже вижу ручей, по которому мне предстоит спускаться к безграничному океану, прохладному и безликому. Пора в путь». Моя седина проступила давно, и я изучаю и исследую – по мнению некоторых, с одержимостью – все, что связано с преимущественной направленностью, или хиральностью, и латерализацией (функциональной асимметрией полушарий головного мозга) с 1972 года, когда опубликовал первую работу об этом. Я никогда не терял интереса к этой теме: наоборот, вопросы, которыми я задавался, становились все более интересными – и вместе с тем рос интерес и со стороны других людей. Я получаю по несколько звонков в год от теле- и радиопродюсеров, которые вдруг обнаруживают, что около 10 % их аудитории – левши, и решают, что сделать программу о левшах – весьма новаторская идея. В ходе этих интервью мне задают одни и те же вопросы с искренним интересом, но времени на то, чтобы ответить надлежащим образом, никогда не хватает. Надеюсь, что в этой книге мне удалось дать развернутые ответы для тех, кто понимает, что эта тема слишком интересна, чтобы ее можно было полностью раскрыть за десять минут. Последние годы ознаменовались значительным прогрессом в самых разных сферах – от молекулярной асимметрии, анатомии и биологии развития до нейронауки, психологии, антропологии, социологии и даже космологии. А потому настало время подвести итоги. И хотя я вынужден признать, что не являюсь экспертом даже в некоторых из этих областей, на любительский уровень я все же могу претендовать.
Если бы мне довелось подняться так высоко в горы, чтобы можно было увидеть расстилающиеся за ними пространства, то все же, надеюсь, я не достиг бы той вершины, того перевала, того водораздела, откуда, как писал Ситвелл, можно было бы только постепенно спускаться к отдаленному океану. Область, о которой пойдет речь в этой книге, разнообразна, путь по ней труден и тернист, и тернии порой столь непролазны, что сквозь них невозможно что-либо рассмотреть. Чтобы облегчить путь, приведу краткое описание территорий, которые вам предстоит посетить. Главу 1 открывает медицинский казус XIX века, история болезни Джона Рида, сердце которого располагалось в правой половине тела. Как обнаружил доктор Томас Уотсон – ныне почти забытый персонаж, чью репутацию стоило бы восстановить, – чрезвычайно трудно объяснить, почему сердце, как правило, расположено в левой стороне тела. Кроме того, Уотсон понял, что еще труднее объяснить, почему Джон Рид должен был быть правшой, а не левшой. Еще два великих открытия XIX века – асимметричность молекул в живых организмах, показанная Пастером, и обнаруженный Максом Даксом и Полем Брока факт, что лингвистические способности обычно связаны с левым полушарием мозга, – задают тон дальнейшему повествованию. Глава 2 представляет собой отступление, посвященное интересу человечества к левому и правому и символике левого и правого, которая обнаруживается едва ли не во всех культурах и лежит в основе множества феноменов, упоминаемых в этой книге. Глава 3 рассматривает проблему философских затруднений, с которыми столкнулся Кант при описании правого и левого, а глава 4 посвящена тому, как в разных языках видоизменялись понятия «правое» и «левое», и почему многим людям сложно использовать эти понятия последовательно и не путаясь. Глава 5 возвращается к озадачившему Уотсона вопросу: почему сердце обязательно должно быть именно слева, который рассматривается с общебиологической точки зрения, в контексте того, почему живым организмам, как правило, свойственна симметрия и отчего может возникать асимметрия сердца. В главе 6 мы глубже погружаемся в микробиологию, рассматривая асимметричность молекул, в частности аминокислот, и теории возникновения такой асимметрии на субатомном уровне или в холодной пустоте межзвездного пространства. Глава 7 возвращается к проблеме лево- и праворукости в повседневной жизни и приводит модель того, каким образом на генетическом уровне наследуется доминирование той или иной руки и как эта тенденция сохраняется в семьях. Глава 8 посвящена асимметрии головного мозга и рассматривает протекающие в левом полушарии процессы, связанные с речью, а также более общие функции правого полушария и способы взаимодействия полушарий, обеспечивающие сложные психологические процессы. Глава 9 завершает раздел о право- и леворукости и ставит вопрос об исторических и кросскультурных различиях в степени их распространенности. Также в ней рассматриваются археологические доказательства в пользу праворукости ранних гоминид и отсутствия таковой у человекообразных обезьян и других животных и далее – принципиальной разницы между левым и правым полушариями мозга. Глава 10 рассказывает о том, как важны социальные взаимодействия для определения предпочтительности правого или левого в повседневных ситуациях: выбор направления письма (в нашем случае – справа налево), выбор право- или левостороннего уличного движения (в Британии – левостороннее), а также относительное преимущество левшей в спортивных поединках. Глава 11 рассматривает общественные условия, влияющие на положение левшей, составляющих меньшинство в обществе, где преобладают правши, а также как это отражается в языке и культуре и приводит к стигматизации леворукости. Главы 12 и 13 – развлекательные отступления, которые тем не менее содержат довольно глубокие идеи; так, в главе 12 рассматривается ряд ошибочных суждений о правшах и левшах и множество возникающих из-за этого предрассудков и домыслов. Глава 13 – всего лишь коллекция забавных, но в своем роде поучительных пустяков, анекдотов и мелочей. Глава 14 возвращается к главному предмету книги, но, отстранившись от асимметрии как таковой, обращается к центральной для науки проблеме, которой до сих пор не уделялось достаточно внимания в этом обстоятельном рассуждении – к симметрии. В завершающей главе 15 книги утверждается триумф асимметрии над симметрией и предлагается единая картина асимметричности мира на всех уровнях – от субатомного, биохимического и анатомического до нейрологического, культурного и социального.
Гиперпримечания
Поскольку я ученый, я в изобилии снабдил эту книгу сносками и примечаниями, не в последнюю очередь для того, чтобы обосновать и защитить от дотошных коллег некоторые скользкие места. Однако я помню слова Тоби Манди, который говорил, что научно-популярные книги должны быть «научными, но не учеными». Примечания позволили мне оставаться ученым и в то же время заходить в некоторые спорные области. Ради экономии места и терпения читателей многие из них были вычеркнуты из книги: так после постройки дома убирают строительные леса. Некоторые из этих материалов могут оказаться интересными для читателей. Поэтому в примечания в конце книги я включил гиперссылку на более обширные примечания – гиперпримечания, которые доступны в Интернете на сайте http://righthandlefthand.com. Сайт содержит дополнительные материалы и предоставляет возможность принять участие в экспериментах и научных исследованиях.
Благодарности
Я признателен всем, кто помогал мне на разных этапах работы над книгой. Их помощь позволила уменьшить количество неизбежных ошибок, и в случаях путаницы правого и левого их вины нет. Прежде всего я должен поблагодарить Фонд Уэлкома (Wellcome Trust) за вручение мне премии, подтолкнувшей меня к написанию этой книги, и, в частности, тех, кто принял это решение, включая Сью Блэкмор, Мэтта Ридли и покойного Дугласа Адамса, который был левшой. В Фонде мне посчастливилось получить большую поддержку со стороны Лоуренса Смэджи и Сары Бронсдон. Особая благодарность моему агенту Фелисити Брайан и моим редакторам в издательстве Weidenfeld & Nicolson; в первую очередь Тоби Манди за понимание и поддержку, а также Питеру Тэллаку, чьи советы, комментарии и подробная критика были неоценимы. Также я должен поблагодарить сотрудников издательства Ники Джинса и Тома Уортона, которые помогли мне уложиться в сжатые сроки. Работа над книгой была бы невозможна без большой поддержки со стороны Университетского колледжа Лондона, в особенности Оливера Брэддика и Дэвида Ингрэма, предоставивших мне необходимое время и место, а также великолепной библиотеки и ее сотрудников, которые всегда были готовы мне помочь.
В каком-то смысле подготовка этой книги заняла почти три десятилетия, и я должен поблагодарить Ника Хамфри и Майкла Моргана за поддержку моего первоначального интереса, а также за их постоянную заинтересованность, энтузиазм и давнюю дружбу. В течение десяти с лишним лет мне посчастливилось бывать в Университете Ватерлоо и работать с покойным Филом Брайденом, объединившим вокруг себя группу талантливых ученых, в числе которых Таха Амир, Арве Асбьёрнсен, Расс Баучер, Пэм Брайден, Барбара Булман-Флеминг, Лорин Элиас, Джина Гримшоу, Юкихиде Ида, Манас Мандал, Тодд Мондор, Махарадж Сингх, Руна Стинхюс и Дэн Войер. Когда мой интерес к латерализации угасал, они воодушевляли меня. Если я о чем-то и сожалею, так это о том, что мы с Филом не смогли посидеть и поговорить о книге.
Также я должен поблагодарить всех, кто оказывал мне помощь в ходе дискуссий и в поисках малоизвестной литературы: Розалинду Арден, Питера Эйтона, Оливера Брэддика, Найджела Брауна, Дайану Чунг, Джона Кронина, Жюля Давидоффа, Серджио Делла Сала, Финна Фордхэма, Стивена Гангестада, Питера Халлигэна, Лорен Харрис, Йорга Хеннига, Питера Хеппера, Бена Хейдекера, Лиз Хорнби, Кеннета Хагдала, Боба Джейкобса, Стива Джонса, Стивена Ли, Ричарда Ли, Джима Макинтайра, Марка МакКорта, Джона Маршалла, Джеффри Миллера, Ханну Митчисон, Майкла Моргана, Р. Нагараджан, Майка Николлса, Соню Офте, Ричарда Палмера, Майкла Питерса, Сандру Пиццарелло, Эндрю Помянковски, Марвина Пауэлла, Найджела Сэдлера, Ховарда Тейлора, Кита Типтона, Дона Такера, Луку Турина, Стива Апхэма, Джорджио Валлортигара, сэра Эндрю Уотсона, Стивена Уилсона, Чака Высоцки и Рона Йео. Особого упоминания заслуживает Джон Хьюсон за создание веб-сайта книги. Я особенно благодарен Кристине Плейнс, Джонатану Куку, Дику Джеффрису, Белинде Уиндер и Льюису Вулперту за внимательное прочтение частей рукописи и Джонатану Куку, в частности за то, что дал мне возможность собственными глазами увидеть сердце курицы в процессе развития. Джо Паркер и сотрудники музея Вестри Хаус оказали мне огромную помощь, позволив мне еще раз посетить их выставку, посвященную левшам и леворукости, и я особенно благодарен куратору выставки Найджелу Сэдлеру за то, что он предоставил мне доступ к своим неопубликованным заметкам и позволил использовать данные опроса, который он проводил среди посетителей выставки.
Вряд ли найдется книга, автор которой не завершал бы раздел «Благодарности» самой сердечной признательностью родным и близким за терпеливое отношение ко все более требовательной кукушке, попавшей в семейное гнездо. Теперь мне понятно почему. Кристина, Франциска и Анна заслуживают гораздо большего, чем благодарность, и именно им по праву посвящена эта книга.
В издании в мягкой обложке исправлен ряд мелких ошибок. Я особенно благодарен Джону Брэдшоу, Хеннингу Генцу, Йорану Грипу, Иб Нильсену, Марку Прендергасту и Кристоферу Смиту за то, что внимательно прочли предыдущее издание.
1. Проблема доктора Уотсона
В октябре 1835 года в больнице Мидлэссекс в центре Лондона в возрасте сорока восьми лет скончался Джон Рид. Нам мало что известно о его жизни, разве только то, что он не испытывал никаких проблем с грудной клеткой и никто не подвергал ее тщательному обследованию, что, как оказалось, достойно сожаления. Рида лечил молодой энергичный врач Томас Уотсон, который хотел выяснить причину смерти пациента. Было сделано вскрытие. По-видимому, проводил его сам Уотсон. Никто и предположить не мог, какими окажутся его результаты: выяснилось, что сердце Джона Рида находилось не на той стороне. У большинства людей сердце находится слева, а у Рида, в отличие от всех остальных, оно было справа. Более того, все остальные органы тоже располагались наоборот. Его печень была не с правой, а с левой стороны, а желудок и селезенка были не слева, а справа. Как отметил Уотсон, «его внутренние органы выглядели совершенно обыкновенно, но так, словно они отражались в плоском зеркале» (рис. 1.1). Тогда Уотсон назвал этот феномен гетеротаксией, но в современной научной литературе обычно используется латинское определение situs inversus, транспозиция органов, то есть обратное расположение любого из внутренних органов[2 - См. веб-сайт.]. Доктор Уотсон (рис. 1.2) отличался любознательностью, проницательным умом и явным стремлением достичь высот врачебной профессии, которых он и достиг, сохранив при этом любовь своих коллег – непростая задача в такой конкурентной и самокритичной профессии, как медицина. Родившись в 1792 году, он обратился к медицине только в 27 лет, а до этого изучал математику в Кембриджском университете, где входил в десятку лучших студентов. К 1835 году он стал цензором Коллегии врачей. В 1842 году его жена умерла от послеродовой лихорадки (так называемой «родильной горячки»), и в том же году он впервые предложил, что заражения можно избежать с помощью дезинфекции рук или за счет использования одноразовых хирургических перчаток. В 1859 году ему был пожалован титул Королевского врача, и в 1861 году он был в числе трех врачей, лечивших принца Альберта, скончавшегося от тифа. В 1862 году он был избран президентом Коллегии врачей и занимал эту должность пять лет, а в 1866 году получил звание баронета, и в этом качестве был запечатлен на портрете кисти Джорджа Ричмонда, знаменитого в высшем обществе художника. В «Реестре Мунка», исторической хронике Коллегии врачей, об Уотсоне говорится как о «Несторе среди английских врачей», что намекает на древнегреческого царя Пилоса, старейшего и мудрейшего из вождей, отправившегося под стены Трои. Томас Генри Гексли называл его просто «истинным воплощением врача-философа»[3 - Anonymous (1882) British Medical Journal, ii: 1282–5; Munk, W. (1878) The Roll of the Royal College of Physicians of London, London: Royal College of Physicians. См. веб-сайт.].
Рис. 1.1. a. Нормальное расположение органов в грудной клетке (situs solitus), сердце смещено к левой стороне, дуга аорты обходит сердце справа налево, правое легкое трехдольно, а левое – двудольно. b. Расположение органов в грудной клетке при situs inversus, представляющее собой зеркальное отображение situs solitus (в данном случае в буквальном смысле, поскольку исходная гравюра была перевернута или, по выражению Уотсона, «отражена в плоском зеркале»)
30 мая 1836 года Уотсон представил результаты обследования Джона Рида на вечернем заседании Коллегии врачей. На столе было выставлено сердце Рида, которое было заспиртовано и отдано на хранение в Музей патологий Королевского колледжа Лондона. Позже в том же году Уотсон составил обширный отчет о случае Рида, добавив описание нескольких десятков других случаев, и опубликовал его в «Лондонской медицинской газете» (London Medical Gazette). Это была блестящая работа, в которой приводились описания случаев, опубликованные на английском, французском и латыни, в том числе даже изложенные в неумелых стихах, написанных самим Лейбницем (тем, что независимо от Ньютона изобрел математический анализ), цитировался на греческом Гален, древнеримский врач, чья репутация в античной медицине уступала только Гиппократу, а авторитет продолжал сохраняться даже спустя полторы тысячи лет. Уотсон собрал мнения еще нескольких ведущих лондонских врачей, а также получил детальное описание аналогичного случая от сэра Эстли Купера, одного из самых уважаемых и просвещенных лондонских хирургов. Уотсон дословно цитирует описанный Купером случай пациентки Сьюзан Райт[4 - Watson, T. (1836) London Medical Gazette, 18: 393–403. См. веб-сайт.].
Рис. 1.2. Сэр Томас Уотсон. a. Гравюра 1854 г. Ф. Холла по рисунку Ричмонда. b. Фотография 1867 г.
О Сьюзан Райт мы знаем несколько больше, чем о Джоне Риде. Она скончалась от приступа диареи в возрасте 73 лет, 19 марта 1836 года, за десять недель до заседания в Коллегии врачей. До этого ее здоровье было удовлетворительным. В больнице она пользовалась известностью, ухаживая за больными в палатах, и многие отмечали, как ловко она обрабатывает раны и язвы пациентов. Говорят, что она была доброй и человечной и «жизнь вела весьма умеренную, хотя и была несколько раз замечена в состоянии подпития». Она никогда не была замужем, «и посмертное обследование показало, что умерла она девственницей, так как плева не была нарушена…». Вскрытие проводил мистер Брейн, хирург с Сент-Джеймс[5 - Площадь Сент-Джеймс – одно из самых популярных мест проживания аристократов в Лондоне XIX века.]. Открыв брюшную полость, он с удивлением обнаружил, что все внутренности были расположены наоборот. Вскрыв затем и грудную клетку, он увидел, что и там все зеркально, и отправил записку Куперу, который на следующий день исследовал тело. Как он впоследствии писал, «внутренности были осторожно удалены… и отправлены в мой дом, где я высушил и заспиртовал их». Эти органы также были продемонстрированы на собрании в Коллегии врачей.
В статье в «Лондонской медицинской газете» Уотсон размышляет, как следовало бы описать эти анатомические странности. По некоторым размышлениям он отказывается от таких терминов, как «порок развития» или «уродство»: здесь нет никакого порока, поскольку в органах нет дефектов или неправильностей, они просто расположены зеркально; равным образом, нет в них и никакого уродства, поскольку в них «нет неправильности строения, нет ничего недостающего и ничего лишнего, а следовательно, ничего уродливого. Все члены и органы так же совершенны, как и в обычном случае». Но, как признавал Уотсон, в этом и заключается проблема. Нет никакой очевидной причины, почему «обычный случай» оказывается именно обычным, тогда как зеркальный вариант чрезвычайно редок. Уотсон не увидел никакой разницы в функционировании двух вариантов расположения органов: «Мы не ощущаем какого-либо преимущества или удобства из-за того, что наше сердце расположено с левой стороны, а печень – с правой, и потому не можем ожидать появления какого-либо неудобства или стеснения, если расположение окажется обратным».
Уотсон пытался понять, какой смысл заключается в преобладании одной стороны над другой, если органы работают нормально в любом случае. Он знал о существовании биологической направленности и отмечал, что у большинства моллюсков раковины закручены слева направо, тогда как у отдельных особей, а иногда и у целых видов раковины закручены в противоположном направлении. Поначалу он склонялся к мысли, что случаи перевернутых внутренностей не встречаются у животных, но некий студент из Королевского колледжа рассказал ему, что об этом упоминал Гален, а один мясник – что иногда подобное встречается у овец. Это навело его на мысль, что, возможно, на самом деле положение situs inversus у людей встречается не так уж редко, просто это трудно диагностировать.
С современной точки зрения удивление вызывает как раз то, что большинство таких случаев определялось не при жизни, а лишь в процессе посмертного вскрытия. Однако нам следует помнить, что стетоскоп был изобретен французским врачом Лаэннеком лишь за 16 лет до этого, в 1819 году, и что недостаток опыта работы с этим инструментом оставлял место для ошибок. Известно, что и сам Уотсон не любил использовать стетоскоп, и много лет спустя он писал, что это «скорее, помеха, чем помощь», и говорил, что хотя «и не мог обойтись без него… все же старался прибегать к нему как можно меньше». Уотсон вовсе не походил на доктора Лидгейта, амбициозного молодого врача из романа Джордж Элиот «Миддлмарч», горячего приверженца «научной культуры» в медицинской практике, который в 1829 году, всего через десять лет после изобретения Лаэннека, обследуя престарелого доктора Кейсобона, «не только применил свой стетоскоп (в ту эпоху далеко не часто употреблявшийся врачами), но и подолгу просиживал у своего пациента, наблюдая за ним»[6 - Перевод Е. Коротковой и И. Гуровой.]. Разумеется, Уотсону не нужен был стетоскоп, чтобы поставить диагноз. Один из приемов, которому первым делом учат студентов-медиков, – это умение одним касанием определять «сердечный верхушечный толчок», пульсацию верхушки сердца, обычно ощущаемую на уровне пятого ребра, на вертикальной линии, идущей вниз от центра левой ключицы. Его нетрудно обнаружить, и, конечно, мне доводилось наблюдать случаи situs inversus, когда верхушечный толчок с правой стороны груди пациента был виден невооруженным взглядом. В конце своей работы Уотсон признавал, что даже «регулярные прижизненные обследования позволяют прийти к однозначным выводам». Вероятно, Уотсон, подобно Лидгейту из романа Элиот, подолгу просиживал у постели Джона Рида, наблюдая за ним[7 - East, T. (1957) The Story of Heart Disease, London: William Dawson, p. 38. См. веб-сайт.].
Даже сам факт существования столь необычных людей с зеркальным устройством организма представлял собой загадку, но Уотсона беспокоил еще один более глубокий вопрос, которому он посвятил немалую часть своей работы. Даже если бы организмы Джона Рида и Сьюзан Райт являли собой полное зеркальное отражение нормы, это было бы нелегко объяснить. Однако еще труднее было объяснить, почему зеркальным в их телах было не все. Устройству человека присуща некоторая асимметричность, в том числе асимметричность рук, из-за которой большинство людей – правши. А Джон Рид и Сьюзан Райт были правшами. В своем описании Сьюзан Райт Эстли Купер особо подчеркивает: «Все, кто знал ее, утверждают, что она предпочитала использовать правую руку». Эти два случая нельзя отбросить как статистическую флуктуацию, поскольку Уотсон описал все случаи situs inversus, которые смог найти в медицинской литературе, и хотя о левшах свидетельств не было, в ряде случаев речь несомненно шла о правшах[8 - Bryan, D. (1824) Lancet 5: 44–6.].
Уотсон имел основания удивляться тому, что Джон Рид и Сьюзан Райт оказались правшами. Большинство из нас склонно считать, что люди с situs inversus должны быть левшами. Герберт Уэллс – не исключение. В фантастическом рассказе «История Платтнера» Готфрид Платтнер, оказавшись жертвой взрыва некого зеленого порошка, загадочным образом исчезает, чтобы спустя несколько дней вернуться, но теперь «правая доля его печени расположена с левой стороны, левая – с правой; в то время как легкие аналогично перепутаны. Что еще более странно (если исключить возможность того, что Готфрид – искусный актер), это то, что его правая рука за последнее время превратилась в левую. С тех пор как это случилось, ему стало очень трудно писать. Он может писать только справа налево, левой рукой»[9 - Перевод М. Ирской.].
Противоречащая интуиции идея Уотсона, что люди с situs inversus, как правило, правши, получила полное подтверждение в современных исследованиях. В наиболее полном из них, ставшим попутным результатом массового флюорографического обследования, проведенного в 1950 году с целью выявления туберкулеза, норвежский врач Йохан Торгерсен сообщает, что из 998 862 человек с situs inversus оказались 122, то есть примерно один из десяти тысяч. Также Торгенсену было известно о еще 70 таких случаях. Хотя у него не было сведений о том, какая рука оказывается ведущей во всех выявленных случаях, из 160 ему известных лишь 11 человек (6,9 %) были левшами – примерно такая же доля обнаруживается у людей, чьи сердца расположены обычным образом, с левой стороны[10 - Torgersen, J. (1950) American Journal of Human Genetics, 2: 361–70; Cockayne, E. A. (1938) Quarterly Journal of Medicine, 31: 479–93. См. веб-сайт.].
Возможно, тот факт, что Джон Рид и Сьюзан Райт были правшами, не так уж загадочен, как кажется на первый взгляд. В конечном счете праворукость – всего лишь тип поведения, а многие типы поведения усваиваются через обучение. Мы едва ли бы удивились, узнав, что Джон Рид и Сьюзан Райт писали слева направо, поскольку и всех остальных жителей Британии учили писать именно так. Кроме того, возможно, что предпочтительное использование той или другой руки представляет собой культурную традицию, большинство людей пишет или выполняет иные сложные действия правой рукой только из-за того, что Уотсон называл «простой силой обычая или предрассудка». Уотсон пытался обосновать это явление, но, в конце концов, отказался от этой идеи, склонившись к мнению, что «тенденция к декстральности обусловлена природой» (или, на современном языке, имеет биологическое, а значит, вероятно, генетическое происхождение). Тем не менее он подстраховался, добавив разъяснение, что «тенденция эта не может быть очень сильной, поскольку, несмотря на привитую обучением привычку, она весьма часто преодолевается за счет незначительных внешних воздействий», – и здесь он, похоже, ступает на зыбкую почву, так как преодоление врожденной склонности использовать левую или правую руку обычно оказывается на удивление трудным.
Вывод Уотсона о биологическом происхождении праворукости основывается на кросскультурных исследованиях. Если бы праворукость и в самом деле была произвольной культурной условностью в симметричном во всех отношениях мире, тогда бы все человеческие сообщества поровну делились на право- и леворуких. Уотсон пишет об этом четко и убедительно:
«Предпочтительное использование правой руки, а не левой универсально для всех стран и народов. Насколько мне известно, никаких сведений о существовании целого народа или племени левшей нет… Среди изолированных племен Северной Америки, лишь недавно ставших известными цивилизованному миру, нет никаких исключений из этого общего правила. Капитан Бек сообщал мне, что во встречавшихся ему во время нескольких экспедиций к Северному полюсу семьях эскимосов-кочевников все бросали копья правой рукой, а натягивали тетиву лука левой»[11 - См. веб-сайт.].
И сегодня нет никаких свидетельств, которые опровергли бы идею Уотсона, но есть множество ее подтверждений.
Но в итоге Уотсон столкнулся с проблемой, которую был совершенно не способен решить и которая остается одним из наиболее волнующих вопросов для современных исследователей. Если происхождение праворукости – биологическое, то почему люди с situs inversus, в телах которых все расположено зеркально, все же остаются правшами?
Со временем оказалось, что проблема еще сложнее, и к ней вполне применимы слова Уинстона Черчилля о Советском Союзе: «загадка, окутанная тайной, внутри чего-то непостижимого», ведь с ней связана загадка и тайна латерализации. Загадка относится к простым молекулам, а тайна – к нейробиологии, затрагивая высший феномен культуры – язык. И загадка, и тайна были обнаружены во Франции в ближайшие два десятилетия после доклада Уотсона на Коллегии врачей. Первую открыл Луи Пастер, вторую – доктор Марк Дакс. Здесь мы остановимся на них лишь кратко, но в последующих главах вернемся к их подробному рассмотрению.
Луи Пастер (рис. 1.3) – возможно, величайший французский ученый. 22 мая 1848 года двадцатипятилетний Пастер представил Парижской академии наук великолепный доклад. В поисках причины прокисания вина он сравнил натуральную винную кислоту, получаемую из винограда, с произведенной промышленным способом виноградной кислотой (так называемой рацемической смесью). Он обнаружил, что хотя обе кислоты идентичны по химическому составу, виноградная кислота иначе взаимодействует с поляризованным светом. Если водный раствор натуральной винной кислоты поворачивает поляризованный свет по часовой стрелке, то в растворе синтетической виноградной кислоты никакого поворота не происходит. Посмотрев в микроскоп, Пастер увидел, что натуральная винная кислота состоит полностью из крошечных кристаллов одного типа, тогда как виноградная кислота являет собой смесь двух типов кристаллов, зеркально повторяющих друг друга. Говорят, он прокричал «Tout est trouvе!», что, пожалуй, лучше всего перевести как «Эврика!». Вслед за тем Пастер проделал скучный, но критически важный эксперимент, рассортировав кристаллы виноградной кислоты на два типа под микроскопом с помощью препаровальной иглы (рис. 1.4). Раствор кристаллов одного типа поляризовал свет по часовой стрелке, так же как и натуральная винная кислота, тогда как раствор кристаллов другого типа поляризовал свет в обратном направлении, против часовой стрелки. Раствор из смеси кристаллов двух типов никакого влияния на свет не оказывал, поскольку эффекты были противоположны и уравновешивали друг друга, как в искусственной виноградной кислоте. Через десять лет выяснилось нечто еще более поразительное: Пастер обнаружил, что микроорганизмы способны жить и размножаться в виноградной кислоте, которая поляризует свет по часовой стрелке, но не жизнеспособны в виноградной кислоте, поляризующей свет против часовой стрелки[12 - Nicolle, J. (1962) Louis Pasteur: A Master of Scientific Enquiry, London: The Scientific Book Guild, p. 25; Mason, S. F. (1989) Chirality, 1: 183–91. См. веб-сайт.].
Рис. 1.3. Луи Пастер в 1852 году, через четыре года после открытия двух типов кристаллов виноградной кислоты
Рис. 1.4 a. Кристаллы виноградной кислоты, которые Пастер увидел под микроскопом. Натуральная винная кислота, полученная из вина, содержит только правую или (+) форму (на рисунке слева). b. Один из двух типов кристаллов, рисунок Пастера
Открытие Пастера произвело революцию в биохимии. Очень многие из молекул, составляющих тела живых существ, встречаются в лабораторных условиях в двух формах, представляющих зеркальное отражение друг друга (стереоизомеры). Но хотя существовать могут обе формы таких молекул, в человеческом организме присутствует лишь одна из них. Для сахаров это так называемая D-форма, правая, или декстральная (от латинского dexter – правый), для аминокислот – L-форма, или левая (от латинского laevus – левый), определяемая по тому, в каком направлении они вращают плоскость поляризации света – вправо или влево. Полное преобладание одного типа молекул в организме – не уникальная особенность людей, она присуща практически всем живым существам на нашей планете (за некоторыми интригующими исключениями, к которым мы вернемся в главе 6).
Что, если бы двенадцать лет назад Уотсон знал об этом? Это бы многое изменило. Уотсон предполагал, что кирпичики, составляющие наш организм, его главный строительный материал, симметричны, поскольку не было никаких причин думать иначе. Однако если здание, механизм или организм выстроены из асимметричных блоков, то создать его зеркальное отражение будет очень трудно. Взгляните на рис. 1.5. Это простая винтовая лестница из симметричных каменных ступеней. Если камни просто перевернуть, то лестница будет закручена в противоположном направлении. Из одних и тех же блоков можно построить лестницу, закрученную или вправо, или влево. Теперь взгляните на лестницу на рис. 1.6. Каждая каменная ступень асимметрична. Если эти ступени уложены друг на друга, они образуют лестницу, закрученную вправо. Но попробуйте построить из этих ступеней лестницу, закрученную влево. Это просто невозможно. Асимметрия компонентов определяет асимметричность построенных из них структур[13 - Из записок Виолле-ле-Дюка, по изданию Cook (1914) The Curves of Life, Constable: London (reprinted in Dover Books, 1979).].
Объясняет ли то, что тело состоит полностью из одного типа молекул-стереоизомеров, тот факт, что почти у всех нас сердце находится слева? Возможно. Однако если это так, то еще труднее объяснить, как вообще возможно строение организма с сердцем с правой стороны, а также определить, можем ли мы теперь считать людей с situs inversus просто зеркальными вариантами нормы, по какой-то случайности устроенными иначе, чем остальные. Это как если бы мы попытались напечатать что-то, что должно отображаться в зеркале, но использовали бы только асимметричные буквы, такие как б, е, с или р. И вот первая проблема Уотсона: он утверждал, что «у нас a priori нет возможности выяснить причину, по которой внутренние органы должны быть расположены именно таким, а не иным образом». Но причина, конечно же, имелась, и очень веская, хотя связь между молекулами и внутренними органами стала ясна далеко не сразу.
Рис. 1.5. Устройство простой винтовой лестницы. На верхнем рисунке – отдельная ступень, составляющая лестницу. Она симметрична, поэтому лестница, построенная из таких ступеней (нижний рисунок), может быть повернута или в таком направлении, как показано здесь, или в противоположном
Открытие Пастера было загадкой; тайна же, представлявшая такую сложность для Уотсона, обнаружилась всего через несколько недель после его доклада на Коллегии врачей, хотя ни сам он и никто другой не замечали ее на протяжении четверти века. Так же как эксперименты безвестного монаха Грегора Менделя игнорировались десятилетиями, пока спустя время их не оценили, так и никого не интересовала работа французского врача Марка Дакса. Дакс родился 27 декабря 1771 года и большую часть своей жизни, с 1800 года и до самой смерти, был практикующим врачом в Сомьере, небольшом городке на юге Франции в двадцати милях к северо-западу от Монпелье. Сегодня Дакса помнят по докладу, который он представил в июле 1836 года на заседании медицинского общества в Монпелье, Le Congr?s Mеridional. В вольном переводе название доклада звучит так: «Повреждение левого полушария мозга, связанное с забвением признаков мышления (то есть утратой речи)». Доклад был прочитан, но не был напечатан, а сам Дакс скончался через год в возрасте 65 лет, и его идеи были преданы забвению. Однако почти тридцать лет спустя, в 1865 году, его сын, доктор Гюстав Дакс, опубликовал рукопись отцовского доклада, а тема локализации речи стала одной из наиболее горячо обсуждаемых в научных кругах Парижа. Причиной тому стало утверждение доктора Поля Брока, что язык и речь связаны лишь с одним полушарием на первый взгляд симметричного человеческого мозга[14 - Ravoire, J. (1933) Le Docteur Marc Dax (de Sommi?res) et l’Aphasie, Montpellier: Imprimerie Mari-Lavit, pp. 8–9; Mouret, M. A. (1959) Chronique mеdicale de la ville de Sommi?res, Montpellier: Ets Valette, p. 48; Dax, M. (1865) Gazette Hebdomadaire de Mеdecine et de Chirurgie, 2 (2nd Series): 259–62, (перевод на английский: Joynt and Benton (1964) Neurology, 14: 851–4); Finger, S. and Roe, D. (1999) Brain and Language, 69: 16–30. См. веб-сайт.].
Рис. 1.6. Устройство сложной винтовой лестницы. На верхнем рисунке – ступенька такой лестницы. Отметим, что она совершенно несимметрична, может быть лево- или правосторонней (здесь показан лишь один вариант). В результате лестница может быть повернута лишь в одном направлении (здесь показана ее средняя и нижняя части)
Доклад Дакса-старшего открывается описанием случая, когда в сентябре 1830 года он наблюдал пациента, кавалерийского капитана, который после удара саблей в голову с трудом запоминал слова. Дакс читал работу френолога Галля, считавшего, что различные психические функции локализованы в разных отделах мозга. Поэтому Дакс прежде всего спросил у кавалериста, куда именно был нанесен удар, и тот сообщил, что в левую теменную область. Галль никогда не утверждал, что психические функции могут быть связаны лишь с одной стороной мозга, а потому этот случай был непонятным. Однако в последующие годы Дакс наблюдал все больше и больше пациентов и в конечном счете пришел к выводу, хотя и плохо совпадавшему с типологией Галля, что утрата речи связана с повреждением левого полушария мозга.
Дакс-младший опубликовал рукопись отца на фоне чрезвычайно горячих и оживленных дебатов, проходивших в Медицинской академии, а также Антропологическом и Анатомическом обществах Парижа. Они начались со спора о том, какая часть мозга отвечает за речь. Жан Батист Буйо утверждал, что отдел, связанный с речью и языком, расположен в лобных долях, непосредственно над глазницами. В 1861 году Поль Брока (рис. 1.7), хирург, питавший большой интерес к анатомии и антропологии, наблюдал двух пациентов, у которых были проблемы с речью. Как ни странно, сохранились даже фотографии, на которых запечатлены хранившиеся в Париже мозги этих пациентов. Первый больной, Леборн, мог произнести лишь одно слово Tan («пора») и долго был известен под этим прозвищем. С детства он страдал эпилепсией, вначале приведшей к параличу правой руки, а позже и правой ноги. Его поместили в госпиталь Бисетр, где он провел 21 год и скоропостижно скончался в 11 утра 17 апреля 1861 года от запущенной флегмоны и гангрены правой ноги. Двадцать четыре часа спустя было проведено вскрытие, мозг был удален и через несколько часов представлен на заседании Антропологического общества, после чего заспиртован. На фото на рис. 1.8 мы видим, что он был сохранен в вертикальном положении, что несколько необычно. Если повернуть изображение на девяносто градусов по часовой стрелке, оно предстанет перед нами в более привычном виде. Точная причина болезни Леборна (Тана) остается неясной, но даже по довольно нечеткой фотографии ясно видно, что поражена обширная область левой лобной доли. Больше всего Брока заинтересовало то, что пораженная область находилась именно здесь, особенно когда спустя некоторое время такие же повреждения обнаружились у другого больного[15 - Broca, P. (1861) Bulletin de la Sociеtе Anatomique de Paris, 2nd series, 6: 330–57 (частичный перевод на английский Eling, P. (1994) Reader in the History of Aphasia: From [Franz] Gall to [Norman] Geschwind, Amsterdam: John Benjamins); Schiller, F. (1979) Paul Broca: Explorer of the Brain, Oxford: Oxford University Press; Signoret, J. L. et al. (1984) Brain and Language, 22: 303–19; Castaigne, P. et al. (1980) Revue Neurologique (Paris), 136: 563–83. См. веб-сайт.].
Рис. 1.7. Поль Брока в возрасте чуть более 50 лет, примерно через десять лет после того, как он описал мозг Тана и Лелонга
Другого больного звали Лелонг. Весной 1860 года, когда ему было 83 года, с ним случился удар, после которого, как сообщила его дочь, он лишился речи. Восемнадцать месяцев спустя, 27 октября 1861 года, он упал и сломал шейку левого бедра. В те времена, до того как появилась возможность хирургической замены бедренного сустава, такой перелом фактически означал смертный приговор, и через двенадцать дней Лелонг скончался, находясь на попечении Брока, в чье хирургическое отделение он был доставлен. Посмертное исследование мозга ясно показало, что у него была повреждена почти та же область, что и у Леборна (рис. 1.9).
В то время Брока главным образом интересовал тот факт, что повреждения были локализованы в лобных долях (в области, которую ныне называют зоной Брока). В апреле 1863 года, наблюдая восемь пациентов, у каждого из которых было повреждено левое полушарие, он отметил: «Примечательно, что у всех этих пациентов поражение было с левой стороны. Я не смею сделать на основании этого какое-то заключение и ожидаю новых данных». Позднее в том же году он опишет случаи не менее 25 новых больных с патологией, которую он назвал афения (но вскоре оно стало известно как афазия), то есть утрата речи. У всех больных была повреждена левая сторона мозга. Диагнозы всем пациентам были поставлены при жизни: какая именно сторона мозга поражена, было ясно из того, что все больные страдали параличом правой стороны тела, или гемиплегией. Одна из странностей нервной системы состоит в том, что правое полушарие мозга контролирует левую сторону тела и наоборот: нервы, связывающие тело и мозг, перекрещиваются в стволе мозга. Это означало, что у пациентов Брока, страдавших правосторонним параличом, было поражено левое полушарие мозга.
Рис. 1.8. Мозг Леборна (Тана), хранящийся в Музее Дюпюитрена. Мозг размещен вертикально, лобные доли наверху, а мозжечок виден в левом нижнем углу. На этой фотографии видно только левое полушарие мозга. Большая темная подковообразная область в середине, примерно в нижней трети снимка, – это повреждение зоны Брока
Для Брока выводы были очевидны:
«С физиологической точки зрения это самый серьезный вопрос… Если очевидно, что некая конкретная и совершенно определенная способность… нарушается исключительно из-за поражения левого полушария, из этого неизбежно следовало бы, что два полушария мозга обладают разными свойствами – а это настоящий переворот в физиологии нервных центров. Я должен признать, что мне нелегко дался столь революционный вывод».
Рис. 1.9. Мозг Лелонга, сохраненный в Музее Дюпюитрена. На фотографии видно левое полушарие. В отличие от мозга Тана на верхнем рисунке, он сохранен в более привычном положении, лобные доли обращены влево, а мозжечок не виден (он скрыт полушариями мозга и должен быть в правой части снимка). Обширная пораженная область видна сразу над левой половиной таблички
Брока был совершенно прав – это действительно подрывало все основы и фактически было «настоящей революцией». Как две, казалось бы, одинаковых доли серого вещества могли быть столь разными? Одна, левая, отвечала за язык и речь – эти высшие достижения человеческого разума, венчающие корону цивилизованной жизни, а другая, почти такая же по форме, позволяла человеку издавать лишь односложные возгласы, вроде тех, что были доступны Тану и Лелонгу. Да, это так. Открытие Брока с тех пор не оспаривалось, и любой практикующий врач или невролог неоднократно мог подтвердить его на основе собственного ежедневного опыта[16 - Schiller, F. (1979) p. 192; Broca, P. (1865) Bulletin de la Sociеtе d’Anthropologie de Paris, 6: 377–93; Hеcaen, H. and Dubois, J. (1969) La naissance de la neuropsychologie du langage (1825–1865), Paris: Flammarion; Berker, E. A. et al. (1986) Archives of Neurology, 43: 1065–72. См. веб-сайт.].
Одним из таких практикующих врачей был сам Томас Уотсон. В 1871 году в возрасте 79 лет он опубликовал пятое издание «Лекций о принципах и практике лечения», одного из самых успешных учебников по медицине в викторианской Англии, первое издание которого, основанное на его курсе лекций в лондонском Королевском колледже, вышло почти за сорок лет до этого в 1843 году. Уотсон довольно честно пишет о легкости воспроизведения главного открытия: «Просматривая краткие записи, хранившиеся много лет, я обнаруживаю частые свидетельства сочетания той или иной формы афазии с правосторонней гемиплегией». Уотсон даже публиковал такие случаи, например в первом издании своего учебника. Но, несмотря на это, Уотсон был скептически настроен по отношению к теории Брока, полагавшего, что речевые способности связаны с конкретной зоной мозга: «Я не могу принять – я не верю – теорию, выдвинутую Брока». Он приводит мнение, которое приписывает доктору Джону Хьюлингсу Джексону, великому лондонскому неврологу, тогда пребывавшему в расцвете своей карьеры, о том, что «способность к речи не обнаруживается ни в какой области мозга, потому что она присутствует везде». Недостатки такой точки зрения, однако, были совершенно очевидны: если способность к речи присутствует везде, то почему поражение левого полушария вызывает афазию, тогда как поражение правого полушария, как правило, к ней не ведет? Уотсон, как и почти 35 лет назад, пытался выработать некую теоретическую модель и вернулся к своей старой сфере интересов – загадке право- и леворукости[17 - Watson, T. (1871) Lectures on the Principles and Practice of Physic, vol. 1, 5th edn, London: Jon W. Parker, p. 494. См. веб-сайт.].
Поскольку очевидно, что внешне мозг выглядит симметричным, то кажется маловероятным, что причина совершенно асимметричного сочетания афазии с правосторонним параличом заключается в самом мозге. Напротив, Уотсон отмечал, что наши парные органы – глаза, легкие и почки – с рождения работают сообща: каждый орган выполняет свою половину работы. Два полушария мозга, утверждал он, должны были бы работать так же, если бы не «одно досадное исключение: мы все вырастаем правшами». Согласно Уотсону, в результате мозг отводит под речь лишь одно полушарие, левое. Таким образом, латерализация языка в левом полушарии вытекает из праворукости и напрямую связана с ней. Чуть далее Уотсон несколько смягчил свое утверждение, отметив, что «правое полушарие, конечно, иногда может брать на себя [речь], точно так же, как некоторые люди являются левшами». Это хоть как-то объясняет тот факт, что не у всех речь связана с левым полушарием. Но теоретические трудности только усугублялись, потому что Уотсон все еще пытался понять, почему мы в большинстве своем правши (свойство, которое он еще раз объявляет универсальным: «общим для всех народов и рас»)[18 - Ibid., p. 501.].
Тогда Уотсон выдвинул другую теорию, совершенно ошибочную, но любопытную. Он вернулся к анатомии и обратил внимание на то, как мозг снабжается кровью. Артерии в грудной клетке, ведущие от сердца, так же асимметричны, как и само сердце, из чего следует, что сонные артерии, обеспечивающие основной поток крови в полушария мозга, так же асимметричны (см. рис. 1.1).
Благодаря хорошо известному расположению артерий, восходящих от дуги аорты, левое полушарие получает через сонную артерию более прямой и, следовательно, более свободный приток крови, чем правое. Вероятно, по этой причине… извилины передней доли левого полушария [то есть зона Брока] развиваются в более ранний период, чем на противоположной стороне… В этом же мы находим возможную причину того, что большинство людей – правши.
На первый взгляд теория выглядит удачной, но минутное размышление показывает, что она не может быть правильной. Ее опровергают наблюдения самого Уотсона, сделанные в 1836 году: ведь если мы оказываемся правшами или левшами из-за асимметрии кровоснабжения мозга, то люди с situs inversus должны в большинстве своем быть именно левшами. Однако сам Уотсон подчеркивал, что это не так[19 - Ibid., p. 503. См. веб-сайт.].
Сэр Томас Уотсон помог нам составить карту той области, что мы намерены исследовать. Проблемы, рассмотренные им, сегодня стоят столь же остро, как в ту эпоху, когда он впервые затронул их, и существует множество связанных с ними других вопросов, не менее загадочных. Но впереди нас ждут захватывающие времена. В последние годы, особенно в два минувших десятилетия, исследователям удалось значительно продвинуться вперед. С начала 1960-х накопилось огромное количество исследований о право- и леворукости и различиях между полушариями мозга. В 1980-е годы, впервые за долгое время, биологи всерьез заинтересовались важнейшим вопросом о том, почему у позвоночных сердце расположено с левой стороны. И в этой области был достигнут немалый прогресс. Одновременно с этим интенсивно изучались связи между анатомическими и биохимическими асимметриями – в том числе и главный вопрос о том, существует ли между ними какая-то прямая причинно-следственная связь. Как мы увидим, скорее всего – да.
В 1991 году Фонд фармацевтической компании Ciba, узнав о существенном прогрессе в понимании асимметрии живых организмов, организовал конференцию под названием «Биологическая асимметрия и хиральность». В течение трех дней двадцать девять ученых – от физиков, химиков и биохимиков до специалистов по анатомии, биологии развития и фармакологии, а также психологов и неврологов – обсуждали эти вопросы. Присутствие представителей всех этих дисциплин было необходимо, так как становилось все более очевидно, что полное понимание одной из них невозможно без понимания всех остальных. Председательствовал на конференции Льюис Уолперт, левша, который, как настоящий ученый-экспериментатор, не мог не начать заседание с проверки своей любимой гипотезы – что левшами окажутся и большинство участников конференции. Оказалось, что это не так: левшами были всего двое, семь процентов, доля, сравнимая с долей левшей среди всего населения и среди всех исследователей латеральности. В конце одного чрезвычайно разностороннего и напряженного обсуждения Льюис весело заметил: «От молекул до мозга за одно заседание, одним махом!» Масштаб и в самом деле был таким, хотя едва ли многие сказали бы, что эту проблему можно охватить с такой легкостью. В этой книге мы попытаемся связать воедино эти области, приводя подтверждения из очень широкого круга дисциплин, хотя это не всегда будет легко. Это, однако, заведет нас во многие уголки и закоулки физического, биологического, когнитивного и социального мира[20 - Bock, G. R. and Marsh, J. (1991) Biological Asymmetry and Handedness (Ciba Foundation symposium 162), Chichester: Wiley, 1991; Etaugh, C. and Hoehn, S. (1979) Perceptual and Motor Skills, 48: 385–6.].
Исследуя хиральность во всех ее проявлениях, в том числе и в форме право- и леворукости, мы проделаем путь от самого малого к самому крупному, от субатомных масштабов к космологическим. Хотя мы обнаружим асимметрии, или разные формы хиральности, на всех этих уровнях, мы также выясним, что их смысл и значение в значительной мере связаны с универсальным стремлением людей по-разному трактовать левое и правое на символическом уровне. Именно с этого и начинается эта книга.
2. Смерть и правая рука
Его гибель была случайной, как и великое множество смертей в Первой мировой войне. Она настигла его в двадцати милях восточнее того места, где год спустя 650 тысяч французских и немецких солдат погибнут в «Верденской мясорубке», сражении, которое историк Алан Джон Персиваль Тэйлор назвал «самым бессмысленным эпизодом войны, в которой вообще не было никакого смысла». В 2 часа 50 минут пополудни 13 апреля 1915 года, прекрасным весенним днем, французский лейтенант поднял людей из траншеи, прошел десять метров в сторону врага и упал, смертельно раненный. Два младших лейтенанта последовали за ним и почти тут же пали.
Они преодолели не более полутора десятков из почти трехсот метров открытого пространства, отделявшего их от вражеских позиций, и, оказавшись на виду, были скошены очередью немецкого пулемета. Еще через несколько секунд были убиты 22 солдата. Одним из убитых лейтенантов был социолог и антрополог Роберт Герц (рис. 2.1). Ему было всего 33 года. Его тело, лежавшее рядом с другими офицерами, забрали только на следующую ночь. В последнем письме Герца к жене Алисе явно сквозит предчувствие беды: «un baiser grave et pieux – pour toujours» – «целую серьезно и нежно – навсегда».
Рис. 2.1. Роберт Герц
Атака на деревню Маршевиль, в которой участвовал Герц, едва ли могла увенчаться успехом: офицеры хорошо знали, что идут практически на верную смерть. Впоследствии друг и коллега Герца, социолог Марсель Мосс, ставший и редактором его работ, назвал это событие «l’attaque inutile» (бессмысленной атакой). Несомненно, атака преследовала важную военную цель. Равнину Вевр, ведущую прямо к немецкому городу-крепости Мец, пересекает река Мёз (Маас), и в сентябре 1914 года немецкая армия быстро получила тактическое преимущество, устроив переправу через реку близ Сен-Мийель. Сражение на Вевре, в котором участвовал Герц, было неудачной попыткой отбить Сен-Мийель, вновь оказавшийся в руках французов лишь в сентябре 1918 года, за два месяца до конца войны, в результате атаки Первой Американской армии генерала Першинга[21 - Taylor, A. J. P. (1966) The First World War: An Illustrated History, Harmondsworth: Penguin, p. 23; Durkheim, E. (1916) L’annuaire de l’association des anciens еl?ves de l’еcole normale supеrieure, pp. 116–20; Needham, R. (1973) Right and Left: Essays on Dual Symbolic Classification, Chicago: University of Chicago Press, p. xi. См. веб-сайт.].
Герц был учеником знаменитого социолога Эмиля Дюркгейма, скончавшегося в 1917 году в возрасте 59 лет и ставшего свидетелем смерти целой когорты молодых перспективных ученых. Некролог всем им написал в 1925 году племянник Дюркгейма Марсель Мосс, также внесший в антропологию важнейший вклад благодаря своим работам о природе и символике обмена дарами. В скорбном списке утрат значатся «павшие на фронте Герц, Давид, Бьянкони, Ренье, Гелли», Боша, который в 1914 году «погиб за науку» от голода и холода во время этнографической экспедиции на остров Врангеля, и Лифит, скончавшийся «от долгой и жестокой болезни, возможно, усугубленной двумя ранениями». Наконец, среди погибших был сын самого Дюркгейма, лингвист Андре, смерть которого оказалась «двойным ударом – для его семьи и для науки, и стала одной из причин смерти его отца [от инсульта]». Андре Дюркгейм умер в декабре 1915 года в болгарском госпитале от ран, которые получил, командуя взводом прикрытия после разгрома и отступления из Сербии[22 - Mauss, M. (1925) Annеe Sociologique, 1 (new series): 7–29.].
Школа Дюркгейма отличалась несколькими характерными чертами. Прежде всего она придерживалась функционалистского подхода и утверждала, что, когда мы смотрим на далекое от цивилизации, иное и как будто примитивное общество, поведение которого кажется нам странным, то необходимо, во-первых, быть непредвзятым, а во-вторых, попытаться оценить возможные функциональные преимущества таких типов поведения и социальной организации. Проще говоря, люди не глупы, и если они постоянно что-то делают, то более вероятно, что они делают это по какой-то причине, пока еще не понятой, чем вообще без причины. Так, в своей книге о дарах Мосс пишет, как «потлач» – церемониальный и ритуализированный обмен щедрыми дарами между племенами северо-запада Америки – можно понять как распределение излишков продукции, а также укрепление структуры общества с помощью трех обязанностей: «давать, получать и воздавать»[23 - Mauss, M. (1990) The Gift: The Form and Reason for Exchange in Archaic Societies, London: Routledge. См. веб-сайт.].
Другим новшеством стало предположение Дюркгейма и его школы о том, что примитивные классификации мира всегда несколько ограниченны, поскольку люди примитивного мира не являются и никогда не были нейтральными, рациональными учеными, собирающими информацию, какими мы хотим быть сегодня. В результате они неизбежно описывали мир в терминах единственной непосредственно доступной им системы – социального мира, в котором они обитают, с его семейными, племенными и прочими связями и отношениями.
Третьей важной инновацией школы Дюркгейма стала методология, делающая акцент на «компаративном методе» – систематическом сравнении большого количества обществ и культур, а не погружении лишь в одну из них. Антропологи практически поселились в архивах и библиотеках, штудируя записи своих предшественников, изучавших местные языки, нравы и обычаи. Слабость этого метода в том, что чтение никогда не равняется действию: между книжным знанием и полевым опытом может лежать пропасть. Сам Герц сознавал эту разницу. Он глубоко погрузился в культуру даяков и даже выучил их язык, так что чувствовал, что знает их как родных. Но в 1912 году, посетив альпийскую глушь близ Аосты, чтобы изучить культ святого Бессе (Бессуса), он заметил: «Насколько же прямой контакт с реалиями живее работы в библиотеке»[24 - Introduction by Evans-Pritchard to Hertz, R. Death and the Right Hand, translated by R. Needham and C. Needham, Aberdeen: Cohen and West, 1960; Parkin, R. (1996) The Dark Side of Humanity: The Work of Robert Hertz and its Legacy, Amsterdam: Harwood. См. веб-сайт.].
Герц также предвосхитил современный подход к антропологии: не обязательно забираться в глухие уголки планеты, чтобы обнаружить странные, непохожие на других культуры со сложной системой верований. Сегодня антропологи могут изучать практически любую подгруппу современного общества – от научного персонала атомных электростанций до раскладчиков товаров в супермаркетах или хирургов в операционных. Реймонд Ферт отмечал, что «одна из задач антропологии – задавать вопросы об очевидном… Почему мы пожимаем правую руку, когда здороваемся? Почему почетного гостя сажают справа?». Ответы на такие банальные вопросы далеко не банальны. Как еще в XVII веке указывал Джон Балвер, рукопожатие исполнено смысла: «Пожать протянутую руку – это обычное выражение дружбы, мирных намерений, милосердия, приветствия, умиротворения и радушия; примирения, поздравлений, благодарности, пожеланий здоровья и благополучия». Тем не менее современная форма рукопожатия – изобретение XVIII или XIX века. Если верить Флоберу, она могла возникнуть в Англии: в романе «Мадам Бовари» Леон Дюпюи прощается с Эммой рукопожатием, на что она замечает: «A l’anglaise donc» – «Ну, по-английски»[25 - Roodenburg, H., in Bremmer, J. and Roodenburg, H. (eds) (1991) A Cultural History of Gesture: From Antiquity to the Present Day, Cambridge: Polity Press, pp. 152–89; Bulwer, J. (1644) Chirologia; or, The Natural Language of the Hand; Composed of the Speaking Motions, and Discoursing Gestures Thereof. Whereunto is Added, Chironomia; or, The Art of Manual Rhetoricke, London: Thomas Harper, p. 109. См. веб-сайт.].
В 1907 году Герц опубликовал свою первую работу – о коллективных представлениях о смерти в разных обществах. Этот очерк и сопровождавший его фрагмент о символике левого и правого полвека спустя были объединены в английском переводе под редким и драматичным названием «Смерть и правая рука». Очерку о смерти предшествовали обширные исследования, которые Герц вел в библиотеках: в частности, десять месяцев он провел над книгами и документами в Британском музее. В начале своей работы он подчеркивает, что речь идет прежде всего о социальном феномене, выходящем за пределы жизни и смерти как простых биологических фактов; смерть завершает не только телесное бытие личности, но также и ее социальную функцию[26 - Hertz, R. Death and the Right Hand, translated by R. Needham and C. Needham. Aberdeen: Cohen and West, 1960. См. веб-сайт.].
Герца особенно поразило, как по-разному воспринимают смерть разные общества и культуры. В частности, он рассматривал так называемые «погребальные обряды» в Индонезии и феномен второго погребения, при котором окончательное захоронение тела происходит спустя недели или даже месяцы после смерти. Надо сказать, что некоторые из этих погребальных обрядов могут показаться современному западному читателю отвратительными, хотя следует признать, что и наши обычаи обращения с покойными близкими показались бы столь же странными тем, кто практикует второе погребение. В числе типичных примеров, описанных Герцем, – существующий на Бали обычай в течение многих недель хранить тело в доме в специальном гробу с отверстиями в дне, чтобы жидкости разлагающегося тела стекали в чашу, которую ежедневно опорожняют в ходе специальной церемонии; или же обычай даяков Борнео собирать эти жидкости, смешивать их с рисом, который затем съедают во время траура; а также часто встречается растирание этими жидкостями тела родственника покойного. Окончательное второе погребение может включать в себя соскабливание остатков плоти с костей, после чего их кремируют и затем растирают в порошок, который входит в состав пасты, которую намазывают на тело: так поступают некоторые племена Южной Америки. Герц понимал, что всему этому разнообразию должно быть какое-то объяснение. Борясь с искушением искать рациональное объяснение погребальным обрядам и глубинному фундаментальному сходству между обществами, Герц предупреждает: «Нам не следует подмечать в этих разнообразных практиках общие черты… которых у них нет». Вот и нам не обязательно углубляться в то, что Герц писал о смерти, разве что стоит отметить, что ему пришлось изменить свои представления о правом и левом и признать существование общих черт в разных культурах.
В 1909 году, через два года после написания эссе о смерти, Герц опубликовал самую знаменитую из своих статей, в которой обрисовал идеи, лежащие в основе и этой книги. Она называлась «Преобладание правой руки» и затрагивала проблему символики левого и правого: как и почему сложилось так, что левое и правое зачастую получают символические, метафорические и ритуальные смыслы, помимо простого обозначения положения в пространстве. Статья начинается с поэтичного риторического пассажа, напоминающего шекспировский «Что за мастерское создание – человек!»[27 - Перевод М. Лозинского.]. Жаль, что сегодня едва ли можно представить себе редактора, принимающего подобный материал в какой-нибудь научный журнал:
Что сходно более, чем наши две руки! И все же как поразительно они не схожи!
Правой руке достаются почести, хвалы, прерогативы: она действует, указывает и берет. Левую, напротив, ни во что не ставят, отводя ей роль скромную и вспомогательную: сама по себе она ни на что не годна; она лишь помогает, поддерживает, держит.
Правая рука – символ и образ любой аристократии, левая – всего простого народа.
Отчего же правая рука столь благородного звания? И почему левая оказалась подневольной?
Как и в эссе о смерти, Герц начинает рассуждение с биологии, но затем приходит к выводу, что символика правого и левого не может сводиться лишь к биологическим различиям между двумя руками. Это сложные социальные феномены, а если они социальные, то у них должна быть коллективная основа, а если основа коллективная, то не обойтись без разговора о священном и профанном. Как отмечал Дюркгейм, «Герц показал, что причины преобладания [правой руки] по сути религиозные»[28 - Hertz, R. (1909) Revue Philosophique, 68: 553–80; Hertz, R. Death and the Right Hand; Durkheim, E. (1916), p. 118. См. веб-сайт.].
Главное отличие между эссе Герца о смерти и его статьей о правой руке в том, что в первом он легко подчеркивает культурные различия в подходе к смерти, обнаруживая лежащее за ними глубинное сходство целей и функций, но сделать это в отношении дифференциации правого и левого оказывается значительно труднее. Хотя символика левого и правого во многих случаях произвольна, Герц вынужден считаться с тем фактом, что почти во всех обществах преобладающее значение имеет правая рука. У такого единообразия должна быть какая-то причина. С символикой левого и правого возникла та же проблема, с которой столкнулся сэр Томас Уотсон, отмечавший, что если бы ведущая роль той или иной руки была чисто социальным феноменом, то правшей и левшей в мире было бы примерно поровну. Если символика произвольна, то почему она почти всегда одинакова? Правое почти всегда считается хорошим, а левое – плохим, а не наоборот.
Прежде чем задуматься над тем, почему правое и левое имеют символическое значение и что значит быть символическим, необходимо кратко ознакомиться с тем, что представляет собой символизм в разных контекстах. Мы начнем со взгляда на символику правого и левого применительно к смерти – Герц бы оценил такой подход.
Один из самых ранних примеров символики правого и левого, обнаруженных археологами, это похоронные обычаи ранних протоиндоевропейцев, представителей курганной культуры, пришедших, по-видимому, из области между Доном, Волгой и Уралом на территории современной России и Казахстана и господствовавших в Европе в четвертом тысячелетии до нашей эры. Они уделяли огромное внимание погребальному обряду: он сопровождался чрезвычайно сложными церемониями, которые многое говорят нам об их образе мыслей и общественной жизни. Герцу многие из этих ритуалов показались бы знакомыми: например, часто практиковавшееся шахтное погребение, устроенное так, чтобы покойник мог снабжаться водой и пищей. Тела умерших располагали в полусогнутом состоянии, почти в позе эмбриона, что, вероятно, указывает на веру в возможность возрождения. Полусогнутое тело могло быть захоронено в разных положениях, как на левом, так и на правом боку. Для курганной культуры и индоевропейцев эти способы были отнюдь не случайны. Четыре главных типа захоронений схематически изображены на рис. 2.2, стрелка компаса указывает направление, в котором располагались тела.
В трех из четырех групп тела мужчин и женщин захоронены по-разному. Почти нет сомнений, что перед нами нечто символическое. Было бы нелегко найти какую-то практическую причину, связанную с потребностями обычной жизни или природными факторами, которая приводила бы к такой последовательности в культурах и при этом к таким различиям между ними. Какая же символическая система стоит за этим? Как подчеркивал антрополог Леви-Стросс, в случае с символизмом часто бывает так, что картина становится ясной лишь тогда, когда мы рассматриваем весь набор мифов или символов в совокупности. Каждый из них в отдельности может поддаваться объяснению; весь набор – нет[29 - Kraig, B. (1978) Journal of Indo-European Studies, 6: 149–72. См. веб-сайт.].
Чтобы понять суть этих погребений, нужно обратиться к природному и духовному миру древних европейцев. Для людей эпохи неолита небо имело огромное значение, которое сегодня и вообразить трудно: немногие сейчас знают фазы Луны или положение Солнца на небе. Для индоевропейцев, обитавших намного севернее тропика Рака, Солнце, особенно в середине лета, всегда было на юге. Оно вставало на востоке, прокатывалось по южному небосклону и садилось на западе. Затем, почти чудесным образом, оно снова всходило на следующий день, опять на востоке. Положение Солнца в буквальном смысле давало возможность ориентироваться, то есть определять восток (от латинского oriens – восток). Если они смотрели на восходящее Солнце и следили за его движением в течение дня, оно всегда было справа – со стороны их правой руки. Существует глубинная связь между доминированием правой руки и движением Солнца, обеспечивающего жизнь и тепло (рис. 2.3). Ночь и день и четыре стороны света – составляющие вечного круговорота, вращающегося вправо. Символическое значение здесь прямолинейно: восток означает рождение Солнца и начало жизни, юг – тепло и продолжение жизни, запад – закат Солнца и окончание жизни, а север – смерть самого Солнца, которому предстоит возродиться на востоке на следующее утро[30 - Mallory, J. P. (1989) In Search of the Indo-Europeans, London: Thames and Hudson, p. 140.].
Рис. 2.2. Схематическое изображение мужских и женских погребений в курганной культуре III–IV и культуре колоколовидных кубков I, II и III
Рис. 2.3. Схема, изображающая положение правого и левого по отношению к сторонам света и движение Солнца относительно человека, стоящего в центре лицом к востоку на восходе. Схема верна только к северу от тропика Рака
