скачать книгу бесплатно
– Ты сможешь узнать? Сможешь понять, что происходит? Мне нужно в точности знать, кто она такая и когда именно Джо с ней встречается. Мне необходимо это знать – я и сама не знаю, почему, но мне это очень нужно. Время, место. Все, что ты сможешь узнать, – она отвела взгляд. – Это все равно что сдать кровь на анализ, чтобы узнать, что тебя убивает.
Его потрясла эта аналогия; поразило, насколько глубоким было горе Анны. Как если бы погасло само солнце. И это, внезапно подумал он, и есть идеальная метафора любви: солнце. А если так, решил он, то хорошо, что я родился шведом, северянином, и привык уже к этому полусвету: это то, что я выбрал бы для себя сам. Это был момент жалости к себе: чувство, которое он не одобрял в других и не любил в себе самом. Нет, не было никакого смысла об этом думать: я не влюблен в Анну потому, что я себе этого не позволяю. Любовь тоже подчиняется воле; она не приходит к тебе без твоего согласия. И, следуя этой логике, он достиг заключения: Анна – это друг, и ничего больше; друг и коллега.
– Если я дам тебе то, что я нашла, ты сможешь все для меня разузнать, Ульф?
Несколько секунд он молчал. Ему не хотелось этого делать, но он уже знал, какой даст ответ.
– Конечно, сделаю, – сказал, наконец, он.
Она протянула ему конверт, и он вздохнул. Внутри конверта лежало что-то маленькое и твердое: сережка.
Глава четвертая. Натуральная имитация кожи
Они вышли из кафе одновременно с инженерами, которые на ходу продолжали разговор о нестабильности мостов. Бариста помахал Анне, и Ульф непроизвольно нахмурился. Молодой человек целый день торчал за стойкой в кафе, под надзором владелицы, у которой вечно был какой-то несчастный вид: как выразилась Анна, она будто всегда находится в зоне низкого давления. Анна часто прибегала к погодным метафорам, описывая того или другого человека: кто-то был «солнечный», кто-то «пасмурный», кто-то – «бурная личность», а кто-то даже «просто ураган». Надо бы с ним подобрее, решил про себя Ульф и улыбнулся бариста – может быть, немного натужно, и тот сдержанно кивнул в ответ.
Они с Анной пересекли улицу и вошли в здание, где располагался отдел деликатных расследований. В конторе было немного тесно; отдел делил приемную с еще тремя другими полицейскими подразделениями: отпечатков пальцев и анализа ДНК; коммерческих преступлений и транспортной полиции. Все четыре отдела вели полуавтономное существование: от оживленного здания главного штаба их отделяло несколько улиц, и Ульфу казалось, что расстояние со временем только увеличивается. «Коммерческие преступления» держались замкнуто; репутация у них была людей сухих и высокомерных; о них говорили, что они задирают нос. Они уж точно никогда не снисходили до разговоров с отпечатками пальцев и транспортом, которые отлично ладили между собой и были безукоризненно вежливы с сотрудниками Ульфа. Вежливость, впрочем, нисколько не мешала дискуссиям о том, зачем вообще нужен отдел деликатных расследований.
– Все расследования – деликатные, – заметил как-то начальник транспортного отдела. – И я не понимаю, почему это они удостоены особого кабинета и особого отношения.
– Именно, – отозвался начальник отдела снабжения, – на улицах и так вечно не хватает людей. С чего это мы должны ходить на цыпочках вокруг Ульфа и его прихвостней, только бы они разнюхивали и дальше свои идиотские недопреступления. Преступления, как же! Да там одни нарушения этикета и все. Пустая трата ресурсов!
Антипатия бюрократов выражалась, как правило, лишь в отдельных саркастических замечаниях.
Но время от времени она прорывалась на поверхность, принимая открытые и враждебные формы. Например, форму очередного свода правил, предназначенных, насколько мог судить Ульф, саботировать работу его отдела.
Заказ расходных материалов был как раз одной из таких областей, где проявлялось это недружелюбное отношение. Начальник снабженцев разработал для этой операции целый регламент, где у каждого отдела имелись свои процедуры и бланки. Так, например, если отделу отпечатков и ДНК требовалось что-либо – от бумаги и карандашей до нового автомобиля, они должны были заполнить бланк, разработанный специально для этого отдела, и то же самое относилось к другим подразделениям полиции Мальмё. У подавляющего большинства подразделений бланки были одинаковые и отличались только номером и шапкой. Сама форма была простой и понятной; всего-то и требовалось, что кратко описать необходимый предмет или предметы, например: «чернила, черные» или «папки, картонные, открытого типа». Но отдел деликатных расследований должен был заполнять бланки совершенно другой формы. Якобы из-за деликатной природы его работы.
Только внимательно изучив бланк, можно было осознать всю глубину враждебности снабженцев по отношению к подразделению Ульфа. Даже константинопольский бюрократ времен расцвета Османской империи не смог бы породить более изощренной и непостижимой системы, целью которой являлось наведение тумана и, может быть, даже саботаж.
– Что-то я не понимаю, как это все устроено, – сказал Ульфу Карл в тот день, когда отделу подсунули новые бланки. – Значит, у нас теперь есть такие специальные бланки, да?
– Выходит, что так, – ответил Ульф, разглядывая инструкцию, экземпляр которой был прислан каждому из них.
– Так вот, – продолжал Карл, изучая свой экземпляр, – здесь говорится, что нам не разрешается указывать названия: необходимо использовать код.
– Да, вижу, – отозвался Ульф, пытаясь вникнуть в смысл инструкции.
Отчаявшись, он передал брошюру с инструкцией Карлу.
– Значит, если мне нужна новая тетрадь, – сказал Карл, – я должен указать соответствующий код.
– Похоже на то, – ответил Ульф. – Но не очень понятно, где, собственно, можно посмотреть этот код.
– В том-то и дело, – сказал Карл. – Вот тут, на странице сорок четыре, говорится, что коды носят конфиденциальный характер. Насколько я понимаю, у нас надежды их получить нет.
– Тогда я не понимаю, как мы вообще можем что-то заказывать, – сказал Ульф.
– Именно. Тут сзади есть список всех кодов, но указатель к ним отсутствует, – Карл перевернул несколько страниц брошюры. – Да, вот они – целая куча номеров, и ни малейшего намека, что они могут означать. Что, например, такое может быть номер 254с – понятия не имею. А ты?
Ульф покачал головой.
– А там есть 254а или, например, b? – старый трюк, подумал он: добавить пару никому не нужных букв к номерам. Самый банальный предмет тут же начинает казаться чем-то особенным.
– Нет, – отозвался Карл, – а номера 253, кстати, нет вообще.
– Это просто смешно, – фыркнул Ульф. – Они явно пытаются нам досадить, вот и все.
Карл был с ним согласен. Но ему все еще нужно было заказать бумагу для принтера: бумага полностью вышла. Проблема была, однако, в том, что он и понятия не имел, какой у бумаги код; а когда он позвонил в отдел снабжения, то там сказали, что коды разглашению не подлежат.
– Можно сделать так, – предложил Ульф, – закажем несколько предметов наугад. А потом, когда они придут и окажется, что это не то, что нам нужно, то мы их вернем и закажем что-то еще. В конце концов им надоест постоянно нам что-то отсылать, а потом принимать обратно, и они выдадут нам нормальный список.
Карлу этот план пришелся по душе, и они сообща выбрали – методом тыка – предмет под номером 354/2/d. Был заполнен соответствующий бланк, и в окошечко за подписью «срочно» поставлена галочка.
– Посмотрим, что нам придет, – сказал Ульф. – Кто знает – а вдруг это окажется бумага для принтера?
Поставленная ими галочка, кажется, сделала свое дело: три часа спустя курьер на мотоцикле доставил им из отдела снабжения небольшую коробку. Ульф расписался: требовалось три подписи от двух сотрудников, причем подпись второго заверяла первые две. Поэтому Ульф, дважды поставив собственную подпись, расписался и за Карла, виртуозно подделав его почерк. В отделе деликатных расследований это была обычная практика: все были согласны, что подделка подписи коллеги иногда значительно упрощает дело. Это касалось всех, кроме Эрика, который, будучи делопроизводителем, права подписи не имел.
– Просто абсурд, – заявил Ульф, выводя три подписи подряд. – Кафкианство какое-то.
Карл и Анна, затаив дыхание, наблюдали, как Ульф распаковывает посылку.
– Точно не бумага для принтера, – заметил Карл. – Коробка слишком маленькая.
– Отправим прямиком обратно, – сказала Анна.
Ульф снял последний слой упаковочной бумаги, под которой оказался собачий поводок. Воздев руку с поводком, он торжественно объявил:
– Это и есть, коллеги, предмет под номером 354/2/d.
Карл расхохотался.
– Теперь все ясно. Хочешь бумагу для принтера – не заказывай номер 354/2/d.
Ульф принялся внимательно изучать поводок.
– Это очень хороший поводок, – сказал он. Прищурившись, он прочел надпись, оттиснутую крошечными буквами на коже: – Да, здесь говорится: «сделано в Китае». Вот это сюрприз. Мне это напомнило одну песню Леонарда Коэна – помните, он там еще поет про то, как некая Сюзанна подарила ему апельсины, привезенные из самого Китая. Мне это всегда казалось загадочным. Но смотрите-ка, тут написано что-то еще… – он снова сощурился. – «Натуральная имитация кожи».
Анна хихикнула.
– Как может быть…
– Нет, не нужно цинизма, – прервал ее Ульф. – Имеется в виду, что производитель приложил все силы к тому, чтобы сымитировать кожу. Эти слова относятся к их bona fides [9 - Bona fide (лат.) – добросовестность, честные намерения.]. Эти люди никого не пытаются обмануть: это самая настоящая попытка сымитировать натуру.
Эрик, сидевший у себя за столом, поднял на них глаза:
– Откуда у снабженцев собачий поводок? Разве мы не отказались от собак еще несколько лет назад?
Это заставило Ульфа задуматься. Эрик был прав: подразделение служебных собак было распущено некоторое время назад. Незадолго до того Комиссар полиции объявил, что полицейские силы больше не будут использовать собак для охраны порядка на том основании, что собаки создают у публики неправильное впечатление. Полицейский с собакой – слишком удобная мишень для фотографов из служб новостей, любителей изображать правоохранителей в роли орудия тирании. Шведский полицейский с оскаленным псом, рвущимся с поводка, может при всех своих благих намерениях выглядеть как фигура из кошмарного сна либерала. Объявление Комиссара полиции вызвало волну насмешек и критики, как среди гражданской публики, так и у самих полицейских. Среди политиков, недовольных этим решением, был и родной брат Ульфа, Бьорн Варг, глава партии «Умеренных экстремистов». Бьорн опубликовал заявление, в котором он призывал государство тратить больше денег на тренировку большего количества собак, которые кусали бы больше людей, – «но, конечно, только тех, кто этого заслуживает». Типичная для умеренных экстремистов позиция, подумал тогда Ульф не без некоторого смущения.
Но его брат, однако, на этом не остановился. «Уж если Комиссар считает, что крупные породы – немецкие овчарки или доберманы – могут создать у общественности неправильное впечатление, то почему бы не заменить их на менее агрессивных собак? Прекрасно подойдут, к примеру, пудели. Или таксы. Существует множество пород, которые не производят такого пугающего впечатления, как нынешние полицейские собаки».
Это reductio ad absurdum [10 - Reductio ad absurdum (лат.) – доведение до абсурда. Риторический прием, когда аргумент противника развивается до тех пор, пока не становится очевидным его абсурдность.] вызвало у многих улыбку, и, опять же, не только у гражданских.
– Не могут же полицейские силы постоянно ходить на цыпочках вокруг общественности, – обиженно заметил тогда Карл. – Либо мы – полицейские силы, либо какие-то консультанты. Так или иначе предполагается, что мы должны применять силу, и от этого никак не отвертеться.
Ульф вспомнил об этом, размышляя над словами Эрика. Да, кинологические службы были распущены, но у него было ощущение, что полицейские собаки все-таки где-то остались. Может, они теперь работают под прикрытием – например, в уголовной полиции… При этой исключительно нелепой мысли он улыбнулся.
– Тебя что-то щекочет? – спросила Анна.
Ульф посвятил ее в свои размышления.
– Я тут просто подумал, как полицейские собаки могут работать под прикрытием? Ну, в штатском. Они, должно быть, переодеваются кем-то еще? Например, кошками? Или, может, овцами, или козами, а потом как залают – и выдадут себя.
Анна только отмахнулась, но было видно, что мысль ее позабавила. Ей ужасно нравилось Ульфово чувство юмора и непредсказуемые полеты его фантазии. Большинство мужчин воспринимает все настолько буквально, – да и большинство женщин тоже, если уж на то пошло. Поэтому ее всегда радовало и удивляло, когда кто-то умудрялся разглядеть абсурд в самой прозаической ситуации. И у Ульфа это получалось, а вот Джо всегда воспринимал все исключительно серьезно.
И тут Ульф вспомнил.
– Аэропорт! – воскликнул он.
Карл поднял на него недоумевающий взгляд.
– Что насчет аэропорта?
– Мы все еще используем там собак. Ищейки. Я тут говорил недавно с одним инструктором.
Загадка, почему в отделе снабжения имеются поводки, была раскрыта, но ответа на вопрос, что им теперь делать с присланным поводком, так и не было. Анна напомнила коллегам об их плане саботировать систему.
– Отошлите его обратно, – сказала она.
– Да, – ответил Ульф. – Я так и сделаю. Приложу записку, что у нас, мол, создалось впечатление, будто в отделе имеется собака, но оно оказалось ложным.
– У снабженцев чувство юмора отсутствует, – предупредила его Анна. – Я с ними общалась. Исключительно мрачные типы. Бледные и вообще вроде троглодитов.
– Тогда отошлю просто так, без записки, – сказал Ульф и сунул поводок в карман. Он решил, что сделает это попозже, когда у него будет время. Потому что у него на экране только что появилось сообщение из приемной: там его ждала некая дама. Посетительница отказалась сообщать, какое дело привело ее сюда, и имя свое тоже называть не желала, но настаивала на том, что должна встретиться с Ульфом, и ни с кем другим.
«Я сейчас подойду в комнату для собеседований, – написал в ответ Ульф. – Дайте мне пять минут».
Когда Ульф вошел в комнату для собеседований, посетительница уже ждала его там. Она сидела на «гостевом стуле», как его называла Анна, и молча, не сводя глаз, смотрела на картину, висевшую на стене. Это была репродукция пейзажа plein-air [11 - Plain-air (франц.) – живописный термин, означающий, что произведение писалось на свежем воздухе, с натуры.] кисти Андерса Цорна [12 - Андерс Цорн (1860–1920) – шведский живописец, известный, главным образом, своими портретами.], с тремя купальщицами, одна из которых была полностью обнаженной, а другие две – облачены в полупрозрачные одеяния. Репродукция была приобретена Ульфом во время визита в Гётеборгский художественный музей и в свое время стала объектом голосования среди сотрудников отдела.
– У меня возражений нет, – заявила Анна. – Не вижу здесь потребительского отношения к женщине.
Но у Карла оставались сомнения.
– Но стоит ли вешать подобное изображение в комнате для собеседований? Не стоит забывать, с какими типами приходится иметь дело. Это может… Они могут…
В кабинете повисло молчание.
– Они могут – что? – спросила, наконец, Анна.
Карл покраснел. Ульф давно заметил, что Карл по натуре был немного пуританин. Старомодная черта, учитывая, сколько многим сегодня безразличны принятые в прошлом правила поведения – взять хотя бы отношение к нецензурным выражениям.
– Это может пробудить в них нездоровые страсти, – пробормотал себе под нос Карл.
Анна хихикнула.
– Да ладно, Карл! Только посмотри, что можно найти онлайн всего за пару кликов. Ты что, правда думаешь, что сцена купания из девятнадцатого века может пробудить в ком-то нездоровые страсти?
Ульфу совершенно не хотелось навязывать кому-либо свой выбор в искусстве.
– Ничего страшного, – поспешно сказал он. – Если тебе не нравится, я заберу репродукцию домой. Можно найти что-нибудь более привычное, если хотите. Какой-нибудь мейнстрим. Как насчет «Крика»? Уверен, Мунк окажет самое благотворное воздействие на наших наиболее нервных посетителей.
Но Анна была решительно настроена за Цорна.
– Нет, мне он решительно нравится, – заявила она. – Нам же нужно нечто мирное и доброе, верно? Чтобы наши посетители прониклись ощущением покоя?
– И доверием к нам? – спросил Ульф.
– Именно, – она немного поразмыслила. – Предлагаю голосовать. Ведь именно так они решали дела в этих самых академиях, да? Когда решали, что повесить на стенку, а что – нет?
Ульф подтвердил, что именно так оно и было. Его интерес к скандинавскому искусству распространялся и на аутсайдеров: каким именно образом к художнику приходило признание – или забвение.
– Тогда я голосую за то, чтобы мы повесили эту картину, – сказала Анна и посмотрела на Ульфа.
– Мне правда не хочется, чтобы Карл чувствовал себя неловко, – сказал он. – Понятное дело, нужно, чтобы нашим посетителям было спокойно – но как насчет нас самих?
Тут Карл поднял руку.
– Я голосую «за», – сказал он. – Вы меня убедили.
– Единогласно, – объявила Анна. – Вешаем.
Мнения Эрика никто спрашивать не стал. Он отвечал за документооборот и прочую секретарскую работу и права голоса ни в каких делах подразделения не имел. К Блумквисту тоже обращаться не стали – в конце концов, он был всего лишь прикомандирован к отделу. И в любом случае Блумквист был обычный участковый, мнения которого никто никогда не спрашивал – он даже не был включен в текущую рассылку. Ульф хотел было внести его в списки, но, к своему удивлению, столкнулся с отказом самого главы всего их подразделения, заместителя Комиссара по уголовным расследованиям и своего непосредственного начальника.
– Мне не очень нравится, когда нам кого-то навязывают, – признался он как-то Ульфу. – Знаю, этот Блумквист каким-то образом привлек внимание Альбёрга, но я лично совершенно его не выношу, и не хочу, чтобы он, так сказать, пустил у нас корни.
Ульф решил попробовать замолвить за Блумквиста словечко.
– Он, конечно, человек разговорчивый, – начал было он. – Но…
– Это еще мягко говоря, – вставил заместитель Комиссара.
– Но, вообще-то, – продолжил Ульф – Он неплохо информирован.
– Насчет чего? – резко возразил его начальник. – Насчет цен на детские жилеты? Или про последние достижения в витаминной терапии? Неплохо информирован насчет всякой околонаучной чепухи, если хотите знать мое мнение.
Ульф колебался. Заместитель Комиссара был не тем человеком, с которым стоило вступать в пререкания. Но Ульфу было неловко наблюдать, как кому-то ломают карьеру только из-за того, что этот кто-то излишне разговорчив.
– Блумквист блестяще проявил себя в целом ряде расследований, – решился, наконец, он. – У него нюх на решение самых сложных проблем. Такое ощущение, что он каждый раз натыкается на разгадку по чистой случайности.
