скачать книгу бесплатно
От удивления ее глаза расширились.
– Ты находишь естественным, что они смотрят на меня свысока?
Он пожал плечами:
– Моя мать была из рода Луцилиев, как и моя бабушка. А кто ты?
– Хороший вопрос. И кто же я?
Помпей видел, что она сердится, и это разозлило его. Женщины! Ему предстояла первая большая война, а это ничего не значащее существо намеревается разыграть здесь целую драму! Неужели все женщины такие безмозглые?
– Ты – моя первая жена.
– Первая жена?
– Временная мера.
– О, я понимаю, – с расстановкой сказала она. – Временная мера. Дочь судьи, ты имеешь в виду.
– Ну, ты же всегда это знала.
– Но ведь это было уже давно… Я думала, что это в прошлом, что ты любишь меня. Я – из сенаторской семьи, меня нельзя назвать неподходящей партией.
– Для обычного человека – да. Но для меня ты недостаточно хороша.
– О Магн, откуда у тебя такое самомнение? Так вот почему ты ни разу не излил в меня свое семя? Потому что я недостаточно хороша, чтобы стать матерью твоих детей?
– Да! – рявкнул он, направляясь к двери.
Она последовала за ним со своей жалкой маленькой лампой. Теперь Антистия была слишком разгневана для того, чтобы заботиться о том, что ее могут услышать.
– Но я была достаточно хороша для тебя, когда Цинна охотился за твоими деньгами!
– Мы уже покончили с этим, – торопливо отозвался он.
– Как же удобна для тебя смерть Цинны!
– Она удобна для Рима и для всех римлян!
– Ведь это ты приказал убить Цинну!
Слова эхом отскочили от каменной стены коридора, который был так широк, что по нему могла пройти целая армия. Помпей остановился:
– Цинна погиб в пьяной драке с ленивыми рекрутами.
– В Анконе, в твоем городе, Магн! В твоем городе! И сразу же после того, как ты уехал туда, чтобы повидаться с ним! – выкрикнула она.
Она еще сохраняла самообладание – и вдруг оказалась прижатой к стене. Руки Помпея лежали на ее горле. Не сжимали. Просто лежали.
– Никогда больше не говори этого, женщина, – мягко произнес он.
– Так считает мой отец! – удалось вымолвить ей.
Во рту у нее пересохло. Руки мужа слегка сжали ей горло.
– Твой отец не очень-то жаловал Цинну. Но против Карбона он ничего не имеет, вот поэтому я с радостью убил бы его. Но меня не обрадует, если придется убить тебя. Я не убиваю женщин. Держи язык за зубами, Антистия. К смерти Цинны я непричастен. Это был просто несчастный случай.
– Я хочу уехать к родителям в Рим!
Помпей выпустил ее и оттолкнул от себя:
– Ответ – нет. А теперь оставь меня!
Он ушел, кликнув управляющего. Издалека она слышала, как он отдавал распоряжения тому отвратительному человеку: Антистии воспрещается покидать пределы Помпеевой крепости, когда он уедет на свою войну. Дрожа, Антистия медленно возвратилась в спальню, которую делила с Помпеем два с половиной года как его первая жена – как временное средство для достижения цели. Недостаточно хороша, чтобы быть матерью его детей. И как это она не догадалась об этом раньше, когда вновь и вновь удивлялась, почему он всегда в последний момент выскальзывает из нее, оставляя на ее животе склизкую лужу?
Слезы подступили к глазам. Скоро они потекут, а раз они вырвутся на волю, их будет не остановить часами. Разочароваться в возлюбленном, прежде чем уйдет любовь, – ужасно.
Донесся еще один из тех холодивших душу варварских кличей и наконец голос Помпея:
– Я ухожу на войну, я ухожу на войну! Сулла высадился в Италии, и это – война!
Рассвет едва занялся, когда Помпей, в блестящих серебряных доспехах, сопровождаемый своим восемнадцатилетним младшим братом и Варроном, привел небольшую группу чиновников и писцов на рыночную площадь Авксима. Там, в самом центре, он укрепил штандарт своего отца и стал с плохо скрываемым нетерпением ждать, когда за сборными столами рассядутся секретари, разложат листы бумаги, заострят тростниковые перья, разведут чернила в каменных чернильницах.
К тому времени, как все было готово, собралась такая большая толпа, что площади не хватило, и люди толпились на ближайших улицах и аллеях. Легкий и гибкий, Помпей вскочил на временный помост и встал под штандарт Помпея Страбона с изображением дятла.
– Настала пора! – прокричал он. – Луций Корнелий Сулла высадился в Брундизии, чтобы вернуть себе то, что принадлежит ему по праву, – властные полномочия, триумф, привилегию возложить свои лавры к ногам Юпитера Всеблагого Всесильного на римском Капитолии! В прошлом году, как раз в это время, другой Луций Корнелий, прозванный Цинной, находился недалеко отсюда, пытаясь завербовать ветеранов моего отца. Это ему не удалось. Он умер. Сегодня вы видите меня. И сегодня я вижу многих ветеранов моего отца. Я – наследник Страбона! Его люди – это мои люди. Его прошлое – это мое будущее. Я собираюсь в Брундизий драться на стороне Суллы, ибо его дело правое. Кто из вас пойдет со мной?
Коротко и ясно, с восторгом подумал Варрон. Может быть, молодой человек был прав, когда говорил, что мечом, а не словоблудием завоюет консульское кресло. Казалось, краткость речи Помпея никого не разочаровала в этой толпе. Не успел он закончить свое обращение, как женщины стали расходиться, кудахча о скором отъезде мужей и сыновей. Одни в отчаянии ломали руки, другие уже прикидывали, что положат в вещевые мешки вместе с запасными туниками и носками. Были и такие, что старательно смотрели в землю, скрывая хитрые улыбочки. Шлепками разгоняя стоявших на пути детей, мужчины бросились к столам. Минуту спустя секретари Помпея уже усердно водили перьями по дощечкам.
Сидя на верхних ступенях старого храма Пикуса в Авксиме, Варрон наблюдал за происходящим с удобной позиции. «Неужели они так же охотно записывались в войско косоглазого Помпея Страбона? – думал он. – Наверное, нет. Тот был повелителем, хозяином, трудным человеком, но замечательным командиром. Они, наверное, служили ему преданно, но с тяжелым сердцем. У сына все по-другому. Предо мною – явление, – пришло на ум Варрону. – Охотнее не могли бы идти мирмидоняне за Ахиллом, а македоняне – за Александром Великим. Они любят его! Он – их любимец, их талисман, их дитя и отец».
Кто-то большой уселся рядом с ним на ступеньку. Варрон повернул голову и увидел красное лицо в обрамлении рыжих волос. Два умных голубых глаза оценивающе смотрели на него, единственного незнакомца в этом месте.
– И кто же ты? – вопросил румяный гигант.
– Меня зовут Марк Теренций Варрон, и я сабин.
– Как и мы, да? Во всяком случае, когда-то. – Грубой рукой он махнул в сторону Помпея. – Ты только посмотри на него! Как мы ждали этого дня, Марк Теренций Варрон, сабин! Разве он не соблазн для богини?
Варрон улыбнулся:
– Не уверен, что это подходящее сравнение, но понимаю, что ты имеешь в виду.
– Ах, ты не только господин с тремя именами, ты еще и ученый! Может, ты его друг?
– Может быть.
– И чем же ты зарабатываешь на хлеб, а?
– В Риме я – сенатор, а в Реате развожу племенных кобыл.
– Что? Не мулов?
– Лучше разводить кобыл, чем их отпрысков мулов. Я владею небольшим участком Розейских полей. И еще у меня имеется несколько племенных ослов.
– И сколько же тебе лет?
– Тридцать два, – ответил Варрон, забавляясь разговором.
Но вопросы вдруг иссякли. Собеседник Варрона устроился поудобнее, утвердив локти на ступеньке повыше и раскинув свои геркулесовы лапищи. Маленький Варрон с восхищением смотрел на грязные пальцы его ног, почти такого же размера, как пальцы на руках у самого Варрона.
– А тебя как зовут? – спросил он, легко переходя на местный говор.
– Квинт Скаптий.
– Ты записался?
– Никакие Ганнибаловы слоны не остановили бы меня!
– Наверное, ты ветеран?
– Я служил в армии его отца с семнадцати лет. Это было восемь лет назад. Я участвовал в двенадцати кампаниях, так что могу уже и не воевать, если только сам не захочу, – ответил Квинт Скаптий.
– Но ты захотел.
– Слоны Ганнибала, Марк Теренций, слоны Ганнибала!
– Ты центурион?
– В этой кампании мог бы стать и центурионом.
Разговаривая, Варрон и Скаптий не отрывали глаз от Помпея, который стоял перед средним столом, радостно приветствуя того или другого знакомого в толпе.
– Он говорит, что отправится в поход, прежде чем эта луна закончит свой круг, – заметил Варрон. – Но я не понимаю, как ему это удастся. Допустим, никого из присутствующих здесь учить военному делу не требуется, но откуда он возьмет достаточно оружия и доспехов? Или вьючных животных? Или повозок и быков? Провианта? И где он достанет столько денег, чтобы осуществить это великое предприятие?
Скаптий хрюкнул. Очевидно, это его позабавило.
– Ему можно об этом не беспокоиться! Его отец дал каждому из нас полное вооружение и доспехи еще в начале войны против италиков. Потом, когда отец умер, сын сказал, чтобы мы оставили все себе. Каждый из нас имеет мула, у центурионов есть телеги и волы. Так что к намеченному дню мы будем готовы. Помпеев врасплох не застанешь! В наших амбарах достаточно пшеницы, а на складах полно другой еды. Наши женщины и дети не будут голодать, чтобы мы хорошо питались во время кампании.
– А как насчет денег? – осторожно поинтересовался Варрон.
– Деньги? – презрительно фыркнул Скаптий. – Мы служили его отцу, получая не очень-то много, что правда, то правда. В те дни денег негде было достать. Когда у него будут деньги, он нам заплатит. Не будет денег – обойдемся. Он хороший хозяин.
– Понял.
Замолчав, Варрон с новым интересом стал наблюдать за Помпеем. Все рассказывали о легендарной независимости Помпея Страбона, проявленной тем во время Италийской войны. Вопреки приказу распустить свои легионы он долгое время держал их при себе, чем изменил ход событий в Риме. После смерти Гая Мария Цинна, устроив проверку бухгалтерских книг казначейства, не обнаружил там счетов на огромные суммы. Теперь Варрон знал почему. Помпей Страбон попросту не платил своим войскам. Да и зачем, если, по существу, они являются его собственностью?
В этот момент Помпей покинул свой пост и направился к ступеням храма Пикуса.
– Я иду искать место для лагеря, – сказал он Варрону, потом широко улыбнулся гиганту, сидящему рядом с его другом. – Я вижу, ты рано пришел, Скаптий.
Скаптий тяжело поднялся на ноги:
– Да, Магн. Лучше пойду-ка я домой и раскопаю свое снаряжение.
Так, значит, все называли его Великим! Варрон тоже встал:
– Я с тобой, Магн.
Толпа мужчин расходилась, а женщины стали возвращаться на рыночную площадь. Несколько торговцев, оттесненных прежде, устанавливали свои киоски, рабы торопились их собрать. Груды грязного белья все еще лежали вокруг большого фонтана перед алтарем, посвященным ларам. Несколько девушек подоткнули юбки и вошли в воду. «Какой типичный город! – думал Варрон, шагая чуть позади Помпея. – Солнечный свет и пыль, несколько красивых тенистых деревьев, жужжание насекомых, сморщенные зимние яблоки, занятые люди, знающие друг о друге почти все. Здесь, в Авксиме, секретов нет!»
– Это энергичные, сильные люди, – сказал он Помпею, когда они ушли с площади в поисках своих коней.
– Они сабины, Варрон, такие же, как и ты, – ответил Помпей, – даже если столетия назад пришли с востока Апеннин.
– Не совсем такие, как я! – Варрон позволил одному из конюхов Помпея подсадить себя в седло. – Я сабин, но ни по природе, ни по навыкам я не солдат.
– Ты получил военную подготовку в Италийской войне.
– Да, конечно. И участвовал в десяти кампаниях. Как быстро они сменяли друг друга в том мировом пожаре! Но когда война заканчивалась, я ни разу не вспоминал ни о мече, ни о кольчуге.
Помпей засмеялся:
– Ты говоришь совсем как мой друг Цицерон.
– Марк Туллий Цицерон? Это юридическое чудо?
– Да, он. Ненавидел войну. Не переносил ее, чего мой отец никак не мог понять. Но все равно был хорошим парнем. Ему нравилось делать то, что не нравилось мне. Вдвоем мы со всем управлялись так, чтобы мой отец всегда оставался нами доволен, хотя многого не знал. – Помпей вздохнул. – После падения Аскула Цицерон настоял на том, чтобы уйти от нас и служить под началом Суллы в Кампании. Я скучал по нему!
Спустя два восьмидневных перерыва между рыночными днями Помпей получил свои три легиона ветеранов-добровольцев, стоявших хорошо укрепленным лагерем в пяти милях от Авксима на берегу притока реки Эзис. Чистота в лагере была безупречной, за этим строго следили. Помпей Страбон знал лишь один способ справляться с колодцами, помойными ямами, уборными, мусором, дренажем: когда вонь становилась невыносимой, он переводил лагерь в другое место. Так что умер он от кишечного расстройства за воротами Рима, у Квиринала; а обитатели холмов Квиринал и Виминал надругались над его телом, поскольку источники были отравлены стоками Помпеева лагеря.
Варрон с восхищением наблюдал за тем, как гениально его юный друг создавал свою армию, как организовывал материально-техническое снабжение. Ни одна деталь, как бы ничтожна она ни была, от него не ускользнула. И в то же время масштабные дела проворачивались со скоростью, достижимой только при великолепном умении и сноровке.
«И я допущен в очень узкий, личный круг этого воистину великого явления, – думал он. – Он изменит наш мир, он изменит восприятие этого мира. В нем нет ни грана страха, он полностью уверен в себе. Однако, – напомнил себе Варрон, – остальные тоже неплохо держались, пока не началась эта катавасия. Как он поведет себя, когда придет в действие военная машина, когда враги окружат его со всех сторон, когда он встретится лицом к лицу – нет, не с Карбоном и не с Серторием – с самим Суллой? Вот это будет настоящим испытанием! Вместе или друг против друга, но отношения между старым буйволом и молодым буйволенком решат судьбу буйволенка. Согнется ли он? Может ли он вообще согнуться? Что же готовит грядущее для человека столь молодого, столь уверенного в себе? Найдется ли в мире сила или человек, способные сломать его?»
Определенно Помпей считал, что таковых нет. Хотя юноша вовсе не был склонен к мистике, он окружил себя особым ореолом, создав образ, соответствующий его идеалу. Кое-что он себе присвоил – например, непобедимость, неуязвимость, непоколебимость. Ведь обладание этими качествами не во власти человека. В его вены словно бы влился нетленный ихор, а тело окутали божественные испарения. С самого младенчества Помпей жил в мире своих фантазий. Он командовал в десятках тысяч сражений, сотни раз проезжал по Риму на древних триумфальных колесницах, вновь и вновь стоял, как Юпитер, сошедший к смертным, а Рим склонялся, боготворя его, величайшего человека, когда-либо жившего на земле.
Но Помпей-мечтатель отличался от других таких же мечтателей тем, что не думал прятаться от действительности. Напротив, он зорко вглядывался в реальный мир, упражняя ум размышлениями о великом, словно горы, и о малом, словно капли воды. Таким образом, его героические фантазии служили наковальней, на которой он выковывал настоящее, закаливал и обжигал, вгоняя в рамки суровой действительности.
Итак, Помпей собрал своих людей в центурии, когорты, легионы. Он тренировал их и проверял их личное снаряжение. Он отбраковывал слишком старых вьючных животных, сильными ударами проверял прочность осей, тряс повозки, спускал их на скорости по каменистому склону за лагерем. Все будет в отличном состоянии, потому что ничего непредвиденного не должно случиться, все должно быть совершенным, как совершенен он сам.
Через двенадцать дней после того, как Помпей начал набирать войско, пришло сообщение из Брундизия. Сулла двигался по Аппиевой дороге под приветственные крики, доносившиеся из каждой хижины, деревни, города. Но прежде чем отправиться в путь, рассказал Помпею гонец, Сулла собрал свою армию и попросил ее дать клятву верности – лично ему, Сулле. Если кто-либо в Риме и сомневался в намерении Суллы взять власть, тот факт, что армия поклялась поддержать его – даже в том случае, если Сулла выступит против правительства Рима, – недвусмысленно свидетельствовал: теперь война неизбежна.
А потом, продолжал гонец, солдаты Суллы пришли к нему и предложили ему все свои деньги, чтобы он смог заплатить за каждое зернышко пшеницы, за каждый лист салата, за каждый фрукт, пока они будут идти по Калабрии и Апулии. Никто не станет смотреть на них косо и не спугнет удачу их полководца, они не вытопчут полей, не станут убивать пастухов, насиловать женщин, морить голодом детей. Все будет так, как хочет Сулла. Он вернет им деньги потом, когда станет хозяином всей Италии, всего Рима.
Весть о том, что южная часть полуострова рада приветствовать Суллу, не слишком понравилась Помпею. А он-то надеялся, что к тому времени, как он явится к Сулле со своими тремя легионами закаленных ветеранов, тот будет отчаянно в них нуждаться. Теперь было ясно, что этого не случится. Помпей пожал плечами и пересмотрел свои планы применительно к обстановке.
– Мы пойдем по нашему берегу до Буки, потом направимся внутрь полуострова, к Беневенту, – сказал он своим трем старшим центурионам, которые командовали тремя его легионами.
