скачать книгу бесплатно
Но Юлия была из рода Юлиев. Она улыбнулась. И даже не одними губами.
– Не все так плохо! Я получила личное письмо от Суллы, в котором он говорит, что мне причитается сто талантов серебром от продажи. В такую сумму он оценивает мое приданое. Боги свидетели, я ведь выходила замуж без единого сестерция! Но я буду иметь сто талантов, потому что, как говорит Сулла, я – сестра Юлиллы. Ради нее, поскольку она была его женой, он не хочет, чтобы я нуждалась. Письмо довольно вежливое.
– Вообще-то, это немало, но после того, что ты имела, это ничто, – со вздохом сказала Аврелия.
– Я смогу купить неплохой домик на Длинной улице, и у меня еще будет приличный доход. Конечно, рабов продадут на аукционе вместе с домом, но Сулла позволил мне оставить Строфанта. Я так рада этому! Бедный старик чуть с ума не сошел от горя. – Юлия замолчала, ее серые глаза наполнились слезами. – Во всяком случае, я смогу устроиться довольно прилично. Жены или матери других поименованных в списке и того лишены. У них ничего не осталось.
– А как же ты, Муция Терция? – спросил Цезарь. – Ты записана как жена Мария или как дочь Муция?
По ней не было заметно, чтобы она горевала по мужу. Вот тетя Юлия – та горевала, хотя и не показывала этого. Но Муция Терция?
– Я записана как жена Мария, – ответила она, – поэтому я теряю свое приданое. Имение моего отца сильно обременено долгами. В его завещании мне ничего не выделено. Если что-то и было, мачеха все приберет к рукам. Моя мать в безопасности: Метелл Непот – сторонник Суллы. Но их два сына должны идти в завещании впереди меня. По пути сюда мы с Юлией обсудили этот вопрос. Я останусь с ней. Сулла запретил мне снова выходить замуж, поскольку я была женой Мария. Да в общем-то, я и не хочу другого мужа.
– Это кошмар! – воскликнула Аврелия. Она взглянула на свои запачканные чернилами пальцы с припухшими суставами. – Мы тоже можем оказаться в списке. Мой муж до конца оставался человеком Гая Мария. А после его смерти – человеком Цинны.
– Но этот дом записан на твое имя, мама. Поскольку все Котты – за Суллу, он должен остаться твоим, – сказал Цезарь. – Я могу потерять свою землю. Но по крайней мере, так как я – flamen Dialis, государство будет платить мне жалованье, а на Форуме у меня государственный дом. Я думаю, Циннилла потеряет свое приданое.
– А родственники Цинны потеряют все, – сказала Юлия и вздохнула. – Сулла хочет покончить с оппозицией.
– А что с Аннией? И старшей дочерью, Корнелией Цинной? – спросила Аврелия. – Мне никогда не нравилась Анния. Она была плохой матерью для моей маленькой Цинниллы. Она неприлично быстро снова вышла замуж после смерти Цинны. Поэтому, смею сказать, она не пропадет.
– Ты права. Она достаточно давно вышла замуж за Пупия Пизона Фруги, чтобы считаться женой именно Пупия, а не Цинны, – сказала Юлия. – Я многое узнала от Долабеллы, он с удовольствием рассказал мне, кто еще пострадает. Бедная Корнелия Цинна приписана к семье Гнея Агенобарба. Конечно, она потеряла свой дом, а Анния отказалась принять ее. Вероятно, она живет со старой теткой-весталкой на Прямой улице.
– Как же я рада, что мужья обеих моих девочек придерживались нейтралитета! – воскликнула Аврелия.
– У меня тоже есть новости, – заговорил Цезарь, чтобы отвлечь внимание женщин от их невзгод.
– Какие?
– Наверное, Лепид это предчувствовал. Вчера он развелся со своей женой, дочерью Сатурнина, Аппулеей.
– О, это ужасно! – воскликнула Юлия. – Я еще могу понять, почему те, кто выступал против Суллы, должны быть теперь наказаны, но для чего должны страдать их дети и дети их детей? Вся эта суматоха с Сатурнином случилась так давно! Сулле наплевать на Сатурнина. Напрасно Лепид так поступил с ней. Она ведь родила ему троих замечательных сыновей!
– Больше она никого не родит, – сказал Цезарь. – Она легла в горячую ванну и перерезала себе вены. Так что теперь Лепид бегает по городу и проливает потоки слез от горя. Тьфу!
– Но ведь он всегда был таким, – презрительно фыркнула Аврелия. – Не отрицаю, в мире должно найтись место и для слабых людей, но беда Марка Эмилия Лепида в том, что он искренне считает себя настоящим мужчиной.
– Бедный Лепид! – вздохнула Юлия.
– Бедная Аппулея, – довольно сухо промолвила Муция Терция.
Теперь, после сообщения Котты, появилось нечто вроде уверенности в том, что Цезари не будут поименованы в списках. При шестистах югерах земли в Бовиллах у Цезаря останется сенаторский ценз. «Нет, меня не беспокоит ценз сенатора», – думал он, с кривой улыбкой наблюдая, как сыплется снег из светового колодца. Flamen dialis автоматически становился членом cената.
Пока он любовался внезапным приходом зимы, его мать следила за ним.
«Такой славный человек, – думала она, – и это – мое произведение, больше ничье. И хотя у него много превосходных качеств, он далеко не идеален. Не такой сострадательный, не такой ласковый, как его отец, несмотря на то что очень похож на отца. Но и на меня тоже. Он так разносторонне талантлив. Пошли его куда угодно в этом доме, он может сразу определить, что где не в порядке: трубы, черепица, штукатурка, ставни, водостоки, покраска, дерево. А как он усовершенствовал тормоза и краны для нашего старого изобретателя! Он ведь умеет писать и на иудейском, и на персидском! Он говорит на десяти языках благодаря нашим разноязычным жильцам. Еще мальчишкой он превратился в легенду на Марсовом поле. В этом клянется мне Луций Декумий. Он плавает, ездит верхом, бегает как ветер. Он пишет поэмы и пьесы – не хуже, чем Плавт и Энний. Впрочем, я его мать и не должна так говорить. А в риторике, как убеждал меня Марк Антоний Гнифон, Цезарю-младшему нет равных. Как это выразился Гнифон? Мой сын может заставить плакать камни и неистовствовать горы. Он изучил законы, он мгновенно прочитывает любой текст, как бы плох ни был почерк. Во всем Риме никто больше не может этого сделать, даже это чудо по имени Марк Туллий Цицерон. А что касается женщин – как они преследуют его! По всей Субуре. Конечно, он воображает, будто я не знаю. Он думает, что я считаю его девственником, ожидающим свою маленькую женушку. Ну что ж, так даже лучше. Мужчины – странные создания, когда дело доходит до той части их бытия, которая делает их мужчинами. Да, мой сын не идеален. Он просто потрясающе одарен. У него вспыльчивый характер, хотя он старается держать себя в руках. Он в чем-то эгоист и не всегда внимателен к чувствам и нуждам других. А что касается его помешательства на чистоте – мне, конечно, нравится видеть его столь разборчивым, но чтобы до такой степени! Это уж точно не от меня. Он даже не посмотрит на женщину, если она не выйдет прямо из ванны. И я подозреваю, что он сначала осмотрит ее с головы до пят, вплоть до состояния кожи между пальцами ног. Это в Субуре-то! Однако он прямо нарасхват. Поэтому местные женщины сделались поразительными чистюлями – как раз с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать. Рано созрел! Я надеялась, что мой муж пользовался местными женщинами в те долгие годы, что он проводил вдали от дома, но он всегда говорил мне, что этого не было, что он ждал меня. Если мне что-то в нем и не нравилось, так именно это. Такой груз вины и ответственности он взвалил на меня! Мой сын никогда не поступит так со своей женой. Я надеюсь, она оценит свою удачу. Сулла. Его вызвали к Сулле. Хотела бы я знать зачем. Хотела бы я…»
Внезапно Аврелия очнулась от своих мыслей, увидев, что Цезарь перегнулся через стол и со смехом щелкает пальцами перед ее лицом.
– Где ты была? – спросил он.
– Здесь – и везде, – ответила Аврелия. Встав, она почувствовала, что замерзла. – Я велю Бургунду принести тебе жаровню, Цезарь. В этой комнате очень холодно.
– Беспокойная натура, – любовно промолвил ей вслед Цезарь.
– Я не хочу, чтобы ты предстал перед Суллой, гнусавя и непрерывно чихая, – отозвалась мать.
Но тем утром он не чихал и не гнусавил. Молодой человек появился в доме Гнея Агенобарба за час до назначенного времени, готовый мерзнуть в атрии, только бы не опоздать. Действительно, управляющий, чрезвычайно угодливый грек с масленым взглядом, сообщил посетителю, что он пришел слишком рано, так не угодно ли ему подождать? Чувствуя, как мурашки бегают по коже, Цезарь кивнул и отвернулся от человека, который скоро станет знаменитым, – весь Рим будет знать Хрисогона.
Но Хрисогон не ушел – ему явно приглянулся красивый юноша, и у Цезаря хватило ума не сделать того, что так хотелось, – вбить зубы этого парня ему в горло. Вдруг его осенило. Он быстро вышел на лоджию, а управляющий слишком не любил холод, чтобы последовать за ним.
В этом доме имелись две лоджии, и та, на которой стоял Цезарь, рисуя на снегу полумесяцы носком своей сандалии на деревянной подошве, выходила не на Римский форум, а на Палатинский утес, в направлении спуска Виктории. Прямо над ним располагалась лоджия другого дома, которая буквально нависала над домом Агенобарба.
Цезарь наморщил лоб, вспоминая былых обитателей этого здания. Марк Ливий Друз, убитый в атрии своего дома десять лет назад. Так вот где все эти дети-сироты обитали под строгим надзором… Кого? Правильно, дочери этого Сервилия Цепиона, который утонул, возвращаясь из своей провинции! Гнеи? Да, Гнеи. И ее ужасной матери Порции Лицинианы! Уйма маленьких Сервилиев Цепионов и Порциев Катонов. Неправильных Порциев Катонов из ветви Салонианов, потомков раба. Теперь из них остался один. Вон он стоит, облокотившись на мраморную балюстраду, болезненно худенький мальчик с длинной шеей, что делало его похожим на аиста, и крупным носом, заметным даже на таком расстоянии. Грива прямых рыжих волос. Без сомнения, этот из рода Катона Цензора!
Все эти мысли указывали на одну черту Цезаря, которую при перечислении качеств сына пропустила мать: молодой Цезарь обожал сплетни и ничего не забывал.
– Досточтимый жрец, мой хозяин готов увидеться с тобой.
Цезарь с усмешкой повернулся и весело помахал рукой мальчику, стоящему на балконе Друза. Его очень позабавило то, что мальчик не отреагировал. Маленький Катон, наверное, был слишком изумлен, чтобы махнуть в ответ. Во временном жилище Суллы не было никого, кто бы нашел время подружиться с бедным парнем, похожим на птицу, потомком землевладельца из Тускула и раба-кельтибера.
Хотя Цезарь был подготовлен к виду диктатора Суллы, он все-таки испытал потрясение. Неудивительно, что Сулла не стал навещать Аврелию! «На его месте я тоже не показался бы ей на глаза», – подумал Цезарь и, ступая как можно тише, вошел в комнату.
Первая реакция Суллы: он посмотрел на молодого Цезаря как на незнакомого человека. Но это из-за безобразного пурпурного жреческого плаща и странного шлема из слоновой кости, создававшего впечатление лысины.
– Сними все это, – приказал Сулла и снова обратился к документам, разложенным на столе.
Когда Сулла поднял голову, жречонок исчез. Перед Луцием Корнелием Суллой стоял его давно умерший сын. Волосы у Суллы на руках и на затылке вздыбились. Из его горла вырвался сдавленный звук, и он с трудом поднялся на ноги. Золотистые кудри, большие голубые глаза, удлиненное лицо Цезарей, этот рост… Но потом затуманенное слезами зрение Суллы начало улавливать отличия. Высокие острые скулы Аврелии, впалые щеки, изящный рот со складками в уголках. Юноша старше, чем был Сулла-младший, когда умер. «Ох, Луций Корнелий, сын мой, почему ты умер?»
Диктатор смахнул слезы.
– На миг мне показалось, что передо мной стоит сын, – хрипло признался он и вздрогнул.
– Он был моим двоюродным братом.
– Помню, ты говорил, что он тебе нравится.
– Да.
– Больше, чем Марий-младший, – так ты говорил.
– Да.
– И ты написал поэму на его смерть, но сказал, что она недостаточно хороша, и не показал мне.
– Да, это правда.
Сулла снова опустился в кресло, руки его дрожали.
– Садись, мальчик. Вот сюда, здесь света побольше, и я могу тебя видеть. Глаза мои уже не те, что раньше.
Нужно внимательно слушать его! Он послан Великим Богом, чьим жрецом является.
– Что тебе сказал твой дядя Гай Котта?
– Только то, что я должен с тобой увидеться, Луций Корнелий.
– Зови меня Сулла – так все меня зовут.
– А меня все зовут Цезарь, даже моя мать.
– Ты – фламин Юпитера.
Что-то мелькнуло в тревожно знакомых глазах. Почему они такие знакомые, если глаза его сына были голубее и веселее? В этих глазах – гнев. Или боль? Нет, не боль. Гнев.
– Да, я – фламин Юпитера, – отозвался Цезарь.
– Люди, которые назначили тебя на эту должность, были врагами Рима.
– В то время, когда меня назначали, они не были врагами Рима.
– Это справедливо. – Сулла взял свое камышовое перо в золотой оправе, снова положил. – У тебя есть жена.
– Да.
– Она дочь Цинны.
– Да.
– Ты осуществил брачные отношения?
– Нет.
Встав из-за стола, Сулла подошел к окну, раскрытому настежь, несмотря на жуткий холод. Цезарь улыбнулся про себя, подумав, что бы сказала на это его мать: вот еще один человек, которому наплевать на стихии.
– Я приступил к восстановлению Республики, – заговорил Сулла, глядя из окна на статую Сципиона Африканского, водруженную на высокую колонну. Сейчас он и старый приземистый Сципион Африканский находились на одном уровне. – По причинам, полагаю, тебе понятным я решил начать с религии. Мы растеряли старые ценности и должны их вернуть. Я отменил всеобщие выборы жрецов и авгуров, включая великого понтифика. Политика и религия в Риме переплетены очень сложно, но я не хочу, чтобы религия оставалась служанкой политики, когда должно быть наоборот.
– Понимаю, – сказал Цезарь, не вставая с кресла. – Однако я считаю, что великого понтифика следует выбирать всеобщим голосованием.
– Что ты там считаешь, мальчик, меня не интересует.
– Тогда зачем я здесь?
– Да уж конечно не затем, чтобы делать мне умные замечания.
– Прости.
Сулла резко обернулся, зло посмотрел на жреца Юпитера:
– Ты нисколько меня не боишься, да?
Цезарь улыбнулся – такой похожей улыбкой! – улыбкой, которой радуются и сердце, и ум.
– Я, бывало, прятался в фальшивом потолке над нашей столовой и подглядывал, как ты разговариваешь с Аврелией. Времена изменились, изменились и обстоятельства. Но трудно бояться того, кого ты внезапно полюбил, когда узнал, что он не любовник твоей матери.
Эти слова вызвали такой взрыв хохота, что у Суллы снова появились слезы в глазах.
– Вот уж правда! Не был. Однажды я попытался, но она оказалась мудрее меня. У твоей матери мужской ум. Я не приношу счастья женщинам. Никогда не приносил. – Блеклые беспокойные глаза смотрели на Цезаря сверху вниз. – Ты тоже не принесешь счастья женщинам, хотя их будет очень много.
– Почему ты позвал меня, если не нуждаешься в моих советах?
– Чтобы положить конец нечестию. Говорят, ты родился в тот же самый день, когда сгорел храм Юпитера.
– Да.
– И как ты это понимаешь?
– Как хороший знак.
– К сожалению, коллегия понтификов и коллегия авгуров не согласны с тобой, юный Цезарь. Недавно они обсуждали тебя и твое служение и пришли к выводу, что имеет место некое нарушение традиций, которое и стало причиной разрушения храма Великого Бога.
Радость озарила лицо Цезаря.
– О, как я рад услышать то, что ты сейчас сказал!
– А что я сказал?
– Что я больше не фламин Юпитера.
– Я не говорил этого.
– Ты сказал! Ты сказал!
– Ты меня не так понял, мальчик. Ты определенно фламин Юпитера. Пятнадцать жрецов и пятнадцать авгуров пришли к такому выводу без тени сомнений.
Радость померкла.
– Лучше бы я был солдатом, – угрюмо проговорил Цезарь. – Я больше подхожу для этого.
– Кем бы ты хотел быть, не имеет значения. Значение имеет то, кем ты являешься. И кем является твоя жена.
Цезарь нахмурился, пытливо посмотрел на Суллу:
– Ты уже второй раз упомянул мою жену.
– Ты должен развестись с ней, – прямо сказал Сулла.
– Развестись с ней? Не могу!
