Как убить свою семью

скачать книгу бесплатно


– Роджер сошел бы с ума, – засмеялся он, – но думаю, ничего плохого не случится.

Не такой уж и нарушитель мой кузен, несмотря на его столь хваленые радикальные убеждения. Хоть на это как-то повлияли четырнадцать лет обучения в частной школе. Родители не раскошеливаются на двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов в надежде, что их ребенок умышленно нарушает негласные правила британского общества.

Охрана в болотном центре была… никакой. Не было ни видеонаблюдения (что бы вы украли? Несколько рыбешек?), ни колючей проволоки. Эндрю просто воспользовался своим ключом, и мы вошли. Спустились к главному пруду и сели на небольшой участок настила, который установил Роджер, чтобы ему было легче наблюдать за лягушками. Я открыла бутылку вина и отпила из нее. Когда мы передавали ее друг другу, я подняла тему, волновавшую меня уже давно.

– Можно я попробую то лекарство из лягушек, Эндрю? Ты так много говорил о нем, и все это звучит как приключение, которое бы я не позволила себе пропустить.

Наступила тишина, и я услышала, как он быстро вздохнул.

– Не думаю, Лара. Я не эксперт и все еще пытаюсь усовершенствовать дозировку. На прошлой неделе я принял слишком много и отключился на пятнадцать минут. Она примерная – не хочу использовать тебя в качестве подопытного кролика.

– Понимаю, – кивнула я. – Ни в коем случае не хочу на тебя давить. Просто подумала, это немного поможет мне справиться с паническими атаками… – я замолчала, надеясь извлечь выгоду из его врожденной британской неловкости. Он снова вздохнул.

– Не знал, что у тебя бывают приступы паники. У меня тоже случаются, еще с детства. Я часто говорил маме, что не могу дышать, но не мог это нормально объяснить. Недавно они вернулись и стали сильнее, – он посмотрел на меня с пониманием и неуклюже потер мой большой палец.

– Что случилось? – спросила я, глядя на него с подходящим градусом беспокойства: мужчинам нравится, когда на них пристально смотрят, это демонстрирует вашу увлеченность их словами.

– Мои бабушка и дедушка попали в аварию… – Эндрю закрыл глаза и отпустил мою руку.

Я не стала его удерживать, вместо этого снова взяла вино и окунула пальцы в пруд.

– А насколько тут глубоко? Роджер ведет себя так, будто здесь может прятаться Лох-Несское чудовище.

Эндрю рассмеялся и откинул волосы с лица, отчего отвратительная серьга с ракушкой звякнула. Напряжение рассеялось.

– Это место – вся его жизнь. Ему просто нравится воображать, что все здесь больше и страшнее, чем на самом деле. Пруды не очень глубокие, хотя этот я переходил вброд и удивился, что в середине уровень воды доходит примерно до талии. Ты же не хочешь, чтобы Роджер тебя поймал? Подумай о лягушках, Лара, – сказал он притворно возмущенным тоном.

Мы допили бутылку, и я решила вызвать такси. Эндрю помог мне подняться – я была пьянее, чем думала, – и мы, спотыкаясь, вернулись к главным воротам, хихикая и шикая друг на друга. Я предложила подвезти его домой, но он сказал, что хочет подышать свежим воздухом, и я прыгнула в «Тойоту Приус». Водитель слушал странное попурри из акустических мелодий. За несколько минут до того, как мы подъехали к моей квартире, я почувствовала вибрацию мобильного. Неуклюже разблокировала телефон и посмотрела на эсэмэску.

Ок, давай сделаем это. В следующую субботу, после работы. Принеси вино – я думаю, розовое будет кстати. Но это СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Никто не должен знать.

Несмотря на ужасную кавер-версию All That Jazz, которая звучала в машине, я смогла улыбнуться. Попался.

* * *

Следующая неделя была тяжелой. Я не могла спать, работать, делать что угодно, кроме как думать о субботе. Помню, когда мне было семнадцать, нас с Джимми пригласили на вечеринку по случаю дня рождения одноклассника в ночном клубе в Финсбери-Парке. Элитно! Мы потратили кучу времени на подделку удостоверений и выбор нарядов. Придумали красноречивую ложь для Софи и отрепетировали все до мельчайших деталей, чтобы нас не застукали, как это бывает с тупыми подростками. Вся ответственность была на мне, Джим прокололся бы в одно мгновение. Выражение лица выдает его постоянно. К понедельнику мы были так взвинчены от предвкушения, что я не могла заснуть. У меня внутри все трепетало, адреналин разливался по телу, и я вертелась с одного бока на другой, переживая о том, сработает ли наш план – доберемся ли мы до клуба и проведем ли ночь так, как задумали. Это было убого. Мы смогли это провернуть, все прошло как по маслу, но вечеринка была огромным разочарованием, и мы застряли под ледяным ливнем в ожидании автобуса в час ночи. Джимми силился сдержать тошноту, а я старалась отдалиться на случай, если у него не получится. И из-за этого никчемного события я так переживала? Сейчас похожее чувство, за исключением того, что ставки намного выше и я больше не езжу на ночных автобусах.

Подготовка к субботе заключалась не столько в том, какое платье надеть, сколько в покупке бутылки вина с закручивающейся крышкой и пары резиновых перчаток. В понедельник у меня было и то и другое. Следующие пять дней у меня дрожали ноги и путались мысли, в которых то и дело появлялся улыбающийся Эндрю. Честно говоря, не помню, чтобы Патрика Бейтмана[28 - Патрик Бейтман – главный герой романа «Американский психопат» Брета Истона Эллиса и одноименного фильма.] изводило чувство вины за аморальные поступки. Осуществить этот план с поистине холодной головой оказалось гораздо труднее, чем я думала.

Тем не менее наступила суббота, и вместо того, чтобы сесть на поезд до центра, как обычно, иду всю дорогу пешком, надеясь успокоить себя ритмом своего шага. И это правда работает: в центр прихожу с улыбкой и готовностью красить дверь общего туалета, как велел Роджер. Эндрю опаздывает, и через тридцать напряженных минут я начинаю беспокоиться, что он не появится вовсе. Но все же он приходит – волосы стянуты повязкой из старой футболки, на нем пара лоскутных шорт, которые слишком похожи на пижамные штаны. У его отца был счет у портного на Джермин-стрит, думаю, морщась. Какая беспечная растрата. Машу ему рукой, но не прекращаю красить дверь. Не нужно быть слишком нетерпеливой, особенно если он чувствует себя неловко из-за предстоящего события. День становится все жарче. Роджер, Люси и пожилая леди, которая спасается от своего дряхлого полуживого мужа, сидят в столь же дряхлых шезлонгах рядом с туристическим центром и пишут названия растений на палочках, которые нужно воткнуть в землю, – будто растения что-то значат для Национального фонда. Слава богу, есть солнце. Дождь наверняка загнал бы нас внутрь, и задуманный мной план рухнул бы.

Вряд ли я когда-либо работала так усердно, как сегодня. Два слоя водостойкой краски и полная очистка внутренних стен в придачу. Оказывается, ничто так не повышает производительность, как запланированное убийство. В пять часов вечера Роджер заваривает чай, мы все складываем инструменты и идем на веранду. На самом деле это приятно. Как будто я часть чего-то. Чего-то обыденного и совершенно бессмысленного, но это не кажется пустяком, если ты никогда не испытывал ничего подобного.

Бывало, в некоторых ситуациях я задумывалась, не посылает ли мне Бог знаки, чтобы я сошла с этого пути и начала нормальную жизнь. Но каждый раз я вспоминала, что не верю в Бога. А даже если он есть… то сам обрек меня на такое существование.

Мы отправляемся в паб в шесть вечера, Роджер и Люси следуют за нами по пятам. Люси действительно изменилась за то время, что мы были в центре. Образ слегка нервного кролика испарился. Сегодня на ней бандана и комбинезон, лицо загорело от работы на свежем воздухе. Может, Роджер для нее просто наставник? Я так и не поняла. Учитывая альтернативный вариант, горячо надеюсь на это.

В пабе довольно тихо, занято всего несколько столиков. Одинокий молодой человек, потягивающий пинту наедине с книгой, выглядит немного неуместно – это совсем не то заведение, где нужно искать уединения. Мы с Эндрю осушаем бутылку отвратительного белого, в то время как Люси и Роджер потягивают шампанское. Разговоры натянутые. Наша компания выглядит неестественно, особенно сейчас, когда мы считаем секунды, как парочка, которой не терпится свалить и оказаться в постели. Заказываю еще одну бутылку и говорю, что мне нужно выпить для храбрости перед предстоящим свиданием. Роджера это забавляет, он просит «заставить парня платить» и дает советы, как завязать разговор. Один из них, я не обманываю, состоит в том, чтобы спросить, какая настольная игра, по его мнению, лучшая.

– Моя любимая… и очень противоречивая… «Монополия!» – никто не спрашивает, почему она противоречивая, и его разочарованный взгляд – сам по себе награда.

Эндрю начинает постукивать ногами, и я беспокоюсь, как бы он не отступил, если мы задержимся здесь надолго. Поэтому решаю взять быка за рога. Допив бокал, встаю и лучезарно улыбаюсь.

– Что ж, пожелайте мне удачи. Мне нужно быть в Энджеле в половине девятого, будем надеяться, он того стоит. – Я перекидываю сумку через плечо и радостно хлопаю Эндрю по спине. Роджер поднимает свой бокал за меня, Люси нерешительно машет рукой. Выйдя из паба, сворачиваю с главной дороги и возвращаюсь в центр. Решаю не писать Эндрю, позволяя ему взять бразды правления в свои руки. Вместо этого сижу на обочине и пью вино из фляжки, которую захватила с собой.

У меня нет привычки пить из емкостей, которые так откровенно взывают о помощи, но мое вино должно быть отдельно. То, что у меня припасено для Эндрю, смешано с водкой, а мне нужно сохранить ясность ума. Теперь вы понимаете, почему мне нужна бутылка с завинчивающейся крышкой, – чтобы не возиться с пробкой. Треть содержимого я вылила в свою фляжку, а остальное разбавила лучшей водкой, которую смогла найти. Не то чтобы у него завтра будет похмелье, мне просто захотелось его уважить и не подсовывать водку уровня моющего средства. Прощальная трапеза, и все на этом. Хотя, по-видимому, в Америке больше не дают такого права. Один парень заказал еды на сотни фунтов, а потом отказался есть. Охранники были так взбешены этим проявлением независимости, что теперь никто не сможет получить последнего удовольствия. Сокамерники проклянут его, но я восхищаюсь решимостью этого человека разозлить всех до единого.

Выпив примерно половину, вижу шатающуюся фигуру. Некоторые мужчины выглядят такими растрепанными, что кажется, словно их нарисовал ребенок. Эндрю – как раз такой человек. Все сомнения развеяли волосы – по ним сразу понятно, кто ко мне приближается. Легкое покачивание выдает допитую вторую бутылку вина. Я встаю и смеюсь, махая ему свободной рукой.

– Пошла ты на хрен, за то, что бросила меня там, – он легонько хлопает меня по плечу. – Роджер талдычил о расписании утилизации отходов, и Люси никак не пыталась его остановить. Она, кажется, считает это очаровательным?

Кузен бросает рюкзак и нащупывает ключи. Как только мы входим, он кладет сумку на большой стол, а я направляюсь на кухню за кружками. Он не должен узнать, что мы будем пить разное вино. Когда я нахожу посуду, Эндрю уже устраивается на улице. С долей веселья замечаю, что на нем, кажется, резиновые перчатки. Получается, сегодня вечером мы оба принимаем меры предосторожности.

– Я дам раствор из пипетки, хорошо? Не думал, что тебе на самом деле захочется лизнуть лягушку, – Эндрю смеется, но я вижу, как он встревожен.

– Не волнуйся об этом сейчас, отложи ее и давай выпьем. Мы можем заняться этим позже, – говорю с улыбкой, протягивая ему кружку с надписью «Лягушатник!» сбоку.

Он с благодарностью берет ее и делает большой глоток. Напрягаюсь, гадая, заметит ли он необычную крепость, но тот просто пьет и садится рядом. Пока Эндрю дозирует лягушачий сок, мы говорим о полевых работах и местах, куда он хочет поехать после Австралии. Решив, что мне нечего терять, я спрашиваю, поддерживают ли родители его амбиции.

– Мы не общаемся, – прямо говорит он. – Уже несколько лет. Это к лучшему – у меня очень токсичная семья.

– Что случилось? – глажу его руку.

– О, ничего. Хотя, все. Я просто родился не в той семье. Я часто шутил, что меня подменили, а настоящий сын моих предков колесит на «Бентли» по какому-нибудь пляжу. Они не плохие люди… Ну, мама не такая. На самом деле она прелестна. Но все ожидания, которые они возлагали на меня, были сосредоточены вокруг денег и бизнеса моего дяди, и это просто ужасно. Я поддерживал связь некоторое время после заявления, что не буду работать на семью, но это стало слишком сложно. Они настаивали, говорили, что я принимаю глупое решение и веду себя как избалованный ребенок.

Эндрю отпивает еще вина. Все должны пить вино из кружек – так и правда можно перебрать.

Кузен открывается мне, когда расслабляется. Пока я доливаю ему вино с водкой, он объясняет, как его отец завидовал старшему брату, как пренебрегал эмоциями матери, а его сестра умерла в возрасте девяти месяцев, из-за чего он всегда чувствовал, что должен жить за двоих. Я притворяюсь молчаливой, но отзывчивой подругой, в то же время мысленно благодарю вселенную за то, что мне приходится иметь дело только с одним двоюродным братом.

Я пью воду, но Эндрю ничего не замечает. Он слишком далеко зашел в своей исповеди, думая, что может доверить мне свои самые сокровенные и запутанные мысли. Психотерапевты достойны каждого пенни. Не хочу торопить его, но разговор про семью недостаточно подробный, чтобы как-то помочь мне, и на все мои прямые вопросы я получаю невнятные и расплывчатые ответы. Время для лягушачьей слизи, пока он не напился до потери сознания, – не хочу ждать неделю. Еще один вечер в пабе с Роджером я не переживу.

Слава богу, вбитая в частной школе вежливость не исчезает с повышением градуса, и когда я напоминаю Эндрю о первоначальном плане, он во всеоружии. Достает заранее подготовленные пипетки и объясняет, что ему придется оставить небольшой ожог на моей коже, чтобы сыворотка легче проникла в организм.

– Где ты хочешь прижечь? – спрашивает он. – Большинство людей выбирают место, которое легко скрыть.

Я останавливаюсь на ступне: их не забудешь прикрыть, поэтому не придется объяснять происхождение шрама. Снимаю кроссовки, стягиваю носки и осматриваю веранду, убеждаясь, что вокруг не валяется ничего из моих вещей. У меня не будет времени, чтобы остаться после того, как мы закончим. После убийства. Бутылка из-под розового вина пуста, и я кладу ее рядом со своей сумкой, засовываю кружку в боковой карман, чтобы отнести на кухню.

– Ты должен сделать это со мной, Эндрю, – напоминаю ему. – Одной мне страшно. Мы сделаем это вместе. Одновременно.

Он тычет пальцем мне в лицо и улыбается, заправляя волосы за ухо.

– Не волнуйся, Лара, я привык. Я с тобой в этом путешествии.

Тьфу. Путешествие. Это никакое не путешествие, если вы не направляетесь из пункта А в пункт Б. Хотя сегодня ему есть куда направляться, если вы меня понимаете.

Он выбирает место на руке, под татуировкой ловца снов. Хоть не китайский иероглиф. Спички готовы, он зажигает две и прижимает к моей левой стопе. Горячо, но не больно – определенно признак того, что мне нужен хороший педикюр. Затем кузен наносит раствор.

– Ложись, – командует Эндрю. – Подожди несколько минут и подыши.

Я смотрю в ночное небо, краем глаза наблюдая, как он обжигает собственную кожу. Слышу, как мужчина выдыхает и ложится рядом со мной.

– Если затошнит, просто скажи мне, и я тебя переверну. Хорошо, что здесь есть озеро.

Он смеется, кажется, целую вечность, прежде чем замолчать. Мы остаемся там, в темноте, и ждем. Я не знаю, как долго мы так лежим. Чувствую, как по мне разливается тепло, ощущение комфорта просачивается сквозь мое тело, как если бы все вокруг объяло меня. Я парю на крыльях ветра.

– Я чувствую, – шепчу и поворачиваюсь к нему. Эндрю тихо стонет, закрыв глаза. Мне нельзя терять рассудок. Не хочу прерывать связь с окружающим миром. Постоянные голоса в моей голове замолкают, и слышно только биение сердца. Интересно, Эндрю тоже это слышит? Медленно и ровно. Пульсация под кожей. Чувствую, как лапа животного касается моих пальцев, и смотрю вниз. Это его рука, наши пальцы переплетаются. Солидарность. Своего рода родство. И это приятно.

НЕТ.

Я переворачиваюсь и использую силу наших рук, чтобы столкнуть его в воду. Его тело расслабилось и обмякло, мне даже не пришлось прикладывать какие-либо усилия, – это очень кстати, потому что у меня чертовски кружится голова. Во время падения тело разворачивается, наши взгляды встречаются, и он на секунду приходит в себя: его лицо исказилось от удивления, а рот широко открылся, как будто он собирался закричать. Но этого недостаточно. Вино и лягушачий яд сделали свое дело, и Эндрю падает в пруд. Опустив ногу в воду, я начинаю давить на его голову. Мои ногти блестят в лунном свете.

Эндрю вздрагивает – всего на мгновение – и обмякает. Вода успокаивается. Не знаю, сколько времени это занимает, я будто наблюдаю издалека. Склонившись, проверяю тело на признаки жизни. Вероятно, не рекомендуется совершать убийство, находясь под воздействием непроверенного препарата из земноводных, это небрежно. Но хочешь жить – умей вертеться.

Убедившись, что он не собирается выпрыгивать из воды, как это принято в большинстве фильмов ужасов, наклоняюсь к пруду и провожу рукой по его шее. Я умываюсь, встаю и надеваю туфли. Полотенцем вытираю веранду, не трогая бутылку и один флакон с препаратом. Остальной мусор отправляется в пластиковый пакет. Из его телефона удаляю наши последние сообщения (даже у хиппи есть айфоны; и этот хиппи поставил на пароль свою дату рождения). Я была осторожна, не говорила ничего конкретного в переписке, но он упомянул о встрече, а мне не нужны лишние вопросы. Осматриваю место преступления, используя фонарик на телефоне, пока Эндрю плавает позади меня. Все выглядит как надо, я довольна. Это был несчастный случай. Трагично, но без каких-либо подозрений. Идеально.

Отношу свою кружку на кухню, ополаскиваю, вытираю и ставлю в шкаф. Натянув капюшон на голову, выскальзываю из центра и иду к главной дороге, где меня ждет такси. Там я на секунду торможу – кажется, будто за мной кто-то идет. Но это все лягушачий препарат, так что я отмахиваюсь от этого чувства.

Машина сначала петляет по тихим закоулкам, а потом выезжает на главные улицы, где полно ночных тусовщиков. Силуэты кружатся и расплываются по мере того, как мы едем. Всю обратную дорогу смотрю в окно и глубоко дышу, чтобы успокоиться. Перебираю бусины ожерелья Эндрю – я его сняла уже после убийства. Еще один сувенир. На самом деле это было притворство, что-то из фильмов о серийниках. Но они были одинокими мужчинами, делавшими это ради сексуального удовлетворения, а у меня цель совсем другая. И она уж точно не доведет меня до шоу про самых привлекательных преступников на Пятом канале.

Выхожу из такси в добрых десяти минутах езды от своей квартиры и бросаю сумку с полотенцами и перчатками в мусорное ведро. Замерев, на секунду задерживаю дыхание и чувствую, как мне не хватает воздуха в легких. Я позволяю себе погрустить по дороге домой. Почти девять минут слезы текли по лицу, и чувство сожаления съедало меня изнутри. Поворачивая ключ в двери, я протираю глаза рукавом и качаю головой. Хватит. После бокала вина и двух серий ситкома чувствую, как действие препарата ослабло, и я могу уснуть.

Сожаление проходит на удивление быстро, и перед сном я даже не думаю о милом кузене, который сейчас плавает лицом вниз в грязном пруду. Когда я заправляю нижнюю часть одеяла под ноги и кладу подушку под одно бедро, чтобы устроиться поудобнее, моя предпоследняя мысль – нужно хорошенько позавтракать. А уже засыпая, думаю, не сходить ли потом на педикюр, просто чтобы избавиться от следов лягушачьего яда. Забота о себе – это новый потребительский тренд, преподносимый женщинам в феминистской обертке. Но это совсем не плохо. В конце концов, очень важно привести себя в порядок после тяжелой рабочей недели.

Глава шестая

Худшее в тюрьме – это не часы ожидания в камере, не еда, не меры жесткой экономии и приватизация, которые привели к тому, что некомпетентных дураков в дешевой униформе назначили ответственными за опасных преступников. Это не старые, промозглые здания, где крыс столько же, сколько в Маршалси[29 - Маршалси – тюрьма на южном берегу реки Темзы в Саутверке, построенная в XIV веке.]. Честно говоря, я могла бы вынести все это с надеждой, что однажды буду свободна и мне никогда не придется спать под женщиной, которая рисует сердечки вместо точек над буквой «i». Худшее в тюрьме – когда губернатор или политик принимает решение, что нам, заключенным, нужно духовно обогатиться, стать лучше, перестать быть такими грубыми и пугающими. Из этой внезапной мысли рождается план. Обычно он включает в себя какого-нибудь левого болвана (консерватор никогда не придет показывать, как лепка из глины может подавить вспышки гнева), добровольно вызвавшегося провести урок (который всегда обязателен к посещению), где нам предлагают изобразить наши чувства или тому подобную ерунду.

Они неизменно приходят только на одно занятие, а затем либо слишком перегружены, чтобы вернуться, либо чувствуют, что сделали достаточно для поддержания добродетельного образа до конца года. Если они действительно предприимчивы, то пишут статью для «Гардиан» о том, как заключенные нуждаются в уважении и образовании, будто они проработали в тюрьмах четыре года, а не часок в спокойный рабочий день.

Сегодня мы все отправились в крыло учебного класса, где целый час учились изготавливать ложки. Даже одно убийство не заслуживает такого наказания. Единственной изюминкой было то, что я впервые за долгое время получила в руки настоящий нож. Жаль только, они внимательно их пересчитывают. Келли невероятно завидует, что мне удалось попасть на занятие, и восхищается деревянной ложкой, которую я смастерила. Ей бы очень понравился сегодняшний урок, сказала она, когда мы столкнулись.

– А ложку можно подарить твоей маме на Рождество, она будет в восторге, – продолжает Келли.

Я тупо смотрю на нее, гадая, сколько времени ей потребуется, чтобы вспомнить, что моя мать мертва, но озарение так и не приходит. Поэтому вместо этого я бросаю ей ложку, прошу сделать вид, будто это ее поделка, и советую отдать ее матери. Она в восторге, и я уже не в первый раз задаюсь вопросом, что за женщина мать Келли. Чтобы радоваться корявой ложке, сделанной в тюрьме взрослой дочерью-заключенной, должны быть какие-то невероятно низкие ожидания. Эта ложка пополнит коллекцию из вышитой крестиком птицы, которую она получила на Пасху, и убогой сахарницы, сделанной из чего-то похожего на пластилин и подаренной на день рождения. Единственное отличие ложки в том, что на ней есть особые символы, похожие на иероглифы. На самом деле это инициалы каждого человека, которого я убила, хотя никто не стал бы так внимательно приглядываться. Не особенно оригинально, но я закончила строгать намного раньше других недоумков и не хотела терять время. Интересно, оценит ли их мама Келли?

Вернувшись в свою камеру, достаю бумагу и ручку из пары свернутых носков. Никакого уединения, особенно с такой сокамерницей, как у меня. Каждый здесь пытается завладеть чужим имуществом, узнать истории и использовать секреты в качестве рычага давления. Келли даже не потрудилась спрятать свой дневник – эта женщина рассказала бы вам все о своей жизни, если вы настолько глупы или настолько заскучали, что решили спросить. Как только вы зададите Келли вопрос, скорее всего, никогда больше не совершите подобную ошибку.