скачать книгу бесплатно
– Ваня, ты спи, а я утром заскочу, хорошо? Всё, вон тебя Алиска ждёт.
Иван уже вполне пришёл в себя, вошёл в квартиру и сразу к Алисе.
– Сергеевна, налей сто граммов. Верну, ты меня знаешь.
Полстакана водки коренным образом подправили пошатнувшееся было здоровье, а главное, психику. Махнув не закусывая, Иван крякнул, как Ломакин в день их знакомства за столом, и посмотрел на Алиску.
– Алиса, что нового?
Та зарделась, видимо, не ожидая такого внимания.
– Что нового? Твоя приходила, вон чемодан принесла. Сказала, чтобы на её очи не появлялся. А ещё…
Но Иван не слышал, он уже был в своей комнате. Заперся. Лёг на кровать, прикрыл глаза. Камерные видения надо было отбросить, а потому он постарался сосредоточиться на чём-то хорошем.
Мама…
Да. Мама… Заснул мгновенно, но это был не сон, скорее это было пьяное забытьё, и места матери в нём не было, перед глазами вновь камера, Кремень, испускающий дух. Очнулся спустя час в холодном поту, с дрожащими руками. Поднялся, взял графин с водой вылил полграфина на голову. Вроде отпустило.
Мама…
Встал, подошёл к старому шифоньеру, достал мамкину шкатулку. Не пересматривал её вечность. Ага, вот фотографии, бездумно покрутил, повертел стопки писем.
Стоп! А это чьи письма, он их и не открывал. Быстро разорвал нитки, которыми была скручена пачка писем с незнакомым почерком. Прочёл одно письмо, тут же схватил другое, прочёл, третье…
Бог мой, оказывается, у мамы есть сестра, и живёт эта сестра во Франции, и она, судя по письмам, неоднократно звала мать к себе. А он и не знал о существовании родного человека за границей.
Интересно.
Пьяная пелена слетела, он протрезвел, и Кремень уже не вязался в памяти.
Франция! Да, он не прочь побывать в этой стране – Елисейские Поля, Эйфелева башня, французское вино. А кондитерка, какие во Франции изыски – круассаны, капкейк с кремом ганаш, киш лорен со шпинатом, яблочный сорбет, эклеры с заварным кремом, шоколадные трюфеля и так далее…
Мечтая о Париже, Иван пересматривал письма. Ага! Вот и телефон тётушки. Отложил письмо с телефоном и адресом в сторонку, авось пригодится. Аккуратно сложил письма, фотографии, разную мелочёвку в шкатулку, закрыл её и поставил на место.
Вновь прилёг на кровать, прикрыл глаза.
И тут же хорошие, добрые мысли ушли вместе с мамиными письмами в шифоньер, а в голову вновь полезла гадость – камера, Кремень, три трупа. Опять бросило в дрожь: Белов, Белый. Сергеев… Дом с голубятней на крыше, снаружи две доски…
Коломиец повернулся на бок, крепко зажмурил глаза, может, удастся заснуть. И вдруг его словно подбросило.
Дом с голубятней! Это же мамин дом. Дом, где он сейчас находится.
Да нет, быть такого не может.
И всё же…
Коломиец поднялся, сел на кровати, размышляя, что же предпринять. Где-то совсем рядышком, возможно, лежат большие деньги, пусть и бандитские, но всё же деньги. Иван знал свой характер, слабоват он был на принятие правильных решений, да, это так, но абсолютная безнадёга нынешней жизни заставила действовать. Он подошёл к зеркалу – вроде прилично выглядит. Оделся. На цыпочках вышел в коридор, достал фонарик, на дворе ночь, и вышел из квартиры. Как забраться в голубятню, Коломиец знал с малых лет, впрочем, всё его дворовое поколение прошло через это чудесное место, но в конце восьмидесятых разгромили голубятню, голуби исчезли, сама голубятня покосилась, пол прогнил, однако стены пока держались. А вдруг это место, о котором говорил Кремень.
Добираясь к голубятне, несколько раз рисковал сломать шею, но всё же добрался и даже внутрь влез. Освоился, разобрался, что к чему, собственно, что тут разбираться, всё знакомо с детства, ничего не изменилось. Выглянув в окошко с тыльной стороны, нащупал легко отводимые в сторону доски. Ага, вот они. Только подлезть к ним проблема. Но если постараться…
И он постарался.
За досками в небольшой нише лежал саквояж, втащить его в голубятню было трудно, но и здесь он сдюжил. Открыл саквояж. То, что Коломиец увидел, было бомбой – золотые изделия, пачки денег, много пачек, вновь драгоценности. Лицо Ивана покрылось испариной, руки тряслись, ноги вдруг подкосились. Он присел на пол, но взгляд от содержимого саквояжа не отрывал. А мозг тем временем работал чётко – надо взять немного денег и уйти. Уйти, положив саквояж на место, зачистив следы своего пребывания здесь, и бегом к Ломакину, мол, вспомнил последние слова вора.
Он так и сделал.
Схватил пачку, ковырнул пальцем-доллары, не считая сунул за пазуху. Затем постарался уничтожить свои следы. Это было трудно, но и здесь он очень постарался.
К Ломакину не бегал, просто позвонил и сказал, что вспомнил последние слова Кремня.
Тот матюгнулся.
– Раньше не мог позвонить? Ладно, будем искать, давай, до завтра.
В отделение Иван пришёл в десять часов утра и встретил в кабинете не майора-оперативника, а настоящего победителя с горящими глазами и гордой улыбкой. Рядом с Ломакиным в кабинете сидели два полковника, видимо начальство.
Увидев Коломийца, Сергей Петрович буквально втянул его в кабинет.
– Вот, товарищи, представляю, тот самый подсадной, что общак Кремня нашёл.
И обратился к Ивану:
– Проси что хочешь, здесь товарищи из центра, все вопросы решим. Проси.
Иван просить ничего не стал, просто пожал плечами, словно и не понимал, о чём речь.
– Не хочешь? Ладно, мы сами что-нибудь придумаем. Ты давай, посиди пока в коридоре, потом потолкуем.
Иван знал, что такое «пока посиди», но смиренно вышел в коридор. Вздохнул, прикрыл глаза.
Что просить, он уже знал.
5.
Заграничный паспорт и возможность выехать во Францию милицейское начальство выправило в два дня. Иван созвонился с французской тётушкой, та была жива, здорова и весьма обрадовалась звонку племянника. Ломакин с билетом до Парижа помог.
В столицу Франции россиянин Коломиец летел в бизнес-классе на «Боинге», летел, а на языке почему-то вертелась фраза: «Лечу как фанера над Парижем».
Фанера не фанера, но самолёт в аэропорт Орли прибыл чётко по расписанию. Встретила племяша сама тётушка, обняла, поплакала для порядка, посадила в «Мерседес», и они тронулись. Тётушка что-то расспрашивала, сама рассказывала, опять плакала, а Иван, прикрыв глаза, глупо улыбался и почему-то в голове по-прежнему крутилась мысль о фанере над Парижем.
Тётушка забеспокоилась:
– Ванечка, очнись, что с тобой?
Коломиец открыл глаза, повернулся к тётке.
– Тётя Луиза, я вот всё время думаю, откуда родилась фраза «…как фанера над Парижем».
Тётка с удивлением посмотрела на племянника – ну да, из советской неволи уехал, и о чём этот человек может ещё размышлять. Она понимающе кивнула, обняла племяша за плечи, горестно вздохнула.
– Ванечка, всё позади, ты со мной рядышком, ни о какой фанере не думай, всё будет в порядке.
А Иван всё о своём:
– Да вы не поняли, просто весь мозг в самолёте проела эта фраза о фанере…
Луиза улыбнулась.
– Да, вы, русские, загадочные люди. Вот и пойми, при чём здесь фанера. Вообще-то рассказывают, что в начале века, это был, по-моему, 1908 год, французский авиатор неудачно завершил показательный полёт: врезался в Эйфелеву башню и погиб. После этого события ваш меньшевик Мартов написал в «Искре», что царский режим «летит к своей гибели так же быстро, как господин Фаньер над Парижем». В среде рабочих эту фразу восприняли немного в другом виде, заменив фамилию авиатора на фанеру. С тех пор и говорят: «пролетел как фанера над Парижем». Есть и другие версии. Что, тебе все рассказать?
Но Ивану и одной было достаточно. Эта грёбаная фанера тут же выскочила из головы, освободив какую-то ячейку памяти для более важных событий и дел. И память включилась в работу. Во-первых, он услышал от тётушки о загадочности русского человека. Ага, значит, она себя русской уже не считает, быстро же у этих эмигрантов русскость проходит, заелись круассанами… Во-вторых, грамотная у него тётушка, раз так лихо растолковала про лётчика. В-третьих…
В-третьих, он уже рассудить не успел. Мерс остановился.
– Ванечка, приехали. Выходим.
Новая жизнь, новые впечатления закрутили Коломийца. Первую неделю тётушка Луиза сама знакомила его с Парижем, затем приставила гида-переводчика, периодически контролируя навык языкового общения племянника. Через месяц Иван вполне сносно мог разговаривать по-французски. О возвращении на родину Коломиец и не помышлял. Тётушка через юристов позаботилась о получении Иваном постоянной визы по уходу за престарелой родственницей, так что с этим было всё понятно, а главное, законно. Оставалось решить, чем Ивану заняться в этой замечательной стране. И речь не о деньгах, тётушка его богата, да и Иван не пустым приехал к родне. Но без работы Коломиец увядал.
Спустя месяц он нашёл работу, причём нашёл сам, без тёткиных подсказок. И работа эта была как раз той, к которой стремились и его душа, и руки.
Он кондитер!
Конечно, по образованию инженер пищевой промышленности, но то по диплому, а по жизни он увлечённый мастер кондитерского производства, к этим круассанам и булочкам и прочему тянутся его руки, сердечко успокаивается, а душа радуется, видя, как люди поглощают сделанную им красоту.
На первом этаже дома, где жила тётушка, была маленькая пекарня, конечно, он не мог обойти это ароматное и приятное заведение. Иван частенько заходил выпить кофе, съесть пирожное. Познакомился с хозяином. Имя у парня незамысловатое, вполне французское – Пьер. Напроситься на работу Иван не смел, но порассуждать о вкусах он и умел, и желал. И вот Пьер предложил ему поработать. Не из жалости к бедолаге, просто разбегался у него народ, это же не СССР, это Франция – не хочу трудиться за гроши, уволюсь, и никакой профсоюз не воспротивится.
Иван с радостью принял предложение.
* * *
Тем временем канул в Лету Советский Союз, разбежались союзные республики, бульдозером промчались по обломкам Советов лихие девяностые.
Много чего произошло.
Майор Ломакин до подполковника не дослужился. Вышел в отставку. Бизнесом заняться не смог, так и проживал на крошечную пенсию, иногда находил подработку, а получив деньги, пропивал и вновь тосковал в своей «двушке».
На дворе двухтысячный год, ранняя весна.
И вот однажды утром в квартиру Ломакина кто-то постучал. Сергей Петрович в это время с тоской рассматривал посиневшую сосиску в холодильнике и краюху хлеба на тарелке.
– Не заперто, кто там!
В дверь вошёл импозантный человек в лёгком плаще. Обличье показалось Ломакину знакомым.
– Вы по какому вопросу? Свет вырубать пришли? Не позволю!
Человек улыбнулся, смахнул крошки с табурета и, небрежно сбросив плащ, сел к столу.
– Да, Сергей Петрович, постарел, здорово тебя жизнь поистрепала. А мечтал ведь дачу завести, огород, а ещё лучше пивнушку купить: утром цистерну принял, к вечеру новую заказал – и народ доволен, у самого пена на губах, и деньги в кармане есть.
Ломакин плюхнулся от неожиданности на стул.
– Коломиец? Да не может быть. Ты же в Париж слинял. Меня весь главк из-за тебя поедом полгода ел, чуть из органов не попёрли. Благо выяснилось, что ты за больной старухой там присматривал…
Потом, будто что-то вспомнив, Сергей Петрович обхватил руками стол и, прищурившись, злобно посмотрел на Ивана:
– Так ты сдаваться пришёл? Я-то знаю, кто тогда у Кремня в сумке порылся. Не дурак! Что-то стырил, а сумку спрятал. Ну, так было? А? Что молчишь?
Коломиец скинул улыбку с лица. Так же обхватил стол руками.
– Хорош, Петрович! Я по делу к тебе. Всё расскажу. За все десять лет отчитаюсь и о деньгах расскажу. Ты вот что, оденься приличнее, я в машине внизу жду. Поговорить надо.
Он встал, накинул плащ и лёгкой походкой устремился к двери.
Ломакин в себя так ещё и не пришёл. Сбросив пелену с глаз, мотнул головой, затем пошарил рукой под столом, вытащил оттуда полупустую бутылку водки. Усмехнулся, руки не голова, руки знают места потаённые. Приложил бутыль, как горнист, к губам, занюхал сосиской и через десять минут был у подъезда.
Дверца беленькой «Ауди» услужливо открылась. За рулём машины сидела симпатичная девушка, Коломиец разместился на заднем сиденье.
– Садитесь, Сергей Петрович.
Он кивнул в сторону девушки.
– Это дочь моя, Светлана, знакомьтесь.
Через полтора часа они были в столице. Остановились у небольшого ресторанчика на юге Москвы. Коломийца явно здесь ждали. Он, по-хозяйски распахнув дверь, прошёл в ресторан. Человек в белоснежной сорочке встретил гостей, провёл к сервированному столу в центре зала.
Иван Егорович дружески приобнял Ломакина.
– Садись, Петрович. Такими разносолами, что ты меня тогда в девяностом потчевал, угостить не могу. Хотя и «Краковской» хотелось бы, и самогонки. Но, думаю, сегодня этот стол нас насытит.
Да уж! Изыском стол блистал. Здесь было всё, что душа пожелает. А душа Петровича немедленно желала грамм сто пятьдесят виски. Коломиец понял его состояние, налил спиртное в стаканы, дочери плеснул минералку.
– За встречу!!!
Затем ещё и ещё.
Пили много и молча, и не пьянели. Насытившись, Коломиец отставил стакан.
– А вот теперь, Сергей, слушай.
Рассказ Ивана Егоровича был долгим, всё же десять лет за плечами, и всё это время они не виделись. Рассказал он, что тётушка ушла в мир иной. Бывшая жёнушка на Украину к родне перебралась. Светлану он сумел вытащить во Францию. Горбатился как чёрт, сумел выстроить бизнес, в предместьях Парижа открыл сеть кафешек, его кулинарные изыски стали заметны и востребованы. Так что всё было в шоколаде.
Но вот родины не хватало, и он вернулся. Вернулся недавно, но, когда с деньгами человек, всё можно делать быстро, сумел он и в Москве развернуться.
– Этот ресторанчик мой, Сергей Петрович, и цех кондитерский здесь же. Поутру продукцию расхватывают, этим уже Светик управляет. Она у меня молодец, талант. А бандитские деньги я перевёл трём детским домам, сумма немалая была. Вот такие дела.
Ломакин исповедь некогда случайного своего знакомого слушал, открыв рот. Всё, что рассказывал Коломиец, казалось ему сном. Наконец Иван выговорился. Они помолчали. Ломакин налил виски в стакан, с тоской глянул на пожилого самодовольного французского гуся, в прошлом затюканного, трусливого и вечно сомневающегося человечка.
