Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию

скачать книгу бесплатно

Из «Маленького Ли» маленький Льюис видел в отдалении горы Каслри, которые словно говорили с ним о какой-то сердечной тайне, дразня его своей близостью и недоступностью. Они стали для него символом границы, того этапа в жизни, когда человек стоит на пороге нового, более глубокого и соразмерного ему понимания или образа жизни. Невыразимое чувство глубокого томления пробуждалось в нем при виде этих гор. Он не мог в точности сказать, о чем томился, лишь ощущал в себе пустоту, и таинственные горы усугубляли, но не утоляли эту тоску. В «Кружном пути» (1933) эти горы появятся снова – символом неведомого сердечного желания. Но если Льюис тогда стоял на пороге чего-то чудесного, заманчивого, как он сумел бы войти в таинственное царство? Кто мог бы отворить ему дверь и впустить? Пожалуй, неудивительно, что в позднейших рассуждениях Льюиса о самых глубоких вопросах жизни образ двери приобретает все большую значимость.

Длинная зеленая линия холмов Каслри, на самом деле располагавшаяся близко к дому Льюисов, сделалась символом чего-то далекого и недостижимого. Для мальчика эти горы стали дальним объектом стремления, пределом известного мира, из-за которого доносился еле слышный зов «волшебного рога»: «Глядя на них, я испытывал тот порыв, то стремление вдаль, которое, к добру или худу, превратило меня в рыцаря Голубого Цветка прежде чем мне сравнялось шесть лет»[29 - Настигнут радостью // Там же. Т. 7. С. 278.].

Остановимся подробнее на этом высказывании. Что Льюис подразумевал под употребленным здесь словом Sehnsucht? Немецкое слово насыщено эмоциональными и интеллектуальными ассоциациями, которые поэт Мэтью Арнолд передал знаменитым «томящее, нежное, слезное желание». А что такое «Голубой цветок»? Вожди немецкого романтизма, Новалис (1772–1801) и Йозеф фон Эйхендорф (1788–1857), создали образ «Голубого цветка» – символ странствий и томлений человеческой души, особенно часто этот символ возникает, когда такого рода томление пробуждается (но не удовлетворяется) миром природы. Значит, даже в ту раннюю пору Льюис уже нащупывал и пытался раздвинуть пределы своего мира. Что дальше, за горизонтом? Но он не мог ответить на вопросы, которые это стремление и томление дразняще провоцировало в его юном уме. На что указывали эти чувства? Есть ли там дверь? И если дверь существует – где ее искать? И куда она ведет? Чтобы найти ответы на эти вопросы, Льюису понадобится еще четверть века.

Одиночество: Уорни отправляется в Англию

Все, что нам известно о Льюисе 1905 примерно года, складывается в представление об одиноком, погруженном в себя мальчике, почти без друзей, главным занятием и смыслом жизни которого было чтение книг. Почему он был одинок? Приобретя для своей семьи новый дом, Альберт Льюис сосредоточился на следующей задаче: обеспечить сыновьям будущее. Будучи столпом протестантской общины Белфаста, он счел, что в интересах дальнейшей карьеры правильнее будет отослать мальчиков в английскую закрытую школу. Брат Альберта Уильям уже отправил сына в Англию, считая это единственным вариантом социального лифта. Альберт решил последовать его примеру и обратился за профессиональной консультацией в поисках наиболее подходящей школы. Лондонское агентство образования «Габбитас и Тринг» с 1873 года занимались подбором преподавателей для ведущих английских школ и помогало определиться с выбором родителям, которые желали, чтобы их дети получили по возможности наилучшее образование. Среди учителей, которым агентство помогло найти первое место работы, оказались такие будущие светила (другое дело, что прославились они главным образом не педагогической деятельностью), как У. Х. Оден, Джон Бетджемен, Эдвард Элгар, Ивлин Во и Герберт Уэллс. К 1923 году, когда фирма отмечала полувековой юбилей, на ее счету значилось 120 000 устроенных учителей и не менее 50 000 родителей успели получить здесь совет при выборе школы для своих детей. Среди этих родителей оказался и Альберт Льюис, которому нужно было понять, куда следует отправить старшего сына, Уоррена.

На его запрос в свой срок пришла рекомендация, вот только на этот раз совет оказался на удивление неудачным. А в мае 1905 года, не удосужившись провести более тщательный и критический анализ предложенного заведения, чего следовало бы ожидать от человека его профессии, Альберт Льюис снарядил девятилетнего Уоррена в Виньярд в Уотфорде, к северу от Лондона. Это была, по-видимому, первая крупная ошибка, потом Льюис-старший еще наделает их немало в воспитании сыновей.

Джек (так к тому времени предпочитал зваться Льюис) и его брат прожили в «Маленьком Ли» всего месяц, им служила прибежищем комната под названием Литтл-Энд на верхнем этаже хаотично обустроенного дома. После этого братья были разлучены. Льюис оставался дома, с ним занимались мать и гувернантка Анни Харпер. Но лучшими его учителями стали, должно быть, растущие холмы книг, ни одну из которых не считали нужным прятать от ребенка. Два года оставшийся в одиночестве младший брат бродил по длинным коридорам, где скрипели под ногами старые полы, забирался на просторный чердак, и единственными его спутниками были многочисленные книги.

Так начал формироваться внутренний мир Льюиса. Пока сверстники играли на улицах Белфаста или в окружающих город полях, Льюис строил, населял и исследовал собственные, только ему принадлежавшие миры. По необходимости он сделался одиночкой, и это, несомненно, ускорило развитие его фантазии. В отсутствие Уоррена у него не оставалось задушевного друга, с кем можно было бы делиться мечтами и тоской. Тем большее значение приобретали школьные каникулы: пора, когда Уорни возвращался домой.

Радость: первая встреча

В какой-то момент этих двух лет и без того богатое воображение Льюиса приобретает новый оттенок и смысл. Позднее Льюис ссылался на три ранних переживания, которые, как он полагал, сформировали одно из главных устремлений его жизни. Первое событие произошло, когда аромат цветущего смородинового куста в саду «Маленького Ли» пробудил воспоминание о жизни в «Старом доме», вилле «Дандела», который Альберт Льюис арендовал у родственника[30 - Там же. С. 284.]. Льюис описывает это состояние как кратковременное и сладостное ощущение целиком его поглотившего желания. Прежде чем он успел понять, что с ним творится, впечатление рассеялось, осталась лишь «тоска по исчезнувшей тоске». Льюису это событие представлялось чрезвычайно важным: «Всё, что случилось со мной раньше, не имеет в сравнении с этим значения». Но что это было?

Второе переживание настигло его при чтении «Белки Наткина» Беатрикс Поттер (1903). Хотя в ту пору Льюис любил все книги Поттер, что-то именно в этом сочинении вызвало сильную тоску по чему-то, что ему с трудом удается описать как «Образ Осени»[31 - Там же.]. На него опять нахлынуло то же пьянящее чувство «острого желания». Третий случай – за чтением шведского поэта Эсайаса Тегнера (1782–1846) в переводе Генри Лонгфелло[32 - Там же. С. 285.]:

Я слышал голос, взывавший:
Бальдр прекрасный
Умер, умер!..

Эти строки ошеломили мальчика. Словно открылась дверь, о существовании которой он не подозревал, и Льюис увидел за пределами собственного опыта новое царство, в которое стремился войти, которым стремился обладать. Все остальное словно утратило смысл. «Я ничего не знал о Бальдре, – вспоминает он, – но в тот же миг вознесся в бескрайнее пространство северных небес, я мучительно жаждал чего-то неведомого, неописуемого – беспредельной шири, сурового, бледного холода»[33 - Там же.]. И прежде чем он вполне осознал свое желание, оно рассеялось, оставив лишь тоску по себе, стремление вновь его испытать. Оглядываясь впоследствии на эти три переживания раннего детства, Льюис признал в них аспекты или проявления одного и того же феномена: «неудовлетворенное желание, которое само по себе желаннее любого удовлетворения. Я назвал это чувство радостью»[34 - Там же.]. Поиск этой «радости» станет центральной темой творчества Льюиса и его жизни.

Как же нам осмыслить этот опыт, сыгравший ключевую роль в развитии Льюиса и особенно в формировании его внутренней жизни? Возможно, нам придет на помощь классическое исследование «Многообразие религиозного опыта» (The Varieties of Religious Experience, 1902), в котором гарвардский психолог Уильям Джеймс (William James, 1842–1910) попытался разобраться с теми сложными и сильными переживаниями, что обнаруживаются в опыте многих религиозных мыслителей. Опираясь исключительно на широкий спектр опубликованных трудов и личных свидетельств, Джеймс определил четыре характерных свойства такого рода опыта[35 - James, W. The Varieties of Religious Experience: A Study in Human Nature. N. Y., 1902. P. 380–381 [Ср.: Джеймс, У. Многообразие религиозного опыта. Исследование человеческой природы / пер. В. Г. Малахиевой-Мирович, М. В. Шик, под ред. С. В. Лурье. М., 2017. С. 298–299].]. Во-первых, этот опыт «невыразим», его нельзя адекватно передать словами. Во-вторых, Джеймс высказывает предположение, что люди, пережившие такой опыт, «проникают в глубины истины, закрытые для трезвого рассудка». Иными словами, этот опыт ощущается как «откровение, полное значимости и смысла». Он порождает «огромное чувство внутренней правоты и близости к истине», преображая понимание человека, переживающего такой опыт, и часто воспринимается как «откровение новой глубины истины». Подобные темы отчетливо слышны в ранних описаниях «радости» у Льюиса, особенно когда он утверждает, что по сравнению с этим все бывшее прежде утрачивает значение.

В-третьих, Джеймс подчеркивает преходящесть подобного опыта: «Его невозможно удержать на долгое время». Обычно он длится от нескольких секунд до нескольких минут, и качество этого опыта не удается в точности запомнить, хотя если подобное повторится, оно будет сразу опознано: «Когда переживание меркнет, его качество воспроизводится памятью несовершенно». Этот аспект типологии религиозного опыта по Джеймсу явно отражается в прозе Льюиса. И наконец, Джеймс высказывает предположение, что каждый, столкнувшийся с подобным опытом, чувствует себя «как бы захваченным высшей силой». Этот опыт не продуцируется активным субъектом, он «находит» на человека, зачастую с неотразимой силой.

Красноречивое описание этих моментов «радости» у Льюиса явно укладывается в классификацию Джеймса. Льюис считает свой опыт глубоко значимым, открывающим двери иного мира, которые почти сразу же вновь захлопываются, оставляя мальчика хотя и осчастливленным тем, что с ним случилось, но с почти безнадежной мечтой о повторении этого мига. Это мгновенное, преходящее откровение, в такие моменты все проступает отчетливо и резко, но свет быстро меркнет, и видение рассеивается, оставляя только воспоминание и тоску.

После таких переживаний Льюис ощущал утрату и даже порой чувствовал себя покинутым. Но даже если этот опыт разочаровывал и сбивал с толку, он ясно давал понять, что видимый мир – всего лишь завеса, скрывающая огромное неисследованное царство таинственных океанов и островов. Этот образ, однажды укоренившись в сознании мальчика, никогда не терял свой эмоциональной мощи и заманчивости для воображения. И все же, как мы увидим, вскоре Льюис придет к выводу, что это всего-навсего иллюзия, детские мечты, а укрепляющаяся взрослая рациональность разоблачит жестокий обман. Идея царства Божьего – «ложь, дышащая сквозь серебро»[36 - См. посвящение к стихотворению Толкина «Мифопоэйя» (Tolkien, J. R.R. Tree and Leaf. P. 85) [Посвящается полагающему, что коль скоро в мифах далеко не все правда, то, стало быть, они не стоят никакого внимания, даже если это «ложь, пропетая серебряною трубой». – Пер. С. Степанова]. Контекст этого стихотворения явно дает понять, что речь идет о Льюисе. См.: Carpenter, H. J. R. R. Tolkien: A Biography. L., 1977. P. 192–199 [Карпентер, Х. Джон Р. Р. Толкин. Биография / пер. А. Хромовой. М., 2002. С. 223–238].], – и тем не менее ложь.

Смерть Флоры Льюис

После смерти королевы Виктории британский престол унаследовал в 1901 году Эдуард VII и правил до 1910-го. Эдвардианский век теперь часто описывается как золотое время длительных летних вечеров и элегантных чаепитий в саду, как идеал, разрушенный Первой мировой войной 1914–1918 годов. Хотя этот в высшей степени романтизированный образ эдвардианской эры в большей степени воплощает послевоенную ностальгию 1920-х, несомненно, многим та пора представлялась стабильной и безопасной. Кое-какие тревожные процессы уже начались, и в первую очередь рост военной и промышленной мощи Германии, а также экономического потенциала Соединенных Штатов, в чем некоторые распознавали ощутимую угрозу имперским интересам Британии. Однако в обществе господствовало представление о мощной и прочно стоящей на ногах империи, чьи торговые пути надежно оборонял величайший в мировой истории флот.

Ощущение стабильности явно присутствует и в раннем детстве Льюиса. В мае 1907 года Льюис писал Уорни: все уже почти решено, часть каникул им предстоит провести во Франции. Заграничная поездка – существенное новшество для семейства Льюисов, которое обычно выезжало летом на месяц-полтора на курорты Северной Ирландии, например, в Каслрок или Портраш. Отец, загруженный адвокатской практикой, обычно присоединялся к жене и детям на несколько дней, уезжал и вновь возвращался. Во Францию же он и вовсе не поехал.

Льюису выпали спокойные и счастливые каникулы с братом и матерью. 20 августа Флора Льюис доставила обоих сыновей в пансион Пти-Валлон, семейный отель в маленьком городе Берневал-Ле-Гран (Нормандия) поблизости от Дьеппа, и там они пробыли до 18 сентября. Открытка, дошедшая из первого десятилетия прошлого века, поможет нам понять сделанный Флорой выбор: успокоительная надпись «Здесь говорят по-английски» красуется над снимком эдвардианских семейств, безмятежно расположившихся на территории пансионата. Зато надежды, что мальчики усвоят сколько-то французских слов, испарились, как только выяснилось, что все постояльцы – англичане.

Идиллическое лето на закате эдвардианской эры и ни единого намека на грядущие ужасы. Попав во Франции в пору Великой войны в госпиталь всего в 18 милях (29 км) к востоку от Берневал-Ле-Гран, Льюис ностальгически вспоминал те драгоценные, навеки утраченные дни[37 - Письмо Альберту Льюису от 16 февраля 1918 // Letters. Vol. 1. P. 356.]. Политической возможности войны никто не предугадал, как не предугадал и масштабы причиненных ею разрушений и как никто в семье Льюисов не мог бы предсказать, что это последнее их лето в полном составе. Через год Флора Льюис умерла.

В начале 1908 года стало ясно, что Флора тяжело больна. У нее диагностировали рак желудка. Альберт попросил своего отца, который к тому времени уже несколько месяцев прожил в «Маленьком Ли», съехать: комната понадобилась для сиделки. Ричард Льюис очередного потрясения не перенес, в конце марта у него случился инсульт, и в апреле он умер.

Когда врачи признали, что спасти Флору невозможно, Уорни отозвали домой из английской школы, чтобы он провел с матерью последние недели ее жизни. Болезнь матери еще больше сблизила братьев. Одна из самых трогательных фотографий той поры: Уорни и Клайв стоят с велосипедами перед Гленмахан-хаусом, поблизости от «Маленького Ли». Начало августа 1908 года. Мир Льюиса вот-вот рухнет – в одночасье, непоправимо.

Флора скончалась в своей постели 23 августа 1908 года, как раз в день рождения Альберта (ему исполнилось сорок три). Календарь, висевший на стене ее спальни, открылся на скорбной цитате из «Короля Лира»: «Человек все должен претерпеть: как свой приход, так и уход отсюда»[38 - «Король Лир». Акт 5, сцена 5. – Пер. Г. Кружкова.]. Много лет спустя Уорни убедился, что календарь оставался открытым на этой странице до самой смерти Альберта[39 - Эту цитату Уорни впоследствии распорядился вырезать на надгробье брата в Оксфорде.].

По обычаю того времени Льюису пришлось прощаться с матерью, лежавшей в открытом гробу, и воочию увидеть следы ее жестокого недуга. Мальчик был травмирован. «Со смертью мамы из нашей жизни ушло надежное счастье, исчезли покой и лад»[40 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 287.].

В «Племяннике чародея» мама Дигори Кирка на смертном одре описывается так, что мы явственно ощущаем преследовавшие Льюиса воспоминания: «Среди подушек, как и много раз прежде, белело ее исхудавшее лицо, от одного взгляда на которое вы бы заплакали»[41 - Племянник чародея // Там же. Т. 6. С. 210.]. Очевидно, эти строки передают страдания, причиненные автору смертью собственной матери, особенно врезавшимся в его память зрелищем изможденного тела в гробу. Позволяя Дигори спасти мать волшебным нарнийским яблоком, Льюис, кажется, исцеляет бальзамом воображения свои эмоциональные раны, пытается справиться с тем, что случилось на самом деле, представляя себе, как могло бы все выйти иначе.

Хотя Льюис глубоко переживал смерть матери, в воспоминаниях об этой мрачной поре он в большей степени сосредотачивается на последствиях этой утраты для всей семьи. Оплакивая жену, Альберт, кажется, не замечал горя своих сыновей и их потребности в родительском внимании. К. С. Льюис описывает это время как начало конца своей семьи, семена отчуждения были уже посеяны. Утратив жену, Альберт Льюис довел дело до того, что рисковал утратить и сыновей[42 - Настигнут радостью // Там же. Т. 7. С. 286.]. Через две недели после Флоры умер старший брат Альберта Джозеф. Еще одна катастрофа для семьи Льюисов: отец с двумя маленькими сыновьями остался один во всем мире. «Уцелели острова; великий материк ушел на дно, подобно Атлантиде»[43 - Там же. С. 287.].

Эта беда могла бы их сблизить, если бы в отце пробудилась забота о детях, в сыновьях – преданность отцу. Но ничего подобного так и не произошло. В критический период Альберту изменил здравый смысл, и это особенно отчетливо проявилось в том, как он распорядился судьбой сыновей в самый болезненный момент их еще только начинавшейся жизни: всего через полмесяца после смерти матери оба брата очутились в порту Белфаста в ожидании парохода, который должен был за ночь доставить их в порт Флитвуд в Ланкашире. Эмоционально ущербный отец в неадекватной эмоциональной форме распрощался с эмоционально обделенными детьми. Все, в чем юный Льюис черпал и надежность, и осознание себя, мгновенно исчезло. Его отсылали прочь из Ирландии, прочь от родного дома и книг, в чужое место, где ему предстояло жить среди чужаков, единственный спутник – старший брат. Его отправляли в Виньярд (в «Настигнут радостью» эта школа будет называться Белсен).

Глава 2. 1908–1917

Ужасная Англия: школьные годы

В 1962 году Франсин Смитлайн, старшеклассница из Нью-Йорка, написала К. С. Льюису о том, как ей понравилась его «Нарния» и попросила писателя рассказать о его собственных школьных годах. В ответ Льюис сообщил, что учился в трех школах-интернатах, «две из которых были совершенно ужасны»[44 - Письмо Франсин Смитлайн от 23 марта 1962 // Letters. Vol. 3. P. 1325. Две «ужасные» школы – Виньярд и колледж Малверн.]. Более того, продолжал Льюис, «ничто впредь не казалось ему столь отвратительным, даже окопы на передовой Первой мировой войны». Самый небрежный читатель автобиографии «Настигнут радостью» не может не заметить той ненависти, с какой Льюис пишет об английских школах – но мыслимо ли поверить, что они были хуже гибельных окопов Первой мировой?

Одним из главных источников напряжения между К. С. Льюисом и его братом под конец 1950-х годов стало убеждение Уорни, будто Льюис существенно исказил в «Настигнут радостью» (1955) впечатления от Малверна. Джордж Сэйер (George Sayer, 1914–2005), близкий друг, автор одной из самых вдумчивых и многое открывающих биографий Льюиса, припоминает, что ближе к концу жизни тот признавал многое в рассказе о Малверне «ложью», и эта ложь отражала сложные отношения между двумя сторонами его личности, боровшимися в ту пору между собой[45 - Sayer, G. Jack: A Life of C. S. Lewis. L., 1997. P. 86.]. Свидетельство Сэйера оставляет читателей автобиографии в недоумении и насчет того, в какой мере Льюис переосмыслял свое прошлое, и насчет его мотивации.

Отношение Льюиса к школе вполне могло омрачаться его в целом негативными первыми впечатлениями об Англии, которые распространились и на его опыт пребывания в классе. Позднее он признавался: «Понадобилось немало лет, чтобы избавиться от вспыхнувшей в тот миг ненависти к Англии»[46 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 280.]. Отвращение к английским школам, возможно, лишь один из аспектов свойственного Льюису в ту пору культурного неприятия Англии в целом, это заметно и в переписке. Так, в июне 1914 года он жаловался на то, что «заперт в душной и противной Англии» вместо того, чтобы блуждать по прохладным, поросшим травой холмам графства Даун[47 - Письмо Артуру Гривзу от 5 июня 1914 // Letters. Vol. 1. P. 60.].

И все же тут есть нечто более глубокое, почти физиологическое: Льюис попросту не вписывался в культуру закрытой школы эдвардианской эпохи. То, что многие рассматривали как необходимую, пусть порой жесткую, подготовку к тяготам жизни в реальном мире, Льюис отбрасывал и клеймил как «концентрационный лагерь». Образование, которое, по замыслу отца, должно было превратить младшего сына в успешного члена общества, едва его не сломило.

Вкратце траекторию образования Льюиса после смерти матери можно изложить в пяти пунктах:

Школа Виньярд в Уотфорде («Белсен»): сентябрь 1908 – июнь 1910

Кемпбел-колледж, Белфаст: сентябрь – декабрь 1910

Школа Шербур, Малверн («Шартр»): январь 1911 – июнь 1913

Колледж Малверн («Виверн»): сентябрь 1913 – июнь 1914

Частная подготовка к университету в Грейт Букхэме: сентябрь 1914 – июнь 1917

Три английские школы, о которых Льюис так сурово отзывается, очевидно, те, которые в автобиографии он обозначает псевдонимами: Виньярд, Шербур и колледж Малверн. Как мы увидим, воспоминания о времени, проведенном в Грейт Букхэме, гораздо позитивнее, и этой поре Льюис приписывал существенное влияние на формирование своей способности к мышлению.

Школа Виньярд, Уотфорд. 1908–1910

Английское образование Льюиса началось со школы Виньярд, которая размещалась в двух обшарпанных зданиях желтого кирпича на улице Лэнгли (Уотфорд). Маленький частный пансион был основан в 1881 году Робертом «Стариком» Капроном и в первые годы своего существования имел, по-видимому, кое-какой успех. Однако к тому времени, как сюда попал Льюис, у школы настали трудные времена, оставалось всего восемь или девять пансионеров и примерно столько же приходящих учеников. Старший брат уже провел здесь два года, сравнительно легко приспособившись к брутальному режиму. Младший, не имевший никакого опыта жизни за пределами ласково обволакивавшего кокона «Маленького Ли», был напуган жестокостью Капрона и впоследствии именовал школу «Белсен» – как печально известный нацистский концлагерь.

Если поначалу мальчик верил, что постепенно все наладится, вскоре он уже всей душой ненавидел Виньярд и впоследствии считал пребывание здесь напрасной потерей времени. Уорни покинул Виньярд летом 1909 года, перейдя в колледж Малверн, а младший брат вынужден был один на один противостоять институту, который явно клонился к смертному своему часу. Все образование в Виньярде, по словам Льюиса, сводилось к насильственному скармливанию и задалбливанию наизусть ненужных сведений: «Даты, сражения, экспорт, импорт. Мы забывали это, едва успев выучить, да и от того, что запомнили, было мало проку»[48 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 286.]. С этим соглашался и Уорни: «Я не сумею припомнить никакой информации, полученной в Виньярде»[49 - The Lewis Papers: Memoirs of the Lewis Family 1850–1930 / ed. W. H. Lewis, 11 vols. (Unpublished). Vol. 3. P. 40.]. Не было там и библиотеки, где Льюис мог бы утолить потребность своего воображения. В итоге школа закрылась летом 1910 года, когда Капрон был, наконец, официально признан душевнобольным.

Пришлось Альберту Льюису искать другие варианты дать младшему сыну образование. Уорни продолжал учиться в колледже Малверн, а Льюиса отправили в колледж Кемпбел, пансионат, находившийся непосредственно в Белфасте, всего в миле от «Маленького Ли». Это учебное заведение для того и предназначалось, чтобы «предоставить жителям Ольстера хорошее образование без переезда в Англию», как сформулирует впоследствии Льюис[50 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 307.]. Не совсем ясно, имел ли отец изначально в виду оставить там Льюиса до конца учебы, но через несколько месяцев у мальчика развилось тяжелое заболевание легких, и Альберт вынужден был его забрать. Пребывание в этом колледже показалось Льюису не таким скверным, и он бы, кажется, предпочел там и оставаться. Однако у отца появился уже новый план – к сожалению, опять не слишком удачный.

Школа Шербур, Малверн. 1911–1913

Проконсультировавшись вновь с «Габбитас и Тринг», Альберт отправил сына в школу Шербур («Шартр» в «Настигнут радостью»). Находилась она в курортном городке викторианской Англии, Грейт Малверне[51 - Шербурская школа стала частью колледжа Малверн в 1992 г. Участок, где прежде стояла школа, был продан застройщику.]. В XIX веке Малверн приобрел популярность благодаря целебным местным водам. К концу века поток лечащихся водами иссяк, и былые виллы и отели стали превращаться в небольшие пансионы вроде Шербура. Маленькая подготовительная школа (при Льюисе в ней насчитывалось около двадцати ребят в возрасте от восьми до двенадцати лет) располагалась рядом с колледжем Малверн, где уже числился полноправным учеником Уорни. Так братья по крайней мере получили возможность видеться в течение учебного года.

Главным результатом пребывания Льюиса в Шербуре стала заслуженная им стипендия для обучения в колледже Малверн. Впрочем, Льюис вспоминает множество событий своей внутренней жизни, для которых Шербур послужил лишь фоном, а не поводом или стимулом. Одним из наиболее важных переживаний стало открытие «Севера», «северности» – открытие, которое произошло ближе к началу пребывания в Шербуре. Льюис описывает это открытие как полное и славное преображение. «Словно вся Арктика, словно огромный ледовый материк, тысячелетний лед растаял в одно мгновение, и в то же мгновение проросла трава, распустился подснежник, расцвели сады, оглушенные пением птиц, взбудораженные током освобожденных вод»[52 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 321.].

Это воспоминание столь же точно в смысле метафор, сколь расплывчато в плане хронологии. «Я могу совершенно точно рассказать, как это случилось, хотя не помню самой даты»[53 - Там же. С. 82.]. Стимулом послужил литературный журнал, кем-то брошенный в классной комнате. Удалось установить, что это было рождественское издание The Bookman от декабря 1911 года. В журнале имелось иллюстрированное приложение, включавшее некоторые из тридцати иллюстраций Артура Рэкхема к английскому переводу либретто опер Рихарда Вагнера «Зигфрид» и «Сумерки богов». Этот перевод Маргарет Армур был опубликован в том же году чуть ранее[54 - Wagner, R. Siegfried and The Twilight of the Gods / tr. by Margaret Armour, ill. by Arthur Rackham. L., 1911.].

Чрезвычайно выразительные иллюстрации Рэкхема послужили мощным стимулом для фантазии Льюиса. На него вновь нахлынуло сильное желание, его поглотило ощущение «северности», он «увидел огромное ясное пространство, дальние пределы Атлантики, сумрачное северное лето»[55 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 321.].Его привела в восторг возможность заново пережить то, что казалось навеки потерянным. Это было не осуществление желаний, как более раннее чтение[56 - Там же. С. 283.], а видение, которое перенесло его на границу иного мира и позволило заглянуть внутрь. В надежде воспроизвести это чудо Льюис, поддаваясь укреплявшемуся в нем пристрастию к Вагнеру, тратил карманные деньги на пластинки с записями «Кольца Нибелунгов» и даже ухитрился приобрести ту самую книгу с иллюстрациями Рэкхема.

Хотя письма Льюиса, относящиеся к малвернскому периоду, скрывают, должно быть, не меньше, чем сообщают, они все же содержат намек на некоторые темы, которые и в дальнейшем сыграют роль в жизни автора. К числу этих тем принадлежит растерянность ирландца, оказавшегося в изгнании, в чужой стране. Льюис не просто лишился детского рая – он был изгнан из Эдема. Сколько бы Льюис ни прожил в Англии, англичанином он себя не считал и как раз под конец пребывания в Шербуре все острее чувствовал, что «родился в племени, одаренном литературным чувством и высоким владением собственным языком»[57 - Письмо Альберту Льюису от 8 июля 1913 // Letters. Vol. 1. P. 28.]. В 1930-х годах Льюис обнаружит, что природный ландшафт родной Ирландии стимулирует его собственное литературное воображение, да и других авторов, как, к примеру, поэта Эдмунда Спенсера. Семена этих будущих ростков видны уже в письмах домой от 1913 года.

Другим существенным интеллектуальным событием, которое Льюис также относит к этому периоду своей жизни, стала окончательная утрата остатков христианской веры. То, как Льюис описывает эрозию и исчезновение веры в «Настигнут радостью», не вполне удовлетворяет исследователей, особенно с учетом роли, которую религия сыграла в дальнейшей его жизни. Но хотя Льюис не может составить «точную хронологию» постепенного «отпадения от веры», он все же вычленяет ряд факторов, подталкивавших его именно в этом направлении.

Вероятно, самым важным фактором (он ощутимо присутствует и в более поздних текстах Льюиса) стало чтение Вергилия и других классических авторов. Мальчик заметил, что религиозные идеи этих поэтов воспринимаются учеными и преподавателями как «заведомо ложные». Но как в таком случае обстоит дело с современными религиозными идеями? Быть может, и они тоже – иллюзии, новый вариант давнего заблуждения? Юный Льюис пришел к выводу, что религия насквозь ложна и при этом естественна, она была «странным и ложным порождением человека, заразным заблуждением»[58 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 315.]. Христианство – всего лишь одна из тысяч вер, каждая из которых претендует на истину. С какой стати верить в правдивость одной, отвергая все прочие?

К весне 1913 года Льюис определился, куда бы хотел отправиться после Шербура. В июне он писал отцу, что пребывание в Шербуре, хотя и начиналось как «прыжок во тьму», обернулось «успехом»[59 - Письмо Альберту Льюису от 7 июня 1913 // Letters. Vol. 1. P. 23.]. Город Грейт Малверн ему понравился, и он бы хотел перейти в «Колл», то есть в колледж Малверн, где оказался бы вместе с Уорни. В конце мая того же года Уорни выбрал для себя военную карьеру, и осень 1913 года ему предстояло провести в Малверне, готовясь к вступительному экзамену в Королевский военный колледж Сэндхерст.

Однако все пошло не по плану. В июне младший Льюис благополучно сдал экзамен (хотя был болен и экзамен проводили в больничном отделении школы) на стипендию в колледже и с сентября должен был приступить к занятиям. Но Уорни уже не ждал его там. Директор колледжа настоял на том, чтобы ученика, пойманного с сигаретой на территории учебного заведения, забрали из школы (оба брата к тому времени приобрели на всю жизнь привычку к табаку). Теперь Альберт Льюис вынужден был придумать способ подготовить Уорни к вступительным экзаменам в Сэндхерст без участия преподавателей Малверна. Он нашел выход – чрезвычайно удачный выход, который год спустя окажет существенное и благое влияние на судьбу младшего сына.

С 1877 по 1879 год Альберт Льюис учился в колледже Лурган в североирландском графстве Арма и сохранил с тех пор величайшее уважение к директору этой школы Уильяму Томпсону Кёркпатрику[60 - Wilson, I. William Thompson Kirkpatrick (1848–1921) // Review: Journal of the Craigavon Historical Society, 8. № 1 (2000–2001). Р.39.]. Кёркпатрик начал работать в Лургане в 1876 году, в ту пору в колледже насчитывалось всего 16 учеников. Десять лет спустя Лурган вошел в список лучших школ Ирландии. В 1899 году Кёркпатрик уволился из школы и переехал вместе с женой в Шарстон Хауз в Нортендене (Чешир), поближе к сыну Джорджу, который в ту пору работал в компании «Browett, Lindley & C

», делавшей моторы для «Patricroft» в Манчестере. Однако выяснилось, что индустриальный Северо-Запад Англии вовсе не по душе миссис Кёркпатрик, и пара вскоре перебралась в Грейт Букхэм в «маклерском поясе» – в южное графство Суррей, где Кёркпатрик снова стал преподавать, но уже частным образом.

Альберт Льюис издавна оказывал Кёркпатрику юридическую помощь, они переписывались, решая, как поступить с родителями, не внесшими плату за школу. В прошлом Альберт не раз советовался с Кёркпатриком насчет образования своих сыновей, а теперь задал более конкретный и личный вопрос: возьмется ли Кёркпатрик подготовить Уорни к экзамену в Сэндхерст? Они пришли к соглашению, и 10 сентября 1913 года Уорни явился в Грейт Букхэм. Через неделю его младший брат начал учебный год в колледже Малверн – Виверн в «Настигнут радостью» – без наставника и покровителя. Он опять оказался в одиночестве.

Колледж Малверн. 1913–1914

Колледж Малверн Льюис изображает как катастрофу. Три из пятнадцати глав «Настигнут радостью» наполнены инвективами против «Колла», все его изъяны разобраны пункт за пунктом. Такое нагромождение ярких и гневных воспоминаний до странности затрудняет восприятие основного сюжета – поиск радости. Зачем тратить столько времени на болезненные и субъективные воспоминания, тем более что другие воспитанники того же учебного заведения (включая Уорни) критиковали их именно как субъективные и даже искаженные? Возможно, для Льюиса работа над этим разделом «Настигнут радостью» стала катарсисом, он очистился от мучительных воспоминаний, изложив их подробнее, чем следовало. Но даже сочувствующий читатель не может не заметить, как в трех главах, посвященных Малверну, замедляется повествование и подробности заслоняют от нас основную мысль книги[61 - Рассказ занимает 18 % всей книги (Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7).].

Льюис утверждает, что сделался жертвой системы «натаскивания»: новички использовались на посылках у старших учеников («элиты»). Чем хуже относились к мальчику одноклассники и префекты, тем чаще именно его выдергивали и нагружали поручениями. Для английской закрытой школы того времени это была нормальная практика. Большинство ребят принимали ее как традиционный обряд инициации во взрослую жизнь, но Льюис считал это формой эксплуатации. Он предполагает также, что в число услуг, которые младшие мальчики должны были оказывать старшим, входили (по слухам, доказательств никогда не появлялось) и некоторые виды сексуальных услуг – это вызывало у него ужас и отвращение.

Вероятно, столь же или даже более важно другое обстоятельство: Льюис был исключен из малвернской системы ценностей, сложившейся под влиянием господствовавшей в то время философии английской закрытой школы – «спорт превыше всего»[62 - Из-за этого мальчиков, считавшихся, как Льюис, изнеженными «интеллектуалами», травили и преследовали. См.: Mangan, J. A. Athleticism in the Victorian and Edwardian Public School: The Emergence and Consolidation of an Educational Ideology. L., 2000. Р. 99–121.]. На исходе эдвардианской эры «культ игры» занял практически незыблемую позицию в средоточии английского элитарного образования. Атлетизм превратился в своего рода философию, и в нем была своя темная сторона: мальчики, которые не проявляли таланта к спортивным играм, подвергались насмешкам и унижениям со стороны сверстников. Культ атлетизма отодвигал на второе место интеллектуальные и творческие достижения и превращал многие школы в тренировочные базы, где прославлялись исключительно телесные преимущества. Такой культ «мужества» считался неотъемлемым элементом становления «характера», а этой задаче были посвящены основные педагогические теории в Британии того периода[63 - См.: Roberts, N. Character in the Mind: Citizenship, Education and Psychology in Britain, 1880–1914 // History of Education 33 (2004). Р. 177–197.]. Словом, Малверн был вполне типичным явлением эдвардианской эпохи, колледж предоставлял ученикам то, в чем они, как считалось, нуждались и чего родители безусловно желали для них.

Вот только Льюис хотел совсем другого. Его «врожденная неуклюжесть», отчасти объяснявшаяся наличием лишь одного сустава в больших пальцах, делала заведомо невозможной надежду отличиться в каком-либо виде спорта[64 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 281. Льюис и Уорни унаследовали этот дефект от отца. Это синдром (разновидность метакарпофалангеального синостоза), который теперь иногда именуется симфалангизмом Льюисовского типа именно в честь нашего Льюиса. См.: Castriota-Scanderbeg А., Dallapiccola В. Abnormal Skeletal Phenotypes: From Simple Signs to Complex Diagnoses. B., 2006. Р. 405.], но он особо и не старался вписаться в школьную культуру, и этот отказ соответствовать местным правилам выражался в замкнутости и интеллектуальном снобизме. В письме Льюис кисло замечал, что Малверн помог ему выяснить, кем он быть не хочет: «Если бы я никогда не видел ужасного зрелища, которое являют собой эти грубые и безмозглые английские школьники, я бы рисковал со временем и сам превратиться в нечто подобное»[65 - Письмо от 5 июня 1914 // Letters. Vol. 1. P. 59.]. Многим такие замечания покажутся попросту самодовольными и высокомерными, однако Льюис ясно дает понять, что среди немногих позитивных итогов Малверна было в том числе и это: он осознал в себе высокомерие[66 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 347.] и с этой стороной своего характера постарается в грядущие годы разобраться.

Он часто искал убежища в школьной библиотеке и обретал утешение в книгах. Также он подружился с преподавателем классических языков Гарри Уэйклином Смитом («Выбражалой»). Смит помог Льюису усовершенствоваться в латыни и приступить к серьезному изучению древнегреческого. Что, пожалуй, важнее: он показал ученику правильный метод анализа поэзии, с пониманием ритма и музыкального звучания. Впоследствии Льюис выразил ему благодарность в стихах, описав, как Смит – «старик с певучим и медовым голосом» – привил ему любовь к «средиземноморским ритмам» классической поэзии[67 - Стихотворение сохранилось и опубликовано в: Lewis Papers. Vol. 3. Р. 262–263.].

Но как ни важны эти позитивные впечатления для дальнейшего развития Льюиса-исследователя и Льюиса-критика, в ту пору это были всего лишь интеллектуальные забавы, помогавшие отвлечься от невыносимой школьной реальности. Уорни полагал, что брат попросту оказался «квадратной затычкой в круглой дыре». Задним числом он пришел к выводу, что младшего вовсе не следовало посылать в закрытую школу – отсутствие спортивных данных и избыточная страсть к знаниям сразу же превратили его в «отщепенца, еретика, подозрительное существо в коллективно-мыслящей стандартизированной системе закрытых школ»[68 - Lewis, W. H. Memoir of C. S. Lewis. Р. 5.]. Но так Уорни рассуждал много лет спустя, твердо решив, что если какая-то проблема с колледжем и была, то виноват в этом сам Льюис, а никак не школа.

И все-таки непонятно, почему в «Настигнут радостью» Льюис так подробно разбирается с Малверном. Когда в 1929 году ему предложат должность директора колледжа, это приглашение немало его позабавит[69 - Письмо Альберту Льюису от 17 июля 1929 // Letters. Vol. 1. P. 802.]. Тем не менее, несомненно, что учеба в Малверне повергала Льюиса в искреннее отчаяние, и он изо всех сил пытался убедить отца перевести его в более подходящее место. «Пожалуйста, забери меня отсюда как можно скорее», умолял он в письме от марта 1914 года, перед тем как вернуться в Белфаст на каникулы[70 - Письмо Альберту Льюису от 18 марта 1914 // Ibid. P. 51.].

Наконец Альберт Льюис осознал, что младшему сыну в колледже плохо. Он посоветовался с Уорни, который уже второй месяц проходил в Сэндхерсте военную подготовку, чтобы стать офицером британской армии. Уорни ответил, что младший брат в первую очередь сам и виноват в своем злосчастье. Он-то надеялся, поделился Уорни с отцом, что Малверн обеспечит брата, как его самого, «счастливыми годами, воспоминаниями и дружбами, которые пройдут с ним через всю жизнь до могилы». Но не сложилось. Младший превратил для себя Малверн в «раскаленную сковороду, на которой не мог удержаться»[71 - Уоррен Льюис Альберту Льюису 29 марта 1914 // Lewis Papers. Vol. 4. P. 156.]. Необходимо было радикально пересматривать планы. Поскольку Уорни частное обучение у Кёркпатрика явно пошло на пользу, имеет смысл предложить тот же вариант младшему. Легко распознать недовольство Уорни братом в обращенной к отцу формулировке: «Пусть он [Льюис] попробует взорвать свой дешевый набор интеллектуальных петард под носом старого К.»[72 - Ibid. P. 157.].

Затем Альберт Льюис обратился за советом к самому Кёркпатрику. Сначала тот предложил вернуть мальчика в колледж Кемпбел. Но по мере того, как двое мужчин обсуждали возникшую проблему, проступило иное решение: Альберт упросил Кёркпатрика взять Льюиса частным учеником с сентября 1914 года. Кёркпатрик испытывал одновременно восторг – «Стать наставником отца, а следом обоих сыновей – опыт поистине уникальный» – и опасения. Уорни любил Малверн, а Льюис его отверг. Как младший воспримет учителя, благодаря которому так преуспел Уорни? Трудами Кёркпатрика Уорни занял 22-е место среди двухсот с лишним успешных кандидатов, прошедших чрезвычайно жесткий отбор с высокой конкуренцией. Послужной список Уорни удостоверяет, что 4 февраля 1914 года он поступил в Сэндхерст в качестве «джентльмена-кадета» и получил «повышенную кадетскую стипендию». Многообещающий старт военной карьеры.

Тем временем младший брат вернулся на каникулы в Белфаст. В середине апреля 1914 года, незадолго до возвращения в Малверн на последний семестр, он получил известие: Артур Гривз, оправлявшийся после тяжелой болезни, был все еще прикован к постели и хотел бы пригласить Льюиса в гости. Артур, сверстник Льюиса, был самым младшим из сыновей Джозефа Гривза, одного из богатейших производителей льна в Белфасте. Семейство жило в Берна, большом доме на одной улице с «Маленьким Ли».

В «Настигнут радостью» Льюис сообщает, что Гривз и раньше пытался познакомиться с ним, но до того случая они ни разу не встречались[73 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 305.]. Существует, однако, свидетельство, указывающее на ошибку Льюиса. В одном из самых ранних сохранившихся писем брату (май 1907) Льюис отчитывается о том, что в «Маленьком Ли» только что был установлен телефон, и он воспользовался новой технологией для того, чтобы позвонить Артуру Гривзу, однако поговорить с ним не удалось[74 - Письмо Уоррену Льюису от 18 мая 1907 // Letters. Vol. 1. P. 3–4.]. Значит, в детстве мальчики были знакомы, но если тогда они дружили, то после того как Льюиса отправили из Белфаста в Англию, сначала в одну, затем в другую школу, эти отношения прервались.

В гости к Гривзу Льюис отправился не слишком охотно. Артура он застал сидящим в постели, под рукой книга: «Мифы Норвегии» Гюрбера (1908). Льюис, чья любовь к «северности» сделалась к тому времени безбрежной, изумленно уставился на книгу. «Ты это любишь?» – и в ответ услышал такой же взволнованный вопрос Гривза[75 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 361.]. Наконец-то он обрел родственную душу. Они будут общаться всю жизнь, до смерти Льюиса спустя почти полстолетия.

Перед концом последнего семестра Льюис впервые написал Гривзу, планируя совместную прогулку. Хотя он был еще «заперт» в «ужасной душной Англии», скоро они увидят, как солнце восходит над Голливудскими горами и полюбуются заливом Белфаст-Лох и Пещерным холмом[76 - Письмо Артуру Гривзу от 5 июня 1914 // Letters. Vol. 1. P. 60.]. Но месяц спустя отношение Льюиса к Англии изменилось. «Выбражала» пригласил его и еще одного мальчика в поездку в глубь страны. Они оставили позади «плоские, ровные, уродливые холмы Малверна». Вместо них Льюис открыл для себя «волшебные пейзажи», состоявшие из «плавно переходящих друг в друга холмов и долин» с «таинственными лесами и хлебными полями»[77 - Письмо Альберту Льюису от 29 июня 1914 // Ibid. P. 64.]. Так, может быть, Англия не столь ужасна? Может быть, ему все же согласиться остаться здесь?

Букхэм и «Великий Придира». 1914–1917

19 сентября 1914 года Льюис прибыл в Грейт Букхэм, чтобы приступить к занятиям с Кёркпатриком, «Великим Придирой». Но с тех пор, как Льюис покинул Малверн, мир вокруг успел непоправимо измениться. 28 июня в Сараево был застрелен австрийский кронпринц Франц Фердинанд, и возникшее в результате международное напряжение стремительно нагнеталось, нарастала нестабильность. Формировались альянсы, и это означало: если одна из «великих наций» вступит в конфликт, за ней последуют все прочие. Месяц спустя, 28 июля, Австрия напала на Сербию, а Германия тут же атаковала Францию. Участие Англии в этом конфликте сделалось неизбежным. В итоге 4 августа Великобритания объявила войну Германской и Австро-Венгерской империям.

В первую очередь эти события отразились на Уорни. Его обучение сократилось с полутора лет до девяти месяцев: кадеты как можно скорее должны были перейти на действительную военную службу. 29 сентября 1914 года Уорни получил звание младшего лейтенанта тыловой службы Королевской армии и 4 ноября отправился во Францию с Британским экспедиционным корпусом. Тем временем военный министр лорд Китченер (1850–1916) организовал самый массовый набор добровольцев, какой дотоле знала страна. Знаменитый плакат «Твоя страна нуждается в тебе» сделался одним из самых известных образов той войны. И младший Льюис тоже, несомненно, ощущал этот общий порыв – идти на фронт.

Тем не менее, пока Англия втягивалась в войну, к которой не успела толком подготовиться, Льюис обустраивался в доме Кёркпатрика, Гастонсе, в Грейт Букхэме. Его отношения с Кёркпатриком приобретут тем большее значение, что и с отцом, и с братом отношения в то время сделались отчужденными и несколько напряженными. Льюис добрался на пароходе из Белфаста в Ливерпуль, а оттуда на поезде в Лондон. Далее он выехал с вокзала Ватерлоо в Грейт Букхэм, и там его встретил Кёркпатрик. По пути со станции к дому Льюис небрежно, в надежде сломать лед, заметил, что находит ландшафт Суррея более «естественным», чем он ожидал.

Он всего лишь хотел завести разговор, но Кёркпатрик тут же ухватился за возможность провести агрессивный, требующий от собеседника активного участия диалог, демонстрирующий преимущества сократического метода. Наставник велел Льюису немедленно остановиться и пояснить, что он подразумевает под «естественностью» и на каком основании он не ожидал встретить ее здесь. Изучал ли он карты местности? Читал ли книги о природе Суррея? Видел ли фотографии графства? Льюис признал, что ничего подобного он не делал. Его мнение было ни на чем не основано. И тогда Кёркпатрик уведомил его, что, стало быть, он не обладает и правом на «мнение» по этому вопросу.

Кому-то подобное обращение с новым учеником показалось бы запугиванием, другие сказали бы, что наставнику недостает хороших манер или же отеческой заботы. Но Льюис быстро сообразил, что его понуждают развивать критическое мышление на основании фактов и логики, а не личной интуиции. Этот подход был для него «лучше мяса и пива»[78 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 366.]. Юноша расцвел на диете критического мышления.

Кёркпатрик был замечательный человек, и ему действительно принадлежит немалая заслуга в деле интеллектуального развития Льюиса, особенно он способствовал укреплению критического подхода к идеям и источникам[79 - См.: Wilson, I. William Thompson Kirkpatrick.]. Кёркпатрик имел за плечами достойную академическую карьеру в Квинз-колледже (Белфаст), он закончил его в июле 1868 года с отличием первой степени по английской литературе, истории и метафизике[80 - Квинз-колледж Белфаста был включен в Королевский университет Ирландии в 1879 г. Он был восстановлен в качестве самостоятельного института Актом об университетах Ирландии (Irish Universities Act, 1908), который распустил Королевский университет, заменив его Государственным университетом Ирландии (National University of Ireland) и Белфастским университетом Квинз (Queen’s University of Belfast).]. В последний год учебы он также выиграл конкурс английских эссе под псевдонимом «Тамерлан». Был он награжден и Двойной золотой медалью Королевского университета Ирландии (единственный на своем курсе удостоенный такой чести). В 1873 году, когда был открыт колледж Лурган, Кёркпатрик претендовал на должность директора. Всего было 22 кандидата, и школьный совет на финальном этапе выбирал между двумя лучшими, Кёркпатриком и Воэном Булгером из Дублина. В итоге предпочли Булгера.

Неустрашимый Кёркпатрик стал искать другие вакансии. Рассматривалась его кандидатура на должность главы кафедры английского языка и литературы в Университи-колледже (Корк). Однако та, первая, вакансия вновь открылась, когда в 1875 году Буглер перешел в тот же колледж Корка и возглавил кафедру греческого языка. Кёркпатрик вновь предложил свою кандидатуру на должность директора Лургана и с 1 января 1876 года занял эту должность. Его талант ободрять и вдохновлять учеников вошел в легенды. Альберт Льюис наделал немало ошибок, пытаясь организовать учебу младшего сына в Англии, но главное его решение, наконец-то проистекавшее из личного опыта, а не из малоудачных профессиональных советов «Габбитас и Тринг», оказалось наилучшим.

Одной фразой Льюис подытожил основные заслуги своих учителей: «Выбражала учил меня грамматике и риторике, а Кёрк – диалектике»[81 - Настигнут радостью // Собр. соч. Т. 7. С. 373.]. Постепенно он учился правильно использовать слова и выстраивать аргументы. Но влияние Кёркпатрика не ограничивалось развитием диалектических талантов Льюиса. Старый школьный учитель заставлял ученика совершенствоваться в древних и современных языках самым простым методом – вынуждая ими пользоваться. Через два дня после того, как Льюис прибыл к нему, Кёркпатрик усадил его и раскрыл «Илиаду» Гомера в подлиннике, на древнегреческом. Он прочел примерно двадцать строк с белфастским акцентом (сумел бы его разобрать сам Гомер?), предложил свой вариант перевода и попросил Льюиса продолжить с этого места. Вскоре молодой человек достаточно уверенно читал классиков в оригинале. Кёркпатрик распространил тот же метод на латынь, а далее на живые языки, в том числе немецкий и итальянский.

Кому-то подобный метод обучения может показаться архаичным и даже нелепым. Для многих студентов столь сложная задача обернулась бы унизительным поражением и утратой уверенности в себе. Но для Льюиса это был вызов, побуждавший целиться выше и удваивать ставку. Именно такой метод преподавания как нельзя лучше соответствовал его способностям и потребностям. В одной из самых знаменитых проповедей «Бремя славы» (The Weight of Glory, 1941) Льюис предлагает нам вообразить себе школьника, зубрящего греческий, чтобы постичь блаженство чтения Софокла. Он и был тем школьником, а Кёркпатрик – его наставником. В феврале 1917 года Льюис в большом волнении сообщал отцу, что сумел прочесть первые двести строк «Ада» на родном языке Данте и «с большим успехом»[82 - Письмо Альберту Льюису от 8 февраля 1917 // Letters. Vol. 1. P. 75.]