Тени вершины

Makedonets

Тени вершины

Мы поднимаемся, чтобы оборвать нить, и спускаемся, чтобы найти ее обрывки…

Глава 1. 5:30 утра

Звонок разорвал тишину, как ледоруб – лёд. Андрей вздрогнул, даже не успев открыть глаза. Кажется, он только что задремал, уткнувшись лицом в подушку, где еще сохранился запах горной смолы – последнее, что он почувствовал перед сном, перебирая старые снаряжение. Рука нащупала телефон на тумбочке, смахнула крошки засохшего энергетического батончика и дрогнула: 5:30. Сергей. На экране светилось фото прошлогоднего восхождения на Денали – трое в заиндевевших балаклавах, поднятые вверх кулаки. На заднем плане, едва различимый, виднелся край трещины, которую они чудом обошли. Тогда Сергей шутил: «Здесь даже смерть замерзает». Сейчас шутка казалась зловещей.

– Вставай, герой, – голос в трубке хрипел, будто Сергей уже час кашлял в микрофон. – Макс через сорок минут будет. Ты же не забыл, что сегодня летим?

Андрей сел на кровати, костяшками ладоней растирая лицо. Кожа под пальцами напоминала наждачную бумагу – три ночи без сна, три ночи, когда он просыпался в холодном поту, чувствуя, как каменеют легкие от воображаемой высотной болезни. Воздух в комнате пахнул пылью и старыми картами: на стене висела измятая схема Эвереста с пометками красным маркером. Кто-то из прежних жильцов нарисовал на полях череп с костями возле отметки «8500 м». Андрей всегда гадал – шутка это или предупреждение. Северное седло. Южное седло. Зона смерти. Рядом – фотография отца на фоне Эльбруса. На снимке он стоял, опираясь на ледоруб, словно на посох странствующего короля. Его глаза, синие как ледник, смотрели прямо в душу. Он улыбался так, словно знал, что через месяц сорвётся в трещину.

– Я не спал, – солгал Андрей, сползая на холодный пол. Паркет под босыми ступнями напоминал снежную крупу – тот самый хруст, который слышишь перед лавиной.

– Врешь как дышишь. Но ладно, собирайся. И проверь трекинговые палки, а то в прошлый раз ты их…

Голос друга оборвался, словно Сергей вдруг вспомнил, о каком «прошлом разе» идет речь. Тогда, на Монблане, сломавшаяся палка едва не стоила Андрею жизни. Он до сих пор видел во сне, как камень размером с холодильник пролетел в сантиметре от головы, оставив на скале кровавую царапину.

Андрей сунул телефон под струю из крана, чтобы разбудить себя до конца. Вода хлынула, смывая в раковину осколки кошмаров: отец, падающий в бездну; мать, пишущая письма чернилами, которые тают на бумаге, как снежинки; свой собственный крик, застрявший в разреженном воздухе. Холод обжег шею. Сегодня. Словно камень за пазухой. Тот самый камень, что отец привез ему с Эльбруса – плоский, с прожилками кварца. «Держи при себе. Напоминает, что гора всегда тяжелее, чем кажется», – сказал он. Камень теперь лежал в рюкзаке, завернутый в носовой платок с вышитыми инициалами матери.

Он потянулся к полке, где аккуратной пирамидой лежало снаряжение: кошки с затупленными зубьями («Как когти старого медведя», – съязвил бы Сергей), ледобур, страховочная система, которую отец подарил на восемнадцатилетие. Ремни были перетянуты изолентой – следы бесчисленных ремонтов. Андрей вдруг представил, как они рвутся на высоте семи тысяч метров, и его тело, легкое как пушинка, уносит ветром в синеву. «Ты будешь лучше меня», – сказал он тогда. Андрей до сих пор не решил, было ли это благословением или проклятием. «Лучше» – значит выжить? Или «лучше» – значит умереть, не крича от страха?

На кухне вскипел чайник. Звук напомнил шипение кислородного баллона – тот самый, что отказал у отца. Пока вода булькала, он переписывал список в блокноте с облупленной обложкой: батарейки для фонаря, пластыри, таблетки от высотной болезни. На предыдущей странице, полустертые от времени, виднелись отцовские каракули: «Проверить верёвки. Не доверять погоде. Бояться – нормально». Последнюю фразу Андрей обвел сто раз, пока бумага не порвалась.

Соседская кошка мяукнула за окном, выгибаясь на фоне предрассветной синевы. Ее глаза светились, как два аквамарина – точь-в-точь как у матери. «Не уезжай», – сказала она вчера по телефону, и он впервые за десять лет услышал в ее голосе слезы. Сколько раз я представлял этот момент? Мысль ударила неожиданно, заставив сжать ручку так, что треснул пластик. Трещина разделила слово «Эверест» в заголовке списка. Дурной знак? Или просто пластмасса не выдержала?

Внизу, под балконом, завизжали тормоза. Андрей прислонился к подоконнику, сдвинув штору. Стекло было холодным, как стекло иллюминатора в самолете. Где-то там, за облаками, их уже ждала гора. Не гора – богиня, требующая жертв. Уличный фонарь выхватывал из темноты ржавый джип Максима. Из окна машины повалил дым – Сергей, конечно, курил, хотя клялся бросить перед восхождением. «Легкие должны быть чистыми!» – орал на него Максим в прошлый раз. «А душа? – парировал Сергей. – Ей дым полезней, чем твои лекции о здоровье».

– Эй, скалолаз! – крикнул Максим, высунувшись из водительского окна. Его голос, как всегда, звучал так, будто рубил лёд. – Ты там романы пишешь или собираешься?

Андрей кивнул, не зная, видят ли они этот жест сквозь стекло. «Они не видят», – подумал он. «Они никогда не видят». Рука сама потянулась к фотографии отца на полке. В рамке за стеклом лежал еще один артефакт – гильза от патрона. Отец носил ее как талисман: «Пуля, которая меня не убила». Андрей оставил гильзу дома. Смерть, думал он, не заслуживает сувениров.

Он сунул снимок в нагрудный карман куртки – словно брал его с собой в качестве третьего страховочного карабина. «Если сорвусь, ты меня поймаешь?» – мысленно спросил он у улыбающегося призрака. Ответом был скрип половиц под ногами.

Пора, – подумал он, гася свет. На пороге замер, окидывая взглядом пустую квартиру. Тени плясали на стенах, как альпинисты на скале. Вот диван с продавленными подушками – следы бессонных ночей, когда он ворочался, слушая, как тикают часы отца, остановившиеся в день его смерти. Гитарa в углу, на которой так и не научился играть – подарок матери, надеявшейся, что музыка заменит сыну горы. Папка с недочитанными письмами: «Андрюша, я испекла пряники…», «Сынок, яблони зацвели…», «Дорогой, соседка Катя умерла…». Каждое «недочитанное» – еще один гвоздь в крышку гроба его совести.

– Андрей! – уже рявкнул Максим снизу. В его голосе послышалось металлическое дребезжание – то самое, что бывает у людей, которые слишком долго притворяются железными.

Он закрыл дверь. Ключ повернулся дважды. «Два оборота – как два страховочных узла», – мелькнуло в голове. Но ни один узел не спасет от того, что ждало за дверью.

***

В джипе пахло бензином и замерзшим потом. И еще чем-то кислым – вероятно, остатками сергеевской похлебки, которую он вечно возил в термосе. Сергей, развалившись на заднем сиденье, ковырял ножом лёд в кошках. Нож был самодельный, с рукоятью из оленьего рога – трофей с Алтая, где он чудом ушел от медведя. «Он рычал, как двигатель этого ведра», – хвастался Сергей, похлопывая по дверце.

– Ты выглядишь как зомби, – бросил он, не глядя. – Опять не спал?

– Спал, – Андрей швырнул рюкзак в багажник, где уже лежали два других. Его рюкзак, потертый на лямках, лег рядом с Максимовым – новым, с бирками дорогого магазина, и сергеевым – вечным скитальцем, исцарапанным скалами и украшенным наклейками вроде «Я ❤️ К2» или «Высота – мой наркотик».

– Врать тебя не учил, – фыркнул Максим, включая передачу. – Пристегнись. В Непале дороги хуже, чем твои навыки вязания узлов.

Двигатель зарычал, как разъяренный ягuar. Андрей поймал себя на мысли, что прикусил щеку до крови – старая привычка, доставшаяся от отца. «Боль держит в тонусе», – говорил тот, сплевывая красную слюну на снег.

Джип рванул с места, подбрасывая на колдобинах. Сергей засмеялся, резко и коротко, как всегда перед стартом. Его смех напоминал треск льда под кошками – звук, от которого Андрей каждый раз вздрагивал.

– Помнишь, как на Памире ты забыл мешки для мусора? – он ткнул ножом в сторону Андрея. – Пришлось тащить отходы в своём рюкзаке. Романтика!

«Романтика», – повторил про себя Андрей. Именно тогда, он впервые понял, что смерть в горах может быть не только красивой. Отец ведь тоже, наверное, пахнул не лучше, когда его доставали из трещины…

Андрей уткнулся лбом в холодное стекло. Конденсат от дыхания рисовал на нем призрачные вершины. За окном проплывали спальные районы – серые, как скалы, с горящими окнами-бивуаками. Потом поля, вспаханные в строгие линии – словно кто-то расчертил склон для спуска. Потом взлётная полоса аэропорта, освещенная огнями, как жертвенный алтарь.

Максим включил радио – гремела какая-то индийская песня. Сергей напевал фальшиво. Его голос сливался с воем ветра за окном, и Андрей вдруг ясно вспомнил, как они с отцом пели «Группу крови» у костра на Алтае. Отец фальшивил еще хуже.

А ведь мы можем не вернуться, – мелькнуло вдруг. Мысль была острой, как ветер с ледника. Она разрезала сознание, обнажая страх, который Андрей годами хоронил под слоями иронии и бравады. А что, если Эверест станет его последней фотографией на чьей-то стене? Если матери придется писать письма, которые некому будет читать?

Но Андрей лишь сжал в кармане уголок фотографии. Отец улыбался. Словно говорил: «Идёшь наверх – не оглядывайся». Но как не оглядываться, когда за спиной – весь твой мир, оставшийся в трещине между «было» и «будет»?

На взлётной полосе завыли двигатели. Звук напоминал плач гималайских ветров. Андрей представил, как они врежутся в борт самолета, срывая с крыльев обледеневшие покровы. Самолёт в Непал ждал их, как ждёт Эверест всех, кто осмелится бросить ему вызов – без гарантий, без жалости. Но в отличие от горы, у самолета был конец пути. Эверест же, как и отец, останется вечным – холодным, молчаливым, улыбающимся в лицо твоему страху.

***

Сергей вдруг перестал напевать. Наступила тишина, густая как воздух на пятитысячнике. Даже Максим перестал ругаться на дорогу. Три пары глаз смотрели на полосу огней, ведущую к черному зеву самолета. В этом молчании было больше слов, чем за все годы их восхождений.

Аэропорт встретил их ледяным дыханием кондиционеров. Андрей едва не споткнулся о порог – ноги всё еще помнили тряску джипа. Табло с расписанием мигало, как скальный маяк: «Kathmandu – Delayed». Максим выругался, с силой швырнув рюкзак на весы.

– Снаряжение в багаж, – проворчал сотрудник авиакомпании, тыча пальцем в табличку. – Ледорубы, кошки, крючья – всё, что острее ногтя. Иначе конфискуем.

Сергей замер с полураспакованным рюкзаком, из которого торчал ледобур.

– Да это же детская соска! – фальшиво возмутился он, подмигивая Андрею. – Смотрите, тут даже маркировка «Not a weapon»!

Максим молча выхватил у него рюкзак и начал переупаковывать, аккуратно оборачивая железо в пупырчатую пленку. Его пальцы двигались методично, как в том случае, когда он вязал узлы на обрыве. Андрей поймал себя на мысли, что следит за этими движениями, как за молитвой – будто от пузырьков воздуха в пленке зависела их жизнь.

У рамки металлодетектора Андрея «зачистили» дважды. Сканер пищал на пряжку его пояса – ту самую, с гравировкой «8000 м», подаренную отцом.

– Снимите, – потребовала сотрудница с лицом усталой богини. – И пояс, и ботинки.

Он стоял на холодном полу в носках, пропитанных запахом горького пота, пока Сергей ржал в сторонке.

Максим заткнул его локтем в ребра. В зале ожидания пахло кофе и тревогой. Туристы в ярких кроссовках пялились на их потрепанные рюкзаки, а японская группа в одинаковых пуховиках фотографировала Сергея, приняв его за бродягу. Он, конечно, позировал, засунув нож за ремень.

– Слушайте, а вдруг рюкзаки потеряют? – Андрей неожиданно выдохнул, глядя, как багажёр заглатывает их снаряжение. – Там ведь всё: палатка, горелки, страховки…

– Тогда умрём быстро, – хмыкнул Сергей, разглядывая меню в баре. – Без страданий. Идеально.

Максим молча достал из кармана три бирки с номером рейса и сунул каждому в ладонь. – Пришейте к телу. Если вас засыпет лавиной, хоть опознать смогут.

Андрей спрятал бирку в нагрудный карман, рядом с фотографией отца. «Двойная страховка», – подумал он. В кафе за соседним столиком плакал ребенок – высокий, надрывный звук, похожий на вой ветра в ущелье. Ладони сами сжались в кулаки.

Когда объявили посадку, Сергей вдруг исчез. Вернулся с бутылкой виски и тремя пластиковыми стаканчиками.

– Традиция, – бросил он, наливая по краю. – Как на Эльбрусе, помнишь?

Андрей помнил. Тогда они выпили у самой вершины, и отец впервые назвал его партнёром, а не сыном. Теперь же виски обжигал горло, как жидкий лёд. Максим выпил залпом, сморщился, и вдруг сказал то, чего никто не ожидал:

– Если кто-то сорвётся – не геройствуйте. Эверест никого не прощает.

Самолёт вздрогнул, набирая высоту. Андрей прижался лбом к иллюминатору. Где-то там, внизу, осталась его квартира с недочитанными письмами, гитарой и тенью отца на стене. А впереди – белый исполин, который не любит гостей.

Глава 2. Три рюкзака

Джип Максима замер у терминала аэропорта, будто не решаясь отпустить их. Мотор тикал, как сломанный метроном, а на лобовом стекле застыли узоры из инея – словно сам джип покрылся ледяной коркой страха. Сергей выгружал рюкзаки, шутя о том, что вес багажа явно превышает лимит «на два трупа». Сумки падали на асфальт с глухим стуком, будто в них уже лежали камни для могильных плит. Андрей молча считал чемоданы: Снаряжение – 3 ящика. Продовольствие – 5 упаковок. Аптечка Сергея – отдельный чёрный кейс с красным крестом. Последний был похож на миниатюрный гроб – аккуратный, лакированный, с серебряными застёжками. Максим уже спорил с агентом авиакомпании, тыкая пальцем в распечатку правил перевозки газовых баллонов.

– Ты что, думаешь, они в Гималаях кислород продают? – ворчал он, вытирая лоб. Капли пота падали на бумагу, расплываясь чернилами, как кляксы крови. – Это не Сочи, тут каждый литр – как золото!

Андрей отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Она казалась чужой на его лице, как маска, надетая для спектакля под названием «Всё под контролем». Максим всегда превращал бюрократию в битву – даже на К2 он умудрился поссориться с пакистанским чиновником из-за отсутствия печати на пермите. Тогда это казалось смешным. Сейчас, под тяжелым небом подмосковного аэропорта, смешное обретало оттенок тревоги. Тучи нависали, как снежные карнизы, готовые обрушиться лавиной.

– Эй, младший, – Сергей толкнул его локтем, протягивая сигарету. – Закуришь перед подвигом?

– Ты же врач, – Андрей отстранился, глядя на дым, смешивающийся с паром от дыхания. Запах табака напомнил ему больницу – тот самый день, когда пришло известие об отце. Тогда Сергей, еще интерн, тоже курил у окна морга, пытаясь скрыть дрожь в руках.

– Именно поэтому знаю: от одной не умрешь. – Сергей щурился, наблюдая, как Максим наконец побеждает в споре, суя в карман агента пачку долларов. Купюры исчезли, как тела в трещинах ледника. – Кстати, о смерти. Ты написал матери?

Вопрос повис в воздухе, словно снежная лавина перед рывком. Андрей потрогал нагрудный карман, где лежало письмо: «Мама, если ты это читаешь, значит, я не…» Он так и не дописал. Слова застревали в горле, как комья снега при срыве.

– Она не поймет, – пробормотал он.

– Никто не понимает, – Сергей швырнул окурок под колесо джипа. Искра на миг осветила надпись на борту: «Денали-Экспедиции» – название компании отца, закрашенное грубым мазком. – Но это не повод не пытаться.

Их перебил рёв двигателей. Максим, уже с посадочными талонами в руках, махал им, как флажками на маршруте. Бумажки трепетали, словно крылья раненой птицы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.