скачать книгу бесплатно
– Знаете, – сказал он, – вам действительно стоило надеть другой костюм. Так было бы гораздо удобнее.
Туссен схватился за стальную раму, чтобы отпрыгнуть как можно дальше. Отскочить. Убежать. Спрятаться. Но хромированная эмиссионная головка тункера оказалась в тридцати сантиметрах от его «третьего глаза». Оружие держал в левой руке человек, вышедший из зарослей бамбука.
– Возвращайтесь в такси, сеньор Теслер.
Тункер: популярное, дешевое, массовое противопехотное оружие, состоящее из высоковольтного мазера и запаса энергетических патронов. Для стрельбы с небольшого расстояния; общественно опасное. Работает по принципу городской легенды про пуделя в микроволновке, только вот в этой версии в пар превращается мозг и разносит голову на части. Сцена с взрывающейся башкой – как ни крути, нестареющая классика.
Сеньор Теслер. Сеньор Теслер. Сеньор Теслер.
Шов вдоль ранца с крылом вдруг заныл, как будто воспалился и стал ужасно болезненным.
– Кто вы такие?
– Это Тешейра, – мужчина с тункером слабо улыбнулся, – это Шипли, – мускулистая женщина кивнула, в кулаке у нее сверкнул серебром второй тункер, – а меня зовут Квебек. Что вам мало о чем говорит. И не должно, сеньор Ксавье Теслер.
– Я больше не ношу это имя.
– Мы знаем. Как вы уже догадались, мы не спускали с вас глаз. А также ушей и кое-каких других органов чувств, посложнее.
– Вы перехватили звонок в таксомоторную компанию.
– Разумеется.
Пауза. Затем:
– Ты. Кто ты такой? – Туссен употребил такое местоимение, словно обращался к знакомому: «?Qui es-tu?» Человек, называвший себя Квебеком, улыбнулся. Внезапно разозлившись, Туссен выскочил из велотакси.
– Я не собираюсь играть по вашим правилам. Вы не выстрелите в меня. Вам нужно что-то, что может дать только Ксавье Теслер, и если вы убьете меня, вы этого не получите. Значит, я иду пешком.
Он повернулся спиной к тункерам. Он чувствовал себя так, как будто швы на коже расползлись, и сокровенные механизмы души оказались выставлены на всеобщее обозрение.
– О да, Туссен, ты прав.
Туссен остановился, подозревая, что ему позволили одержать эту маленькую тактическую победу только потому, что она обеспечила им больший стратегический выигрыш.
– Твоя подруга Хуэнь – та, которая в твоем присутствии возбуждается, – позови ее. Скажи, что ты передумал и хотел бы познакомить ее с Сантьяго Колумбаром в кафе «Конечная станция».
Как долго они наблюдали, слушали, нюхали, что сумели забраться так глубоко в нутро его жизни?
– Или?
– Трое вооруженных головорезов против двенадцати безоружных миролюбивых летунов?
– Пошел ты, Квебек.
Женщина по имени Шипли ухмыльнулась. Тешейра проводил Туссена до двери. Открыла Хуэнь.
– Решил, что ночь в Городе мертвых без возможности повеселиться со мной – слишком скучное занятие?
Туссен выдавил из себя улыбку, легкомысленный тон.
– Менять свое мнение – прерогатива мужчины. Ты идешь?
– Попробуй остановить меня.
Ему стало дурно, когда он увидел, как она возвращается в своем любимом шелковом жакете.
– Давай повеселимся!
Даже реакции аguila было недостаточно, чтобы спасти ее. Человек, назвавшийся Тешейрой, сделал шаг вперед. И его лицо оторвалось, превратившись в струю чего-то серебристого (сохранившего призрак улыбки), устремилось к глазам Хуэнь, ее ушам, носу и рту. Девушка открыла рот, чтобы закричать. Серебристая жидкость хлынула внутрь, прямо в горло. Ее глаза превратились в слепые зеркальные овалы. Она судорожно, беспомощно замахала руками. Брюки потемнели от мочи.
Тешейра рухнул, как разбитая мраморная кариатида, на тщательно разровненный гравий и замер без движения.
Туссен упал на колени в приступе сухой рвоты, который не принес облегчения. Черная желчь. Горькая кислота. Чья-то рука коснулась его плеча.
– Сеньор Теслер. – Голос, рука принадлежали Хуэнь. Слова никак не могли ей принадлежать. Ткань ее брюк была темно-красной – мокрой – в паху.
– Теперь понимаете, кто и что мы? – спросил Квебек. – Должен признаться, глубоко сожалею о том, что мне пришлось использовать такую форму давления, Туссен. Я надеялся, что ваша конкретная… предыстория?.. вызовет сочувствие к нашему делу. Вашу подругу Хуэнь вернут в целости и сохранности по завершении нашей миссии. Тешейра взял под контроль высшие когнитивные и двигательные функции, но не задействовал системы репликации. Назовем это coup de t?te[100 - Непереводимая игра слов, задействующая сразу английский и французский языки: coup de t?te – необдуманный, импульсивный поступок (франц.), в буквальном смысле – удар головой (t?te); вместе с тем, coup – государственный переворот (англ.).]. Чтобы развеять любые сомнения, которые могут у вас возникнуть: несоблюдение наших инструкций приведет к тому, что Тешейра полностью ее реконфигурирует. Как и в случае стандартного воскрешения, процесс необратим и фатален. Результат будет выглядеть как она, разговаривать ее голосом, но внутри окажется мертвым. Настоящим зомби. Спросите нашего приятеля. – Он указал на ставшее ненужным предыдущее тело Тешейры.
– Ублюдок.
– Нет, Туссен. Вовсе нет. Шипли!
Крупная женщина – чье тело она украла, с такими красивыми крупными мышцами и аккуратными дредами? – обошла угнанное велотакси, очищая его от нетектопластических украшений и артефактов. В конце концов, удовлетворенная, возложила руки на шаткое приспособление, и нанопластик сразу же покрылся волдырями и расплавился.
– Осторожно, Шипли, в нем не так много массы, мы не можем позволить себе тратить ее впустую.
Шипли бросила на Квебека угрюмый взгляд через плечо и продолжила прясть и ткать. От прикосновения ее ласковых пальцев рама растягивалась, перекладины удлинялись, превращаясь в мономолекулярные волокна, стойки раскручивались в листы тончайшей пленки. Что-то вроде крыльев. Судя по очертаниям, каркас планера.
– Вы наверняка уже догадались, что мы не земные, дрессированные мертвецы, – вкрадчиво сказал Квебек. – И нам поручено необычное дело.
– Хотите, чтобы я отвел вас к моему отцу, которого собираетесь убить.
– Первое верно. Второе нет. Все, чего мы хотим – встретиться с Адамом Теслером.
– И?
– Убедить его, что это не может продолжаться, – сказало нечто с лицом Хуэнь. На гравийной дорожке лежали три монокрыла из тончайшей фольги, в сложенном виде похожие на мягких серых мотыльков. Мертвячка Шипли улыбнулась, гордясь своей работой.
– Полетели, – сказала она.
Йау-Йау на мопеде. Наряд: кожаная безрукавка, шляпа «Гарсон-Гарсон», перчатки без пальцев, крутая обувь; все надето поверх пленочной кожи, виртуального комбинезона. Не женщина, а картинка. Чух-чух-чух: спиртовой двигатель мопеда развивает максимальную скорость пятьдесят км/ч, что годится только для пробок или толп на улицах некровилей. Цель пути: центр Города мертвых, бар на углу, где назначена встреча с мертвячкой по имени Мартика Семаланг.
– Если хочешь размяться, у меня тут новое дело, – сказал Хорхе, следователь адвокатской конторы, обнаружив Йау-Йау сидящей в углу своей черно-белой комнаты перед бутылкой «Хосе Куэрво», пустой на четверть.
– К черту все, Хорхе… – сказала она. – Я труп. И почему Эллис все твердит, что серафино, который всюду за мной таскается, как тот ягненок за Мэри, – хорошая карма? Эй, Кармен Миранда, завтра ты пришлешь мне грузовик мертвых индеек; кайфуешь заранее, да?
– Ну же, Йау-Йау. Ты хороший адвокат. Обвинение в неуважении к суду – не твоя вина.
– Это, типа, утешение такое? Я не хуже любого сраного коллеги и знаю об этом, но мне все равно дали пинка и наняли того, кого не будет преследовать до гробовой доски Кармен Миранда.
– Йау-Йау, когда захочешь поговорить – я к твоим услугам.
Момент настал через три часа – после того, как Йау-Йау сообщила Трио, что исполнит давнишнее желание коллеги и даст возможность от души попользоваться своей «Лестницей в небо».
– Ну что там за дело?
– Частное расследование, – сказал Хорхе, вручая Йау-Йау пиво из общего холодильника. – Это не в твоем вкусе, я знаю, но я по уши увяз в деле Марголиса, а отказывать клиентам не люблю.
– Тому, кто потерял самое крупное дело в своей карьере, выбирать не приходится, – сказала Йау-Йау.
– Клиентку зовут Мартика Семаланг. Ты встретишься с ней здесь… – Хорхе нацарапал адрес в некровиле Святого Иоанна на листке-самоклейке, который прицепил к запястью Йау-Йау. Писанина. Ох уж этот Хорхе и его причудливые анахронизмы. – Прочитать сможешь? – Йау-Йау кивнула. – Она будет за уличным столиком между восемью и половиной десятого. Закажите camarоnes espa?ol[101 - Camarоnes espa?ol – креветки по-испански (исп.).]. Очень вкусно.
– Лицом к лицу?
– Мясом к мясу. Долой виртуальность. Нюхни пороху. Ты нуарный сыщик или как?
– Или как, – с горечью сказала Йау-Йау. – Мой голливудский архетип – Перри Мейсон[102 - Перри Мейсон – знаменитый главный герой серии романов Эрла Стэнли Гарднера, а также снятых по мотивам фильмов и сериалов. Занимался расследованиями клиентских дел, но все-таки в первую очередь был преуспевающим адвокатом, в то время как архетипичный «нуарный сыщик» (gumshoe) в литературе и кино – во многом его антипод, всеми презираемый циничный одиночка в конфликте с обществом, на грани нищеты, без особых надежд на светлое будущее и т. д.]. Ну, так было раньше. Можно взять твой мопед?
– Не забудь его заправить. Я одно могу тебе сказать. – Хорхе театрально улыбнулся. Актеры и юристы всегда были братьями по духу. – Эта Мартика Семаланг однажды утром проснулась и обнаружила, что мертва. Она хочет знать, почему.
Сегуридадос на бульваре Сансет проверяют персоналку и пропускают Йау-Йау. Не обходится без ритуального мужского выступления: они тявкают, как койоты, медленно и похотливо тянут языки к нижней части забрала. «Присядь-ка сюда, mi hermana[103 - Mi hermana – сестра, сестричка (исп.).]». Вот же больные придурки. Так или иначе, она в некровиле.
Уличная жизнь. Как чудесно. Запах обожженного солнцем асфальта. Духовой оркестрик на углу, саксофонисты водят инструментами из стороны в сторону. Пикантный дух карнавала! Поскольку все так чудесно – и, вместе с тем, чудо кажется весьма мимолетным, – гнев и обида после истории с «Эндюстри Габонез» саднят и уязвляют сильнее, чем раньше. Вопрос «Как же такое могло случиться?» плавно переходит в «Как же я это допустила?».
Выходит, амбиций у нее больше, чем способностей. Родители в марине Дель-Рей могли бы похихикать. Почему она не последовала их совету и не стала бездельницей в третьем поколении? Если уж такая судьба годилась для них – коротать время на покачивающемся сампане посреди Плавучего мира, блаженно погрузившись в маджонг, дешевое телевидение и выданный государством бханг[104 - Бханг – напиток на основе индийской конопли.], печально качать головой из-за того, что коварный мир настолько коварен, – то и для нее тоже! Нетушки, ни за что на свете, их своенравной Дочери № 2 обязательно надо было получить образование и построить карьеру. Казалось бы, потрудиться можно и после смерти. Хоть целую вечность. Мы ей так и говорили, но разве она слушает? А теперь тихо, начинается El Camino Real[105 - El Camino Real – королевская дорога (исп.); так в странах Латинской Америки и на юге США называют дороги, построенные в период испанского колониального владычества.], мамочкина любимая мыльная опера.
Йау-Йау ни за что бы не поняла смысл выражения «сесть не в свои сани»; эгалитаризм был встроен в ее ДНК, как фатализм – в ДНК родителей. Ну что ж, присядь на корточки, чтобы затхлая вода плескалась у лодыжек, самодовольно улыбнись, как будто тебе известен некий секрет мироздания, скрытый от прочих смертных, да-да, улыбнись, кивни, наклони носик чайника…
Безрассудная дочь Мередит Мок снова держит хвост пистолетом. Мартика Семаланг станет ее самым удачным делом. Йау-Йау Мок прибавила газу. Вперед, мой стальной джаггернаут! Но маленький уличный мопед мучительно закашлялся, выдал пятьдесят пять – и баста.
ЙАУ-ЙАУ – внезапно заявила видеостена, витрина конторы «Вы сломали – мы починим», – ПРОСТИ МЕНЯ, Я СЛУЧАЙНО. ЧЕСТНОЕ СЛОВО!
Извинения Кармен Миранды помчались следом по проспекту, перепрыгивая через перекрестки с экрана на экран.
ЙАУ-ЙАУ, МЫ ВСЕ ЕЩЕ ПОДРУГИ?
К тому времени, когда она припарковала мопед на стоянке у «Такорифико Суперика», серафино перешел к жалобному нытью.
ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ЙАУ-ЙАУ… – сказала стена «Банко Нохидачес». Среди корпоративных пикселей промелькнули тени тропических фруктов. – ПОГОВОРИ СО МНОЙ, ЙАУ-ЙАУ!
Прохожие поглядывали на стену и улыбались, думая о ссорах между влюбленными, внезапных и тяжелых, как летняя гроза; о примирении, романтике и розах.
– Слушай, ты, скотина, – прошептала Йау-Йау в персоналку на запястье – видимо, с помощью этой штуки серафино и выследил ее в некровиле. – Мне поручили дело. Очень повезло, что мне доверили хоть что-то. По всем правилам я должна была рухнуть прямиком в канализацию. Вернуться в Сампан-сити. Но вышло иначе, потому что у меня хорошие друзья. Это мой последний шанс. Абсолютно. Категорически. Однозначно последний. Поэтому я не хочу, чтобы кое-кто все испортил. Например, чтобы моя клиентка встревожилась, когда я обращусь к рекламному щиту по имени. ?Comprendes?[106 - Понимаешь? (Исп.)]
На стене «Банко Нохидачес» улыбчивый анхеленьо[107 - Анхеленьо – самоназвание испаноязычных жителей Лос-Анжелеса, в печатном виде зафиксированное впервые в 1888 г., но предположительно к тому моменту общеизвестное. Следует отметить, что этим же словом в «Некровиле» обозначается специфический говор местных жителей, основанный на смеси английского и испанского.], окруженный вертящимся ореолом долларовых купюр, дернулся и превратился в карминовую ухмылку Ла Миранды. Бесстыжая старая королева подмигнула и извергла комиксовую выноску с текстом: НЕ ВОПРОС, ЙАУ-ЙАУ. ЕСЛИ Я ТЕБЕ КОГДА-НИБУДЬ ПОНАДОБЛЮСЬ, ТОЛЬКО СВИСТНИ.[108 - Отсылка к знаменитому диалогу из фильма «Иметь и не иметь» (To Have and Have Not, 1944; в гл. ролях Хамфри Богарт, Лорен Бэколл).] Последним, что исчезло, был ананас, венчающий шляпу тутти-фрутти. Несколько carnivalistos[109 - Carnivalistos – участники карнавала (исп.).] вежливо зааплодировали.
«Такорифико Суперика» принадлежало к той стайке простеньких уличных кафе, которые благодаря абсолютному неприятию перемен в конце концов становятся необычайно модными, ведь принцип калифорнийской кармы гласит, что даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время. Йау-Йау выстояла очередь у жестяного прилавка, заплатила гроши за порцию изысканной пищи на пластиковой тарелке и бутылку пива, произведенного в Городе мертвых – не испытывая химической потребности в питании, мертвые отлично ели, пили еще лучше и как-то умудрялись делать так, что вкус в точности соответствовал запаху, – и принесла свой поднос к столику в пыльном дворе, где красивая мертвячка сидела под сухим деревом и ковыряла вилкой в тарелке с фасолевым салатом.
– Мартика Семаланг? – Улыбаясь, Йау-Йау почувствовала себя прыщавым подростком. Лицом к лицу. Мясом к мясу. У меня не получится. А если у нее на зубах кожура от фасоли или я почувствую запах ее дыхания? Ох, лучше вспомни про сампаны, которые покачиваются на волнах во время прилива. – Я Йау-Йау Мок, из «Эллисон, Исмаил и Кастарди». Мне поручили расследовать ваше дело.
А вдруг она поймет, что я все выдумываю на ходу?
Мертвячка пожала протянутую руку. Йау-Йау пододвинула стул.
– Не возражаете, если я включу запись? – Она сняла персоналку с руки и положила на стол. – Боюсь, я не очень хорошо пишу от руки. – Похлопала себя по бедрам. Все нормально. Продолжаем. – Сеньора Семаланг, что именно от меня требуется?
– Хочу узнать, как я умерла, – сказала Мартика Семаланг. У нее был очень мягкий и тихий голос, едва слышный из-за уличного шума за стеной из клинкерных кирпичей. – И, если подозрения оправдаются, хочу узнать, почему так случилось и кто лишил меня жизни.
– Что именно вы подозреваете? – спросила Йау-Йау.
– Что меня убили.
Технология воскрешения превратила убийство с целью сокрытия информации в анахронизм. А вот убийство в результате преступной неосторожности не утратило популярности с того дня, когда Каин психанул, и относились к нему проще. Осужденным преступникам светило самое большее десять лет в тюряге, а то и условный срок. Как ни крути, их жертвы продолжали ходить, говорить, есть и испражняться.
Тот факт, что эта мертвячка не знала, кто ее убил, – и даже убийство как таковое было лишь гипотезой, – подразумевал столько невероятных вещей, что у Йау-Йау затрепетали крылья носа.
– Видите ли, сеньора Мок… – («Пожалуйста, называйте меня Йау-Йау».) – Йау-Йау. Я не помню ничего до того момента, как поднялась крышка моего резервуара Иисуса и техники Дома смерти помогли мне выбраться.
– Вы не знали, что мертвы?
– Представляете себе, каково мне было, когда я об этом узнала?
Нет. Йау-Йау не могла себе этого представить. Она сомневалась, что кто-нибудь способен себе это представить. Йау-Йау понимала, что ее неизбежно постигнет та же участь, что и Мартику Семаланг, но в эмоциональном смысле не могла принять ни тьму смерти, ни вечный свет воскрешения. Она вздрогнула в своем вирткомбе, шортах, безрукавке и шляпе «Гарсон-Гарсон». Над угасающим красным сиянием небесного знака сгущались тучи.
– Были случаи амнезии… – проговорила Йау-Йау. Ужин на пластиковой тарелке собирал мух. – Если кто-то умирает в детстве или младенчестве, могут возникнуть нарушения связанности воспоминаний. Но, как вы и сами знаете, обычно люди помнят свою смерть. Есть и более экстремальные происшествия – воскрешения эмбрионов после выкидышей или абортов… В подобных ситуациях нет воспоминаний ни о смерти, ни о предшествующей жизни. В прошлом году произошел довольно известный казус, дело Сифуэнтес: одна женщина из Сан-Якинто была убеждена, что слуга – это ее же абортированный сын. Дескать, он ничего не помнил про свою жизнь до смерти; она думала, парень ее преследует. У дамочки совсем крыша поехала.
Мертвячка сказала:
– Нет, я не думаю, что дело в этом. Вы, наверное, знаете, что после воскрешения можно вернуть несколько мелких личных вещей из прошлой жизни, если надо. – Йау-Йау не знала. – Вот что мне дали, когда я вышла из резервуара Иисуса.
Самозаклеивающийся пластиковый конверт. Она высыпала содержимое на жестяной столик. Там была единственная плоская видеозапись, архаичная, с помятыми уголками, потрескавшаяся и выцветшая.
Девушка, достигшая половой зрелости и слегка стесняющаяся своего тела, одетая по моде двадцатилетней давности, сидит на нижней ступеньке крыльца деревянного загородного дома двадцатого века, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Палисадники, увитые плющом; никаких заборов. Погода солнечная, в детстве она такая всегда. Девушка обнимает сердитую полосатую кошку и щурится на камеру; фотограф, жаждущий запечатлеть уютную картинку, забыл про солнце за спиной, и на гравийной дорожке видна его тень. На доме табличка с названием и номером: «Саннимид, 1345». Некоторые районы начали застраивать очень давно. Половина автомобиля на половине подъездной дороги. Очень похоже на старую модель «Нихан-ситихоппер». На половине номерного знака Йау-Йау разглядела код Трес-Вальес. Возможно, регион Сан-Фернандо. Это сужало круг поисков до трех миллионов автомобилей.
Девушка была слегка похожа на Мартику Семаланг, но в изменчивом мире мертвой плоти это мало что значило.
– Когда вы вышли из резервуара, вас пришлось чему-то обучать? Пользоваться туалетом, ходить, говорить, читать и так далее?
– Нет. Ничего из перечисленного. Все осталось в целости и сохранности, кроме воспоминаний. Я знаю, что собой представляет этот мир, но вместо моей роли в нем – пустота. Вы же понимаете, я не могла не заподозрить неладное.
– Думаете, вам стерли память.
– И это еще один аргумент в пользу версии об убийстве.
– Ваше имя звучит так, словно вы родом из юго-восточной Азии. Народ малаяли?
– Имя ничего не значит. Меня не так звали раньше. Я проверяла.
