скачать книгу бесплатно
Звонок в дверь почему-то не стал для меня неожиданностью. Петр рванулся к двери первым. Тут в коридоре лежали мешки со старыми вещами, с тем, что когда-то носила бабушка. Стопка старых детективов, перевязанная веревкой, которые мне и раньше всегда хотелось выбросить, тоже приютилась у выхода, печально покосившись от удара Петькиного ботинка. Я медленно ковыляла в коридор, когда увидела в раскрытую дверь его, моего Димку. Светлые волосы чуть волнились, пеплом спускаясь на глаза, голубизну которых не мог заглушить темный коридор. Он какой-то другой, – подумалось мне, но мысль потерялась, все еще не хотелось сосредотачиваться на анализе и разглядывании того, что существовало в реале, в сегодняшнем дне, в том моменте, который выхватил меня так внезапно.
– Митька! – воскликнула я.
«Хирург» отступил, давая парню войти.
– А Митька у нас кто? – пробормотал он. – Я что-то не помню в списке посещавших никаких Митек.
Я даже рассмеялась, настолько мне показалось это незначительным и мелочным. Смущенно провела рукой по своим волосам, едва-едва начавшим напоминать о себе короткими всходами.
– А где бабушка? – меня поразил его первый вопрос, и молния параллели горестно саданула память. Бабушка и я – мы обе были брошенными и забытыми трупами, о которых никто не вспомнил в течение трех лет.
– Я слышала голос Насти у тебя дома. Это что? – сама не пойму, как задала этот вопрос. Но не смогла не спросить его первым. Не важно, что не приходил, но что делает Настя у него дома?
– Бабуля тут своим трупом всю квартиру провоняла, детка. Вы тут, видать, совсем отморозки, на людей плюете, как на асфальт. Хоть бы изредка апельсины носили, хоть бы шкурки от них, или зернышки. Может вони было бы меньше, – Пётр вертелся вокруг.
Митька посмотрел на меня исподлобья. Нервно потеребил кончик носа. На пальце кольца не было. Хотя отметила я это механически.
Предчувствие чего-то ужасного и необратимого почему-то сжало мне сердце. Накануне я бросила трубку, когда поняла, что моя лучшая подруга отвечает на звонки у Митьки дома. Но я не стала даже думать об этом, просто сразу прекратила думать вообще. Мозг не хотел. И вот теперь Митя молча теребил свой нос.
– Мы с Настей поженились, понимаешь. Мы ходили к тебе в больницу, она сказала, что любит меня.
– Хороший предлог, – прокомментировал «хирург». – А чего же перестали в больницу ходить? Иль она любить перестала?
– У нас сын – Игорек.
Наверное я побледнела, потому что Димка сделал шаг ко мне и обнял. Трость моя упала, но я забыла обо всем, почувствовав его руки. Его глаза испуганно заглядывали прямо внутрь меня. Губы, такие мягкие, нежные, жадные, что-то продолжающие шептать, они были рядом, вот они, и я прижалась к ним. Прижалась и проникла в них как в источник своей жизни, чтобы хлебнуть немного счастья и воздуха, глотнуть жизни, вернуть ее, утонуть в ней.
И только теперь до меня дошло то, что сказал Митя. Я поняла наконец смысл его слов и значение того, что домашний телефон озвучивал голос моей подруги.
Поцелуй рассказал мне все. Это был чужой поцелуй. Это были чужие губы, чужой язык. Все изменилось. Все было по-другому, все было не так. Это был не мой Дмитрий. Мой Дмитрий никогда так не целовался. Это был какой-то торопыга, который каждым движением своего языка старался отделаться от меня, а не отдаться мне. Все эти механистические упражнения даже близко не напоминали те упоительные, балдежные и томительные мгновения, которые я провела, целуясь с тем Дмитрием, моим. Куда же он делся?
– Ты с ней целовался?
– С кем? – оторвался от меня он.
– С кем, с Настей.
– Во дает, – «хирург» не отрываясь смотрел мое шоу.
– Мы поженились.
– Ты что, с ней целовался?
– У нас сын, полтора года.
Теперь до меня дошло и это. Чужой, и не только чужой, но и чья-то собственность. Не только не мой, но и несвободный. Слова, повисшие в моем сознании ничего не значащими абстракциями, не имеющими никакого реального смысла, приобрели осязательную важность и конкретность.
– У него уже внуки ползают, пока ты копыта собирала свои по сусекам, – Петька буйствовал. – Очнись, девка.
– Ты с ней целовался… – снова повторила я, но уже тихо, без вопросительного знака, я сказала это, как приговор, как приговор самой себе. – Ты с ней целовался, – еще раз повторила я, как преступник, который все еще не верит зачитанному судьей вердикту, не верит, что решение вынесено, и ничего изменить нельзя.
– Но ведь три года прошло.
– Что? – моя трость валялась у меня под ногами, проблематично было поднять ее. Почему мне так захотелось поднять ее? Митя все еще обнимал меня.
– Три года прошло.
– Откуда я знаю, сколько и чего тут прошло! – я пыталась отстраниться от него, уперлась руками ему в грудь, но он все не отпускал меня. Я начала дрожать. Его живот прикасался к моему животу. Все плыло у меня перед глазами. Желание волнами поднималось и мягким теплом струилось по спинному мозгу. Внизу все переворачивалось, пульсировало. Я не могла справиться с силой ощущений, не могла даже противиться им, не могла набросить петлю контроля на вновь захлестывающую меня с головой волну страсти. Веки тяжелели, глаза закрывались, колени подгибались. – А у меня? – заплетающимся языком проговорила я.
– Что у тебя? – Митя чувствовал, что я висну на его руках, и все сильнее и сильнее прижимал меня к себе. Похоже, что он тоже перестал соображать, потому что стал медленно целовать меня в шею, в плечи, в щеки, все, что было доступно, открыто, или прикрыто моей майкой. Он провел рукой по моему ежику волос и улыбнулся.
– Ежик мой, – прошептал он мне на ухо, заодно дотронувшись губами до мочки. – Я люблю тебя, ежик, – и он опять дотронулся до моих губ. Теперь его поцелуй был более медленным и осторожным. Он делал это так, как будто никогда не делал этого раньше. Как будто перед ним была новая женщина.
Это вернуло мне сознание. Чужой. Время. Три года, – стукнуло у меня в мозгу. Он прожил тут жизнь, а я все еще та, идущая к нему на свидание, ждущая его и высматривающая его машину в темноте ночного шоссе. Я все еще та, которая собирается за него замуж, а он уже три года женат и растит сына. Но дело не в этом, не в том, что он чужой, а в том, что он не любит. Я совсем запуталась в своих внутренних монологах. С головой явно что-то происходило. Она не хотела ни думать, ни вспоминать, ни принимать действительность, ни понимать ее.
Он предал меня! Вот! Я нашла нужное слово. Он предал меня. Теперь он предает свою жену и сына, потом снова предаст меня. Кто предал раз, будет предавать постоянно. Коматозные мозги решили остановиться на этом варианте.
– У меня тоже три года прошло? – решительно я отстранила его и прислонилась к стене, ткнула трость кончиком ботинка.
Петр поднял мне ее.
– Я должен был ждать? Да?
– Ты должен был любить.
– Да ты-то не жила эти три года. Для тебя время остановилось. Ты лежала без сознания, ты не прожила, не прочувствовала, ты – девчонка, что ты поминаешь во взрослой жизни!
– Не кричи! – «хирург» и не думал оставить нас одних. Эта мысль сначала не возникла у меня в голове, нашей встрече с Митькой ничто не могло помешать. А теперь это было ни к чему.
– Я понимаю в любви! Понимаешь ты? Я понимаю в любви! – кричать у меня не получалось. Слезы комом стояли в горле.
– В какой? Детской? Взрослую жизнь пойми!
– Время относительно, это точно! Ты теперь моложе этого чувака на три года!
– Зачем? Если в ней нет любви, что там понимать, в твоей взрослой жизни? Что не приходить к любимой три года – нормально? Что труп лежит в квартире, в центре огромного дома, и никто даже не вспомнил о человеке – это нормально? – все стало путаться, но мне было все равно, как выглядит то, что я говорю, умно это, или глупо, важно, или нет. Я себя ассоциировала с бабушкой, а бабушку с собой. – Соседи, которые даже не заметили нашего отсутствия, да что ты сам понимаешь в жизни? Что ты спарился с моей подружкой и думаешь, что стал взрослым? Ребенка родил! Да ты даже не знаешь, что я ждала тебя тогда беременной! И где мой теперь ребенок, где твой теперь ребенок, да что теперь говорить, уходи… Иди, займись своей взрослой жизнью и взрослой любовью. А мне и та моя, детская нравилась. Нравится, – поправилась я.
– Да что ты понимаешь в любви?
– То, что предательство и любовь – несовместимы.
– Послушай, вот ты вернулась, давай не будем усложнять. Я тоже думал, что забыл, но все вернулось, я никуда не уйду от тебя. Я не хочу отсюда уходить. Все же хорошо. Ты жива, и я рядом. И мы больше не расстанемся никогда.
– А ты разве со мной?
– Прекрати же ты. Вернись в реал!
– В какой? Я вернулась, только тебя нет.
– Ну еще бы! Спящая красавица ищет прошлый век!
– К чему ты мне это говоришь? Я много пропустила. Я не виновата, что все так вышло. Ты что хочешь, чтобы я оправдывалась в том, что меня сбила машина? Я тебя ждала! Я ждала тебя там, где ты сказал! Я пришла к тебе на свидание, и… Может это ты меня сбил? Может уже тогда ты хотел поменять меня на Настьку. Машина ехала прямо на меня! Он нарочно, он специально ехал на меня. Это не было несчастным случаем!
– Да успокойся же ты! Никто тебя ни в чем не обвиняет!
Кровь бросилась мне в голову. Горечь, обида, ревность, любовь, – все смешалось в огненный коктейль ощущений и чувств.
– Я тебя обвиняю!!!! – выкрикнула я в полный голос. Я орала что было сил, орала как резанная. Может быть я хотела заглушить боль, но не могла. Было невозможно дифференцировать, разделить и понять, что генерирует эффект непереносимости переживаний – тело, едва меня слушающееся после трех лет смерти, или душа, враз потерявшее все, чем жила раньше. – Я обвиняю тебя!!!!!!!
– В чем?
– В том, что я еще жива!
Дима взмахнул рукой. Петр озабоченно посмотрел на него.
– Что ты хочешь? – глухо прозвучал голос.
– Ничего, уже ничего! Уходи!
– Мы все поменяем. Я уйду, я буду с тобой. Теперь все будет хорошо! Ты не представляешь, как у нас все будет хорошо!
– Нас уже нет. Ты не мой.
– Разумеется твой.
– На сколько? На час? На день? На три года?
– Да пойми ты, врачи сказали, что ты безнадежна. Что я должен был делать?
– Ждать! Пока я дышала – ждать.
– Детский сад!
– Я похожа на твоего сына?
– Что?
– Он тоже тебя ждет.
– Да при чем здесь он?
– Тебе правильно врачи сказали, я – безнадежна.
– Что ты говоришь?
– То, что я не буду отнимать у ребенка отца. Ты уходи, уходи… Иди уже…
– У тебя крыша едет, – он сделал шаг ко мне и схватил меня за руку.
– Я буду кричать. Уходи.
Я медленно, прихрамывая, поплелась в большую комнату. Почему-то только тут я вспомнила бабушку и поняла… нет… не так… я физически почувствовала, что осталась одна.
– Да она вообще еще в себя не пришла. Ты иди правда, парень, ей еще лечиться надо. Долго.
Я слышала, как хлопнула дверь, но не оглянулась. Мой мир рухнул, а я не могла его удержать.
ГЛАВА 7
– Бог с вами, Алик Витальевич! Какой суд! Это я на вас в суд подам! Когда я очнулась в реанимации не было никого! Вообще никого! Или как называется у вас то отделение, где нет даже тапочек!
– Послушайте, я вызову необходимые органы, но больницу вы не покинете. Вы разбили дорогостоящую аппаратуру. Кто должен возмещать ущерб?
– А почему я? Да откуда у меня деньги? С чего вы взяли, что я могу оплатить вам эту вашу чертову, как вы говорите, медицинскую технику?!
Дна стояла в кабинете главного врача. Отец ждал ее у больницы, а она никак не могла вырваться из этого мистического заведения.
– Да хватит вам придуриваться. Нам все равно, сколько у вас денег! У нас лимит средств. Мы не частная клиника. И не можем себе позволить буйных пациентов. Если вы невменяемая, то, хорошо, я могу вас тоже направить в соответствующее учреждение.
– Да у вас что много отличий? Назовите два!
– Девушка, перестаньте хамить! Мы вас лечили, где чувство благодарности за спасенную жизнь?
– Так ваша долговая расписка – это физическое выражение благодарности?
– Это не долговая расписка, а акт, подтверждающий письменно, что вы будете выплачивать причиненный ущерб.
Дна подскочила к столу и схватила бумажку. Бегло глянула даже не прочитав, снова кинула ее на стол. Сделав вираж, она приземлилась на соседнем столе. Вернее, пристолилась.
– Алик Витальевич, я не могу без отца подписать.
– Вы совершеннолетняя, подписывайте.
– Пустите отца, я не подпишу без него ничего.
– Хорошо. Вот два экземпляра. Возьмите один и спуститесь к отцу.
Дна бежала по лестнице, в ужасе оглядываясь, не преследует ли ее главврач. Паранойя уже, подумала она и выскочила из главного входа.
Отец сидел в машине. Черный феррари выглядел в черной московской осени по меньшей мере нелепо.
– Ну наконец-то! Сколько можно ждать! – он повернул ключ в зажигании.
– Па, они не отпускают меня!
– Не мели чепухи, садись! – дверца поползла вверх.
– Па, ты что, все машины сюда привез?
