Пронзенное сердце и другие рассказы

скачать книгу бесплатно


Жива ли она? Или они ее убили, и я видел ее труп?

– О Боже! Боже! – с болью простонал я, чувствуя, как страх охватывает мне душу.

– Гаспардо! Ты храбрый человек! Ты ведь рискнешь жизнью, чтобы освободить нинью [Хозяйку (исп.)]?

– Десять раз! Скажите только как. Испытайте меня, сеньор, и вы увидите.

– Бери ружье и лошадь.

– Все здесь.

Он указал на лошадь, стоявшую у ограды.

– Садись верхом и следуй за мной! Не теряй ни мгновения!

Касадор прыгнул в седло. Я не слезал со своего; и мы поехали, оставив красное пламя позади.

Мы направились прямо к болоту Ла Запата.

Менее чем через двадцать минут были на его краю.

Спешившись, мы привязали лошадей к тому самому дереву, у которого моя лошадь провела день и вечер. Завязали им пасти, чтобы они не заржали. Наше дело требовало осторожности, тишины и вкрадчивой поступи тигров.

По пути я рассказал Гаспардо, что со мной произошло, и сообщил свой план действий; он его одобрил.

Мы собирались ступить в схватку с двумя людьми, не менее сильными, чем мы сами; освободить пленницу, которую они не отдадут без борьбы. Борьба будет не на жизнь, а насмерть, рукопашная и поневоле отчаянная. Мой спутник понимал это, но не дрогнул. Он был храбрец и настроен не менее решительно, чем я.

Я не сомневался в нем и не думал, что он дрогнет или предаст меня.

Опасался я только того, что не встречусь с врагом лицом к лицу. Смогу ли я вернуться к убежищу беглого раба? Этот вопрос больше всего меня тревожил; но теперь рядом со мной касадор, и я беспокоился меньше. Выслушав мой рассказ, он сказал, что найдет дорогу. Говорил он так, словно знаком с ней. В своих блужданиях по манграм я приметил дерево выше остальных – оно само не мангровое, но растет среди мангров. Оно недалеко от убежища беглого раба. Я особо отметил его, испытывая смутное ощущение, что впоследствии мне оно пригодится, если понадобится ориентир. Потребность эта возникла быстрее, чем я ожидал.

– Я хорошо знаю это дерево, – сказал охотник. – Это махагуя, она выросла из семечка, которое уронила птица в манграх. Помню, я как-то застрелил на нем птицу – большого орла гарпию, который сидел на его ветке. Это было много лет назад, но я могу прямо пройти к тому месту. Но это неважно; я и без дерева могу найти тропу, о которой вы говорили. Там, где человек ступал на корни, я всегда сумею найти его след, уж поверьте мне. Найду даже ночью. Не бойтесь, кабальеро! Идемте и покажите мне место, где вы вышли из болота.

Как только я вывел его на след, он пошел впереди, а я – за ним.

Мы прошли около трехсот ярдов, когда, несмотря на удивительное мастерство касадора, вынуждены были остановиться. Луна неожиданно зашла за облако, и царапины на коре стали не видны. Задержка выводила меня из себя. Каждое мгновение может привести к ужасным последствиям. В воображении я видел картины из своего сна, когда Энграсия пыталась вырваться из грязных объятий дьяволов! О! Если бы она закричала! Я услышал бы, и ее крики привели бы меня туда, куда ее утащили.

Мы прислушивались, но не слышали ни звука человеческих голосов – только шумы ночи, какие можно услышать в мангровых болотах. Ужасные звуки: стоны больших южных сов, вопли птицы куа, кваканье гигантских лягушек и рев аллигаторов. Все это соответствовало нашей ситуации и, казалось, насмехается над нами. Я был в отчаянии; мне казалось, что, несмотря на все наши усилия, мы потерпим поражение и вынуждены будем вернуться, не освободив пленницу. И из какого плена! Слишком страшно, чтобы думать об этом.

Я повернулся к спутнику, надеясь, что он как-то подбодрит меня. Но нет! Он только прошептал:

– Ничего не поделаешь, кабальеро! Надо ждать, пока не пройдет это облако. Если попытаемся пойти… Ха! Что это – вон там? Свет? Каррамба! Надеюсь, это не Фаррол ди Диабло!

Я посмотрел туда, куда он указывал. И действительно, сквозь ветви деревьев виднелся свет. Но судя по красному оттенку, я видел, что он исходит от настоящего огня, а не от блуждающих огоньков, которые Гаспардо назвал «лампой дьявола».

Посмотрев на огонь, мы убедились в его подлинности; и как только это стало нам ясно, двинулись к нему.

Подходили неслышно и оказались в двенадцати шагах от места; тут мы остановились, чтобы осмотреться – перевести дыхание перед последним броском. К этому времени мы все поняли и знали, что перед нами.

Это был навес беглого раба.

Мы подошли к нему с открытой стороны и смогли видеть все внутри.

В очаге горел недавно разожженный огонь; рядом сидел сам Эль Кокодрило. Он держал в руках игуану, собираясь насадить ее на прут. Очевидно, ящерица должна была стать главным блюдом ужина.

На бамбуковой кровати сидели двое: один распрямившись, другой согнувшись. Прямо сидел годжиро, согнувшись – Энграсия Агуэра. Я видел ее растрепанные волосы и разорванное платье. Видел и ее печальное лицо – бледные щеки, побелевшие губы, глаза, полные слез!

С трудом я сдерживался, чтобы не броситься вперед и не освободить ее.

Меня удержало благоразумие – интуитивное ощущение, что пока девушке ничего не грозит, но опасность вернется, если я буду действовать слишком поспешно.

Мы были еще в нескольких шагах от платформы, на которой разыгрывался последний акт драмы, и за один прыжок туда не добраться. Нужно подобраться поближе, прежде чем наступит развязка.

Мы подбирались, беззвучно переступая с корня на корень, Гаспардо держался рядом со мной. Двигались мы неслышно, как оцелоты, выслеживающие добычу. И тут я услышал:

– Итак, прекрасная леди! Что вы теперь думаете? Ага! Донья Энграсия Гуэра! Вы теперь в моей власти и в ней и останетесь – как кайман держит свою добычу, когда сомкнул челюсти. Сегодня мы с вами будем спать на одной кровати!

– Нет! – воскликнул я, вскакивая на платформу, не в силах больше сдерживаться.

Схватив негодяя за горло – Гаспардо одновременно проделал то же самое с беглым рабом, – я продолжал:

– Сдавайтесь, Рафаэль Карраско! Если будете сопротивляться, эта кровать сегодня же, сейчас же превратится в место вашей смерти!

Никогда в жизни не был я так удивлен результатом своей речи. Это следствие было скорее нелепым, чем трагичным, – как фарс, следующий за мелодрамой. Предвидя отчаянное сопротивление со стороны свирепого раба и веселого годжиро, я едва не рассмеялся, когда они оба упали на колени и жалобно взмолились о милосердии.

Я предоставил их обоих касадору, который связал их по рукам и ногам. Ни один не пытался сопротивляться.

Повернувшись, я обнял освобожденную пленницу.

Она прижалась к моей груди, я чувствовал, как бьется ее сердце, и знал, что она в безопасности; губы наши встретились, и она получила первый поцелуй любви.

* * *

Обоих преступников мы оставили на платформе, надежно связанных и ожидающих отправки на суд.

Потом, вернувшись по путанице корней – с Энграсией обращались гораздо нежней, чем на пути вперед, – мы добрались до суши и сели на лошадей. Девушка сидела в моем седле вместе со мной.

Мы быстро вернулись на плантацию, но не остались там. Каса гранде все еще пылала. Только что рухнула крыша, обгорелые балки падали одна за другой. Оставаться дольше означало только увидеть дымящиеся руины.

Мы задержались, чтобы бросить последний взгляд на сцену опустошения. Потом повернули лошадей и поехали в Батабано.

На следующее утро первый же поезд камино де хиерро повез нас через остров в Гавану; и еще до завтрака моя новия [Невеста (исп.)] была в безопасности в доме своей тетушки. Я тоже воспользовался ее гостеприимством.

* * *

Прежде чем опустить занавес над этой маленькой драмой из кубинской жизни, необходимо рассказать, что стало впоследствии с ее персонажами.

Вначале расскажем о преступниках. Они оставались связанными и дождались нашего возвращения. Их перевезли с платформы в прочную тюрьму – калабозо Батабано —, затем их судили и приговорили к смерти. Вернули в темницу, потом снова вывели и казнили при помощи гароты.

Судьба честных персонажей остается неопределенной. «Необразованная креольская девушка» все еще девушка и живет под защитой своей тиа, в небольшом доме в пригороде Гаваны. А ее брат – генерал в армии Сеспедеса; храбрый Гаспардо рядом с ним, оба сражаются за свободу и «Куба либре».

Да пошлет им победу Бог!

В плену у конфедератов

Случай времен американского восстания

Путешествуя по Соединенным Штатам в самом начале великого восстания и желая послужить в армии, я принял предложенную мне капитанскую должность в кавалерийской части дивизии Тарбета.

Мы располагались вблизи Винчестера, в долине Шенандоа, незадолго до знаменитого рейда Шеридана; город занимал генерал конфедератов Ирли, его части удерживали переход через ручей Опекан.

Часть, которой я командовал, находилась на крайнем левом фланге дивизии Тарбета; нам поручено было патрулировать лесистую местность по обе стороны от дороги.

Перед линией, на которой я разместил своих стрелков, протекал узкий, но очень глубокий ручей, приток Опекана, но с удобным бродом, вблизи которого я разместил свой командный пункт.

Я только что вернулся с проверки постов и грелся у небольшого лагерного костра. Хотя стоял еще сентябрь, утро было холодное, густой туман переходил в дождь.

Неожиданно я услышал топот кавалерии и звон удил и сабель. Казалось, звук доносится сзади. В ста ярдах от того места, где горел наш костер, протекал упоминаемый ручей. В районе брода его пересекала узкая лесная дорога; на нашей стороне она резко поворачивала и дальше шла параллельно ручью в направлении Беривилла. С этой дороги и доносились звуки; и, хотя нет ничего естественней, чем появление нашего кавалерийского отряда с этого направления, я встревожился.

Повернувшись к сержанту, худому рослому мужчине родом из Мэна – только он не спал, – я спросил:

– Тоттен, кто бы это мог быть?

Тоттен не только не спал; как и я, он насторожился; прилег на землю и прижался к ней ухом, внимательно вслушиваясь в топот приближающихся всадников.

Когда я заговорил, он вскочил на ноги и возбужденно ответил:

– Будь я проклят, кэп, не похоже на наших лошадей! Половина не подкована!

Не успел он закончить, как из-за поворота показались всадники; без всяких колебаний они направились к броду через ручей и к нашему костру. Все они были в синих кавалерийских мундирах и большинство в кавалерийских шляпах Союза [в гражданской войне воевали Конфедерафия – южане и Союз – северяне]. Нас у костра было пятеро: сержант Тоттер, трое рядовых – они все спали – и я сам. Лошади наши стояли поблизости, оседланные и готовые к любой неожиданности; револьверы в кобурах, карабины висели на ближайшем дереве, прикрытые индейским одеялом для защиты от дождя. Мы занимали очень изолированную позицию в полумиле от ближайшей части; конечно, нас с ней соединяла цепь часовых, которые видели бы друг друга, если бы не густой кустарник. А так, если только не выйдут на открытое пространство, они не могут увидеть, что происходит дальше пятидесяти ярдов от их поста.

Неожиданность, с которой появились всадники, была, конечно, главной причиной того, что я почувствовал подозрения. Они у меня появились еще до того, как я увидел всадников.

Они, должно быть, вышли из леса на дорогу совсем недалеко от нас: топот копыт не усиливался постепенно, а прозвучал сразу громко и близко. Во всяком случае они уже были рядом с нами, и никто из часовых их не заметил. Держа револьвер в руке, я громко крикнул:

– Стойте! Кто идет?

– Друзья! – последовал немедленный ответ.

– Спешивайтесь, один из друзей! Приблизьтесь и…

Я не договорил. Передний всадник перебросил ноги через круп своей лошади, как будто выполняя мой приказ; но неожиданно, отдав негромкую команду, снова сел в седло; через секунду вся группа переправилась через ручей, поднялась по склону и оказалась рядом с нами!

Я выстрелил из револьвера, убив одну из лошадей; одновременно крикнул своим спутникам.

Слишком поздно – бесполезно; нас только пятеро, мы совершенно не готовы и захвачены врасплох; а их не меньше двух десятков, все они готовы и сознают свое преимущество.

Однако один из спящих, услышав выстрелы и крики и повинуясь инстинкту и привычке, вскочил и бросился к лошадям. И тут же был безжалостно застрелен; понимая, что такая же судьба ждет всех, если мы попытаемся сопротивляться, окруженные врагами, которых гораздо больше, чем нас, я сразу крикнул:

– Не стреляйте! Мы сдаемся!

Через десять минут после того как эти партизаны в синих мундирах показались на дороге, мы были в плену; нам приказали сесть на лошадей; и вот мы стремительным галопом движемся по плохой глиняной дороге, ведущей к Шенандоа; и по обе стороны от нас скачут по шесть всадников Мосби [Полковник армии Конфедерации времен гражданской войны. Сформировал кавалерийский партизанский отряд].

Все закончилось прекрасно – для конфедератов: искусно и аккуратно.

От раздражения и стыда у меня закололо в кончиках пальцев. Захватили нас четверых: сержанта Тоттена, двоих рядовых и меня; всадник, лишившийся лошади, взял ту, что принадлежала убитому. Я не надеялся на то, что будут предприняты попытки освободить нас. Несомненно, поднимут тревогу, но слишком поздно, чтобы преследование принесло какую-то пользу. Прежде чем соберут достаточно сильный отряд, нас увезут уже далеко.

По дороге я сумел пересчитать конфедератов. Всего их оказалось девятнадцать рядовых и два офицера; командовал отрядом красивый черноглазый южанин, с приятными чертами лица; такой прекрасной лошади, как у него, я никогда не видел. Вообще все лошади у них были отличные, и наши северные не выдерживали рядом с ними сравнения. Очевидно, отряд состоял из отборных солдат, подобранных для особого задания. До встречи с нами они явно проделали долгий путь: хотя лошади их по-прежнему могли держаться наравне с нашими, они тяжело дышали и проявляли безошибочные признаки усталости.

Мы проехали молча не меньше десяти миль; никто не произнес ни слова; неожиданно командир отряда остановил лошадь, развернул ее и крикнул:

– Можете расслабиться, ребята!

Мы оказались у подножия крутого скалистого холма; тропа превратилась в русло протекающего в дожди ручья, полное камней и рытвин. Здесь нам приказано было выстроиться цепочкой; мы начали подъем, проехали таким образом с три четверти мили и добрались до вершины. Дорога стала получше; она проходила по широкому плоскогорью, густо поросшему кустарниковым дубом. Черноглазый командир подъехал ко мне и добродушно сказал:

– Капитан, прошу прощения за то, что потревожил вас таким ранним утром; но по правде сказать мы были так же удивлены, увидев вас, как вы – нас. Когда мы наткнулись на вас, мы и понятия не имели, что находимся так близко к вашему расположению.

Я все еще был в дурном настроении и ответил с горечью:

– Жаль, что вы не наткнулись на нашу линию чуть повыше: встреча была бы более равной.

– О! – со смехом ответил он. – Этого мне совсем не хочется; я вполне доволен тем, как все получилось.

– Странно, – заметил я, пристально глядя на него, – что один из офицеров Мосби заблудился вблизи Шенандоа. Говорят, вы превосходно знаете местность.

– Это правда, – ответил он. – Большинство наших офицеров прожили здесь всю жизнь, они здесь охотились и побывали в каждом уголке долины. К несчастью для вас, – добавил он с улыбкой, – я лишь недавно в этой части и время от времени могу заблудиться; в противном случае, уверяю вас, мы и не подумали бы будить вас сегодня утром. Мне приказали этого не делать. Но когда все-таки это произошло, я решил, что смелые действия – самые лучшие.

– Особой смелости не понадобилось, – возразил я, – чтобы вести двадцать человек против пятерых, трех спящих и двух безоружных.